СЛАДКИЙ ДЫМ
ВОСПОМИНАНИЙ
*
Назревала командировка. Я уже терял уверенность в благополучном решении проблемы. Мои партнёры не торопились решать на месте, там, в Марселе, нашу проблему. Тяжба длилась. Я не выдержал и поехал. Партнёры заволновались, понимая, что предстоит серьёзный разговор с автором проекта. Так думал я, надеясь на победу. Однако всё было сложнее. Пришлось уступить и в финансовом плане, и в сроках. Но! Дело всё же сдвинулось и пошло. Оставалось несколько свободных дней, и я с любопытством и радостью жил в этом прекрасном, южном, пряном городе. Ну, точно, как в юности: море, солнце, корабли, лукавый смех молодых женщин и независимость морских волков, избороздивших столько морей и океанов. И воздух родной, тот же, как в Одессе-маме.
Как-то утром мой гид, сопровождающий меня везде и показывающий мне достопримечательности, заметил, что недалеко, за городом, на одной из вилл живёт одесситка. И он дал ей слово в прошлый раз, что обязательно приведёт к ней одессита, если тот появиться в его поле зрения.
– Леон! А ты на что намекаешь? – уже с интересом спрашиваю его.
– А я просто предлагаю поехать к ней. Там сказочно!
– Ты это серьёзно? – спрашиваю его. – А как же аквариум с редкими рыбами? – жду его решения.
– Аквариум потом. Обещаю, – отвечает он.
– Ну, если ты настаиваешь, согласен, – говорю ему.
– Это даже интересно, – говорю себе. – И тут наши!
Мчимся в обещанные райские кущи. Город остался позади, и через минут двадцать припарковываемся у действительно шикарной виллы, повисшей над морем. Леон пошёл к входу, ждёт реакции, я обозреваю округу, море, корабли на рейде. Вспоминаю наше Черное море, дикие скалки на десятой станции, дачи и, конечно, Французский бульвар…
Леон машет рукой и радостно кричит: «Идём!». Иду, проходим в холл. Действительно необычно, красиво, я бы сказал даже шикарно. Слуга просит подождать. Он сейчас позовёт хозяйку.
– Она будет рада соплеменникам, – добавляет он с улыбкой. Леон жестом спрашивает меня: «Ну как?». Я также жестом отвечаю: «Хорошо!».
Бесшумно входит хозяйка. Я смотрю на неё и обалдеваю. Она сомнабулически подходит ближе и … бросается в мои объятия. Мы замираем. Леон теряет дар речи и делает большие глаза.
– Это ты, мальчик?! – выдыхает она, и две слезы скатываются по её щекам.
– Катрин! Катя! – шепчу я, ещё не понимая, что это не сон.
– Я, мальчик! Я! Боже, как я рада тебя видеть! А ты стал мужчиной, вот каким! Я не верю, что всё это наяву.
– И я, Катрин! Но всё это так! Сколько же лет прошло? – спрашиваю я.
– Постой, постой! Да не меньше двадцати, мальчик.
– Да! Вот значит где ты. Правильно определил Фима, сказав как-то, что ты с Марселем.
– Прав, прав, твой Фима. Только Марселя зовут Себастьян. Он по-прежнему плавает и не хочет бросать это дело. Вот и сейчас в рейсе. Дай я ещё раз на тебя посмотрю, милый мой!
Катрин смотрит на меня, и я вспоминаю всё, что было связанно с ней там, в моей юности, в дорогой мне Одессе. Всё мгновенно всплывает в подробностях, таких дорогих мне сейчас, хотя промелькнули целых двадцать лет…
*
Мне девятнадцать. Стою на Дерибасовской возле парикмахерской, что на углу с К.Маркса, сейчас она переименована, и жду. Жду вчерашнюю знакомую, которая опаздывает. Это я понимаю, но всё-таки волнуюсь: придёт или нет? Пока не приходит – маюсь. Дверь парикмахерской отворилась, и на меня буквально вылетает облако пряное и блестящее. Присмотрелся, нет. Молодая дама, в причёске, духах, и дорогой одёжке. Улыбается. Как оказалось мне.
