Анатомия любви
Отрывок из повести
…Я знал это место с дней моей молодости. Мы собирались здесь, как правило, летом, когда не работал клуб или в нем проводились всякие торжества, выборные кампании или приезжал лектор из общества «Знание». Я проводил тогда в Смирновке свои студенческие каникулы. Всем было весело и свободно, а, главное, на открытом воздухе, на согретой от жаркого дня траве. Тогдашний завклубом Проскуряков качал широченной головой и односложно фыркал на вечных завсегдатаев «тырла»:
— Диссиденты!
На этот раз я пришел рано. Много знакомых лиц, но все моложе меня. Кого-то из парней и девчат я не знал совсем — эти родились уже без меня или приехали с других мест. Стешина Нина показала на свободное место недалеко от центра нашего святилища. А центром был невысокий дощатый помост в виде ранее намеченной, но по-настоящему недостроенной танцплощадки. Сама молодежь латала настил, поставила светильник «кобру». Хорошо-то — хорошо, но в ярком свете фонаря тучей поперемешались разнокалиберные мотыльки и скопища неуемной мошкары. Ребята меж собой «травили» анекдоты, иногда присаливали их или оформляли показательными жестами, но все выглядело вполне благопристойно.
Двоих приблатненных парней с явными признаками подпития дружинники с красными повязками выпроводили в деревню. Несколько девчонок под баян отплясывали «Лётку-еньку». Потом баяниста потянуло на «Диско», «Ламбаду» и даже на «Буги-вуги». С душевным остервенением был отыгран танец «Ча-ча-ча». Девчушки, одетые не столько по моде, сколько с прицелом на ночные проводы до дому, выглядели офигенно: кто в короткой юбчонке, кто в расклешенных штанцах и укороченных брючках. Выше пояса — маечки, футболки, а одна в коротенькой блузке с бантом, закрывающим только пупок…
И вот вечерки незаметно перешли в полночное действо. С шумом появились ребята из дальней бригады — запоздали, по дороге сломалась машина. Пацанву тут же спровадили домой, а малявки лет по четырнадцать-пятнадцать сами разбрелись по своим переулкам. Только что прибывший с полевого стана на «газике» Коля-афганец вышел на круг с размашистой дробью. Пока он выделывал фирменные коленца, его опередила Танька со Второй улицы:
Вы зачем сюда пришли,
Не любить ли хочете?
Вы от наших кавалеров,
Как пробочки отскочите!
Коля никак не ожидал такого дерзкого наступления, но все-таки не растерялся, подхватил:
Выхожу и начинаю
Потихонечку дробить.
Настроение такое —
У кого-нибудь отбить.
Тут еще одна, рыженькая девчушка. Пигалица — не больше. Не похожа лицом ни на кого из деревенских. Значит не нашинская, не «чистокровка» — или приезжая, или кто-то из родителей у нее из других мест.
Я надену шаль пухову,
Кругом школы обойду;
Ну, кому какое дело,
Что учителя люблю!
Коля-афганец не отступает ни на шаг, вроде как отвечает ей с нагловатым натиском и неиссякаемым задором. Колю помню с тех пор, как он пошел в первый класс. Говорят, зимой убежал с уроков, по дороге затащила его какая-то сила в силосную яму. Кое-как пацану спасли жизнь. А вот теперь на тебе:
А я знаю, с кем гулять,
Знаю, где пристроиться:
У кого картошка есть
И корова доится.
Умолкли девушки. Видать: устали. Молодая еще кровь, долго сражаться не могут, а надо бы…Коля — парень хваткий, повидал всякого, получал в Афгане награды из рук самого генерала Громова, сегодня не устает, поддает жару:
По деревне я проехал —
В грязи все обочины.
Мужиков совсем не видно,
Девки озабочены.
Видит Коля, что соплюшек на круг уже не вызвать. Потеряла молодежь заводную пружину. В гордом одиночестве продолжает свое:
Как-то шел я вечерком,
Пел частушки с матерком.
Их по всей моей деревне
Разносило ветерком.
Кто сидел — встал, кто стоял — двинулся к кругу. Баянист, молодой парнишка, по отзывам настоящий композитор, смахивал пот со лба, зачем-то гнул шею к инструменту — вроде как маленько страдал слухом.
— А, ну, кыш отсюда! — кричит Дарья Коленкина на притаившихся в темноте малолеток. Дарья знает, под какие частушки будет скоро расходиться народ. Снова, как петух среди кур, пошел по кругу Коля-афганец.
У милашки бани нету,
Ходит париться ко мне,
Когда шаркаю ей спину,
Все худое на уме.
Но тут не стерпела разведенка Алина, помню, что девичья фамилия Соломатина. Пил у нее муж крепко, пришлось выставить, хорошо, что детей не нажили.
