7.
ОСТАНОВКА трамвая «Ваганьковское кладбище» находилась напротив центрального входа на погост. Выйдя из вагона, Зинаида Сергеевна огляделась, и увидав неподалеку цветочный киоск, быстро подошла к нему. Зная «тайный», ритуально используемый язык цветов, которому когда-то обучила ее мать, она выбрала несколько белых гвоздик, означающих «печаль», и направилась к кладбищенским воротам.
Миновав контору, возле которой стояли три больших открытых катафалка, она по центральной аллее дошла до знакомого поворота и, свернув налево, остановилась у невысокой мраморной стелы, под которой покоилась ее тетя Маргарита.
Расстелив на земле принесенную с собой газету, Зинаида Сергеевна опустилась на колени и, повыдергав с осевшего холмика несколько проросших стебельков полыни и молочая, положила гвоздики в изголовье могилы. Затем, поднявшись, постояла, вспоминая всех своих ушедших родных и близких.
И тотчас молодое прекрасное лицо матери высветилось из небытия, а рядом с ней встали отец и улыбающаяся тетя Рита. Все они что-то говорили и шептали ей, но она, удивленно вслушиваясь в их голоса, не могла разобрать ни единого слова.
Неожиданно у оградки раздались чьи-то шаги, и двое молодых людей вернули Зинаиду к действительности.
- Вы не скажете, как пройти к могиле Есенина? - извинившись, спросил высокий веснушчатый парень, держа за руку девушку в желтом платьице и сиреневом берете , кокетливо надвинутом на лоб. - Нам какой-то человек объяснил, но мы, видимо, сбились...
- Нет, нет, вы идете правильно, - успокоила его Зинаида, застенчиво пряча за спину свои испачканные землей руки. -Только хочу сказать… не задерживайтесь там долго. За могилой, вероятно, следят. Ведь Есенин поэт запрещенный.
Как и отчего у нее вырвалось это предостережение, она не смогла бы объяснить. То ли пожалела наивных юнцов, то ли неосознанно захотела понравиться. А ведь они вполне могли быть одними из тех тайных осведомителей, которыми м и к р о б н о кишела Москва. И еще неизвестно, чем бы мог закончиться для нее ее добрый мгновенный порыв. Однако слово вылетело, и не стоило о нем жалеть. Тем более что ребята оказались обычными студентами, а быть может, и молодыми поэтами, для которых Есенин, несмотря ни на что, был по-прежнему близок и необходим.
- Да нам это известно, - поблагодарив Зинаиду за предупреждение, сказала девушка. - Но все это так непонятно, что в голове не укладывается. И еще... скажите, вы не знаете, г д е похоронен Маяковский? Мы искали везде, всюду интересовались, но никто не сумел или не захотел нам ответить. А ведь его же кремировали. Вы помните?
- Конечно, - убирая со лба упавшие волосы, кивнула Зинаида. - Но помочь тут ничем не могу. Извините.
На сей раз предохранительный инстинкт сработал сразу. Потому что, как ни странно, посмертная судьба Маяковского была ей известна. Об этом однажды под большим секретом рассказал ей Гладыш, обнаружив у нее в ридикюле томик избранных стихов поэта.
- А ты знаешь, что он до сих пор не похоронен? – И, увидав изумленно-недоверчивые глаза подчиненной, поспешил заверить ее в правдивости своих слов.- Да, да, да, не удивляйся. Когда после кремирования обратились к Сталину за разрешением спрятать урну в Кремлевской стене, Иосиф Виссарионович ответил, что самоубийц на Красной площади не хоронят. А к у д а девать прах - не сказал. И организаторы, растерявшись, некоторое время держали его в Союзе писателей, а затем передали на х р а н е н и е матери Маяковского! Так что все э т о до сих пор, вероятно, находится у нее. Я как-то больше не интересовался... Но ты представь состояние женщины , е ж е д н е в н о видящей урну с прахом сына у себя перед глазами!
С восхищением или сочувствием он рассказывал об этом, Зинаида так и не поняла. Иногда его речи звучали двусмысленно, и толковать их можно было и так и этак.