– Мальчик, ждёшь кого?
– Жду, – отвечаю спонтанно, не отрывая своего восхищения от этого чуда. Пунцовые губы улыбаются мне:
– Хочешь со мной?
Язык проглотил, молчу, хлопаю глазами, не веря в действительность момента.
– А! У тебя любовь! Господи, какая прелесть! Завидую. На! Вот возьми. Спросишь в Пале-Рояле, где я, – я зажимаю в руке карточку. Чудо гладит меня по плечу и улетает, скрываясь за углом шумной Дерибасовской. Посмотрел на карточку – она. И слышу:
– Прости, задержалась.
Вчерашняя знакомая улыбалась мне радостно и откровенно. Гуляем в городском саду, оглядываясь не львов, кушаем мороженое. Уходим к Воронцову, теряясь среди сумасшедших болельщиков «СКА» и «Черноморца». Находим себя снова на углу, у Пассажа и летим по Садовой. Куда? Не пойму, да и не хочу. Девочка мне нравиться, но её ждут родители. Договариваемся о новой встрече, и я разочарованно отпускаю её руку…
С Петькой Губиным спешим в Оперный. Премьера! Классика, но на украинском. Нас уже знают все билетёры, мы свои. Опера с блеском проваливается. Смех сдерживать уже трудно, и мы, не видя сцены, почти под креслами. Бедные артисты стоически продолжают свои партии. Хлопанье кресел, как выстрелы из берданок заглушают музыку. Пытка с элементами щекотки и дикого смеха, наконец, окончена. Резвые, но жидкие аплодисменты истинных любителей оперы. Мы в их числе. Выходим в Пале-Рояль. Петька исчезает без «прощай», опаздывая на свиданку. Я, вспоминаю «чудо», достаю фото и спрашиваю седого могучего Фиму, постоянного дежурного Пале-Рояля.
– Знаешь? Где она швартуется?
– Эта шалава наша! Ты салага не потянешь, захлебнёшься.
– Так, где её окно? – не сдаюсь я.
– Ты тут мне насильника не рисуй. Тоже мне хвост от селёдки. Где – стоит денег! Фарштеин?
– А в долг? – замечаю Фиме.
– В долг можешь только руками, мелкий фраер, – огрызается Фома и делает вдруг большие глаза. Я оглядываюсь и вижу эту диву с капитаном дальнего плавания, весь в галунах и с кокардой, ведущего её к нам. Немая сцена длится, пока парочка идёт к нам, затем проходит мимо и скрывается в соседнем подъезде.
– Вот, как надо салага! – оживает Фима. – А ты голоштанник с дырявыми карманами чего захотел? Катрин дорогая штучка. Это тебе не портовая хуна за трёшку. Нет. Это высшее общество европейского разлива. Капитан – да! Боцман – это надо ещё посмотреть, рагожа ты рванная.
Я слушал Фиму и понимал, что он гордиться этой Катрин, что она делает и его значительным в этом дворе, рядом с театром, морем, Дюком за углом и звонкой перекличкой заморских пароходов.
– Ладно! – Фима улыбнулся, – ты мне нравишься, люблю настырных, так уж и быть. Видел, куда они скрылись?
– Видел, – отвечаю Фиме.
– Так вот! Мансарду видишь? Высоко, море видно из неё. Это второй маяк Одессы. Первый встречает на рейде, второй греет и ублажает. Только учти: я тебя не видел здесь и мансы тебе не шептал. Сгинь!
– Спасибо, Фима! – Благодарю добряка Фиму. – Увидимся ещё.
– Очень надо! Тоже мне фрукт с далёкой Ямайки. Гуляй и утри губы. Брысь! А то догоню, будешь без головы. – Я гордо покинул Пале-Рояль и поспешил домой.
Мой дружок Толик Улин возвращается из плавания. Кочегарит на сухогрузе. Работа тяжёлая, но прибыльная. Можно привезти шмуток, а потом всей семье хорошо харчиться до следующего прихода в порт. Правда, бывает рейс по полгода. Но когда на горизонте родной город Одесса-мама, душа поёт, забывая все тяготы трудного плаванья. Голова с катушек. На берегу – домой! И только в такси. И не просто в такси. Берёшь сразу три. В переднем – фуражка с крабом, в среднем – ты, сзади бушлат, шмутки и вся дребедень. Конечно, всё это праздник души. А таксистам – золотой дождь!
