В жаркий июльский полдень 1958 года на рейд города Горького заходит буксир, ведя за собой деревянную баржу. Капитан буксира готовится поставить её на якорь, как того требует диспетчер. Волга спокойно несёт свои воды мимо городских пристаней, где стоят пассажирские пароходы. Судовой ход обозначен красными и белыми бакенами. Суетятся и кричат чайки. Солнце в зените спокойно наблюдает эту картину трудового дня Главной русской реки.
Буксирный теплоход, заходящий сейчас на рейд, являет собою новую ступень в развитии волжского флота. Он построен в Чехословакии и пришёл на смену паровым колёсным буксирам с надстройкой, выкрашенной коричневой краской и высокой чёрной трубой с начищенным медным свистком. И хотя эти трудяги продолжают шлёпать плицами колёс и тащить за собою плот или баржу, но будущего они уже не имеют.
Вращая винтами и выворачивая из-под кормы пласты воды наш буксир подводит свою баржу к намеченному капитаном месту на рейде, где можно будет поставить её на якорь. Корпус буксира окрашен в шаровый (серый) цвет. Высокая носовая часть (полубак) и два ряда иллюминаторов на ней красиво дополняются белой надстройкой, рубкой с большими стёклами окон и открытым ходовым мостиком, опоясывающим надстройку от борта до борта. На лобовой части мостика сверкают медью выпуклые буквы названия - «Степан Разин».
Капитан, крепкий среднего роста 35-ти летний мужчина, стоит на крыле мостика, наблюдая за движением баржи и ожидая сигнала от шкипера о готовности отдать якорь. Вот шкипер поднимает руку, мол, всё в порядке и тогда капитан кричит ему в медный рупор:
- Отдавай якорь!
Загремела, вытравливаясь, якорь-цепь. Шкипер наблюдает как выходит из воды тугая линия цепи, ожидая когда якорь «заберёт» и удержит баржу на месте. Вот он скрещивает над головой руки, мол, всё в порядке и тут же следует команда:
- Отдавай буксир!
хххх
«Степан Разин» стоит у борта небольшого дебаркадера, где разместилась диспетчерская и магазин для снабжения судов продуктами. Ожидали подхода баржи, которую надо будет буксировать в Казань. Я занимаю на «Разине» должность 3-го штурмана уже третий месяц. И здесь нет оговорки. Именно «занимаю», поскольку ничего ещё не умею, стою вахту вместе с капитаном и по его команде днём машу белым флагом встречному пароходу, а ночью включаю мигающий огонь, чтобы показать нашим собратьям каким бортом будем с ними расходиться. Я только что окончил речное училище. И хотя все практики пройдены, но доверить мне вести самостоятельно судно не решился бы даже я сам.
Среди моих служебных обязанностей есть одна самая нелюбимая: вести судовой журнал зарплаты. К концу месяца надо составить табель рабочего времени и насчитать каждому причитающуюся зарплату. Обязательно удержать подоходный налог и налог на бездетность в доход государства. Кстати, бездетный налог с мужчин начинают удерживать по достижении возраста 20-ти лет, а с женщин – через три месяца после того, как она выйдет замуж. А из счётных приборов косточковые счёты. Ну, на счётах-то я научился работать быстро. Но главное, чтобы у тебя на листе сошёлся счёт по вертикали и горизонтали. Честно скажу, что такое случалось не всегда. Бывало, потерянные копейки плюсовал или отнимал у самого себя, надеясь, что государство рабочих и крестьян не пострадает, а промах не увидят в бухгалтерии и выдадут деньги.
Пока «Степан Разин» ожидает баржу, можно бы подняться по каменным ступеням «Чкаловской лестницы» наверх, где высокий Волжский откос уютно закрыт кронами деревьев и с круглого постамента сам Валерий Павлович смотрит в небо. Но старшие товарищи ушли в город по своим делам, а тебе оказали высокое доверие следить за судном. Ты скучаешь у трапа вместе с вахтенным рулевым или бродишь по дебаркадеру и вдыхаешь незабываемый запах просмоленных брёвен.
