рассказ - быль.
Небольшой теплоход уходил всё дальше в море от рукотворного острова. Когда-то здесь были рифы. В своём стремлении отвоевать у Каспия кусочек суши, азербайджанские нефтедобытчики собрали старые, списанные корабли и посадили на рифы. Обнесли металлическими сваями, завалили камнями, засыпали землёй. Получился остров с нормальной земной твердью, где впоследствии, год за годом возрождался новый город. Город среди моря, с его многоэтажными домами и магазинами, с кинотеатрами и библиотеками, школами и детскими садами. Зеленели сады, на клумбах пестрели цветы, по эстакадным дорогам, над морем, сновали спецмашины и вахтовые автобусы.
Город, Нефтяные Камни, расплывался, таял за кормой в белёсой дымке. Море сердито раскачивалось, всё в белых гребнях волн. Теплоход направлялся в сторону Туркмении, через кипящий морской район, прозванный здесь Чёртовым ущельем, за его неспокойный нрав. Из рупорного судового динамика, укреплённого на мачте, гремела музыка. Рашид Бейбутов пел песню, ставшую гимном азербайджанских нефтяников:
Я тебя найду повсюду,
В чёрной глубине.
Под землёю, под водою,
На каспийском дне…
В салоне теплохода, коротая время в пути, вахта буровиков «резалась» в карты. За полтора часа хода, до буровой, они успевали поиграть в очко, или подкидного дурака. В рубке, за штурвалом, стоял сам капитан. Иногда он подносил к глазам бинокль, оглядывая горизонт. Море плескалось, море жило и работало. В окулярах виделись самоходные баржи, буровые вышки, эстакадные платформы с насосами – качалками. В них билось, пульсировало чёрное золото – нефть Азербайджана, и по магистральным нефтепроводам стремилась на побережье. По плавающей картушке компаса, капитан сверял намеченный курс, перекладывая руль на полрумба вправо или влево.
На носовом кнехте палубы, сидел один из буровиков. Глядя на белые буруны волн, он нервно курил, часто сплевывая за борт судна. Судовой динамик не понимал нервного состояния пассажира и делал то, что ему положено:
…Богата нефтью
Страна родная,
Земля родная -
Азербайджан.
Снизу, от дизелей, по крутому трапу поднялся рулевой - моторист.
— Сань, постой-ка. Капитан снял руки со штурвала, уступая место рулевому. Пригнувшись, перешагнул комингс и вышел на гулкую палубу. Через корпус судна передавалось живое дыхание моря и дрожь работающих дизелей. Сняв солнцезащитные очки, оглядел голубое небо, кое-где подёрнутое рябью перистых облаков. Поглаживая окладистую, с легкой проседью, бородку, капитан вразвалку подошёл к вахтовику:
— Чего один-то сидишь, до своих не идешь?
Парень, не удостоив капитана ни взглядом, ни ответом, сделал глубокую затяжку и ловко цыкнул слюной сквозь зубы, далеко за борт. Капитану, сие действо показалось верхом наглости и цинизма. Но он сдержался и миролюбиво продолжил:
— Тебя как звать-то?
— Я Витюля! А что?
Это было произнесено с вызовом, с издёвкой, но капитан сдержался и на этот раз. Мало ли, что у человека на душе?
— Знаешь, Виктор, у моряков есть такой неписаный закон: – нельзя плевать в воду, за борт…
— А мне, по фиг! — отпарировал буровик.
— Зря ты так, парень. Не дал даже договорить. Существует на море, и на реке тоже, такое поверье: – плюнуть в воду, значит плюнуть в глаза всем утонувшим, осквернить память о них. Я тебе советую поразмыслить над этим, это первое. Второе, – нельзя находиться на палубе посторонним во время хода судна. Витюля резко встал с кнехта, щелчком послал окурок за борт и отправился к своим вахтовикам.
