Глава 26: http://www.proza.ru/2017/01/08/2001
— Все еще хочешь его убить?
Саша безразлично взглянул сквозь стену на толпу, в которой едва различался растерянный Микаэль. Я почувствовала себя виноватой.
— Нет. Это как будто уже случилось. Да и вышел я уже из того возраста, в котором у младших сестер игрушки отнимают.
— Ты никогда их у меня не отнимал.
— Да? Ну и начинать не буду.
— То есть ты не считаешь, что я не должна с ним встречаться?
Как ни странно, мысль о возможном немедленном разрыве с Микаэлем вызвала во мне беспокойство о том, что я еще не закончила создавать виртуальные скалы – а что может быть хуже незавершенной работы? – а сожаление о потере самого Микаэля возникло чуть позже и слабее этого беспокойства.
Но Сашу мой вопрос просто-напросто удивил.
— Конечно, нет! С кем тебе еще встречаться, если не с ним? Он же в сто раз лучше твоего дурацкого Игоря. Он даже лучше меня.
Угу, он знает про Игоря. Никогда их не знакомила и никогда брату про парня не рассказывала.
— Разве?
— Да. Я злее. Вытряси его и высуши.
Из дома, уже вполне твердо держась на ногах, выбрался Томас. С подозрением глядя на залив, он остановился у самого обрыва.
— Почему ты перестал со мной разговаривать?
— М-м? А. Когда Том сказал, что ты встречаешься с Микаэлем, я понял, что желание поговорить каждый раз возникало у меня, когда он находился с тобой рядом. Я его чувствую сильнее, чем тебя. Так вот, чтобы не рехнуться от раздражения и безысходной злобы, я забыл о тебе.
— Так можно? Взять и забыть о человеке?
— Не обижайся. Я был на задании и ничем не мог тебе помочь. Да и никакой опасности для тебя не было. Когда меня охватывает приступ ненависти, я деформируюсь… психически, конечно, и могу провалить любое дело, а на службе такое недопустимо. Не думая о тебе, я не думал о нем.
— Ясно. В общем, я тоже не каждый день о тебе вспоминаю.
— Теперь придется каждый.
— Зачем? Для иммунитета?
— Ну да. Начиная с завтрашнего дня, пока еще я от него не отвык.
— Ничего не понимаю. Ты хочешь его убить или нет?
Томас очень быстро оказался перед Сашей. Двери снова разошлись, и, стряхивая с плеч дружеские руки, вышел Микаэль. Его лицо все еще казалось оцепеневшим, а напряженные светло-зеленые глаза стеклянно блестели. Чего-то ожидая, он смотрел на меня.
Я тоже ждала, пока не выдержала:
— Скажи это. Я тебя обманула. Я могу обмануть снова, когда пожелаю. Ты теперь не можешь мне доверять.
Появившийся следом за Микаэлем Анри подхватил Томаса за локоть, отводя в сторону на два шага. Саша сложил руки на груди и закусил усмешку.
— Обманула, чтобы спасти, — тихо сказал Микаэль. — Обманывай хоть вечно.
У меня вырвался вздох. Да, такой ответ вполне в духе влюбленного мужчины, но нельзя же настолько игнорировать инстинкт самосохранения! Или как раз наоборот – инстинкт самосохранения сообщил своему хозяину, что меня бояться не следует? Я посмотрела на брата.
— Я никогда не хотел его убивать, — невозмутимо ответил он, — если говорить об осознанном желании. Я иногда стремлюсь это сделать под действием норадреналина, который в нечеловеческих количествах вбрасывается в кровь под действием никто не знает чего. Но чтоб сидеть и желать его смерти – нет, ну что ты… Он, кстати, точно так же ко мне относится, правда, Микаэль?
Микаэль, снимая оцепенение, тряхнул головой.
— Да. Это похоже на болезнь. Что-то вроде эпилепсии – случается редко, но жить мешает.
— Ты ищешь способ излечиться? — прямо спросила я. — Поэтому стал со мной встречаться? Я – твой антидот?
— А я не стану его за это осуждать, — категорично перебил меня Саша.
