Глава из цикла "МОЙ МАРИИНСК"
АРТИСТ
У нас постоянно была большая текучесть кадров. В моей записной книжке тех лет сохранилось число принятых и уволенных работников в период с августа 1961 г. до января 1962 г. При общей численности Мариинского СМУ «Мелиоводстрой» около ста человек за полгода было принято 34 человека, уволено 46. То есть каждые 2 дня кто-то приходил к нам, а с кем-то мы прощались…
Пришел устраиваться молодой человек, кажется, по имени Федя. А, может, и не Федя. Фамилии его я не помню. Странный тип. Глаза: туда-сюда. Одно ухо сплющено. Руки разрисованы наколками. Я уже тогда стал немного понимать значение выколотых на руке символов.
Парень, безусловно, побывал в заключении, как говорилось «потоптал зону». А Мариинск на это дело был богат. Одна тюрьма чего стоила… Кто в ней только не сидел? И за политику, и уголовники. Плюс ко всему больше десятка лагпунктов, то есть лагерных пунктов. Они, как умер Сталин, постепенно закрывались. И отовсюду валил после освобождения особый народец и немалой частью оседал в Мариинске… У одних не было никакого дома, у других родственники отказались, а третьих, наоборот, где-то поджидали, чтоб сполна рассчитаться…
По наколкам посетителя было видно, что появившийся человек – мелкая сошка. Сидел понемногу и, считай, ни за что, зато уже три раза.
«Артист» - кто-то назвал его. Не помню: сорвалось ли это вдруг с языка или на самом деле у человека была такая кликуха, но парня все так и звали: Артист, Артист. Не Иванов или Шишкин, а конкретно «Артист».
Возраст у Артиста был неопределенный – то ли около двадцати, то ли вдвое больше. Глаза детские, лоб старческий, нос с отходящими вниз морщинами делал его выражение лица угрюмым, а раскрывающийся в улыбке рот преображал Артиста в весельчака.
Артист, как и люди такого типа, пробыл у нас недолго. К бурильщикам в помощь идти не захотел – я, говорит, в казенных местах надорвался. Слесарить не умел. Разнорабочий из него был никакой. Спрашивал для понту: как лопату в руке держать?
Зато любил потравить у токарной мастерской.
- Дай сигаретку, фокус покажу! – говорил он кому-нибудь из присутствующих. Ему давали закурить.
Артист сжимал пальцы в горсть, делал несколько пассов и выставлял перед нами ладонь, покрытую кровью.
Забегая вперед, скажу, что это был результат длительных тренировок.
Я сам, будучи дома, ударял по ладони рабочей плоскостью сапожной щетки – были раньше такие немецкие щетки с короткой щетиной в деревянной оправе с ручкой.
Сжимал кулак и быстро крутил рукой вокруг плеча так, что чувствовалось, как приливает кровь к кисти руки. Потом так же, как и Артист, разжимал пальцы: на ладонях в местах, где до этого прикасались кончики щетины, лежали капли крови… Сначала у меня это получалось с десятого раза, потом с третьего. У Артиста была своя необычная и, наверняка, долгая школа.
Артист отошел к буровой скважине, из которой день и ночь текла подземная вода. Сполоснул руки, набрал горсть ледяной воды, с удовольствием отхлебнул. Снова подошел к зрителям.
- Не устали? Кто еще даст закурить? Новый фокус покажу…
Мастер Сашка Полосухин достал из куртки пластмассовый портсигар. Протянул «беломорину».
Артист глубоко и с наслаждением затянулся. Пустил изо рта кольцо дыма, которое медленно поплыло, разрастаясь в диаметре. Артист вслед выпустил второе кольцо. Оно с большей скоростью прошло сквозь первое кольцо. Тогда Артист дунул третьим колечком, пронзившим и обогнавшим второе кольцо.
Набежавший ветер смешал клубы дыма. Артист с сожалением улыбнулся:
- Факир был пьян!
Артист постоял несколько секунд. Повернул ступню правой ноги на 180 градусов, потом проделал ту же операцию с левой ногой. Получилось так, что он смотрел на нас, а ноги были направлены назад. Артист под общую ржачку с равнодушным выражением лица покостылял от нас прочь…
Вскоре Артист уволился, так и не найдя применения своему таланту.
Уже намного позже кто-то вспомнил про него. Водитель старого ЗИСка Миша Новиков кивнул на Николая Дрыгина.
- Пусть расскажет о корефане, они вместе последний срок мотали.
Дрыгин долго отнекивался – мол, все это лажа, дело прошлое… Но потом раскололся и даже с охоткой рассказал.
- Да он у нас первым мастырщиком был, - Дрыгин посмотрел на меня и уточнил. – Ну, уклонистом, значит. Это тот, кто от работы в санчасть любой дорогой попасть хотел. Лес валить – вкалывать надо. А Артист только ложку в руках умел держать. Любил ворганку крутить, вы на его мушки поглядите. Не зря на зоне пацаны темную ему не раз играли.
Последнее обозначало примерно то, что Артист выдавал себя за бывалого вора, - мол вы на его наколки гляньте. За это и наказывали его.
- Артист он и есть артист. Сядет на чурку, штаны снимет, мошонку расстелет и гвоздями ее к дереву – хрясь, хрясь. Сидит, пока не посинеет. Его дежурняк отколупнет и скорей к фельдшеру. Неделю среди тубиков ошивается. Зато не работает. А то возьмет пуговицы солдатские к животу или к груди пришпандюрит. Прямо к живой коже... Его опять в санчасть, срезают там. Наконец, дежурняку надоело с ним вошкаться. Кто-то из попов приказал на месте оборвать пуговки. Короче, проучили Артиста как могли… А за яйца его потом раза два закатывали в ШИЗО – это штрафной изолятор. В уголовном миру он называется «кандей» или «конверт», кто-то «крякушником», «кукарешником» зовет... Так что кандей ему мозги вправил. Артист после того шелковым стал.
Сантехник Серега из совхоза «Победитель» рассказывал, что через кандей он тоже вышел "на прямую", то есть исправился. Только таких были единицы.
Серега о себе говорить не любил. Но ко мне почему-то проникся. При случае откровенничал, часто вспоминал о прожитых в зоне годах.
- Зрение там, Саня, потерял. Натрюмовался за десятерых. Молодой был, уросливый. У нас конверты в подвале были – там тебе электрический свет только в дырочке. И все. Одиночки были такие, что можно было только лежать или сидеть, или стоять. Сутки не распрямишь спину. Бывало, ноги не выпрямишь, или, наоборот, ни сесть, ни лечь… А я там знаешь, сколько этих суток отсчитал… Там и диоптрии себе нажил... Да и до сих пор тело затекает...
2011 г.