Старпом сухогруза запил ещё на рейде. Его никто не ждёт, семья в Херсоне.
– «Хочу Катрин» – заявил он.
Ребята заулыбались, переглянулись и так невзначай спросили:
– Потянешь? Иль слабак?
– Потяну, – осмелел старпом. – Где она?
– Да с капитаном того быстрохода, что видели в Марселе.
– А, с этим лягушатником? – удивился старпом.
– С миллионером! Бери выше.
–Так и я сейчас при гринах! Хочу её.
Пошли за Зойкой, которая владела ситуацией.
– Вы что, чумовые! Это не по правилам. Вот сколько девок ждут вас. И не хуже Катьки, – возмутилась она. Толик ей бубнит, что шеф желает только Катрин.
– Пусть перетерпит! У Катрин запись ещё с прошлого месяца. А Марсель забил её в прошлый приход и дал аванс. Договор – дороже денег, шалуны! Понятно? – и Зойка, блеснув своей фиксой пошла, покачивая бёдрами.
Толик рассказал мне всё это на следующий день, когда я провожал его к родне в Кишинёв.
– Вернусь через два дня. Срочный рейс. Понял?
– Да, а что за спешка? – спросил я.
– Половину товара оставили за Босфором. Машины барохлят, ход тихий. Надо вернуться. А то бросят в каботаж. Это хуже тюрьмы. Вот.
Толик уехал пригородным, а я отправился домой.
На следующий день узнаю подробности рандеву у Катрин. Фима многозначителен, лукав, как обладатель чего-то известного только ему. Но вижу, что удержаться не может, и я его желанный собеседник.
– Не скучал, Фима, вчера? – задаю нейтральный вопрос.
– А то! Театр провёл выездную программу. Такого бенефиса там не дадут. Правда, сплошь речетатив, но какой, я тебе скажу! Исаак Эммануилович был бы в восторге.
– Это ты о Бабеле? – спрашиваю Фиму.
– О! Басяк, и ты в курсе? Ценю, наш человек! Но как тогда дружки Федьки, ну того старпома с сухогруза, выдернули француза от Катрин, – это высокий класс! Нет, ты помолчи и закрой рот! Ша!
– Так я молчу, – оправдываюсь я.
– Так я вижу, босяк. Не поверишь! И главную роль сыграл Семён, наш участковый. Уже собрался я к себе, как вижу Семёна. К чему бы это? Он в своей милицейской одёжке, при кабуре, решителен, даже не поздоровался. Сёма, спрашиваю его, что это ты здесь забыл? Но он меня не видит, только отмахивается. Интересно, подумал я. Пока думал, Сёма зашёл в подъезд, потом начался шухер в мансарде, потом выбежал французик, на ходу одевая свой китель с галунами, потом Катрин, а уж потом вышел Сёма и заявил:
– Я не допущу на своём участке разврата. Тем более иностранного. Вот взяли моду. А ты, Фима, заткнись, говорит мне.
– Так я таки и молчу, Сёма! Ты что? – отвечаю Сёме.
В это время вернулась Катрин и устроила Сёме лёгкий скандал. Это надо было только слышать:
– Ты шмаровозик, Сёма! Разве я тебе мало плачу? А твоей Саре плохие шмутки достаются только за красивые глаза? А? Ты хочешь лишиться всех благ? Так я таки сделаю из тебя регулировщика движения на перекрестке у Арнаутской. Будешь знать, как себя вести в приличном обществе.
– Мадам Соломина! Что за намёки. Лучше имейте дело с нашими, чем с иностранцами. Я не против, я за, но зарубежные связи не поощряются нами, – отвечал Сёма.
– Ты ещё прочитай мне моральный кодекс строителя коммунизма, придурок. И не смей влезать в мой производственный цикл. У меня патент! Твой майор хорошо имеет за это, – повышает голос Катрин.