В глазах Микаэля вспыхнула тревога.
— Не поэтому. У тебя были проблемы, и я решил, что лучше кого-то другого знаю, как тебя поддержать. А потом – да, оказалось, что ты действуешь, как лекарство, и меня за все это время ни разу не накрыло. Даже сейчас я только защищался.
Накрыло меня. Я внезапно оцепенела, поняв, что судьба, в которую я начинала верить, снова заехала мокрым кулаком в нос: мой брат и мужчина, который мне дорог, с детства пытаются прикончить друг друга. И все их друзья знают, что это когда-нибудь случится. Да что ж такое?!. А не сделать ли мне десять шагов к обрыву, что в девяти шагах впереди?
Саша тронул за локоть.
— Поехали. Посидим в ресторане, расскажешь, как живешь.
Он почувствовал, наверное. Так в детстве было: когда мне становилось плохо, он это видел. Он объяснил мне уже давно, что любые неприятные ощущения опасны, и от них следует избавляться без промедления, что мое счастье является предметом охраны Нашей Страны, создавшей специальную «Службу общего здоровья» для корректировки психического равновесия своих граждан, святой долг каждого из которых за этим самым равновесием следить, дабы не причинить вреда самому себе и другим прекрасным гражданам. Лет до семи он сам помогал мне справиться с мелкими детскими обидами, а потом, до четырнадцати, я все неприятности стала носить Ксандрии. До «Службы» как-то не доходило… Не пора ли сдаться?
— Мои пять минут, — вдруг напомнил Микаэль.
Захотелось домой – услышать, что скажет Ангелина про место брата в жизни девушки, задернуть шторы, залезть под одеяло, закрыть глаза и в полном одиночестве задуматься об имплантантах и «побочках». Найти способ не считать новые знания трагичными. Успокоиться.
Но я ответила Саше:
— Давай встретимся завтра. После школы, — потому что была должна Микаэлю его «пять минут», и потому что необычная глубинная, сдержанно-мощная модуляция его голоса дала мне понять: эти минуты равноценны десятилетию.
Саша прошуршал легким ментальным ветром по моей «тишине». Перевел взгляд на Микаэля.
— Ладно, до завтра. Обидишь – убью.
Последние, обращенные к нему, два слова Микаэль вниманием не удостоил. Саша, впрочем, никакого ответа и не ждал. Кивнув Томасу, он оседлал свой мотоцикл, величественно поднялся над каменистой почвой и почти мгновенно скрылся из виду. Томас тоже не стал задерживаться.
Микаэль махнул рукой своим друзьям, вновь, только уже изнутри дома, прильнувшим к окнам (так он показал им, что нервотрепка на сегодня закончилась) и, ни слова не говоря, повел меня к ангару с летателями.
Я не летала с ним раньше. И опасалась того момента, когда он предложит мне устроиться в седле рядом с ним – настолько ненадежно-легкими в просторах между небом и океаном выглядели его машинки. От страха перед предстоящим у меня сжалось внутри все, способное сжиматься. Было ясно, что проигрыш в споре – лишь повод сломать некую преграду между нами, мешающую мне понять Микаэля и с ним сблизиться, этот проигрыш не имеет никакой силы, и стоит мне хотя бы одним коротким «нет» отказаться платить долг, как я останусь на берегу… Но это было бы слабостью, причем глупой и позорной, такой, какую я с недавних пор не могла себе позволить.
Поэтому сильная рука Микаэля и собственные ватные ноги довели-таки меня до машинки и посадили в жесткое кожаное седло. Деревянные руки моментально вцепились в рога руля, и я даже не заметила, как Микаэль сел и прильнул ко мне сзади. В тот же миг мы оторвались от земли и, набирая скорость, полетели над водой.
Я надеялась, что «пять минут» займет облет вокруг залива и бережное возвращение, но летатель очень быстро миновал и его, и узкий пролив, не собираясь поворачивать обратно и хотя бы сбавлять скорость. Да, вид сверху был невероятен: скалы с деревьями выглядели игрушечными, а легкие волны играли солнечными бликами – но я предпочла бы любоваться им из кабины вертолета, а еще лучше с дивана, что метрах в двух от телевизора.