С Петей Сомовым, рулевым, мы знакомы третий месяц. Он парень надёжный и толковый. Нам по 20 лет и у нас есть общие темы для разговора. Кроме того, мы оба высокие и тощие, что по-своему роднит нас.
В полночь получили команду идти в затон имени Парижской коммуны, там взять баржу и отбуксировать её до Камского Устья. На борту тишина. Команда спит. Вахтенный рулевой с матросом приняли с дебаркадера наши швартовы и сворачивают их на вьюшки. Ворочаю большое колесо ручного штурвала, выполняя команду капитана. Он сейчас хмурый, кутается в свой бушлат, в котором обычно несёт ночную вахту. У нас есть и электрический привод управления рулём, но мы предпочитаем пользоваться ручным.
Тихая лунная ночь. В ярком свете луны слабо видны звёзды. По корме удаляются городские огни, а на рейде тёмные пятна стоящих на якорях барж с редкими огоньками. Мы идём по течению и, значит, красные бакены будем оставлять по правому борту, а белые – по левому. До затона нужно пройти 50 километров. К рассвету будем на месте. Судно управляется легко и я передаю штурвал рулевому. Капитан устало опускается на высокий деревянный табурет и подправляет наше движение:
- Поближе, поближе к красному бакену, - командует рулевому и поворачивается ко мне. - Дай-ка отмашку влево.
Идёт встречный пароход и надо с ним разойтись левыми бортами. По мере удаления от города становятся лучше видны огни бакенов на чёрной воде. Прошли рейд, миновали селение Бор на левом берегу Волги. Впереди и чуть справа открылся красный огонёк. Это светит красный бакен. Подходит время подворачивать вправо, чтобы заходить на Верхне-Подновский перекат, куда нас зовут створные огни. Этот путь я вижу на листе лоцманской карты. Более того, на четвёртом курсе мы особо учили отдельные трудные участки Волги, а потому судовой ход от Горького до села Работки (это 60 километров) я помнил достаточно твёрдо. Почему молчит Александр Иванович? Поворачивать бы уже надо!
хххх
Капитан привалился к переборке, опустив голову на грудь. Днём-то, наверное, не пришлось отдохнуть и вот сейчас его сморило. Оба двигателя работают на полный ход и лёгкое судно идёт с хорошей скоростью, а капитан-то, получается, спит! Рассуждать нет времени.
- Пошли право помалу! - негромко даю команду.
- Право помалу! – эхом отзывается Петя, поворачивая колесо штурвала.
Так прозвучала моя первая команда в принятом самостоятельно решении. Этой командой я беру ответственность на себя. И рулевой выполнил её, подтвердив тем самым моё право на управление судном. Конечно, мне было бы легче самому ворочать штурвал, чтобы с нужной скоростью выполнять повороты. Однако, на штурвале лежали другие руки и я могу влиять на правильность движения только подачей своевременной и ясной команды.
Справа залитые светом луны спят луга Подновья. Лёгкие полосы тумана кое-где стелятся над ними. Проходим перекат и пора повернуть влево, чтобы идти на небольшом расстоянии от берега, оставляя его по правому борту. Опасаясь задержаться с поворотом, я наклоняюсь к Пете и негромко говорю:
- Видишь слева белый бакен? Подворачивай ближе к нему и пойдём вдоль яра.
- А течение не прижмёт нас к берегу? – высказывает опасение Петя.
- Будем держаться ближе к белому бакену, - успокаиваю я себя и рулевого.
Прошли Подновские перекаты и оставили слева вход в затон «40 лет Октября», где встают на зимовку пассажирские суда. Александр Иванович по-прежнему не поднимает голову. Делать нечего, надо идти дальше. В бинокль стараюсь разглядеть слабый свет керосиновых ламп бакенов. Темнота не отступает. Впереди по Верхне-Ржавскому перекату поднимается буксир. Он уже вышел с переката и скоро его баржа освободит нам дорогу. Даём ему отмашку для расхождения. Встречный соглашается. В рубке тихо, уютно. Наш «Стёпа» хорошо слушается руля, а мы стараемся выбрать ему правильную дорогу.