– Ну, зачем вы так, мадам Соломина! – взмолился Семён.
– Я сама знаю, что я делаю так. Подумаешь, его попросили – эти голодранцы с сухогруза. Старпому, видите ли, приспичило. Так пусть делает губами. Я ведь не прохлаждаюсь, у меня серьёзная работа. Что теперь может подумать дружественная Франция? А? Я тебя спрашиваю?
– А, я знаю? – отнекивается Сёма. – Я уверен, что всё обойдётся. Ваше реноме не пострадает, я вам говорю.
Фима зацокал языком и продолжил:
– Так он таки прав! Катрин и сама знает это. Вот, пацан, какие дела творятся у нас. Ну, тебе ещё рано об этом. Спросись у мамы.
– Ты чего это, Фима? – не выдержал я. – Она дала мне свою карточку, понял?
– О! Байстрюк, это уже теплее. Она таки положила на тебя глаз. И с чего бы это?
– Не знаю, Фима. Вот хочу узнать.
– Так что ты тут трясёшься, мигом в мансарду, пока она не занята. Вот дурень. Нет! Что за молодёжь пошла, – всплеснул руками Фима и отвернулся от меня.
– Иди я тебя не знаю, брысь! Шушера да и только.
Катрин встретила меня, как старого знакомого.
– А, это ты, мальчик! Ну, заходи, сынок. Ты знаешь, очень похож на моего сына.
– А где же он, – сдуру спросил я.
– Где, где! Нету. Была дурой, послушалась этого фраера, обещал золотые горы, а получила тяжкую каторгу без досрочного освобождения. Да ты не поймёшь, малыш, – закончила она.
В это время появились две её подруги.
– Катюха, ты что, совращаешь уже детей? – ехидно спросила одна, толстуха в короткой юбке.
– Тебя не спросила, моралистка дранная, – огрызнулась Катрин.
– Девочки, будет! – решительно заметила другая, высокая и тощая, как жердь. Глаза её горели, а губы по-змеиному хотели съесть возмутительницу.
– Хоть одно доброе и чистое существо будет сегодня с нами. Давайте ужинать, – и Катрин пошла на кухню.
Так я подружился с Катрин, Катей Соломиной. Да и не только с ней. Со всеми её подругами.
– Я прошу без глупостей, – сердилась Катрин, когда одна из её подруг начинала задавать мне откровенные вопросы. – Не бери в голову, мальчик. – Это пошлые твари, и они просто завидуют мне. Я сама поведаю тебе, что надо. Сама.
Разрываюсь между новой своей знакомой девушкой и Катрин. Здесь, у неё всё мне интересно, необычно, а главное любопытно, и очень! Но и девчонка, что надо. Только вот родители её строги, и наши встречи почти мимолётны. Но я всё равно жду их.
В нашем театре премьера, гастролёры из Москвы. «Свадьба Фигаро». Мы с Петькой уже достали билеты. И с нетерпением ждём, когда же можно будет пойти в оперу. Вспомнил о Фиме, которому обещал принести книгу, что купил за большие деньги у Славика Мильтеза. Это он так делает свой бизнес. А книга славная – стихи Анны Ахматовой. Томик из «библиотеки поэта». Фима, как я узнал, обожает стихи. Кто бы мог подумать! Да, Анна ведь одесситка, тогда понятно.
– Фима, только не заначь её, – прошу обалдевшего Фиму, даже понюхавшего томик.
– О! Это вещь! Спасибо пацан! Ты человек! Я вечно твой! Да! Ты знаешь, что на следующей неделе дают «Свадьбу Фигаро»? А?
– Да, Фима, – смеясь, отвечаю ему.
– Так вот, Катрин искала тебя. Хочет приобщить к высокому искусству, не иначе. Тебе таки повезло, засранец. Меня она уже не знает.
– Ну, это ты напрасно, Фима, – говорю ему. – Она тебя ценит за твой аналитический ум, умение видеть наперёд и за твою горячую голову, полную всевозможной информации. Кстати, она дома?
