18.02.2006
Что вместо памяти?
Много раз бывал в соседней стране. Не по делам. Какие такие дела могут быть у человека со скромной зарплатой? Только вынашивавшийся за соцзанавесом десятилетиями интерес к странствиям, перемене мест и непрекращающееся любопытство к другой жизни были истинной причиной этих поездок.
Да, мы, выходцы из-за или из-под ржавой, но широкой занавески, уже знаем довольно много о своих соседях из Европы. /Как-то не поворачивается язык называть настоящей Европой то, откуда мы приехали!/ Многое против этого, но... Выучили о западниках достаточно – порядок и еда хорошие, автомашины разные, пособия есть и повышаются, врачи недалеко от пациентов в хороших домах живут, там же иногда и трудятся, заинтересованные в ваших, но не очень частых визитах. /Не более трёх раз кряду!/ Аппараты всякие, покупки манят вызывающе и постоянно, в ваш кошелек прямо кричат: „ Купи сейчас, а то завтра другое будет, но дороже!“ Назойливо одна, меньшая часть, с большим или меньшим успехом ищет дураков и впечатлительных, а те, кто числом побольше, а умом понеказистее, вытаращив глаза, увлекают с собой таких же слабоустойчивых и прутся в магазины, закусочные, турагенства и отдают оставшееся своё – мозги, деньги, время и обрывки самостоятельности.
Так вот, проживая и работая в стране Долдонии, часто с женой, выкраивая то выходные, то небольшие отпуска, дарованные нам всякими местными праздниками, мы стремились куда подальше. Почему? Вроде уже всё, или почти всё вокруг было знакомо – и пейзажи, и люди, и чистые улицы с чистыми домами... Да и вынужденные ужимки соседей в виде гримас-улыбок при встречах поднадоели. Хотелось вздохнуть, да и в другом языке поупражняться, попеть, что-ли, на нём, а не полаять!
Границ, не заметивши, штуки две переехали и очутились – вокруг цветы, дома все разные, небольшие, иные маленькими б назвал, но ухоженные, выкрашенные разными красками, больше, яркими, тёплыми. Пришлось сразу же поздороваться – шёл утром полупроснувшимся и помятым /спали на полу в автобусике/ в местную деревенскую булочную. Зашёл внутрь – там уже мужиков штуки четыре, а времени только полвосьмого, и все они окружили прилавок, двое облокотились, а остальные рядом. Винцо красное потягивают и ко мне - “Привет, мол, и дня тебе хорошего!“ Это с утра и незнакомому? Я, как мог, повежливее, а они засмеялись и стаканчик мне...
- Ты тоже со вчерашнего? А, вроде, иностранец? Давай, за здоровье общее!
Вышел я оттуда через минут сорок и жена громко сказала мне об этом. Решили мы после завтрака по гостеприимной деревеньке государства этого пройтись. Посмотреть, чем дышат, какие разницы заметим между местами в Долдонии и ихним. На площадь центральную попали. Маленькая, сорок на тридцать метров, не более. В глубине двухэтажное здание, где их власти размещаются. Поселковый совет, по-нашему. Слева и справа другие дома, одноэтажные. В одном школа, в другом, то ли клуб, то ли дом культуры. На другой стороне - церковь с шпилем и крестом вместо профиля домашних животных, как в Долдонии. Христиане, как и мы. Напротив сельсовета фонтан неработающий, но вырезан из камня, старинный, видать, так как кое-где зелень в виде плесени. Перед ним плита каменная и стелла над ней.
Подошли, читаем – „Благодарная Родина скорбно склоняет голову перед своими сынами, павшими на полях сражений за её Свободу. От потомков. Вас не забудут никогда“. А по четырём сторонам стеллы фамилии с именами. Разные разные. Многие почти семьями, но все мужчины – отец, сыновья, племянники, может, и дед чей-то где был.
- Смотри, как здорово?
- А что тут особенного? – срезонировала жена, - везде так.
- Как так? – и тут до меня дошло, - в Долдонии, ведь, таких слов нет! Понимаешь? Вообще и нигде! Нет там ни слов таких – „ Благодарная Родина“ с большой буквы, ни „голову склонила..., погибли за её свободу...“. Вот так штука? Мы же с тобой всю Долдонию исколесили...
- И то правда! Как это ты заметил? – воскликнула, пораженная открытием супруга, - там пару раз видели какие-то фамильные списки с датами, но ни за что, ни во имя чего пропали...
Мы тут же присели на скамейку, приспособленную для тех, кто приходил к ним. Да, их уже никто не возвратит, но память, любовь к ним, даже такое чуть демонстративно-зодческое внимание, ощутимы и приятны. В каждом городке, каждом населённом пункте, в центре их, где всё движение, куда сходятся дорожки живущих здесь людей, стоят скромные стеллы. Позеленевшие от време-ни, есть и обновлённые, отчищенные, но везде...
Вот и разница! А только ли дело в камне? Может, есть и глубинные причины? Получается – одни помнят и гордятся, а другие прячутся и тихо шипят. От чего же такой шип? Вслух всех и вся любят очень, а что на деле?
Открылось нам на этой скамейке, что не только там, но и у нас есть такой феномен. Малым числом совестливым помним, а правда закрыта от всех приказами, законами – мол, секреты до сих пор, выносить на белый свет нельзя, поссорим, мол, поколения?! Да и преследуют кое-где за это любопытных... Зато Долгоруким, Ивану страшному камни гранитные дорогие ставят, царям тоже?! А тем сотням тысяч и миллионам, где камушек с именами?
Так что? Мы тоже от Долдонии не отличаемся? Шипим по ночам, а рукоятки во снах сжимаем ? Зубами поскрипываем. Эх бы, вернуть!
А лучше, по-моему, как у Стены плача – сесть на такую скамейку, взять голову в руки и, тихо покачиваясь, вспоминать их. Вспомнить сонмы обычных, простых людей, ушедших по злобе и недомыслию тех, кто приказывал доносить, кто исполнял эти приказы, сжимая рукоять, скрипучее перо или вспомнить своё районное руководящее партийное звено с физиономиями вездесущих всезнаек?
У них даже лица особые до сих пор сохранились, хотя вывесок старых нет, да и померли основатели большинством. Зайдите в любое учреждение, всмотритесь в физиономию очередного бюрократа из ихнего родства... По лицу видно же — как радеют за народ?