Незаметно светлеет небо. На его фоне на нас надвигается темень высокого, обрывистого берега и огни небольшого городка Кстово. Волга здесь широкая и русло её делает крутой поворот влево. Это, так называемое, «Кстовское колено». Я чувствую, что пора начинать поворот и негромко говорю Пете:
- Давай-ка начинай поворачивать влево. Только не торопись.
Я ещё не умею давать ясные и короткие команды рулевому, но Петя послушно вращает колесо ручного штурвала и наш "Разин" подчиняется нам. Оставляем по корме редкие огоньки на берегу, тёмную массу обрывистой горы и уходим к левому берегу. Вот снова встречный. На этот раз пассажирский пароход, торопливо загребая воду колёсами, разминулся с нами. Прошли затон имени Калинина. Ночь заканчивается серыми красками раннего утра.
Впереди Безводнинские перекаты. Ночную темноту сменяет раннее утро. Давно пропала луна и в утреннем небе почти растворились звёзды. Александр Иванович спит, но мне уже не так страшно. Я чувствую какую-то внутреннюю приподнятость, мне приятно ощущать, что судно слушается меня. Оно взрезает штевнем гладь реки, образуя расходящиеся «усы». Тихо покачиваются на лёгкой волне конусы бакенов, ограждающие песчаную отмель. Вон лодка привалилось к бакену. Это бакенщик выполняет свою работу и гасит керосиновую лампу фонаря. Справа на высоком берегу ещё крепко спит село Безводное, но уже скоро прозвучит рожок пастуха, собирая стадо.
Село Безводное памятно мне и моим однокашикам. Четыре с лишним года назад нас, мальчишек-курсантов, привезли сюда, чтобы помочь местному колхозу убрать картошку. И две недели мы старательно собирали её в мешки с необъятных колхозных полей. Наш труд колхоз оплачивал училищу той самой картошкой, которая потом шла в наш рацион. Мы располагались на втором этаже угрюмого кирпичного дома в центре села. На первом этаже жили хозяева и стояла большая русская печь, мимо которой приходилось идти на выход из дома. И днём и ночью на той печи сидел молодой парень Федюшка, раскачиваясь и мыча. На его белом круглом лице выделялись что-то просящие глаза. Было страшновато встретиться с ним взглядом и мы старались быстро проскочить мимо той печи особенно ночью, когда требовалось выйти во двор «по нужде». Мерцала лампадка и в её свете несчастный, увидев тебя, мычал и протягивал руки, а тени двигались по потолку. И никто из нас ни разу не остановился, чтобы спросить его, мол, что хочешь сказать или помощь просишь? Тогда я не мог знать, что пройдёт целая жизнь, а я всё буду вспоминать несчастного Федюшку.
Раннее утро. Ни ветерка. «Разин» тревожит гладь реки, оставляя за кормой кильватерный след. Солнце вот-вот покажет свою огненную макушку над притихшей рекой. Чайки проснулись и с криком ныряют в воду. Впереди на высоком правом берегу раскинулось большое село Кадницы. Это родина многих известных волжских капитанов, работающих на пассажирских судах. Слева виден белый бакен у входа в затон «Парижская коммуна». Мой первый самостоятельный переход заканчивается. Берусь за ручки пульта управления главными двигателями и передвигаю их на «Малый ход». Становится тихо. «Степан Разин» теряет скорость. Пропадают «усы». Осторожно трогаю за плечо капитана:
- Лексан Иваныч! Пришли.
Капитан резко встаёт, а у меня с плеч, недовольно ворча, падает Ответственность, которая впервые там побывала. Она тут же занимает место на капитанских плечах и оглядывается на меня, мол, а ты жди, скоро снова и уже тогда надолго к тебе приду.