Желание попасть в Михайловское возникло давно. Биография Пушкина, его творчество, книги Гейченко с фотографиями, приоткрывающими вход в некий волшебный мир – побудители того желания.
Однажды летом чуть было мечта не осуществилась, но туристический автобус сломался, и путешествие не состоялось. Тогда, давно, будто бы и не расстроилась по этому поводу, но с годами все чаще сожалела, что не смогла попасть к Пушкину. Тем более, что географически от Псковской области оказалась очень далеко. И вдруг! Нежданно-негаданно, волею судьбы оказалась в Пскове зимой. Нашла турбюро, в котором посетовали на время года, объяснили, что зимой экскурсия в Михайловское скорее нереальна, но в надежде на счастливую случайность заказ приняли и велели ждать несколько дней — вдруг группа соберется. Мне важно было попасть в Михайловское именно зимой, когда все в снегу и окружающая природа от этого еще более дремуча. А еще хотелось почувствовать и пережить зимнее одиночество Пушкина. В назначенный срок позвонила в бюро и, - о, счастье! - из Москвы приехала группа студентов-филологов с целью посетить Пушкиногорье. («И я судьбу благословил!») Душа замирала от предвкушения встречи. Назначенный срок, наконец, настал. Долго кого-то ждали, но все-таки выехали. По календарю приближалась дата памяти поэта. День выдался удивительно солнечный и морозный. Величественные снега возлежали окрест. Места, которые мы проезжали, удалены от центра Пскова и если летом оживлены туристами, то зимой пустынны, а вековые сосновые леса и нетронутые снежные покровы лишь подчеркивали их древность и несомненную таинственность.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит…
И леший, и русалка, и прочие знакомцы оказались на своих местах. Первая остановка – Святогорский монастырь. Недалеко от него в лесу прогулочная тропа по сказкам Пушкина. Вход через высокие деревянные ворота с надписью «Лукоморье». Вся честная компания в деревянном исполнении там и проживает.
И природа, и погода, и Пушкин - все так подействовало на сознание, что привычная жизнь куда-то делась, а возникла новая необыкновенная реальность, причем из века Пушкина в век Пимена перемещалось легко и без затей. Вот они, древние стены Успенского собора с редкими узкими окнами-бойницами и венчающей их главой-луковицей. Сооружение поставлено на высоком холме, отчего смотришь на него, запрокинув голову. Глаза, обозрев собор и колокольню, устремляются вверх, в небо, в благодатную синь, а ноги преодолевают извивающуюся каменную лестницу в сорок шесть ступеней. У восточной алтарной стены собора – могила Пушкина. Обойдя собор, подхожу к кованой двери с тяжелым кольцом, с усилием тяну его, и дверь медленно-медленно открывается. Внутри все аскетически сурово. Невысокие своды оперлись на широкие каменные столбы. Стены выбелены известью. Никого нет и воображению не сложно населить пространство некогда жившими здесь героями. Холм, ставший подножием Успенского собора, издревле называется Синичьим. И не случайно. Бессчетное множество желтогрудых птичек гомонит на его склоне, купается в снегу и никакого внимания не обращает на восхищающихся ими туристов. Возникшее в душе какое-то удивительное состояние долго не поддавалось определению. Мысли крутились вокруг жизни природы, ее независимости от культуры и всяких смыслов, пока не всплыла в памяти строка: "... и равнодушная природа красою вечною сиять". А за нею - потрясение от понимания: ведь это пространство, наполненное Пушкиным, живо и откликается! Невидимый гений места, улыбаясь на муки мысли, подсказал...