– А! Я знаю? Промелькнула недавно. А что ты меня пытаешь, сморчок ржавый. Фима и Фима, что я тебе нянька. Брысь.
Я помчался к Катрин.
– Мальчик! У нас культурное мероприятие на следующей неделе. Ты наш кавалер! Соображаешь?
– Пока нет, Катрин, – говорю ей.
– Пойдём на свадьбу хорошего человека. Ну, проказника и пройдоху, но хорошего!
– Это ты об опере, Катрин? – спрашиваю её.
– Ха! Вы посмотрите на него! Он и это знает, босяк, – удивляется она.
– Так я участвую во всех премьерах театра, Катрин, в одной и той же роли, – отвечаю ей.
– Неужели в массовке? Нет! Строишь декорации? Нет, подметаешь сцену? Ну, я права?
– Бери выше! В роли зрителя с галёрки, Катрин.
– А! И я должна сказать, что это совсем неплохо. В этот раз будешь в ложе-бенуар, мальчик:
– Так я уже…
– Никаких возражений, жертва обстоятельств. Будешь сопровождать нас с Лизой. Это для тебя высокая честь! Надеюсь, ты понял? Что молчишь?
– Понял, Катрин! Буду. С удовольствием.
– С удовольствием, надеюсь, всё будет ладненько. Всё-таки столица, Фигаро. Просто умереть.
Так вот Петруша со своей пассией торчал на галёрке, а я впервые в ложе-бенуар! Но об этом надо поведать особо.
Когда я, переодевшись, как мог, появился у Катрин, моему удивлению не было предела. Катрин вырядилась, ну точно дама высшего света. Держись Фигаро! Ну а Лиза, высокая статная смуглянка, сводившая с ума своих поклонников, решила свести с ума ну, явно, весь партер и амфитеатр. О наряде не говорю. Класс! Но вот, страшно подумать, юбка была выше коленок сантиметров на двадцать! Эти стройные ноги смущали меня так, что когда мы вышли, уши мои были красны, глаза в землю, а вот мои дамы, напротив – повелительно обозревали обалдевших вокруг прохожих и с явным удовольствием собирали урожай подкошенных мужчин. Молнии так и блистали из глаз их подруг. Реплики трудно переводились на нормальный язык. Путь к ложе-бенуар в самом театре был ещё более откровенен: публика расступилась перед нами, образовывая плотный коридор из попавших в молчаливую прострацию. Уши мои пылали по-прежнему, а сердце почти выскакивало из груди. Спасла меня только ложа.
– Успокойся, мальчик, – шепнула мне Катрин, а Лиза, видя всё это, положила мою руку к себе на колени.
– Укрой меня! – пропела она колоратурой и засмеялась. Потом, наклонившись ко мне, шепнула: «привыкай, малец!».
Увертюра сняла все мои страхи. Я полностью увлёкся музыкой. Всё было великолепно. Но променад в перерыве между частями оперы был не менее насыщен эмоциями. Мужчины не пропускали ничего из того, что им показывали мои подруги. Женщины что-то шептали вослед, но это не приставало к нам. В мой адрес было тоже кое-что. Катрин даже развеселилась, а Лиза, поставив свою ножку на кресло, стала поправлять подвязку на чулке, поглядывая с иронией вокруг. Ну, это было уже слишком! Женский бойкот ширился. Мужчины млели. Во время второго действия, молодой мужчина из соседней ложи, голова которого была почти в нашей ложе, предложил знакомство. Он зашептал, перегнувшись к нам:
– Дамы! Коль скоро судьба свела нас с вами вот так, по-соседски, – шептал он почти на ухо Лизе, – давайте знакомиться! Я Лев Моргенштейн. Занимаюсь извозом на нашем Привозе. Могу всё.
– Лёва, не мешай дамам слушать музыку, я прошу тебя, – тотчас донеслось ко мне.
– Мама! Не делайте мне плохо! Мне интересны эти дамы. Ша. Слушайте своего тенора, я вам говорю. –Прошла минута.
– Так как же? Можно я зайду к вам в ложу? – попросил снова Лёва.
