Эта история прилетела из ниоткуда.
Иван Иванович, степенный, пятидесятилетний брюнет приятной внешности, с небольшим, чуть заплывшим жирком брюшком, спешил домой после нелегкой рабочей недели. Впереди ожидались долгожданные выходные с грандиозными планами.
Как человек семейный, самодостаточный, проживал в двухкомнатной квартире в центральной части города, что на Волге, вдвоем с моложавой женой Ритой.
Судя по годам, хоть и не молод, но еще и не стар, и лишь слегка растерял часть растительности на голове, показывая прохожим лунную дорожку, стелющуюся вверх, в сторону макушки.
Рабочая неделя перед предстоящим отпуском далась ему нелегко, расшатав дрожащие нервы до предела. Тихим, теплым, вечерком, по пути с работы, он неожиданно столкнулся у подъезда с соседом Петей. Тот тоже имел весьма усталый вид, шел, слегка сгорбившись, глядя в землю невеселыми глазами.
Обменявшись рукопожатиями, оба отметили изменения друг в друге, причем, в худшую сторону. А возможно, просто давно не виделись.
- Достали на работе! И то не так, и это, - пожаловался Петру Иван.
- Да…подхватил разговор Петруха. Моему начальству тоже не угодишь. Вожу своего, на машине, то в банк, то в магазин за подарком, то на дачу, к его зазнобе, и после вечеринок допоздна ожидаю. А сам голодный сижу, исхудал весь, штаны, хоть веревкой затягивай, не поймешь, то ли джинсы, то ли еще что на мне. Висят, как на вешалке. А я разве в пугала огородные нанимался? Домой возвращаюсь в сумерки, жена не довольна, мол, помощи от тебя никакой.
В общем, нервы мои, словно струнки, на последнем издыхании, - жалобно закончил он, прищурив глаза.
- Не-е…Нервные клетки сами не восстанавливаются. Надо им стимул к этому дать, толчок этакий, в виде лечения. Пойдем ко мне, посидим, настойка хорошая для такого случая припасена, родич с Кавказа привез, коньяк домашний, на травах заправленный, лучше магазинного, - предложил Иван Иванович.
- Я сам уже об этом думал, - обрадовался Петруха, потирая руками, и резво вбежал по ступенькам в подъезд. Он выглядел значительно моложе своего соседа и проживал этажом повыше. Жена Ивана Ивановича еще не вернулась с дачи, последним рейсом должна приехать. После работы поехала рассаду полить, побоялась, что та засохнет при сухой погоде.
Закусочка к коньячку всегда имелась в доме у Ивана Ивановича, огурчики соленые, яблочки заквашенные, яичница на сковороде с салом - дело пяти минут.
Разлив коньячок по рюмашкам, Иван Иванович сладко причмокнул сливовыми губами в предвкушении начала банкета и одним залпом опрокинул драгоценные капли в свой животворный сосуд. Тому несладко пришлось, ибо коньяк, похоже, зашкаливал за все 100 градусов, и при соприкосновении с воздухом на выдохе, ежели, поднести спичку ко рту, то неминуемо состоялся бы пожар в виде яркого пламени, извергающегося, будто из пасти дракона.
- О-ХО-ХО! – крякнул Ван Ваныч, дергая кадыком в беззвучном шипении, и загасил огонь соленым огурчиком, - здесь точно градусов, с пятьдесят лишних!
- Сейчас проверим! – радостным голоском пропел Петруха, и разом залил крепкое варево в разинутый рот, отчего тот страдальчески сморщился, словно засохшее яблоко в знойной пустыне, но, тотчас потребовал рассола с трехлитровой банки огурцов, что было немедленно исполнено.
- Хороша, чертова настойка! – похвалил Петруха, чуть погодя.
- Кавказская!- опять похвастался Ван Ваныч. – Давай еще по одной?
И выпалил тост, словно оправдываясь за застолье:
- "Не прими, Господи, за пьянство! Прими за лекарство!
Не пьем, Господи, а лечимся!
И не по чайной ложке, а по чайному стакану.
И не пьянства ради, а чтоб не отвыкнуть.
Изыди, нечистая! Останься чистый спирт, и не пойди во вред рабу Божьему. Аминь".