Капитан подошел к борту. Опершись руками на леер, смотрел, как форштевень режет и закручивает белые барашки волн. Пожилого человека этот разговор неприятно взволновал. За тридцать лет плавания, ещё никто так не оскорбил его…
Скрипнула железная дверь, и на палубу вышел ещё один из буровиков, коренастый пожилой мужчина, доставая на ходу сигарету из пачки.
— Прикурить есть чем? Капитан протянул ему зажигалку. Буровик повертел её в руках, рассматривая со всех сторон.
— Памятная вещица, видать еще с войны самоделка. Где воевал?
— В днепровской флотилии, на Березине, Шпрее и Одере.
Прикуривая, незнакомец склонился над огоньком, прикрываясь ладонью от ветра. У его левого виска, под сединой, капитан заметил продолговатый давний шрам.
— Повоевать тоже довелось?
— Довелось. Три годочка в полковой разведке, на Первом Белорусском. Бери, угощайся. Буровик протянул капитану пачку «Примы».
— Спасибо, что-то не хочется, а что за тип, этот парень, который ушёл с палубы?
— Красовский? Да так, никчемный человек. А, что? Поцапались что ли?
Капитан промолчал.
— Это заноза в нашей бригаде, — продолжил разговор мужчина, — болит, а как вытащить, не знаем. Шебутной, Витюля! За драку шесть лет в тюряге отбыл. Как-то видели его в драке: – рвёт рубаху на себе, глаза навыкате, видно для устрашения, и кричит: — «Я Витюля!» Отсюда и прозвище его пошло.
Механик затянулся и стряхнул пепел с сигареты за борт. Немного помолчав, продолжил.
— Отец, где-то большой «шишкой» сидит. Чуть, где, сынок залетел, он его выручает. Отсюда и гонора у парня навалом. Капитан слушал, кивая согласно головой.
— Работает у нас вторым верховым. Работа у верховых должна быть слаженной, а у него всё с прохладцей. Только напарнику, да и бурильщику тоже, нервы мотает. Любит, задираться, выпендрёж из него так и лезет. С отцом, видно, не ладит. Ведь мог бы батя, где лучше сынка пристроить. А может так лучше, чтобы жизнь ему рога пообломала.
— Извините, — капитан дотронулся до руки собеседника, — мне пора в рубку. Как вас звать-величать?
— Василий Николаевич, механик по буровому оборудованию, и бригадный парторг.
— А меня, – Константин Николаевич. Ну, хорошо, будем знакомы. Сегодня, на этом маршруте, первый раз. Когда у вас пересменка?
— Смены у нас восьмичасовые. Катер за нами приходит часов в восемнадцать, или чуть позже.
— Ну, добре, Василий, вечером договорим.
Они разошлись. Василий Николаевич спустился в салон, к своей шумной бригаде, а капитан стал у штурвала. Гудком приветствовал встречный сухогруз. Через полчаса судовое радио оповестило, что судно прибывает к «табурету».
Разобрав свои сумки, баульчики, с провизией на обед, по гулкому, ставшему привычным, для них трапу, буровики высыпали на палубу. С «табурета» доносились приветствия, свист, уже отработавших и ожидавших смены, молодых вахтовиков.
— Привет! Здравствуйте! Салам!
На фоне железной громадины, этого островка на железных ногах, уходивших глубоко в воду, в морское дно, люди казались маленькими существами. Лилипутами среди гулливеров. После нескольких манёвров, теплоход причалил к «табурету» и ошвартовался.
Пересменка прошла быстро, на ходу. Аскеров, буровой мастер, по-азербайджански, – уста, дал указания прибывшей вахте и поспешил за всеми к сходням. У Ильяса какие-то дела в управлении. И вот теплоход отправился в обратный путь, на «Камешек». Прощаясь, капитан дал долгий гудок. — Василий Николаевич, до вечера! — донеслось из динамика.
Очередная вахта приступила к работе. Буровой инструмент, почти весь, был наверху.