Мы мчались над океаном все дальше, и страх уже надоел моему организму, который понемногу начал отпускать натянутые вожжи-нервы. Пять минут, конечно, миновали, впрочем, я догадывалась: сказав об этом Микаэлю, я услышу в ответ, что они еще не начались. Он был очень точен и во времени, и в обещаниях. Хотя сейчас явно жульничал.
Гул в днище летателя стих. Мы плавно снизились, не достигнув поверхности воды всего-навсего на полметра. Я вдруг оказалась лицом к Микаэлю: он за полсекунды, очень ловко и аккуратно, развернул меня в седле и, перекинув мои ноги через свои бедра, прижал к себе так плотно, словно собирался меня собой поглотить. И я… да, мгновенный испуг отступил, и я почувствовала нечто совершенно новое – единение. Он в этот миг стал частью меня, большой и важной, мы вместе, тесно притертые друг к другу посреди океана, превратились в другое существо, огромное и сильное, и счастливое. Как это получилось, что за неизвестные мне тонкие эмоциональные механизмы запустил Микаэль, я в тот момент не хотела знать. Он смотрел на меня, и, поборов, наконец, потрясение, я тоже подняла взгляд. Его глаза в этот миг вспыхнули счастьем, будто он получил то, чего давно ждал.
— Вот теперь время пошло...
Обдав горячим дыханием, он коснулся губами моего лица, легко и нежно, но только в первый миг, а затем нежность приросла силой и метаморфировала в страсть. Я лежала в его руках между небом и океаном и никуда не могла деться, я лишь разомкнула губы, принимая первобытную, нет – первозданную, изначальную и чистую мощь. Такого прежде не случалось: прикосновения Микаэля были не просто контактом кожи с кожей, они проводили в меня импульсы силы, наполняя и заставляя дрожать каждую клетку тела. Ничего, кроме Микаэля, вокруг не существовало. Целых пять минут.
Сделав глубокий вдох, он откинулся назад.
Время истекло.
«Что это?» — подумала я. Голос подвел.
— Любовь, — ответил Микаэль. Он все еще не мог отвести от меня сияющих глаз. — Так правильно ею заниматься.
— А как ты это сделал?
Он смущенно улыбнулся.
— Не знаю. Я просто тебя люблю.
— То есть, — не поверила я, — ты не ожидал, что это будет так… так?
Он наклонил голову.
— Нет. Наверное, умные люди вроде твоего брата скажут, что эндорфин, оставшийся в крови после мощного вброса адреналина, перемешался с окситоцином, что вызвало какой-нибудь нервный резонанс, но я считаю такого рода объяснения несостоятельными.
— Любовь?
— Да. Наши души оторвались от всего земного, и где-то в мире душ соединились в одну, полноценную и огромную, поглотившую время и пространство, и именно сей акт, а не наоборот, вызвал в наших телах цепную гормональную реакцию.
Какая красивая теория. И так точно описывает то, что я чувствовала…
Что-то острое вдруг появилось во взгляде Микаэля, а его губы, перестав улыбаться, сжались.
«Я буду любить тебя вечно. Я никому тебя не отдам».
Новая волна удовольствия прокатилась внутри тела. Эту мысль он напитал очень яркой, хотя и болезненной, эмоцией. Почему? Никто не пытается меня у него отобрать, даже Саша, имеющий, вроде бы, хоть какую-то возможность для этого.
Я тронула его губы.
— Хорошо. Я ни на кого тебя не променяю.
И это был предел – последний, самый весомый повод задернуть шторы и залезть под одеяло. Возвращение в дом Микаэля, к его друзьям, не хотелось даже представлять. Жаль, что летатель не предназначен для городских улиц.
— Ты сможешь довезти меня до порта? Там я сяду в платформу и уеду домой. Завтра вечером снова встретимся. Мне надо отдохнуть.
Он тихо вздохнул, взял мою ладонь, поднес к своему лицу и поцеловал.
