Осень в тот год долго не приходила, а когда, наконец, это случилось, зарядили дожди. Солнце не показывается который день, и деревья, наряженные как на вечеринку, в золотые платья, толпятся в полумраке возле cтарого пруда с камышами. Вечеринка грустна и бесконечна, потому что рассвет не наступает, а дождевая установка на небе по-прежнему включена.
Впрочем, это ни капельки не волнует Гарри. У него иная проблема: кудлатый пёс слишком медленно поедает завтрак с тарелки, которую Гарри держит под столом. А сам он взволнован так, что едва смог осилить глоток чаю. Из коридора кричит отец:
- Сын, ты готов?
- Готов!!!
Гарри срывается со стула, целует кудлатого в нос, похожий на маленькую боксёрскую перчатку, и выбегает к отцу. Тот улыбается:
- Пора!
Вслед за отцом Гарри залезает в автомобиль. Включаются фары, и призрачным жуком машина пробирается сквозь туман. Они едут мимо гигантского здания университета с бесценной библиотекой, где работает отец Гарри, профессор Донован. Они минуют памятник герцогу Бедфорду, новатору сельского хозяйства. С овцой и плугом герцог стоит на краю площади, на восточной стороне которой возвышается викторианский гранд-отель с башнями. Под балконами его танцуют херувимы, и манит внутрь роскошный вестибюль из разноцветного мрамора. Они едут мимо Бедфорд-сквер, где подъезды кирпичных домов отделаны особым керамическим составом. Куодским камнем называют его по имени автора рецепта Элеоноры Куод. Где-то в квартале прячется здание с мемориальной доской: "Здесь проживали в первой половине двадцатого века члены Блумсберийской группы: Вирджиния Вульф, Клайв Белл...". И затерялся среди уютных скверов и улиц дом Чарльза Диккенса.
Гарри с отцом минуют район симпатичных маленьких кафе, букинистических и антикварных лавок. "Ванбру. Редкие книги", - читает Гарри на ходу. Витрины светятся, обнадёживая горожан, растерянных среди промозглости, сырости и сумерек.
Они приближаются к огромному зданию с фигурами на фронтоне и колоннами в стиле древнегреческого храма. Гарри, оживляется и восклицает, тыча в афишу над входом: "Вот! Вот! Ура!".
Они всходят на крыльцо, отец предъявляет удостоверение, и Гарри горд тем, что охранник смотрит на профессора с почтением. Они идут мимо широких гулких залов Древней Греции и Древнего Рима, Западной Азии и Египта. Здесь Розеттский камень - плита с древнеегипетскими иероглифами, там мумии спят в золотых саркофагах, кусок бороды Великого Сфинкса скучает в разлуке с подбородком, где-то прячется первая печатная книга "Алмазная сутра". Гарри, однако, и не думает таращиться по сторонам, у него мысль одна: "Скорей бы, скорей бы...".
И вот они на месте. Журналисты снуют вокруг центральной витрины, энергично щёлкают затворы аппаратов, будто они расстреливают экспонат за стеклом. При появлении профессора Донована с сыном все замолкают. Снимающая и пишущая толпа раскалывается, как льдина перед ледоколом, образуя проход, по которому Гарри с отцом направляются к витрине.
- Уважаемое ученое сообщество! Уважаемые представители прессы! Коллеги! Дамы и господа! - говорит отец, заняв своё место подле экспоната.
Пауза. В зале тихо, лишь шуршит у кого-то в руках каталог.
Гарри украдкой глядит на отца. Внешне тот спокоен, только теребит записную книжку в кармане.
- Дамы и господа! - повторяет отец. - Сегодня я имею честь представить вам уникальный и бесподобный в своём роде артефакт, найденный на недавно открытой стоянке доисторического человека. Но для начала позволю себе отметить, что открытием мы обязаны вот этому юному исследователю, моему сыну Гарри.
Щёлкают затворы, Гарри с трудом сдерживается, чтобы не заслониться от них рукой. Из-за вспышек он почти ничего не видит перед собой, но зато он видит другое.
Звенящим июльским днём в тени крепостных стен, недалеко от въездных ворот, Гарри перебирает странные камни. Отец любит проводить отпуск в тихих местах на материке, и в тот раз они поселились в затерянном городке, посреди которого на холме дремлет старинная крепость из красного кирпича. В ней живёт грязный кудлатый пёс с вислыми ушами и коричневыми пятнами на боках. Кургузые башни с конусовидными крышами торчат из стены. Внутри крепости собор, часовня и полузабытые могилы с резными надгробиями.