Если надо кому дать,
Так Горшкову Мишке;
У Горшкова Мишки
Красивы ребятишки!
Но Коля настаивает на своем (как же: орденоносец, под Кандагаром контузило — не всякий ему здесь сегодня ровня!). Глаза у Коли зоркие: туда-сюда, туда-сюда:
Приходи ко мне на пляж
И со мною рядом ляжь.
Мы с тобой построим дом —
Будешь первым этажом!
Алина давно имеет виды на Колю-афганца, поет с явными намеками:
Я куплю себе колечко
С золотою пробою.
Если замуж не возьмут,
Все одно попробую!
Коля давно знает Алинины чувства, нравится она ему, да вот мать дома точит: смотри, сынок, не нарвись на стерву. Эту Алину кто токо не водил в малину. Сын любит мать — он у нее единственное дите. А Алинка у Коли застряла по самое сердце. Что делать? Он начинает издалека:
Над деревней пролетела
Тройка истребителей…
Пойдем, милка, под кусточек —
Помянём родителей!
И Алинка знает о том, что Коля знает… Коля-то знает, но помнит, что его матери на дух не надо такой снохи. А как дальше быть — вот того он не знает… За это и получает от Коли дулю с прицепом:
Мой миленочек—чудак,
Завел летом на чердак,
С чердака да на навоз,
Он хотел меня того-с...
Коля ей:
Я с рожденья парень храбрый —
Все как полагается,
Но как вспомню про любовь,
Ноги подгибаются.
Она Коле в ответ:
Зря тоскуешь, дорогой,
Ночью под осиною.
Полюбился мне другой —
С крепкой древесиною!
Коле безумно радостно с безмужней Алинкой, но он старается нагнать на себя строгость бывшего сержанта общевойсковых частей и соединений. Потому и хрипотца, как полагается старшему по званию. Поет, не мудрствует:
Я за колышек у речки
Привяжу теленочка.
Моя милка мне грозит
Подарить ребеночка.
Может, Коля рискнул и принародно раскрыл истинную правду, и Алинке уже деваться некуда. Но женщина даже не моргнула, остро смотрит в его глубокие серые глаза:
Не дружила и не буду
С этим безобразником,
У него одна по будням,
А друга по праздникам.
Коля не может сдержать в себе радостные чувства и еще выше вскидывает голову:
Если б знал, что в речке глубь,
Я бы не купался.
Если б знал, что милка дура,
Я бы не влюблялся.
Алинка вся из себя: польский лак, польская помада и духи «Может быть». Настоящая пани! Она точно знает, что Коля пойдет снова провожать ее, и, скорее всего, уйдет домой с первыми петухами… Она заводит свою, девичью:
Ходят парни за усадьбой,
Ходят, ерепенятся.
Обещали нам жениться,
Да никак не женятся.
Коля, наконец, устал, не выдержал женского натиска. Боком, боком и прочь с круга к дружкам своим из бригады. Но Алина крепкая деваха, не поет, а будто кому-то выговаривет:
Не хватай меня за грудь,
Рука твоя холодная…
Тут Колин дружок Мишка Федоров привстал с травы и лениво так, но басом:
На нее ты погляди:
Какая благородная!
Алина с громким фырком упала к парням на побитую траву. Угодила, как наметила: прямо под правую руку Коли-афганца… Зато следом соскочила с насиженного места Верка Шитова, известная в деревне вертихвостка и балаболка. Совместил же Бог такие качества в одном человеке!
Я пошла бы, девки, замуж
За Алешку Кузина —
У Алешки Кузина
Большая кукурузина.
И еще, глядя куда-то в темноту, соответственно грозя кому-то не понарошке:
Я пойду в огород,
Накопаю хрену.
Затолкаю Ваньке в рот
За его измену.
Надрывается мужской угол. Я выхватываю из общего гвалта знакомые голоса, но не могу вспомнить, кто это. Хихикают молодые девушки, с пониманием ухмыляются девахи постарше. На востоке обозначились самые высокие верхушки пихтача. Светает. Нюрка Чикина повалилась на плечо смирновского композитора и устало тянет, будто мяукает:
В огороде завелися
Колорадские жуки.
Проживем и без картошки —
Были б только мужики!
Композитор, а по совместительству неплохой баянист, кое-как отрывает от табуретки усталое седалище. Но Нюрка Чикина выплескивает последние слова, будто незлобно плюется:
Мы частушки вам пропели,
Боле делать нечего.
Мы уходим, вы сидите
До другого вечера!
Все быстро засобирались. Скоро должно наступить утро. Надо будет выгонять скот, бежать на ферму или ехать в поле. Я замешкался, пообзирался. Вокруг почти никого не было, всех словно корова языком слизнула — еще часа два-три каждому Бог оставлял для любви…
1985 - 2016 г.г.