Я чётко помню, как начал рисовать. В четыре года мне приснился яркий сон, пышущий красками и образами, но с чётко чувствовавшейся угрозой, которую я и не особо понимал в силу возраста. Проснувшись с утра, сразу после завтрака, я ринулся в поисках листочка и карандаша. Я невероятно хотел запечатлеть свой сон, но с каждой секундой картинка уходила из моей головы, и через пять минут всё закончилось. Хотел было взять и горделиво пойти к родителям хвастаться, показывая, на что способен маленький мальчик, но я мельком бросил взгляд на листок и, мягко говоря, в себе разочаровался. Люди были лишь грубыми набросками, состоящими из странных линий, а горизонт был нарисован слишком схематично, чтобы вообще можно было хоть что-то разобрать. Тогда я махнул рукой и откинул свою «картину» в сторону, не желая больше рисовать. И хоть я смахнул лист куда-то под кровать, его вскоре нашла мама, которая весьма удивилась полученному результату, так как до этого у меня никогда не получалось ничего сложнее кучки кривых геометрических фигур. Она с радостью показала моё творение отцу, который, подумав, предложил попробовать развивать «мой талант», как он сказал, отдав меня вместе с муниципальной ещё и в художественную школу.
Ну, я бы, если честно, даже «школой»-то это не назвал. Небольшой кабинет этажом выше моего начального класса, где после уроков сидели пятнадцать детей всех возрастов и учились художественными приёмам у обычной учительницы мировой художественной культуры и искусства, которая по совместительству преподавала рисование, музыку, какое-то религиозное учение, всего и не упомнишь, что могла та хрупкая сорокалетняя женщина. Уже тогда я не понимал, зачем вообще школам нужно такое огромное число предметов. Зато каждый день минимум по шесть уроков, учитывая понатыканные в расписание абсолютно бесполезные вещи. Но я всё равно пару раз в неделю задерживался в этом маленьком классе, дополнительно познавая много вещей, включая формы, объём предметов на плоскости, перспективу...
И это была отличная отдушина для меня после учебного дня, когда ты выбираешься из огромного душного класса с толпой людей в маленький хорошо проветриваемый кабинет с дружной разношёрстной компанией тех, кого я со спокойной душой мог звать друзьями. Умник Володька, с которым я крепко дружу и общаюсь и по сей день, весельчак Сашка, крепкий Пашок, Катя, Наташа и прочие девочки, их было гораздо больше, чем мальчиков. Я даже свой класс уже не помню, настолько они были серой массой на фоне нашего «худкружка», как мы его называли.
Всё это так и сохранялось вплоть до того момента, как в девятом классе ко мне снова не вернулся тот сон, но ярче, чем в прошлый раз. Его образ преследовал меня весь школьный день, пока я не пришёл в «худкружок», не сел на заднюю парту и не принялся рисовать. На этот раз мне помогали мои знания, которые я получил на уроках, и теперь линии людей превращались в фигуры, а горизонт был теперь полон зданий, а не являлся грудой линий на фоне. Когда я закончил, я выдохнул и отложил карандаш. Подняв голову, я понял, что весь наш кружок ждал меня и смотрел на рисунок, а наша руководительница подошла ко мне и придирчиво смотрела на лист бумаги. Теперь я и сам мог оценить, что я же нарисовал.
На своём листке я увидел солдата, одиноко сидящего на коленях посреди развалин и тел своих товарищей. Тогда я посмотрел и подумал: «и это преследовало меня? Серьёзно?» Но вот людям вокруг меня, несмотря на огрехи и очень мрачное настроение рисунка, очень понравился мой результат. Друзья с восторгом смотрели на то, что у меня получилось, а руководительница похвалила и предложила отправить моё творение на конкурс рисунков на военную тематику. Я охотно согласился и, вроде, даже отхватил какое-то призовое место.
Однако, несмотря на мой успех, мне пришлось посетить школьного психолога и достаточно тяжело поговорить с родителями. Им, как родителям победителя, естественно, показали рисунок, но они встревожились, всё ли со мной в порядке. Я только сейчас понимаю, почему они спрашивали: я был лишь девятиклассником, а классная руководительница говорила, что я не самый разговорчивый и активный ребёнок (видела бы она меня на уроках рисования), да и ситуация в мире была крайне неспокойная, всё время возникали какие-то горячие точки во многих уголках мира, теракты в столицах разных стран. Теперь я понимаю их волнение за меня, вдруг я поддался всей этой теме ужасов войны и прочего.