Доподняли последние свечи. После замены изношенного долота, приступили к спуску бурильных труб в скважину. Через какое-то время, бурильщик, Сердюков Володя, начал материться, хотя человеком был степенным. Глядя на верховых, он не выдерживал, чтобы не выругаться. Такой спуск не укладывался в нормативы времени. Нет у них понимания, взаимосвязи. Азербайджанец, Гулиев, пупок рвёт, а Витюля прохлаждается. Наконец спущена последняя свеча, инструмент дошёл до забоя.
— Слава богу! — От долгого смотрения вверх, у Сердюкова заболела шея.
У бурильщика, во время спускоподъёмных работ самое напряжённое время. Стоя у пульта, он смотрит за работой помбуров, за верховыми, а ещё за весом бурового инструмента на приборах. После нескольких метров проходки решили пообедать. Первого помбура, Али Мамедова, оставили у пульта расхаживать инструмент, чтобы не прихватило долото. Здесь, на «табуретах», скважины сложные. Бурение наклонное, да к тому же кустовое. На отбурившихся скважинах, как щупальца спрута, с одного табурета расходятся в глубины моря, в разные стороны, до десяти стволов.
За обедом бурильщик спросил Витюлю:
— Ты чего сегодня как вареный, недоспал что ли? Верховой, молча, уминал колбасу, прикусывал от красного сочного помидора и запивал молоком из бутылки. Василий Николаевич тоже задал вопрос: — Красовский, ты, случаем, капитана не
обидел? Что-то он тобой интересовался? Верховой поперхнулся и со злостью ответил: — Да пошёл он! Все лезут, все воспитывают.
Во второй половине дня, когда до конца смены оставалось пару часов,
неожиданно подул сильный ветер. Захлопало, затрепетало, когда-то белое, забытое полотнище. Скакали, топорщились выцветшие красные буквы: С НОВЫМ, 1965 ГОДОМ! Небо быстро заволокло чёрными тучами. Море потемнело, белыми гривами вздыбились высокие волны. Засверкали молнии, распарывая тучи зигзагами до самой воды. И сильнейший, грохочущий ливень обрушился на металлический остров. Стало совсем темно.
Приостановив работу, и выключив все механизмы, вахтовики сбежались в одно помещение. Оно предназначалось для временного проживания, иногда наезжающих по службе, инженерно-технических работников. Их присутствие при бурении, или других работах, иногда необходимо. Здесь был стол, стулья и несколько кроватей с постельным бельём. Сидели, курили, шутили, по поводу вынужденной передышки. Молодые парни стояли у раскрытой двери тамбура, наблюдая за разгулом стихии.
Этот район моря, вообще неспокойный, волнения почти постоянны. Вода будто кипит. Моряки говорят, что здесь очень сложный рельеф дна. То глубины, то подводные холмы. Площадка гудела и содрогалась. Высокие волны грозными валами накатывались на стоящую среди моря платформу. Ударялись в свайные основания, переплетения балок и прочих конструкций. Ветер гудел, свистел в тросовой оснастке, леерах и вантах. О смене вахты нечего и – думать, ни одно судно не пристанет к острову. Ночь наступила рано. По-прежнему хлестал шквальный, порывистый ливень. Сверкали молнии, освещая на миг залитую водой платформу, а после, чёрная темень колола глаза.
Переспать до утра устроились кто как, кто где. Молодёжь, кровати уступила механику, бурильщику, и слесарю Мирзоеву, как людям пожилым и старшим по рангу. Оставшуюся, четвёртую кровать, по своей эгоистичной натуре, первым захватил Витюля. Остальные члены вахты, – кто на стульях, кто на полу. Дизелист Седов хотел бежать в дизельную, но его отговорили. Ливень за минуту промочит до нитки. Кое-кто уже жаловался на голод. Со своим «тормозком» каждый справился за обедом.