Проводив взглядом удаляющуюся пару, Зинаида Сергеевна подняла с земли измятую газету, затем легким движением руки провела по стеле, словно пытаясь передать ей своё тепло, и, вздохнув, направилась к выходу..
Тихий колокольный звон растекался над Ваганьковым от кладбищенской белой церквушки. Напряженно прислушиваясь к нему, Зинаида внезапно ощутила непонятную томительную негу в душе. Словно кто-то нашептывал ей что-то ласково и осторожно, призывая отринуть былые сомнения, утешая, прощая, даруя любовь и покой. И не в силах противиться этому зову, Зинаида Сергеевна решительно поднялась на паперть и, войдя в храм, замерла ошеломленно и восторженно, постигая окружившую ее красоту.
Чад горящих свечей и лампадок перед иконами в золоченых и серебряных ризах и терпкий запах ладана защекотали горло. И такая тишина стояла вокруг, что, казалось, слышно было потрескивание обугливавшихся фитильков и медлительное вязкое стекание по канделябрам оплывающего воска. Только гул монотонно вздыхающего колокола да горячечный шёпот молящейся перед иконостасом женщины во всем черном нарушали тишину.
Подойдя к конторке, за которой сидел благообразный седой старик с желтоватым восковым лицом, Зинаида Сергеевна попросила у него три больших белый свечи. Затем подумала и купила еще одну, поменьше, сразу же отделив ее от этих трех.
Зажигая поочерёдно р о д и т е л ь с к и е свечи, она так же поочередно ставила их перед центральной иконой Божьей Матери, еле слышно нашептывая:
- За рабу божию Людмилу… За рабу божию Маргариту... За раба божьего Сергея...
Надо было, вероятно, еще что-то сказать и о чем-то попросить. Но из всех молитв она помнила лишь «Господи, помилуй!» и со смущенным сердцем и тревожной душой несколько раз повторила .эти слова. После этого отошла к стоявшему в отдалении образу Николая-угодника и поставила свечку за дядю Алешу.
- Помоги ему в его делах. Дай здоровья и радости, терпения и веры…
Все это, конечно, было бесполезно и глупо. Потому что никто из тех, за кого она так хлопотала, с давних лет не верил ни в Бога, ни в черта. Их всеобщей верой был МАРКСИЗМ-ЛЕНИНИЗМ и мечта о МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ, на алтарь которой они клали свои души и жизни.
Да и сама Зинаида была воспитана так же. И сейчас уже стыдилась своего поступка, понимая, что живые отец и мать и тетя Рита беспощадно осудили бы ее за мещанскую размазню и идейные шатания. А уж дядя Алеша и разговаривать бы перестал и, наверное, выпорол бы ее, если б только смог.
Оглядев в последний раз зал, словно пытаясь вобрать в себя его светлую благодатную красоту, Зинаида Сергеевна тихонько, чуть ли не на цыпочках, вышла на паперть.
Время приближалось к трем. Низкие, беременные дождем тучи, неизвестно откуда принесенные ветром, медленно роняли на землю свои первые тяжелые капли. Однако главные силы были на подходе, беспросветной стеной заслонив горизонт и всю западную половину еще недавно сияющего неба. Зинаида Сергеевна не успела добежать до остановки, как дождь хлынул, моментально промочив ее с головы до ног. К счастью, тут же подошел трамвай, и она влетела в него, отжимая волосы и расправляя облепившее торс и ноги тугое платье.
За какие-то минуты вода мощно залила мостовую и трамвайные пути. Окна задней площадки, где стояла Зинаида, дождь почти не забрызгал, и она сочувственно наблюдала, как затопленные по колеса машины, будто боевые амфибии, выбирались из-под несущихся под уклон потоков воды. И вдруг словно что-то толкнуло ее и заставило насторожиться. На дорогу, что тянулась вдоль кладбищенской стены, уходя к пустырю, медленно сворачивал крытый фургон, на бортах которого большими красными буквами было начертано слово «МЯСО». Номер и мелькнувшее в кабине лицо водителя были Зинаиде знакомы. Именно этот автомобиль многократно заезжал во двор на Лубянке, неизменно останавливаясь возле одного и того же входа в тюремный подвал. Что за «мясо» он забирал оттуда, она знала по бесчисленным проходившим через ее руки документам. Равнодушные «сопроводиловки» в крематорий закрытого Донского погоста, поименные списки захороненных на Калитниковском и Гольяновском кладбищах, в э к с к а в т о р н ы х траншеях Бутова и на двадцать четвертом километре Калужского шоссе, возле дачи садиста Ягоды.
