В 553-ей школе я окончила шесть классов. А в 1954 году меня перевели во вновь построенную школу №729. С этого года согласно постановлению правительства началось совместное обучение в школах девочек и мальчиков. Гали в это время в Москве не было: её папу, Павла Павловича, направили на два года в командировку в Монголию, и он поехал туда со всей семьёй.
Моими одноклассницами из 553 школы оказались только Галя Соколова и Броня Гинзбург. Поскольку новая школа размещалась напротив Чернышевских казарм, то основным контингентом учащихся были дети военнослужащих.
В это время мы подружились с Таней Фомичёвой. Её папа тоже был военным, и они только поселились в Москве. К счастью, для нас обеих, их квартира находилась как раз на «заднем дворе», о котором я уже упоминала. Наверное, сам Господь Бог послал Таню мне, пока Галя была в отъезде. У нас с ней было много общих интересов. Утром мы заходили друг за другом, чтобы отправиться в школу, по окончании уроков возвращались домой непременно вместе. Пообедав и сделав уроки, шли на прогулку или в библиотеку. В библиотеке я была записана давно, и много читала.
А из игр в тот период мы определили для себя самую серьёзную – волейбол. Конечно, никаких сеток и соответственно разделения на команды позволить себе не могли. Играли, образовав кружок, поэтому никаких ограничений в числе играющих не существовало. Одни, исчерпав своё время на отдых, уходили, на их место заступали вновь пришедшие.
Однажды мы так заигрались в волейбол, что мой старший племянник Валера чуть не выпал из детской кроватки. Он спал, а я решила немножко поиграть в волейбол. В игре время летит незаметно. Но меня вдруг как будто кто-то толкнул, думаю: «А вдруг он раньше проснётся?». Прибегаю – так и есть. Валере только 8 месяцев было. Держась за сетку, ребёнок поднялся и пытался вниз головой выбраться из кровати. Я его успела схватить. Бог милостив. После этого случая я уже никуда не отлучалась, когда мне поручали посидеть с племянником.
Только с годами приходит осознание того, насколько же интересна и неоднозначна жизнь, насколько тесно переплетаются в ней радостные и горькие события. И не знаешь, как отразятся они в твоей судьбе. Моими любимыми предметами ещё с начальной школы были русский язык и литература. Особенно нравились мне сочинения на свободную тему. Эти предметы вела Маргарита Даниловна Миринская.
Однажды она предложила нам тему на выбор: «За что я люблю свою маму…папу…сестру…брата…подругу?» Я писала о мамочке. И вердикт учительницы потряс всю семью: Маргарита Даниловна сказала, что из меня получится хороший журналист. В ту пору прогноз казался мне каким-то заоблачным. И так жаль, что Маргарита Даниловна не смогла узнать, что была права: она рано ушла из жизни.
Примерно в это время я впервые попала в больницу. Хорошо помню, что в тот день должна была отчитаться на уроке немецкого языка за внеклассный перевод. Я подготовила материал, аккуратно переписав его в тетрадь. А утром почувствовала резкую боль в животе. Мама решила, что я отравилась, что-то съев в школьном буфете. Но всё оказалось гораздо серьёзнее: врач «скорой помощи» установил у меня аппендицит, и меня отправили в больницу.
Хорошо, что Таня по привычке зашла за мной, и я передала ей выполненное задание. Получилось, что я не подвела класс. Преподавательница немецкого языка Софья Израилевна поставила мне за работу «отлично». С восьмого класса, то есть со следующего года, она стала нашим классным руководителем.
В больнице я впервые в жизни испытала страх, скорее, ужас. И сегодня это ощущение со мной: я лежу на койке, ничего не подозревая, и вдруг ко мне подходит медсестра со скальпелем в руках. Представляю, какие чувства отразились на моём лице, если даже она поняла мои мысли: я была потрясена, что резать меня будут прямо на кровати, без всякого наркоза. А пришла-то она только затем, чтобы побрить меня, то есть подготовить к операции. Но нельзя забывать, что мне было тогда всего 13 лет. Медсестра со смехом рассказывала эту историю маме.
Операцию я перенесла стоически, только по сей день осталось в памяти болевое ощущение, что доктор вытаскивает из моего живота кишку, накручивает её на руку... И этому процессу нет ни конца, ни края.
Вскоре Танечка уехала, её папу перевели на службу в другой город. Мы очень переживали предстоящую разлуку, как будто предчувствовали, что больше никогда не встретимся. Хотя после того, как спустя 50 лет по окончании школы произошла наша с Галей встреча с любимой учительницей Софьей Израилевной Гимельштейн и семью одноклассниками – Володей Трибунским, Сашей Подражанским, Галей Фоминой, Галей Соколовой, Ниной Карауловой, Женей Люмаровым и Броней Гинзбург, я питаю надежду увидеться и с Таней Фомичевой.