— Конечно. Встретимся.
Расстаться оказалось трудно – словно на самом деле наши души где-то в своем мире приросли друг к другу, и, чтобы разъединить их, понадобилось усилие. Но я его приложила.
Дома я постаралась отвлечься от Микаэля с его океаном, опасаясь завязнуть в зависимом от него состоянии. Влюбиться в ответ на любовь... Как же приятно быть объектом такой сильной страсти, чувствовать себя сосудом, в который вливается поток восхищения! И я уже понимаю, что нуждаюсь в них, в этой страсти и этом восхищении, что жду и хочу получить их снова. Как же больно будет когда-нибудь их лишиться!..
Почему лишиться?
Потому что все когда-нибудь проходит, а любви это особенно свойственно.
Но ведь Микаэль сказал, что будет любить меня вечно!
Он не знает, как быстро и незаметно проходит любовь…
Такие мысли крутились, вызывая тревогу, они не доставляли радости. Проклятый опыт! Не случилось бы в моей жизни «дурацкого Игоря», не отвернулся бы от меня папа – я была бы спокойно счастлива.
Заварив чай, я вломилась с подносом к Георгию и Ангелине. Они удивились неожиданному чаепитию, и тут же вспомнили какие-то подходящие к случаю истории. Рассказывая и смеясь, они оба то и дело серьезно поглядывали на меня, словно видели, что со мной происходит нечто необычное. Я чувствовала: Ангелина подбирает слова, поджидает момента, чтобы спросить, и это было бы здорово, потому что ей всегда удавалось очень детально и метко анализировать житейские ситуации, но тут со своей кружкой пришел Кастор. Он сел за стол, поздоровавшись, и, больше ничего не говоря, внимательно слушая подопечных, просидел до последнего глотка чая. Он тоже чего-то хотел, но было совершенно непонятно, от кого. Его внимательное ожидание ощущалось, как направленный в висок тонкий лучик света, оно даже немного грело. Неужели и он заметил какую-то значительную перемену во мне?
Обсуждать произошедшее с его участием, конечно, не хотелось. Отнеся на кухню посуду, я сразу ушла к себе.
Вымылась в душе.
Задернула шторы.
Забралась под одеяло.
Закрыла глаза.
«Тишину» мгновенно атаковали клочки минувшего дня. Они буквально кололи и кусали, один другого тревожнее.
Микаэль и Саша – оба на военной службе, что само по себе опасно, и я, в общем, с этим смирилась. Одной опасностью больше – стоит ли беспокоиться?.. Конечно, стоит, ведь опасность внутри них самих. Эту опасность не смогла преодолеть вся наша суперпередовая наука, ни один психокорректор не справился с бунтующими гормонами двух слетевших мальчишек. В том, что они пытались, сомнения нет.
«Побочка» проявляется как последствие стрессовой ситуации. Побочный эффект от «усилителя» в голове… У всех, кто родился здесь после войны. Кастор упоминал о нем, когда обнаружилось, что он чувствителен к чужой боли и страху. Он, правда, считает, что «побочка» от имплантантов свойственна только «первой волне» нашестранцев, но это, скорее, всего, объясняется тем, что кризисные стрессы, такие, которые бывают при угрозе жизни, у нас, «второй волны», как правило, не случаются.
В головах у всех имплантанты… Мы все чипированные, как домашние животные. Похоже на кошмар. Кто-то может управлять мной через эту штуку? А избавиться от нее можно? Да как могли с нами так поступить?!
Кажется, прошло полночи. Меня кидало от обиды на грубое вмешательство в мой мозг к уверенности в продуманности и необходимости такого шага для моей собственной пользы. Если именно имплантату я обязана способностями и к телепатии, и к сложным мыслительным операциям, то это вовсе не плохо! Доставшиеся мне в качестве побочных эффектов возможности сегодня оказались спасительными, хотя больше годятся для развлечения…
И еще.
Я люблю Микаэля.
Конечно, люблю. Не могу не любить.
Эта мысль позволила мне, наконец, заснуть.
Глава 28: http://www.proza.ru/2017/04/18/1299