- Что там такого интересного? - насмешливо спрашивает отец, склоняясь над камнями, в которых роется Гарри.
- Ничего...
Неожиданно отец меняется в лице.
- А ну-ка, пойдём, дружок, - говорит он серьёзно, - и камешки прихвати.
Потом отец куда-то звонит, потом пишет письма, снова звонит, а Гарри по-прежнему не понимает, что такого в этих кусках кремня, валяющихся повсюду на склоне у крепостных стен. Тогда отец берёт одну из привезённых с собой книг:
- Смотри внимательно, сын!
Гарри вглядывается в фотографии, читает подписи: "Наконечники с боковой выемкой, ножи, листовидные наконечники, проколки, комбинированные орудия...". Он сравнивает их со своими камнями и удивляется.
- Потрясающе! - восклицает над ухом отец, - ты нашёл ножи каменного века! Совершенно очевидно, что на этом месте жили первобытные люди!
Гарри представляет охотников, бегущих на мамонтов с каменными топорами. Отец опять звонит и пишет. Потом приезжают археологи, газетчики, телевидение. Начинаются раскопки...
Щёлканье стихает, и из озера воспоминаний Гарри вновь вплывает в настоящее. Голос отца разносится за пределы зала:
- У обитателей стоянки наблюдается пусть и не полный, но достаточно выраженный отход от идеи ямы, как основного и всефункционального жилищно-хозяйственного комплекса. Главным принципом в строительстве жилья становится нацеленность на освоение пространства преимущественно вверх от обитаемой поверхности, а не вглубь от неё. Хотя использование ям окончательно не прекращено.
Отец рассказывает о том, какой каменный инвентарь, какие звериные кости найдены на стоянке, о том, что установлено наличие кремневой мастерской и скоплений кремня. Наконец, он делает паузу и поднимает, будто фокусник, указательный палец.
- А теперь, внимание, господа! Пришло время поговорить о нашем главном открытии!!
Гарри опять отправляется на два года назад. Вместе со взрослыми археологами он живёт в палатке и целый день на раскопе помогает отцу. На участке, примыкающем к центральной линии очагов, работа в разгаре. Они трудятся над ямой номер девяносто пять (а всего обнаружено сто пятьдесят ям разного назначения). Высунув кончик языка, Гарри осторожно водит кисточкой, снимая слой за слоем мелкозернистый песок с включениями крохотных костных угольков.
Внезапно необыкновенное предчувствие рождается в нём, из ниоткуда возникает в сердце ощущение близости тайны, тысячелетиями скрытой под спудом. Он чует нутром: в яме номер девяносто пять есть что-то особенное - ступенчатое возвышение, занимающее примерно шестую часть площади дна. Волнуясь, Гарри окликает отца, и вместе они аккуратно и медленно счищают песок. Всё явственнее и выпуклее проступают контуры статуэтки зубра. Она лежит в небольшой нише горизонтально на правом боку головой на запад. Прямо под шеей её - кусок трубчатой кости мелкого животного ("Возможно, песец или заяц", - предполагает отец). Обе левые ноги зубра обломаны.
Отец криком подзывает коллег. Приносят специальный лоток и извлечённую вместе с грунтом статуэтку кладут в него для дальнейшей расчистки в помещении. Вновь Гарри - герой! Вечером в лагере праздник и шум, и кудлатому псу из крепости есть чем поживиться.
Опять возвращается Гарри в настоящее и слушает отца:
- Зубр - второе животное после лошади по частоте изображения в палеолитическом наскальном искусстве. Что же касается скульптурных изображений зубра, то в палеолите Западной и Восточной Европы их не так уж и много. Мы знаем статуэтку из Фогельхерда, скульптурку из Гайсенклёштерле. Последняя тяжела и массивна, хотя художник безусловно пытался создать реалистическое изображение. Многое было найдено в пещерах Истюриц в Пиренеях. И всё же среди перечисленных находок наша занимает совершенно исключительное место!
Отец разворачивается к другим витринам.