— Да, от горячего супчика я бы сейчас не отказался! — помечтал Володя Сердюков.
— Ничего, мужики, потерпим, лишь бы непогода поскорее угомонилась, — успокаивал механик. Но как-то не верилось. Все понимали, что это надолго.
Шторм бушевал трое суток. Запертые в помещении ливневым дождём и шквальным ветром, люди устали от безделья, от томительного ожидания. Мучил голод. Желудки уже не хотели верить пресной воде, которой их обманывали. Но и она кончилась. Дождевая вода вызывала рвоту.
Кончилось курево, как его ни растягивали. До одури надоели карты. Ради интереса включали рацию. В эфире ни одного живого голоса, – завывания, хрипы и треск. В разговорах всё больше раздражения. А потом и разговоры иссякли. Лица осунулись, стали
угрюмее. Для экономии сил, вахтовики больше лежали по своим местам. Прошли ещё одни мучительные сутки.
Наступивший, пятый день, омрачился дракой. Молодой парень, второй помощник бурильщика, Игорь Таланов, сидел на стуле перед окном и читал книгу. Оторвавшись от страницы, он привстал посмотреть, что происходит за окном. Кровать Красовского рядом. Витюля незаметно отодвинул его свободный стул. Игорь, раздосадованный затянувшейся непогодой, сосущим постоянством голода, хотел плюхнуться на свой привычный стул. Но вместо этого, с размаху шлёпнулся на пол, сильно ударившись головой. Книга далеко отлетела назад. От звука падения проснулись спавшие члены вахты. Игорь догадался, чья это проделка.
С Красовским у него всегда были натянутые отношения, частые стычки. Игоря в бригаде любили, за его весёлый нрав, доброту и трудолюбие. Это была резкая противоположность Витюле. Красовский всячески старался как-то «насолить» Игорю. Держась рукой за затылок, помбур встал. Всплыли все скопившиеся обиды, оскорбления. Пошатываясь, он подошёл к лежащему на кровати Витюле:
— Встань, гад! Игорь не узнал своего голоса. Красовский приподнялся и сел на кровати:
— Ну, и что дальше? Вызывающая улыбка блуждала по лицу Витюли. Игорь залепил ему хлёсткую пощёчину справа. От второй пощёчины Витюля увернулся и вьюном соскользнул с кровати. Завязалась потасовка. Наблюдавшие вахтовики бросились разнимать дерущихся.
Василий Николаевич, улучив момент, поймал руку Витюли и резко заломил её за спину. Красовский взвыл от боли:
— Брось, падла, больно!
— Ах ты, гнида, тебе вообще надо руки обломать! Василий Николаевич, подвёл к двери, согнувшегося в три погибели Витюлю, и вытолкнул наружу:
— Иди, под дождичком охолони! Ладно, Игорь, — Василий Николаевич положил руку на плечо Таланову, — успокойся, что с придурка взять. Я вот что думаю, мужики: — Этого засранца проучить пора, — потирая лоб, сказал парторг, стоявшим рядом вахтовикам. Да,- да, время настало, — будто убеждая себя, и всех, повторил он.
Механик распахнул дверь и убедился, что Красовского рядом нет:
— Давайте, мужики, соберём собрание. Сколько нас здесь? Семеро? С электриком восемь. Нормально. На нём мы обсудим сложившуюся ситуацию, я имею в виду затяжной шторм. А теперь сама суть: — предупреждаю, всё должно быть натурально. Он понизил голос:
— Слушайте сюда…
Красовский пришёл минут через сорок, промокший, со стиснутыми зубами, едва сдерживая дрожь. В помещении было тихо и спокойно, будто ничего не произошло. Кто-то спал, похрапывая, кто-то читал, а кто-то просто смотрел в потолок, думая о предстоящем. Витюля снял с себя мокрую, липнущую одежду. В одних трусах забрался под одеяло и отвернулся к стене. На кроватях, на полу, шевеление, покашливание, вздохи.