Решительно, твердой рукой разлил коньячок по кругу, потом еще по одному…бутылка большая, тяжелая. И тут в сердце Ван Ваныча что-то юркнуло, отдалось глухой, далекой болью, заныло под лопаткой.
- Что-то мне хреново, Петь, - пойду, прилягу, а ты продолжай, я потом присоединюсь. И лег на диванчик, а дальше – провал.
Хочет Ван Ваныч рукой пошевелить, а она, как плеть, хочет ногой, та же история. Язык скрутило, и звуки, только: «М-м-м…», да и только.
Мигом пронеслась мысль: «Конец, что - ли пришел? Так рано еще, нежданно-негаданно. Да…жаль в этой жизни того, что много работал, и мало внимания уделял жене, детям, все нужное для семьи на потом откладывал, вечно времени не хватало. Теперь, вот, на все хватит, если слягу». И провалился куда-то, в пустоту, в невесомость, и такая легкость в теле стоит, что ни руки, ни ноги не нужны.
Вот не нужны, и все! И как-то он без них справляется…чем-то другим. Ни мыслей в голове, ничего, одна легкость полета в неизвестность, куда-то далеко-далеко. Оглянулся, а Петруха бегает возле дивана, его, лежачего, по щекам хлещет, да водой с крана обливает. Хотелось закричать: «Ты чего меня со всей дури по щекам молотишь?», а нечем, рта, оказывается, у него тоже не имеется.
«Сгусток в невесомости, килограмма на три…парю, и не падаю», - с удивлением подумал он.
И понесло его в далекое, неизведанное пространство, будто в воронке закрутило, и нигде ни души. И так хорошо ему стало, ни работа не нужна, ни квартира, есть тоже не хочется, да и нечем. Приостановился в полете, впереди какие-то силуэты нарисовались в легких, белых, дымчатых одеждах.
Вдруг его кто-то окликает, Иван ахнул: «Кум Андрей, ты ли это?»
- Я, я, конечно! А ты почему здесь оказался? На земле надоело, что ли?
- Да вроде бы и не надоело, но тяжело там, а здесь мне легко, я, словно птица, в полете.
- Захотел бы, кум Иван, остаться, так карабкался бы изо всех сил, а ты сдался на милость судьбы.
- Да я и сам еще никак не пойму, сдался, или нет, и кто я, и что, до сих пор не понятно.
- А что тут понимать, кум Иван, итак все ясно. Вот только как примут тебя здесь и в качестве кого, большой вопрос. Вон, видишь золотистую занавесь
в виде крыльев голубки, туда тебе и надобно, а меня послали лишь встретить, как знакомого. Успокоить, чтобы не страшно тебе было, душа поначалу, как в гостях, сильно боязливая. Беседу там божьи люди проведут, чтобы решить, что делать с тобой дальше.
Через доли секунд Иван очутился в огромном, прозрачном шатре с орнаментом красивейших птиц, таких в природе он не видывал. Перед ним на мягких, словно лебяжьих, покрывалах сидели четыре старца с белыми длинными бородами, одетые в светлые, свободные, балахоны с бахромою.
- Рассказывай, мил человек, что тебя сюда привело?- обратились они к нему тихим, ласковым голосом с переливом теплого ветра.
- Что я могу им рассказать? – подумалось ему. – То, что пил домашний самогон, - «Чачу», как пьяница какой-то? И потому здесь. Он изложил свою историю, добавив, что спиртным раньше не злоупотреблял, а так вышло.
- А теперь поведай нам, о грехах своих, чтоб доложить о тебе перед судом божьим. Там, исходя из нашего вердикта, решится судьба твоя. А ежели что забудешь, мы напомним.
И начал Иван свою исповедь с того, что в церковь ходил редко, только на крестины и венчание молодых, хотя иногда крестился, проходя мимо, и жену, бывало, просил, чтобы к Богу обратилась с той, или иной просьбой о помощи, а сам не решался просить. Ивану казалось, что к ее молитвам Господь больше прислушивается. Нищим подавал мало, а когда жена предлагала кому-то помочь, говорил, что мошенников сейчас развелось много, и скандалил по этому случаю. Мол, лучше я детям своим и внукам помогу, хотя те сами не бедствовали. Посты не соблюдал, хотя в Бога в глубине души своей веровал, в праздники работал на земле, дачу вскапывал, старые люди говорили, что земля погоды не ждет, поэтому работать можно. Напомнили старцы ему много таких грехов, о каких он давно позабыл, и наделал по молодости, потом в глубине сердца, о них сожалея. Ивану, казалось, что целую вечность, длится постраничное чтение книги его жизни, оглянулся, а за спиной выстроилась длинная очередь.
