Ретсам очнулся на кладбище. Это он понял сразу. В густом и нервном сумраке его окружали белые останки огромных существ. Они находились со всех сторон, и их было множество. Раздробленные скелеты. Мамонты, без сомнения. Таких исполинских костей нет ни у одного зверя. Глаза привыкали к темноте быстро, потому что члены племени Неполной Луны способны ясно видеть ночью, даже если месяц только народился, даже если Духи тучами обложили округу, как его больную мать обкладывали когда-то меховыми покрывалами.
Затем Ретсам ощутил идущий снизу холод и обнаружил, что мох цвета вырви-глаз куда-то подевался. Ретсам лежал на каменной абсолютно гладкой поверхности. Такой не помнил он и зимой на замёрзшей реке. Он попытался встать на ноги. Подошвы меховой обуви скользили, и, чуть было не растянувшись несколько раз, Ретсам предпочёл продолжать движение на четвереньках. Не хватало ещё напороться на кость при падении. Медленно-медленно перемещался он, но глаза совсем уже освоились без света, и именно по этой причине Ретсам издал задушенный крик, а скорее даже полуписк, полустон.
Большая полностью белая лошадиная голова маячила в сизой дымке чуть в отдалении. Немного повёрнутая вбок, с раздутыми ноздрями, выступающими из под век глазными яблоками, со вздыбленной чёлкой, она будто дышала, и всё же оставалась неподвижной. Тела у лошади не наблюдалось, значит, она была мертва. "Как могла плоть превратиться в нечто, неотличимое от кости?" - в ужасе спрашивал себя Ретсам, пытаясь припомнить заклинания старейшей Матери против Духа Смерти. Однако ничего не получалось. Ретсам взялся бормотать что-то своё в надежде прогнать видение. Голова не шевелилась. Тогда, слегка осмелев, он сделал движение по направлению к ней. Она не шелохнулась. Некоторое время они оставались друг напротив друга, прикидывая диспозицию и перспективы. После Ретсам широко шагнул вперёд, а голова по-прежнему торчала на месте. Ещё шаг... на месте, ещё... на месте... Ретсам не мог сдерживаться, любопытство царапалось изнутри ("выпусти меня, покорми меня"), и он, держа на всякий случай руку на каменном топоре, приблизился вплотную. Открытие, которое последовало несколько минут спустя, ошарашило: голова оказалась из камня. Какого-то прекрасного белого прохладного камня. Он не шёл ни в какое сравнение с тем немудрящим кремнем, который добывало племя неподалёку от стоянки, где по любезности Духов кремень сам выходил из недр и открыто предлагал себя для всеобщего пользования.
Ретсам смотрел на голову, не отрываясь. Человеку не под силу изваять такое совершенство. Только Духи... все детали вытесаны отличными орудиями, не чета жалким каменным резцам. Непонятно, сколько времени провёл Ретсам в восторге и ужасе возле лошадиной головы. Он находился в закрытой сверху яме, без неба, на котором могли бы показаться солнце или луна. И Ретсам решил, что времени в этом пугающем, но притягательном месте нет вовсе.
Он, наконец, отважился оглядеться повнимательнее. Увиденное не замедлило нанести новый удар. То, что в густо-сером пространстве принимал он за останки мамонтов, оказалось широкими каменными полосами, а на них вырезала неведомая сила множество фигур. Обнажённые мужчины с восхитительными, невозмутимыми лицами сражались с косматыми уродами, сверху напоминавшими людей его племени (только на лошадиных ногах и с лошадиными хвостами). Тут Ретсам немного развеселился, потому что стал мысленно приставлять лошадиные крупы к торсам соплеменников и даже чуть не расхохотался, представив, как Даргортер, водружённый на тело старой кобылы, возмущается: "Наши предки до такого безобразия не доходили!".
На другой полосе Ретсам увидал торжественную процессию, весьма отличную от беспорядочных плясок племени Неполной Луны. В начале её будущие всадники беседовали, седлая коней, затем полуобнаженные красавцы скакали, и Ретсам ясно видел, как передана в камне разгорячённость лошадей. Один из молодых людей с идеальными чертами лица и пропорциями тела, оглянувшись, взмахом руки подзывал отставшего друга. Его короткий плащ из такой тонкой ткани, которой и в помине не было в племени, развевался за спиной.