Чем больше я взрослел, тем безлюднее становилось в кружке рисования. Дети с младших классов начали записываться всё реже, старшая школа всегда была чем-то занята, а с народом у нас всегда было не ахти. В итоге, вместе с выпуском одиннадцатого класса, для нас с Володькой оканчивались обе школы, ведь мы были одни из последних «художников», и руководительница решила закрыть «худкружок» навсегда, а сама перешла в местный лицей.
Я поступил и отучился несколько курсов в гуманитарном институте на переводчика, впрочем, не забрасывая рисование. Познакомился с девушкой Василисой, полюбил её. Ближе к третьему курсу она переехала ко мне, и мы уже думали о создании семьи, размышляя, на какую работу можно устроиться, чтобы эту семью профинансировать. У меня появлялись перспективы, связался с предприимчивыми работодателями, и уже заочно, фактически был принят на работу. Но в один день, когда я пригласил к нам Володьку с его женой посидеть отдохнуть в субботний вечер, мне опять приснился тот же самый сон, но в этот раз я отчётливо чувствовал угрозу и тревогу, исходящую от него. Я старался глушить его в своём сознании весь день, но Володя взяв с собой жену и пару бутылок виски, лишь раззадорил его алкоголем.
Мы расположились в гостиной на большом диване, включив новости по телевизору.
- ...пока что все переговоры о том, чтобы гвардейцы Империи перестали стягивать войска к границам нашего государства, зашли в тупик... - быстро вещала телеведущая новости этого часа.
- ...дипломатия не даст нам ничего, нам нужно действовать, пока нас просто не задавили!.. - яростно обсуждал старичок на другом канале.
- ...сложная политическая обстановка в мире... - сообщали на третьем.
- ...возможно, конфликт на границе Конфедерации и Империи может перерасти в Четвёртую Мировую Войну... - предсказывали на четвёртом и Володька выхватил у меня пульт и выключил телевизор.
- Нет уж, дружище, давай не будем портить вечер субботы и просто спокойно посидим, - наставительно добавил он. Все с ним согласились, и мы дружно вдвоём открыли по бутылке виски.
Но уже буквально полчаса мысли о том самом сне вернулись в мою голову, настоятельно стуча в мозг о том, что получен сигнал, который надо дешифровать. Я сказал, что отлучусь и ушёл в спальню, и, найдя карандаш, ластик и листок, принялся заново перерисовать сон на бумагу. В этот раз это было гораздо сложнее, пока я не прорисовывал один элемент, голова отказывалась приниматься за следующий. Когда я в очередной раз вытирал пот со лба, я увидел, что в комнату зашла Василиса.
- Всё хорошо? Тебя нет уже двадцать минут... - она присела рядом, прижавшись ко мне.
- Просто всплыл тот самый рисунок, помнишь, я тебе рассказывал? - показал я на своё творение. - Он меня как будто не отпускает, пока я его не закончу.
Теперь я продолжал рисовать уже с интересующимся зрителем. Я тщательно прорисовывал то, что уже рисовал в девятом классе, тех же солдат, но уже с мельчайшими чертами лица и униформы, те же разрушенные здания, но с самыми дотошными деталями, вроде осколков кирпича и опавшей штукатурки, слегка разбитая статуя, сгоревший парк, и, конечно же, единственный живой солдат среди тел товарищей. Кое-где я смазывал пальцем тени, тонким карандашом рисовал глаза и лица павших солдат. В комнату пришёл Володя с женой, интересовавшиеся нашим отсутствием. Узнав, что я снова рисую то самое изображение, он принялся рассказывать своей жене о том, что это и почему это так важно. Наконец, я тяжело выдохнул и отложил карандаш, давая рисунок своим друзьям. Но потом, как обычно, посмотрел и понял, что тут что-то точно не так.
- Володь, смотри, это же статуя Бролина! Это же наш родной город! - воскликнул я, показывая на рисунок.
- Эти погибшие солдаты... Они выглядят какими-то знакомыми... Стоп, смотри! - Володька показал на солдата с оторванной рукой. - Это же Пашка, помнишь, крепенький, из «худкружка»!
- А вот эти двое учатся на моём потоке!
- Вот мой товарищ с работы!
- А у этого я покупаю кексы каждое утро!
Но я не обращал внимания на тела, а смотрел в центр рисунка. На того самого поникшего солдата, в отчаянии сидящего на коленях. Только Василиса поняла моё выражение лица. Этот человек, сидящий в окружении мёртвых товарищей и развалин города...
Это был я.