Первым молчание нарушил Сердюков. Приподнявшись над подушкой и глядя в полутёмный угол, обратился к слесарю:
— Слышишь, Анвар, ты не знаешь, сколько эта буря может бушевать?
— Не знаю, Володя, так давно не был. Может два сутка, может больще. Бурильщик повернулся к механику: — Николаевич, что делать-то будем? Василий Николаевич чуть заметно подмигнул Сердюкову, мол, – давай, развивай наш замысел. Владимир прилёг на подушку. Глядя в потолок, продолжил:
— Ведь мы так все с голоду подохнем, а мне ещё пожить хочется.
— Знаешь, Володя, — в игру включился механик, — я не вижу выхода из этой ситуации.
Он говорил медленно, будто подбирая слова: — «не переиграть бы».
— Связи у нас нет. Вертолёт сесть не сможет. Да и какой дурак полетит в такую погоду. Судно, в шторм, не пристанет, не снимет нас. Остаётся только терпеть и ждать. Главное, сколько мы выдержим без жратвы?
Механик умолк. Наступила тишина, только за стенами завывал ветер, да под полом, под платформой, гулко ударялись, с грохотом перекатывались огромные волны.
— Да, дела хреновые, только вот, что я думаю, — бурильщик сделал значительную паузу. — Выкладывай. Будто заинтересовавшись, механик приподнялся с подушки и устроил голову на подставленную ладонь.
Подошли поближе остальные вахтовики, пристроились на кроватях, пододвинули стулья. Все, кроме Красовского, знали этот сценарий, и каждый был готов сыграть свою роль в этом спектакле:
— Ну, выкладывай, не тяни! Сердюков сделал затяжной вздох и открыл самое серьёзное и щекотливое действие спектакля:
— Без посторонней помощи, нам, конечно, не спастись, но выжить мы можем: нужно кому-то одному пострадать за всех.
— Это как? – подыгрывал механик.
— Надо кинуть жребий – кому не повезет, пустить на питание. Из угла раздался испуганный голос Анвара:
— Эй, что ты такой говорищь? Я не согласный, слющай, у меня больной жена. Кто будет деньги заработать? Умрёт без меня.
Слова Анвара были очень убедительны. Володя резко приподнялся на кровати. От слабости закружилась голова, тошнота подступила к горлу. Пережидая неприятный момент, подумал: «молодец, Анвар, хорошо выдал». Затем продолжил уже тихим голосом:
— Эх, ребята, так-то у всех есть причины. У меня, кроме семьи, на моём иждивении престарелые родители.
— Володя, мы же не людоеды, это не наша мораль. Парторг сел на кровати. Наступал ответственный момент.
— Конечно, случай исключительный, но я против жребия. У нас, в вахте, кого ни возьми, растят малых детей, содержат старых, и больных родственников. Здесь, на работе, все люди ценны. Профессионалы своего дела полезные народу, стране. Очень горько осознавать, что в нашей среде есть человек недоброго склада. Характера неуравновешенного, эгоистичного и грубого. Он много времени жил за счёт нас, за счёт коллектива. Часто прогуливал, спал во время работы, а кто-то трудился за него. С товарищами по работе дерзок, многих запросто обижает. Пользы от него в бригаде не много. И если его не станет, страна от этого ничего не потеряет. Будем считать, что сегодняшний разговор, это наше партийно-комсомольское собрание, ввиду чрезвычайного положения.
— И профсоюзное тоже, — подал голос Володя Сердюков.
— Да-да, и профсоюзное тоже. Итак, всё зависит от вашего голосования. Человек этот – Красовский.
Витюля сбросил одеяло, подскочил на кровати и, брызгая слюной, заорал:
— Да вы с ума сошли! Какое вы имеете право распоряжаться чужой жизнью! Молодые ребята прятали лица, стараясь не показать улыбки, не разразиться смехом.