Катрин парировала: – Можно, можно, Лёва, только спросись у мамы. Не огорчай старушку, Лёва.
– Это вы мне – старушка! – возмутилась дама в соседней ложе, – Боже, что за нравы! Какая пошлость. Фи!
– Мама, успокойтесь! Дамы пошутили. Так я пошёл?
– Эй, вы там, Лёва! Заткнитесь, наконец! – ожила другая соседская ложа, – дайте слушать. Босяки.
– А вас не спрашивают, – заметил Лёва. – Кушайте свои конфеты и заткнитесь!
– Эй, ты там, придурок, я сейчас приду к тебе и сделаю из тебя анекдот. Тоже мне Казанова вшивый.
Истеричный женский шёпот: – Да вы, наконец, заткнётесь оба! – восстановил тишину, и снова музыка царила в нашей ложе.
Хорошо, что путь из театра был коротким. Я успокоился, но урок получил хороший.
Прощаясь, Катрин сказала: учись, мальчик. Человеческая натура иногда пошла и гадка. Будь человеком. Вокруг много грязи. Не пачкайся, – она обняла меня и поцеловала на прощание.
– Береги душу! – услышал я вослед.
Наступила золотая осень. Затем пошли дожди. Незаметно подкралась зима. Холодный ветер с моря приносил влагу. Моя подружка бросила меня. Сам виноват. Я часто бывал у Катрин. Фима укрылся в доме и не выходил на воздух, боясь холода. И только ранняя весна снова принесла радость и хорошее настроение.
Как-то в начале мая, когда каштаны и акация уже вот-вот зацветут, я снова увидел Фиму в Пале-Рояле на своём месте.
– Фима, рад тебя видеть! Как жизнь? – восклицаю я.
– А, пацан! Разве это жизнь, я тебя спрашиваю? Что-то происходит, а что пока не пойму. Вэй, вэй…
– Ты это о чём Фима? – интересуюсь я.
– О чём, о чём? Ты что, слепой? Или оглох? Разве ты не знаешь?
– Что, Фима? Что я должен знать? – удивляюсь я.
– Что? А где Баландин Костя? А Нюрка-Фунт, а?
– Фима, а кто это? – уже совершенно опешив, спрашиваю его.
– Кто, кто! Надо знать! Впрочем, тебе не надо бы знать! – я совсем обалдел. – Ты хороший человек. Но ты многого не знаешь. И хорошо, что не знаешь. А вот Катрин – знает. Понял. Напомни ей.
Я так и не понял, что хотел сказать Фима, и направился к Катрин.
А там я увидел полный раздрай.
– Хорошо, что ты пришёл, сынок, – обрадовалась Катрин. Поможешь мне. Сейчас придёт такси.
– Ты уезжаешь куда-то, да?
– Нет! Мальчик, еду к тётке на тринадцатую. Поможешь?
– Разумеется. Что надо делать? – Жду. Катрин задумчива, такой я её ещё не видел.
Собирает вещи, чемодан, продукты. Послышался сигнал. Пришло такси.
Выношу чемодан, сумку. Катрин идёт за мной и несёт тяжёлую спортивную сумку. Забросили всё в такси. Сел сзади. Катрин открыла дверь, подумала и пошла к Фиме. Он опешил. Они о чём-то поговорили, она его обняла и поцеловала. Я таки не понял в чём дело. Пришла, посмотрела на меня и сказала: «Поехали».
Весь путь до тётки молчали. Когда приехали, прежде чем отпустить такси спросила:
– Мальчик! А можешь остаться. Поможешь здесь. А?
–Могу, – ответил я, понимая, что ей сейчас это нужно. Такси уехало без меня.
Тётка Люба постоянно ворчала. Но Катрин не обращала на это внимания, думая о своём.
– Вот, была бы порядочной, имела бы семью. А, то. Ну, что это за жизнь. Мужиков пруд пруди, а хорошего нет! Ну, и дура ты, Катька! Дура да и только. Ну и что, что есть деньги. А зачем они? Жизни-то нет! А? Молчишь.
Стали ужинать. Те же разговоры. Катрин помалкивала. После ужина попросила:
– Пойдём, сходим к Игнату. Его хибара на берегу моря. Хочу его проведать.