Далее в программе – Михайловское. Автобус останавливается перед полем, на котором летом проходят праздники поэзии. Сейчас эта огромная равнина покрыта снегом, переливающимся на солнце бесподобными красками. Группа туристов вытягивается гуськом. Тропим тропу и, не сговариваясь, цитируем: «Мороз и солнце – день чудесный»! Подходим к дому со стороны яблоневого сада, среди деревьев которого скульптура лежащего курчавого мальчика в лицейском мундире. Покрытые снегом деревья легко превращаются в буйно цветущий весенний сад, а заснеженный черный мальчик – удивительный образ, ждущий пока своего воплощения в слове. Ведь поэты не перевелись! Возле скульптуры мельтешат телевизионщики, озабоченно посматривают на ослепительное солнце, поминают поджимающие сроки и беспокоятся о репортаже. Здесь же рядом — остров уединения. Натурально маленький островок с соснами в центре пруда. Сейчас перед нами – белый холм. Туристам туда нельзя. Там Пушкин. Тсс! Не будем ему мешать. У административного домика стоит директор музея. Он вышел встретить редких в это время года гостей, улыбается, благодарит за память. Мы здесь желанные гости. Очищаем снег веником с обуви и входим в прихожую. Конечно, главное место в доме – кабинет поэта. Удивила узенькая и какая-то неудобная кровать за ширмой. Сон здесь не главное. Внимание влечет рабочий стол и кресло в центре комнаты, камин в углу напротив, полка с книгами на стене справа — «Брат, ты мне пришлешь немецкую картинку «Кавказского пленника»? (спросить у Греча) да книг, ради бога книг». По левую руку, из окна льется свет на стол и рукопись под пером. Кресло повернуто к свету, приглашая перевести взгляд за окно. А там — знаменитый круг деревьев перед крыльцом, дальше — деревянные резные ворота в парк. Они распахнуты. Из ворот – дорога с могучими соснами по бокам. Конца ей не видно, хвойные лапы деревьев смыкаются вверху, а внизу тщательно вычищенный снег. Безмолвное ожидание. И сейчас, и тогда. Именно по этой дороге мчался Пущин, разогнав от нетерпения коней и оглашая колокольчиком спящую округу. Вот он влетел в ворота, кони повернули по кругу к крыльцу, кучер резко натянул поводья, пытаясь остановиться, и повозку занесло в сугроб. Недалеко слева — аллея Керн. Деревья уходят высоко вверх, а сквозь ветви яркими всполохами пробивается солнце, добавляя к холодному голубому, белому и темно-зеленому жарко-оранжевое. Некоторые деревья помнят Пушкина. Они обнесены заборчиками из прутьев. Удивительное место Михайловское! Как же умел Пушкин любить и понимать то, что любит. И не будет надежнее охранной грамоты у этих мест. Здесь на все смотришь его глазами и думаешь его стихами. «Одна в глуши лесов сосновых давно-давно ты ждешь меня». Это о няне Арине Родионовне и о бесконечном ожидании.
Завершение экскурсии – Тригорское. Вечереет, солнце совсем низко блещет сквозь деревья, придавая старинному парку романтическое очарование. Вот зал для танцев, а это, модная штучка того времени, парковые часы. Устройство замысловатое, но не точное, что, впрочем, удобно для объяснения опозданий на свидания. Недалеко от хозяйского дома — знаменитый диван Онегина под изогнувшимся деревом и роскошная панорама – вид на реку, затем луга, холмы, переходящие в горизонт. В этом парке, конечно, бродит Татьяна, мелькают тени Ленского и Онегина. Да и сам поэт прекрасно уживается среди них. В завершении экскурсии — трогательная картинка: старая сосна с единственной косой ветвью, а по бокам — маленькие заснеженные сосенки с высокими макушками и широко растопыренными ветками-ручками. Как будто нянька-старушка вывела на прогулку барышень и заботливо склонилась к одной из них.
Садимся в автобус и возвращаемся в Псков, а волшебства не хотят покидать нас. В угасающем небе – радуга, одним концом укрепившаяся в огненном шаре солнца, которое вот-вот коснется горизонта, а другим — ушедшая за стену дальнего леса. Какой прекрасный символ! Чудесные небесные врата. Врата меж миром людей и миром небожителей.