— Имеем, Виктор, имеем, сам понимаешь, - так складываются обстоятельства. - Василий Николаевич встал с кровати и оглядел всех. — Ребята, предложение всем понятно?
— Да, понятно, но у меня вопрос,– подал голос электрик. Что мы скажем о нём людям, когда на берег сойдём?
— Что скажем? Скажем, – волной смыло! Он еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться.
— Итак, прошу голосовать. Кто за, – поднимите руки. Единогласно!
— Придурки, ублюдки! Я вас не боюсь! Вы это не сделаете!
Витюля с маху повалился на кровать, укрылся одеялом с головой и надолго умолк. Механик подошел к окну. Несколько минут вглядывался в низкие черные тучи. В крутые, свирепые волны. Вполоборота повернулся ко всем:
— Мужики, выбор сделан, но мы всё-таки люди, будем благопристойны, – подождём утра. Будет погода, – значит Красовскому жить.
Дизелист, иногда бегавший на буровую, проверить работу дизеля, принёс из своей каптёрки самодельный нож, который долго не мог закончить. Устроившись за столом, он оттачивал лезвие на мелкозернистом бруске. Это отвлекало Сашку от мыслей о еде.
— Ну, как там море? — спрашивал тихим голосом Сердюков. Володя мужчина крупный, любитель хорошо поесть. И это вынужденное голодание им переносилось болезненно. Его щёки ввалились, глаза потеряли живой блеск.
— Штормит, — ответил дизелист, глотая слюну, и всё водил лезвием по бруску. Подходили ребята, любовались затейливой наборной ручкой. Проводили ногтем по жалу лезвия, и приговаривали:
— Туповат. Надо ещё сводить, тоньше, он острее будет.
Всё это происходило на глазах Красовского. Он лежал на кровати, уставившись в потолок отсутствующим взглядом. Один бог знал, что было у него в мыслях. Он как-то осунулся, заострился нос, позеленело лицо, будто жизнь из него уже уходила. А к вечеру он пропал. Вышел наружу и не вернулся. Парни звали его, облазали все места, где можно было спрятаться, но так и не нашли.
На «табурете» таких мест много. Одних многокубовых ёмкостей, разного назначения, почти десяток. Для дизельного топлива, для технической воды, для бурильных растворов и присадочных материалов. Два каротажных автомобиля и будка стрелового подъёмного крана. Черт знает, где он отсиживается! Кричали ему, что пошутили, что он может вернуться в жильё.
Через сутки, как только море стало успокаиваться, появился теплоход. На подходе к железному острову, он долгими гудками приветствовал попавших в беду.
Волнение было ещё сильным. Теплоход, то поднимало, то опускало. Буровой мастер, друзья, из прибывшей вахты, обнимали, хлопали по плечам, жали руки:
— Молодцы, мужики, главное – вы выстояли, победили, а морды ещё наедите! Угощали сигаретами, помогали ослабевшим товарищам взойти на борт судна. Вахтовиков, в салоне теплохода встречали врачи. Каждого спрашивали о самочувствии. Каково было удивление, когда увидели Витюлю, сидящим у иллюминатора с кружкой горячего чая.
Как только теплоход причалил, никем не замеченный, он первым оказался на палубе. Володя Сердюков подошёл к Красовскому, улыбаясь, похлопал его по плечу:
— Ну, парень, повезло тебе с погодой, богу помолись, да и сам человеком будь…
После, на берегу, все прошли обследование, полежали в больнице. Когда понабрались сил, всех выписали домой. На свою очередную вахту, бригада отправилась без Красовского. Вместо него, вторым верховым прислали парня, снятого с другой буровой. Были слухи, что Витюля уволился и уехал на Север. В бригаде все выразили сомнение:
— Не приживётся! На Севере, люди особого склада. Его быстро раскусят. Белоручки, чужеспинники, там не нужны.