По другой стороне шли юноши с животными (ни мамонтов, ни, на худой конец, пещерной гиены), за ними - аккуратные мальчики (сравни с вечно растрёпанными Ротавоном и Акнивоном) несли изящные сосуды (точно не из оленьих желудков), потом старики с ветвями и в довершении - непонятные устройства из палок, к которым прикреплялись лошади, а сверху торчал человек, и уже после всех - скопище людей верхом. В племени Неполной Луны и помыслить не могли о том, чтобы приблизиться к диким скакунам.
Посреди ямы присела на корточки женщина. Была она крепкая, голая и спокойная. "Главнейшая Мать", - немедленно подумал Ретсам, хотя отсутствие гигантских отвислых грудей и жирных ягодиц рождало смутное беспокойство. Одну руку женщина завела за плечо, другая расслаблено покоилась на колене. Ретсам переместился поближе и снизу вверх робко глянул прямо в выпуклые белые глаза. Недавно у старика из ямы на краю стоянки выросли бельма, однако... это был не тот случай. Губы статуи не улыбались, и всё же хитрая усмешка жила где-то внутри лица. Она как бы была и не была. И это скрытое, едва уловимое выражение поразило Ретсама больше всего. Затем он оглядел каждый палец и отдельно каждый ноготь, складки на животе, сгибы локтей и коленей. Малейшее мускульное движение, все крохотные ложбинки отразились в камне, словно и не камень это был вовсе, а живая плоть. На голове женщины красовалась причёска, перехваченная лентой. Подобранные кудри по бокам. Сзади на шею мягко спускалось несколько локонов.
Где-то глубоко-глубоко закопошилась мысль: больше никогда не видеть душной ямы, где воняет дымом, остаться тут насовсем, смотреть на зверей, юношей, старцев, на тех таинственных людей с лошадиными крупами, на эту безмятежную женщину, рядом с которой Актосарк - непривлекательная растяпа с жидкими волосинками.
Пространство вокруг присевшей женщины наполняли другие фигуры: с руками и без, с головами и без, с носами и без, в драпировках и без. Но только Ретсам собрался изучить их во всех подробностях, как послышалось шуршание, затем что-то брякнуло, щёлкнуло и скрипнуло, и, к ужасу Ретсама, справа от него вдруг возникло ярчайшее жёлтое свечение, вслед за которым раздались звуки. И производить их могли лишь живые существа либо... Духи (злонамеренные, конечно).
Ретсам закрыл рот рукой, припал к полу позади женщины и сжался так, что внутренности едва не переплелись между собой. Ни жив, ни мёртв наблюдал он, как стая организмов (человекоподобных, но слишком высоких и облачённых в чёрно-серое нечто) хлынула в яму по соседству с той, в которой он находился. Несколько самок трясли длинными рассыпанными по спинам волосами.
Они расположились в центре, окружив что-то, что Ретсам не мог видеть целиком. Лишь изредка сквозь щели, образующиеся между телами, он замечал прозрачные детали, намного прозрачнее льда, настолько прозрачные, что сквозь них виднелась соседняя стена и те особи, которые заняли места возле неё. Прозрачное, но всё же не воздух. Существа шумели и не унимались, впрочем, самое дикое началось в тот миг, когда они повынимали невесть откуда тёмные предметы, и те принялись трещать и вспыхивать прямо у них в руках. Ретсам так испугался возможного пожара (он помнил, как загорелась однажды яма Даргортера и тот чуть не поджарился там, как кусок оленятины в приочажной ямке), что не приметил появления высокого белокурого человека, которого сопровождал детёныш в возрасте Ротавона и Акнивона. Парочка молча пересекала галдящий зал. Взрослый - с выражением радости и достоинства, на физиономии мальчишки - восторг и любопытство. Стая щёлкающих повернулась к ним и направила сверкающие штуковины в сторону вновь прибывших.
Ретсам решил, что, возможно, им настал конец. Однако щёлкающий табун, присмирев, расступился, и белокурый с ребёнком проследовали в центр к прозрачной конструкции. Кто-то сунул взрослому чёрную палку с пушистым шаром наверху и, постучав по нему пальцем (Ретсам вздрогнул оттого, что стук разнёсся с необычайной громкостью), блондин оскалился и заговорил.