В восьмой класс мы пошли уже с Галей. Её семья вернулась из Монголии, и благодаря стараниям родителей моей подружки, ей разрешили учиться в нашей школе. Исходя из местожительства Гали, она должна была продолжать обучение в 553 школе. Но родители, зная о нашей нежной дружбе, упросили администрацию школы№729 разрешить своей дочери учиться в школе, которую я к тому времени считала уже своей. Нам пошли навстречу, и мы опять стали « не разлей вода».
Больше этот учебный год, насколько я помню, ничем знаменательным отмечен не был. Зато летние каникулы ознаменовались такими событиями, которые во многом осложнили всю мою дальнейшую жизнь.
Папа отправил нас с мамой и племянником Валерой в деревню к своим родителям: дедушке Ивану и бабушке Анне. Впервые я была в деревне в десятилетнем возрасте и вернулась оттуда, переполненная впечатлениями.
Вначале я была шокирована, что взрослые люди, даже старички и старушки, которых я никогда в жизни не встречала, здоровались со мной. Я охотно отвечала на их приветствие, но чувствовала себя при этом какой-то ущербной. Побежала скорее за советом к маме, и она объяснила мне, что такое доброжелательное отношение к гостям принято во всех русских деревнях.
Мне очень понравилась эта традиция, и я при встрече с жителями деревни пыталась опередить их приветствием. Вернувшись в Москву, я долго не могла отвыкнуть от этой ставшей для меня замечательной привычки.
А запах и вкус хлеба, который пекла моя бабушка будет сопровождать меня до последних дней жизни. Просто чудо какое-то: хрустящая корочка и ещё не остывшая до конца пушистая мякоть. Это невозможно описать, как и любое ощущение вкуса, необходимо только попробовать. Я была счастлива вдвойне, потому что хлеб бабушка пекла из муки, которую мы с любовью привезли ей в подарок. А когда к этой вкуснятине добавляли ещё и кружку молока, блаженство становилось неземным. Я определила такую благодать подарком за те голодные годы, когда даже я, двухлетний ребёнок, мечтала о « большой булоче».
В деревне я не только в первый раз увидела овец и ягнят, но и охотно кормила их или просто ласкала их милые мордочки. Они ластились своими губами, как будто благодарили за любовь к ним. Короче, поездка в десятилетнем возрасте была радостной и безмятежной, чего не скажешь о нынешней.
В этот раз мне было четырнадцать лет, племяннику Валере около двух. Он ещё не умел ходить, но благодаря деревенским лавкам, стоящим вдоль стен, быстро освоил эту науку. У мамы было много забот и с ним, и по хозяйству, и мы с двоюродной сестрой Валей, которая ежегодно приезжала из Ленинграда к бабушке и дедушке на каникулы, почувствовали себя хозяевами положения.
У них было большое хозяйство: корова, телёнок, несколько овец, куры и большой фруктовый сад. Как они вдвоём с этим управлялись? Дедушка ещё и работал. Стадо собирали рано, мы с сестрой в это время ещё безмятежно спали.
Зато за возвращением его домой я очень любила наблюдать. Бабушка, как и все деревенские жители, выходила навстречу стаду, чтобы встретить своих кормилиц, обходила наших животных, вставала сзади них, а стадо по-прежнему продвигалось вдоль домов, пока все не разойдутся по своим хлевам. Я восхищалась нашей коровой Милкой, которая дойдя до нашего участка, без какого либо бабушкиного оклика спокойно поворачивала в дому, а за ней так же вальяжно шествовали овечки.
Телёнок по молодости не ходил в стаде, а пасся на лугу, за забором сада. В первый раз, когда мне поручили привести его домой, я по неопытности оплошала. Вместо того чтобы взять его за кольцо, которое было размещено на шее, я схватилась за цепь и таким образом потеряла управление. Хорошо, что телёнок был достаточно обучен и дотащил меня по травке до самого дома. Мне было стыдно перед всеми, хотя никто меня не укорял. Я уж промолчала, что после неудачного загона телёнка у меня болела рука, на которую я накрутила цепь.
Деревня Зеленцыно Кашинского района Калининской (ныне Тверской) области растянулась вдоль берега реки Кашинки, левого притока Волги. В этом месте русло Кашинки довольно широкое, на противоположный берег добирались только на лодке. Туда нас перевозили друзья. Мы разжигали костёр (правда, делать это нам разрешали только днём) и пекли картошку. Или ходили в лес за земляникой, которой здесь было в неисчислимом количестве.