- Здесь вы видите прочие скульптурные изображения зубра того же периода: они уплощены, имеют сросшиеся тумбообразные ноги, о глазах, ноздрях и хвосте нечего и говорить! Тогда как наша статуэтка - самая что ни на есть круглая скульптура, которую можно осматривать со всех сторон. Длина её - 16,4 см, высота - 10,4 см, максимальная толщина в средней части живота - 3 см. Соотношение высоты в крупе к длине туловища идеально совпадает с пропорциями тела взрослого зубра. Всё детализировано и проработано вплоть до рельефа мышц.
Один из журналистов поднимает руку. Профессор благосклонно смотрит на него:
- Прошу вас...
- Вы говорите об исключительной реалистичности, а можно ли определить, самец это или самка?
Профессор утвердительно кивает.
- Безусловно здесь изображён не абстрактный зубр, а именно самка. Во-первых, при более близком осмотре хорошо видно, как плавная линия живота переходит в небольшую выпуклость, занимающую некоторое пространство между ногами. Мы полагаем, что так художник изобразил вымя. Также и характер рогов говорит о том, что перед нами самка.
Журналистка с жёлтыми прядями, болтающимися, словно макаронины, спрашивает:
- Каково назначение статуэтки, профессор? Если оно, конечно, вообще было...
Профессор глядит на неё несколько укоризненно и поясняет:
- Фигура изготавливалась для использования в конкретном магическом ритуале, связанном с овладением желаемой добычей. Кстати, это ещё одна причина, по которой "заместителем" реального зверя был выбран не взрослый и опасный самец, а более молодая, но всё же крупная и безусловно аппетитная самка.
- Отчего, профессор, правая сторона груди у неё красная? - задаёт свой вопрос кривоногий очкарик в первом ряду.
Теребя галстук, профессор Донован отвечает:
- Это связано с тем смыслом, которому подчинена скульптура. Это, так сказать, одна из внехудожественных характеристик нашего предмета. С фигуркой, видите ли, производили целый ряд манипуляций. На левую сторону груди неким острым предметом были нанесены повреждения, затем поломаны две ноги, правая сторона груди окрашена красной охрой. Кстати, охру изготавливали, пережигая конкреции самородного железа, в изобилии встречающиеся в песчаном материке. Всё это магические действия, направленные на то, чтобы "поразить", "обездвижить", а затем и "убить" охотничий объект. После совершения ритуала статуэтку, изображающую мёртвую и истекающую кровью зубриху, положили в заранее подготовленную глубокую яму. Причём, заметьте, не прямо на дно, а на специально построенное возвышение. Возможно, столь почтительное захоронение фигурки связано с испрашиванием доброго расположения у духа-прародителя данного животного. Таким образом, охотники старались предотвратить месть со стороны родового духа.
- Где мастер брал материал для работ? Жители стоянки охотились на мамонтов? - интересуется журналист с краю.
- Скорее всего вблизи поселения находилось так называемое кладбище мамонтов, откуда жители, вероятно, брали кости для растопки очагов. Возможно, кости приплывали откуда-то по реке. Впрочем, это место не найдено. Однако в нескольких днях пути от стоянки существовала карстовая воронка с различными солями, где испокон веков находили кости мамонтов. Ещё в письменных источниках XIV века упоминаются кости гигантских чудовищ, которые, как считалось, жили и умирали под землёй, после чего их останки всходили на поверхность. А совсем недавно один местный житель уверял меня, что это были слоны Александра Македонского!
Журналисты и Гарри смеются.
- Какова всё же художественная ценность этого артефакта? Как бы вы охарактеризовали её? - вновь возникает из толпы девица с макаронами на голове.
Именно к этому вопросу готовился профессор. Именно ответ на него он репетировал, много раз проигрывал в уме, а один раз даже перед зеркалом. Он откашлялся.
- Не буду, уважаемые присутствующие, вдаваться в чрезмерно научные подробности, интересные лишь узкому кругу специалистов. Скажу только, что для палеолитического искусства Западной Европы существуют базовые классификации Брейля и Леруа-Гурана. Для Восточной Европы общая схема была разработана Козловским. Мы различаем стили: первый примитивный, второй примитивный, архаический и, наконец, классический, когда пропорции фигур животных становятся реалистичными. И всё же... какой бы классификации мы не придерживались, вывод один: наша статуэтка на несколько ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ древнее того времени, когда получил широкое распространение художественный стиль, к которому она относится!!!