Звуки свистящие и шипящие, какие-то шершавые, не понравились Ретсаму. На язык племени Неполной Луны они никак не походили. Белобрысый говорил долго, то размеренно, то вдруг принимался что-то резко показывать руками. Косяк щёлкающих успокоился, лишь изредка выдыхая: "А-а-а!". Затем блондин сделал паузу, и из стада стали раздаваться короткие выкрики, на которые тот отвечал обстоятельно, наклоняя голову в направлении крикнувшего.
Ретсам по-прежнему едва дышал в своём углу. Неожиданно белокурый резко повернулся в сторону прохода в яму, где сидел Ретсам, и, выбросив вперёд руку, наставил указательный палец прямо на него. Вся свора одновременно развернулась туда же и загудела: "У-у-у!"
Ретсама обуял ужас. "Они знают, что я тут! Они всё знают! Сейчас они придут!!!". Он заметался, беспорядочно хватаясь за что попало: за пятку женщины на корточках, за причинное место безголового мужчины, за какую-то штуку в стене. Раздался жуткий, резкий, кровь леденящий вой, от которого Ретсам чуть не лишился чувств. Но вдруг знакомый зелёный цвет померещился ему в самом углу ямы. В отчаянном порыве Ретсам кинулся к этому пятну, напомнившему о своём неведомо каким образом потерянном мире, простёр к нему руки, ощутил мягкость и... всё пропало...
Ретсам обнаружил себя распластанным на ярко-зелёном мху с плавящейся от боли головой. Плотные налитые кровью шары бились внутри черепа. Сквозь щелевидный вход в пещеру он видел светлое небо безо всяких признаков готовых к падению звёзд. Он лежал целую вечность, ибо на малейшую попытку пошевелиться руки и ноги отвечали категорическим "нет". На паутине возле входа болтался паучок. Прошёл дождь, и паутина покрылась нежными каплями, которые напомнили Ретсаму загадочный прозрачный материал из видения.
Внезапно ему страшно захотелось домой, в яму. Кое-как, напрягая все силы, он вывалился наружу. Небо было таким же безмятежным, как ранним утром, когда он только собирался идти на реку. Птицы радостно перекликались, насекомые не кружились бешеными воронками, мальки мирно толклись под корягой возле берега. Словно чёрная гадость вовсе и не покушалась на солнце.
Ретсам еле брёл на дрожащих ногах, часто присаживаясь отдохнуть, птичьи рулады ввинчивались в мозг. До стоянки он добрался почти в темноте и нашёл там лишь ослабевших от голода да Актосарк, которая не хотела уйти в перелесок вслед за людьми, спасавшимися от осквернённого солнца. Многие очаги потухли, и одна только мелюзга ползала вокруг них, пытаясь засунуть в угли траву и небольшие кости.
"Где ты был, когда это случилось?" - испуганно спрашивала Актосарк. Не отвечая, Ретсам спустился в свою яму и рухнул на шкуры. В тяжёлых, вязких, как болото, снах он видел белые каменные фигуры. Они двигались, они открывали каменные рты и что-то шептали на том свистяще-шипящем языке, на котором говорил белобрысый. Во сне Ретсаму было жарко, он задыхался, но хотел смотреть на статуи. Желал понять их шёпот, замечал всё новые линии тел и одежд.
На следующий день Ретсам ещё вставал и выходил из ямы. Люди вернулись на стоянку, поджаривали корнеплоды и земноводных (настоящего мяса по-прежнему было мало). Ретсам пытался проверить ловушки. В одной из них застрял зуёк, которого проглотил он прямо на месте, нервно раздирая ногтями сырую плоть.
К вечеру Ретсам слёг окончательно. Он бредил вещами, которых никто не мог разобрать. Он видел склоняющееся тревожное лицо Актосарк, но оно превращалось в лик каменной женщины со скрытой усмешкой на устах.
Между тем статуи наводнили уже не только его собственную яму, но и всю стоянку. Недосягаемые, идеальные, раздражающие красотой, они вытесняли живых обитателей. Полулюди-полулошади носились по сопкам, изгнав табуны настоящих диких лошадей. Безголовый мужчина прохаживался вдоль главной линии очагов, старцы помахивали ветками, разгоняя дым, сочившийся из ям.
