«...а мы, как мученики, попадем в рай» (с) Гарант Конституции
Холодно.
Сыро.
Ледяной пар, слякоть, хлюпанье под ногами. Разводы грязи, туман и скамейки, скамейки, скамейки... На них люди - кто в чём. Скорчившись, сунув в рукава руки, жмутся друг к другу, храня остатки тепла. Поднятые воротники, руки промеж колен, руки подмышками, руки лодочкой возле рта...
- Где я?
- В транзитке, мля.
Майка, худоба, дурные зубы. Бедовый взгляд, весь в наколках: звёзды, купола, перстни — зэк.
- Что?
- Пересылка - что! Сиди, жди.
Все молчат. Только пар от дыхания. Зэк елозит, освобождая железный край.
- Сядь.
Туман, пар, унылый свет в водных отблесках.
Напротив баба — двое ребят на коленях. Один в чьём-то свитере, другой укрыт курткой. Острые лица, застывший взгляд, тоже молча. Она дышит в свитер тому, что поменьше. Рядом с зэком мужик в рубашке — оба сидят, грея почки, спиной к спине. Мужик толстый, ему легче. Зэка бьёт дрожь и он сипит сломанным носом.
Никто не встаёт. Влажная дымка, иней, щербатый кафель.
- Мам, поесть!
У женщины в глазах мука. Ей даже не шевельнуться.
- Мама!
Она молчит. Молчат все. В воздухе — нерв. Холод, скамейки, запрессованные друг в друга люди.
И вдруг — оркестр!
По ушам.
Больно!
Люди скрючиваются, прячут головы. Зэка корчит, женщина, закрыв уши детям, поднимает плечи, спасаясь от грома.
- Что это?
- Молчи! Жди.
Оркестр смолк. Он рядом — звук ясный, каждый инструмент, каждая нота, но, б...дь, как зубы без обезболивания!
- Что это?
В ответ молчат.
Время исчезло. Промозглость, испарина, стылые капли...
И оркестр.
Всегда врасплох, как шилом в уши — оркестр, оркестр, оркестр... а-а-а!!!
Молчи!
Жди!
Человек.
Новый.
С брюшком.
Костюм, чистые туфли, галстук.
Идёт осторожно, смотрит куда ступает. Он не один — двое спереди, двое сзади, отпихивая с пути плечи и ноги.
Дошли. Встали. Оглядываются. Берут за плечо зэка.
- Слезь!
Тот скалится щербатой усмешкой.
Удар. Хруст. Он на полу, остальные, повинуясь взгляду, встают и тают в тумане.
- Стоять!
Снимают с одного шарф, вытирают скамью. Снимают с другого плащ, стелят. Новый, с брюшком, садится.
Зэк стоит на карачках. Набитые купола его закапаны красным.
- Во, мля! А обещали, суки, ни тьмы, ни боли...
Один из четверых пихает его подошвой. Он валится.
Вновь прибывший осматривается. Проследив взгляд, с окружающих снимают тёплое. Они молчат.
- Мама, поесть!
- Тише!
- Мама!
- Тс-с-с!
Теперь ещё - страх.
Страх, нерв, холод и дрожь.
Мама!
Мамочка!
Где ты?
Свет. Яркий и мягкий. Квадрат света ласковыми воротами, волны тепла нежным прикосновением. Люди оживают, привстают, тянутся. Дети, подавшись было с колен, словно от ожога вдруг отпрянывают назад.
Свет лишь на новенького.
ВЕСЬ свет.
И Голос.
- ВНЕМЛИ, ДОСТОЙНЫЙ!
Он степенно встаёт.
- ВОЗРАДУЙСЯ, ИБО ВХОДИШЬ НЫНЕ В ЧЕРТОГИ ЕГО!
Зэк закусывает руку. Из разбитых губ змеится тёмная кровь. Сосед, уронив в ладони лицо, вздувает в углах челюсти комки желваков. Женщина сдирает платок и плачет в него, плачет, плачет...
- ГРЯДИ ЖЕ, О ИЗБРАННЫЙ!
И он идёт.
Зэк рычит на полу.
Новый, с брюшком, входит в яркий поток, наливаясь волшебным светом. Четверо, помедлив, нерешительно идут следом, превращаясь в блёклые золотые статуи.
Всё дальше.
Дальше.
Дальше отсюда.
Вошли!
- СВЕРШИЛОСЬ!!!
И тотчас же грянул оркестр.