- Ах-а-а-а, - выдыхает хором толпа.
Профессор покрывается румянцем, он уже смахивает на мальчишку, увлекшегося и не замечающего ни растрёпанных волос, ни помятого костюма. Он резко разворачивается и простирает вперёд руку.
- Там, - распаляется он всё сильнее, указывая на соседний зал, где потушен свет и властвует тишина, - там Венера на корточках, там всадники скачут на фризах Парфенона, там голова лошади из упряжки Селены смотрит как живая, там горельеф "Битва лапифов с кентаврами"! Античная Греция, шедевры мирового искусства!!!
- У-у-у... - гудит медиасборище.
- А наш-то первобытный скульптор, - уже абсолютно не сдерживаясь кричит профессор, - ещё больший гений, чем великие мастера античного мира, больший, чем Фидий, потому как Фидий синтезировал всё, что несли в себе прежние работы ионических, дорических и аттических скульпторов! А на что, скажите мне, мог опереться первобытный мастер-новатор, на несколько тысячелетий опередивший время?!!
Профессор взывает к затемнённому залу с греческими статуями, словно сам Фидий затаился там и с обидой слушает речь.
Внезапно громкий и резкий вой сирены разрезает наэлектризованный воздух. Журналисты едва не бросают свою амуницию. Музейные служители и охранники со всех ног бегут к к сумрачному залу. Мелькают внутри него огни и тени. Потом всеобщий переполох стихает.
- Пап, - говорит Гарри, когда после презентации и банкета они усталые направляются к автомобилю, - мне кажется, я видел там человека, в том зале, где фризы Парфенона. Он метался и хватался за статуи, поэтому сигнализация и сработала.
- Фантазёр, - улыбается профессор, с любовью глядя на Гарри. - А, впрочем (профессор подмигивает), может, это пьяница, как тот, что в XIX веке разбил на двести кусков вазу эллинистической эпохи.
Потом он с облегчением добавляет:
- Слава Богу, экспонаты в том зале весят по нескольку сот килограммов. Простому пьянчужке с ними не справиться!
И чтобы посмешить сына, профессор Донован сводит глаза к переносице и шатается.
- Пап, - продолжает Гарри в восторге от того, что столько приключений выпало на сегодняшний день, - а на секунду мне показалось, что тот человек был в шкуре!
Отец от души веселится.
- Эх, Гарри, в детстве мне тоже мерещились то неандертальцы, то римские легионеры, то сам Великий Инка. Вот поэтому я и стал археологом, чтобы встретиться с ними, так сказать, лицом к лицу.
Из-за угла выпрыгивает озабоченная дама в съехавших очках.
- Профессор Донован, не забудьте подарочный каталог!
- Спасибо, спасибо! Вот, Гарри, держи-ка ты. Тут твоя находка на обложке.
При виде мальчика дама источает нектар умиления:
- Наш будущий учёный! Интернет-страница, посвящённая твоей статуэтке, уже побила рекорд посещаемости. Прежний принадлежал выставке Микеланджело!
Гарри поглаживает фотографию зубрихи на глянцевой бумаге. "Мастера ледникового периода" написано сверху чёрными буквами, а чуть пониже алыми буквами горит: "Vita brevis, ars longa".
- Что это означает, папа?
- "Жизнь коротка, искусство вечно", сынок. Латынь.
Автомобиль по-прежнему окутан кисеёй тумана, как балерина газовой юбкой, и на заднем сиденье Гарри начинает задрёмывать. В цветных лужах на асфальте купаются манекены в нарядах от экстравагантного кутюрье, модели с рекламы краски для волос, омары с витрины у морского ресторана.
- Вырасту, - из последних сил думает Гарри, - стану скульптором, а если не выйдет, то... археологом...
Шурша колёсами по мокрым мостовым, машина скользит мимо отеля с танцующими херувимами.
- Или строителем...
Дремота пускает новые побеги, которые оплетают сознание Гарри, прорастают в середину груди, сковывают руки и ноги, связывают мысли в один спутанный клубок.
- Ну, кем-нибудь стану... - решает он и засыпает.
А в ослепительных неоновых лужах купается маленькая зубриха с афиши Британского музея: "Спешите увидеть! Мастера ледникового периода. Жизнь коротка, искусство вечно".