Ретсама поили отварами, над ним читали одно заклинание за другим, разрезали змею и окропили её кровью шею, на всякий случай потыкали каменными ножами и поскребли каменными скреблами. Вдруг да поможет... Месяц уже успел родиться и вырасти, но всё было напрасно. И в одну из ночей каменная женщина поднялась во весь рост из угла ямы, подобралась мягкими нечеловеческими шагами к лежанке, на которой валялся Ретсам, открыла рот и, наконец, он отчётливо понял её слова. С равнодушной неуловимой улыбкой она изрекла: "Тебе никогда не сотворить ничего похожего на нас! Мы - идеал, твоя резьба - убожество!". Прохладный, гладкий, каменный голос. Сказала и растеклась, как туман над вечерней водой.
Ретсам вскочил. Шаря повсюду, разбрасывая орудия и одежду, свои поделки, он быстро устроил в яме кавардак. Рыча, оттолкнул Актосарк, когда она пыталась помешать ему выбраться на волю. Он вылез, он метался по стоянке, рыскал во всех ямах, забирался в кострища, хватал за горло проходящих. Повсюду он искал свою зубриху. Эту уродливую, неуклюжую, примитивную фигурку, которую по недоразумению считал он вершиной мастерства. Он хотел растоптать её, раздавить, растереть в пыль между двух больших камней. Ротавон и Акнивон бежали вслед за Ретсамом:
- Опомнись! Её здесь нет. Ритуал давно совершён. Зубриха там, где должна быть!
- Твоя чудесная статуэтка там, где ей положено быть, - подтвердила старейшая Мать. - В тайном месте. Она помогла племени. Вчера убили зубра. Но тебе никогда не найти её.
Ретсам издал душераздирающий крик, трагический и детский, как крик раненого зайца. Он повалился возле ямы старейшей Матери, и у него начались судороги. Через сутки Ретсам умер. Тело перенесли в его жилище. Навсегда потушив очаг, положили туда Ретсама в той позе, в какой находятся зародыши в животах Матерей, связали руки и ноги, чтобы не вздумалось ему встать, голову засыпали красной охрой, а яму - землёй. Так отправился Ретсам на ту сторону. На и без того покрытой травой крыше вырос куст с незнакомыми красными ягодами.
Актосарк стала наведываться в яму резчика (видно, она уродилась с тягой к людям искусства), а Ротавон и Акнивон часто сидели под тем кустом, размышляя, попробовать ли ягоды или лучше не стоит. Близнецы здорово вымахали, во всю охотились на всё зверьё в округе, но необычные мысли посещали порой Ротавона.
- Живём в земляных дырах, как черви какие, - сказал он однажды, - не видим ни солнца, ни травы, ни перелеска вдали, только дышим горьким дымом внутри...
- Угу, - охотно откликнулся брат.
Ротавон принялся чертить палкой на песке, потом пустился в долгие объяснения.
- Что ж... попробуем... - загорелся Акнивон.
Вновь поплыли они на кладбище мамонтов. Террасы частично обрушились, и внутренность воронки поменяла очертания. Но по-прежнему возвышался изваянный Духами природы мамонт с ручьём вместо хобота. Близнецы постояли у куста, где Ретсам нашел подходящий бивень. Затем прочитали заклинания и набрали костей. Несколько походов совершили они, пока не решили, что достаточно. Разный материал сгрузили на свободном месте на краю стоянки: большие берцовые кости и бивни мамонтов, черепа шерстистых носорогов, рога северных оленей.
Из берцовых костей и бивней сделали стойки. Стены - из носорожьих черепов и других больших костей, проложив их камнями и землёй. Крышу соорудили из оленьих рогов. Внутренность жилья выложили плоскими тазовыми костями и лопатками. И покрыли всю конструкцию шкурами. А после, сидя у входа, глазели на северное сияние.
Повылазив из ям, люди окружили новое жилище. Прочное, недушное, и вся красота мира вокруг. Несколько раз рождался и умирал месяц, и за это время всё племя построило себе костяные наземные дома, а в старых ямах стали хранить вещи. Только Даргортер не пожелал покинуть свою:
- Праматери наши в них жили, прапраматери жили, прапрапраматери жили. В яме я родился, из ямы и на ту сторону перебираться буду. Понастроили тут, понимаешь ли...
Продолжение http://www.proza.ru/2017/02/26/1729