– Идём, – согласился я.
Пришли к Игнату, постояли на берегу возле его баркаса. Баркас большой с парусом и мотором. Он рыбак. Катрин о чём-то поговорила с ним, и мы пошли обратно.
Снова сели за стол, и тётка Люба поставила бутылку водки:
– Выпьем, Катюш? А?
– Давай выпьем, тётя Люба. В самый раз.
– Так эта дрянь всегда в самый раз, – заметила тётка Люба.
– А тебе, малец, наливать, – спросила она меня.
Я замешкался, а Катрин сказала – наливай, тётя Люба. Проспимся поутру. Наливай. Вот так и ужинали. Здесь я узнал от Катрин кто такие Баландин, Миша Фраер, Нюрка-Фунт.
– Это одесские богачи-валютчики. Их вчера взяла милиция. Вот.
– И тебя возьмут, Катька, – прошипела тётка Люба.
– Не возьмут! Выкусят! – встрепенулась Катрин. Я своим трудом всё заработала. И они знают это.
– Ну и что? А зависть, злость, хамство? Тебе ли не знать это, – спросила тётка Люба.
– Не возьмут и баста! Хватит! Идём спать, – и Катрин ушла в спальню.
Я устроился здесь на кухне в раскладном кресле. Уснул сразу. А проснулся утром, будила тётка Люба.
– Вставай, малец! Катьки-то нет. Ушла. Вот лиса. Ай да Катька! А я то думаю, от чего-то она такая смелая? Ну и молодец!
Как потом оказалось, Катрин договорилась с Игнатом, и он ночью завёл свой баркас и отвалил с ней в открытое море. Взяла она только спортивную сумку и всё. А там, вдали от земли нашёл Игнат быстроход зарубежный и, причалив к его трапу, проводил Катрин на борт. Ну, кто же не возьмёт Катрин! Утренний туман скрыл от всех эту операцию.
А я вдруг подумал! Ночной сон-то мой был вещим. Это она меня поцеловала взаправду. Эх, Катрин…
*
Мне просто не верится, что такое бывает на свете. Но это всё так! Я смотрю на Катрин и не могу ещё поверить, что это наша встреча наяву. Она совершенно не изменилась. Такая же красивая, яркая, ну немного пополнела, но это ей к лицу. Я понимаю, что всё это время любил её. И сейчас безумно рад случившемуся.
– Ладно, мальчик, – улыбается Катрин, когда прошло первое волнение встречи, – давай покажу свои владения.
Мы спускаемся в сад. Леон прав. Это райские кущи. А рядом на берегу моря пляж, эллинг и шикарный катер. Отсюда, снизу смотрю на нависающий коттедж со стеклянным лифтом, и кажется, что он летит в высоком небе.
– Катрин! Ну, просто рай, – говорю я. И ты здесь в раю.
– Ты прав, мальчик. Но сколько это стоило моих сил. Да ты и сам знаешь, дорогой. Такое не даётся просто. Конечно, и Себастьян во всём этом «виноват». Видишь, не побоялся и взял меня такую. Не возражай, такую! Но живём мы хорошо. Он настоящий мужик, скала.
– А что ты делаешь, когда его нет? – спрашиваю я.
– О! Дел много. Я ведь владелица варьете, у меня виноградники, вино своё делаю. Кстати, называется «Катрин». Так, что скучать некогда. Вот только детей нет! Бог наказал меня, и поделом. Хотя у меня есть один, – улыбнулась Катрин, – догадываешься кто?
– Я! Я! – И я обнимаю Катрин, целую эту прекрасную женщину, хлебнувшую столько в этой жизни, но не потерявшую веру и по праву счастливую сейчас. – Мы уже не потеряемся с тобой, Катрин! Обещаю тебе, – заверяю я Катрин и радуюсь возможности видеть её.
С моря подул лёгкий бриз, принося с собой свежесть и запахи дальних морей и того, далеко за горизонтом, у берегов родного города подарившего мне необыкновенную Катрин – Черного моря.
08.06.2014