- И здесь очереди, - промелькнула мысль, - похоже, что много у меня грехов, раз такую создал.
- А это тебе в назидание, чтобы лишний раз подумал, стоит ли рано сюда попадать, или оставаться творить добрые дела там, на Земле, - угадав его мысли, пояснил худощавый старец.- Учитывая то, что за тебя сейчас усердно молится твоя пра-пра – бабушка, монашка Пелагея, а вместе с нею родители, и тетки, даем шанс сделать выбор, либо здесь остаться, или вернуться на Землю. Здоровье твое позволяет нести всю тяжесть земной жизни, дни твои навеки упокоиться, еще не пришли. Хочешь вернуться – возвращайся. Вижу, желаешь знать, что тебя может ожидать в царствии небесном? Возможно, ты перевоплотишься в другую жизнь в виде дерева, листочка, травинки, или станешь животным,- котом, собакой, а может, диким зверем на период времени, тебе отведенный. Каждый раз будешь переходить в новое тело, например, можешь стать маленьким котенком под дверью собственной квартиры. Только впустит ли в дом тебя жена? Вспомни, много ли помогал бездомным животным или голодным птицам, когда те заглядывали в твои глаза с мольбою о помощи? Или обходил их стороной?
Крепко призадумался Иван, пригорюнился. Становиться листиком на дереве, который ежеминутно треплет ветер, не ведая покоя, сбивает град или крупные капли дождя, ему никак не хотелось.
Не желал быть и котенком, выпрашивающим у собственной жены кусочек хлеба, и наблюдающим за ее жизнью, когда заново выйдет замуж и будет миловаться с кем-то, в его квартире. Нет…этого, Иван, явно не хотел.
- Домой хочу! К семье! – твердо, но просительно, произнес он. – Не готов я сейчас еще! Буду грехи свои замаливать, как могу. А сюда успею, не пришло мое время, поэтому прошу отпустить меня обратно.
Пожалуйста! Я исправлюсь.
- Скажи спасибо своей пра-пра-бабушке Пелагеи. Просит она за тебя слезно, замаливает грехи твои. Молись за нее, и свечки в церкви ставить не забывай, оттого ей легшее станет.
Не успел проговорить старец, как Иван ясно услышал над собой радостный голос жены: «Пришел в себя, наконец-то! Доктор, ну, сделайте, хоть что-нибудь! Что же вы стоите? Делайте, доктор, прошу вас!»
Иван открыл глаза, увидел встревоженные лица родных, рядом с диваном стояли сын, внук, невестка, над ним склонился врач и колол что-то в руку.
Пошевелил пальцами, ногой, рукой, по очереди, вроде бы все в порядке и на месте.
Чувствовалась сильная слабость в теле, голова стала, как ватная, чумная, в ушах звенело, потолок кружился в немом вальсе, но это ничего, зато живой, - радовался он, улыбаясь краюшками губ.
- Давление уже нормализуется, жить будет. Завтра участкового врача пригласите. При необходимости сразу вызывайте скорую помощь, - дал наставления врач жене, отойдя от больного.
- Надо бы в церковь сходить, - медленно проговорил Иван, облизывая сухие губы. Жена с детьми удивленно переглянулись.
- Конечно, пойдем! Все вместе пойдем! И свечки поставим за здравие живых и упокой умерших родственников!- бодро проговорила Рита.
А он медленно приходил в себя, лицо оживало, порозовело.
- Ну, слава Богу! – услышал он издалека глухой голос соседа, Петрухи! А я уже думал, преставился. Нет, так больше пить мы не будем! Завязано!– добавил уверенно. Иван слабо улыбнулся и попросил воды. После небесных полетов его мучила жажда, сильно пересохли и потрескались губы. Жизнь продолжалась.