Что скрывать, поначалу Зинаида сомневалась в виновности некоторых приговоренных. Но, когда побывала на процессе Бухарина, все ее сомнения как рукой сняло. Тем более что большинство подсудимых во всеуслышание признавали свою вину и, дрожа за свои шкуры, юля и выкручиваясь, умоляли трибунал о пощаде и снисхождении. К обличающему голосу государственного обвинителя присоединились гневные голоса митингов на заводах и фабриках, в колхозах и учреждениях. И Верховный Суд был просто обязан выносить расстрельные приговоры. А отдел, в котором работала Зинаида, приводил их в исполнение, доводя до логического конца непреклонную ВОЛЮ НАРОДА.
ВОЛЯ НАРОДА… Зинаида Сергеевна засмеялась облегченно, когда впервые вывела для себя эту формулировку. Эта ВОЛЯ НАРОДА оправдывала их всех, позволяя не так трагично воспринимать происходящее. И большая ли разница была между ней, регистрирующей и переправляющей в архив многие секретные, в том числе и с м е р т н ы е, бумаги и теми, кто крикливо и бестрепетно, нагнетая напряженность, а на самом деле спасая себя, домогался, настаивал, требовал бесконечных кровавых жертвоприношений.
Блюхер: расстрелять Тухачевского и Якира. Пятаков и Радек: Зиновьева и Каменева. Рыков и Бухарин: Пятакова и Радека. Косарев, Якир, Ежов: Бухарина и Рыкова... И потом поочередно шли один за другим в казематы Сухановки, Лефортова, Лубянки. К костоломам, садистам, изуверам всех мастей во главе с Петром Магго, главным палачом, лично казнившим самых высокопоставленных. День за днем, ночь за ночью не кончался кровавый кошмар в помещении Военной Коллегии и во Внутренней тюрьме наркомата, на Никольской, возле «Метрополя», и в Варсонофьевском у Майрановского, заставлявшего стрелять в заключенных отравленными пулями. И неслись по различным направлениям то угрюмые «воронки», то такие безобидные фургоны с безопасными надписями: «МЯСО», «ХЛЕБ», «КОЛБАСЫ», «ФРУКТЫ-ОВОЩИ», «ЯЙЦА», «МЕД», «МОРОЖЕНАЯ РЫБА»…
И вот теперь одно из этих «МЯС» неожиданно оказывается здесь. И уже буквально завтра документы об этом пройдут через «секретку», а затем уйдут в архив и залягут там на долгие годы, недоступно томясь в однообразных папках, заполняющих стеллажи зарешеченного длинного помещения.
«Господи, куда ж меня заносит! - наконец оборвала себя Зинаида Сергеевна. - Словно нет других тем. Словно в морге работаю... Целую вечность не была ни в кино, ни в театре. А ведь жизнь продолжается. И солнце светит, и дождик льет, и люди смеются и радуются. То приветствуют Чкалова, то встречают папанинцев, пишут книги, танцуют, несмотря ни на что... Мало ли кому не повезло в чем-то, что же, из-за этого себя губить? И причем здесь, наконец, моя работа? Так что, оглянись вокруг, прислушайся к словам: «ЖИТЬ СТАЛО ЛУЧШЕ, ЖИТЬ СТАЛО ВЕСЕЛЕЕ!» И живи! Влюбись в кого-нибудь, если Гладыш пренебрегает, крохотулю роди, девчушку или мальчика...»
Зинаида Сергеевна представила у себя на руках розового улыбающегося малыша и сама невольно улыбнулась...