Мысли, до того разбросанные в голове Люсьены, начали выстраиваться в логическую цепочку. «Если майор про лесника не знает,— мыслила она,— то что ему надо?»
И не пускаясь в интимные подробности перемещения лесного стража, она, туго ворочая языком, поведала все с самого начала.
– Значит, говорите, про самолет не слышали и наркотики в глаза не видели?
– Нет.
– Ну да, да. Извините, Люсьена Петровна,— быстро вскочив со стула, майор ударил кулаком Люсьену в нос.— Сука дешевая. Я из тебя фарш сделаю,— всю интеллигентность следователя как ветром сдуло.— Говори, тварь, где самолет? У нас вся работа встала. Меня на счетчик поставили. У-у-х, бл..., я тебя сейчас урою. Дешевка разукрашенная.
От ударов следователя Люсино лицо превратилось в кучу разодранных органов.
Она выплевывала мешавшую ей дышать кровь и пыталась что-то пояснить следователю, но ему было все равно. Он понял, что ничего путного эта блондинка ему не скажет. Набрав чей-то номер, Борис Семенович коротко сказал:
– Есть свежачок, часа через два подъезжай,— найдя взглядом Потрошителя, он добавил.— Заканчивай с ней. Нужна только печень. Остальное свиньям. Кости на мельницу отнесешь. Понял?
– Да.
– Вот и ладно. Я в управление. Придут за товаром, скажешь, нет ничего. Твоя доза в сейфе. Бл..., как же все не вовремя! Тут еще губернатор приезжает с какими-то уродами из Москвы.
Следователь закрыл глаза, сделал глубокий вдох и выдыхая, произнес:
– Ш-ш-ш, спокойно, Борюсик. Не из таких переделок выходили с чистыми руками и горячим сердцем.
Когда за следаком закрылась дверь, Потрошитель взял Люсьену за руки и поволок к другой двери. Подтащив женщину к оцинкованному столу, он, просунув под нее руки, кряхтя и постанывая, забросил Люсю на стол.
Пристегнув конечности женщины ремнями, он закрыл дверь. Леонид Анатольевич видел множество ног на этом столе, но те, что лежали сейчас, вызвали в нем скрытые томящие чувства.
Дотронувшись до стопы женщины подушечками пальцев, Потрошитель на миг замер. По телу побежала волна сладострастия. Взяв обе ступни в руки, он притянул к ним лицо. Ноги пахли по-разному. Левая – кровью и мочой, правая – фекалиями, обильно наваленными во дворе.