Плавать я не умела, но никакого страха к воде не испытывала. Даже уважала речку, потому что она «дарила» подарки бабуле. Дарила – в полном смысле этого слова. Мы удивлялись, когда бабушка уходила на речку с пустой сумкой, не беря с собой каких-то ни было рыбацких принадлежностей, а возвращалась с сумкой, в которой были ещё живые и довольно большие рыбины. Нас с Валей просто мучило любопытство: как можно руками поймать такую рыбу, но бабуля только посмеивалась и молчала.
Но не выдержав нашего натиска, бабушка рассказала до смешного простую отгадку: после выпечки хлеба, она носила на речку бадью, в которой выстаивалось тесто, чтобы отмочить её, а затем хорошенько помыть посудину. На это тесто и приплывала рыба. Бабушке ничего не оставалось, как выловить её в бадье и принести домой.
Спуск к реке шёл прямо от нашего дома. В этом месте берег был песчаный, как и везде, но прельщало то, что он был ровен и вход в реку не предвещал никаких неожиданностей. Так же постепенно обволакивало тело и вода. Я спокойно барахталась в реке, пытаясь научиться плавать. Правда, сестричка слышала о том, что в районе нашей деревни, вблизи от берега, имеются три ямы. Местонахождение двух ей было известно, а вот третью волею горького случая открыла я.
Валя, вволю накупавшись, вышла на берег и стала выжимать трусы. Я ей сообщила, что дойду по горлышко в воду и тоже выйду. Лицом, направленным на берег, я стала потихоньку пятиться назад. И вдруг почувствовала, что под ногами нет тверди. Я без лишнего шума и волнения говорю: «Тону». Валя восприняла мои слова, как шутку, и по-прежнему продолжала заниматься своим делом.
Но когда я исчезла под водой, она подбежала ко мне, вытащила из воды и повела на берег, который находился от воды всего-то в трёх метрах. Естественно, что ни откачивать, ни делать искусственного дыхания мне не пришлось. Но учитывая, что вода попала в рот, нос, а самое главное, уши, это купание нанесло вред моему здоровью. После перенесённого в раннем детстве отита, вода для меня была злейшим врагом, и это неожиданное погружение в воду стало для меня предпосылкой для тяжёлого заболевания практически на всю жизнь.
О том, что мне нужно беречь уши от попадания воды, мы с мамой узнали только в Москве при посещении бесчисленного числа бесплатных и платных врачей. Хотя знать должны были ещё в 1942 году, когда меня застудили в санатории и промолчали о последствиях.
Маме я не сразу призналась о постигшем меня « подводном» плавании. Я ведь не понимала, к чему это может привести. К реке меня больше не тянуло, да и отдых в деревне подходил к концу. Только в Москве, когда на приёме в одной из поликлиник профессор с интересной фамилией Граф предупредил о неприемлемости попадания воды в уши, я рассказала маме о том случае.
Оказывается, она уже в деревне почувствовала что-то неладное со мной: я не сразу реагировала на её оклики, часто переспрашивала вопросы. Мама отнесла это за счёт непривычной для меня акустики. А всё оказалось намного хуже: я просто стала постепенно терять слух. Болезнь осложнилась гнойным отитом.
Девятый класс я ещё как-то продержалась, а в десятом для меня начались настоящие мучения. С предметами, которые можно было проштудировать по учебникам, дело обстояло нормально. А вот математику и физику я преодолевала с трудом. Объяснение новых тем Еленой Александровной и Тамарой Гурьевной я не слышала, как не слышала и ответов учеников у доски. Учителя занимались со мной отдельно. Но если сложить эти полу - знания, потому что пропусков по болезни тоже было предостаточно, то можно представить, каково было моё настроение. А ведь это – десятый, выпускной класс!
Я замкнулась, ушла в себя. Общалась преимущественно с Галей. Настолько болезненно пронзило меня случившиеся, так глубоко коснулось души и сердца, что спустя десятилетия, уже окончив университет и с увлечением занимаясь своей любимой работой, я вдруг просыпалась ночью от мучительных терзаний во сне. В голове только одна мысль: смогу ли я сдать государственный экзамен по математике за десятый класс? И этот сон посещал меня не единожды!
Как известно, всему приходит конец. Прошли государственные экзамены, нам вручили аттестат. Тройки по математике и физике не очень-то радовали, но я довольствовалась тем, что по остальным предметам у меня как всегда были приличные оценки. Это был 1958 год.
(продолжение следует)