Здравствуй, мир! (повесть)
1 глава
Внутриутробно.
Неустанно и беспорядочно двигаясь по немыслимо широким просторам Вселенной, звёзды, не вошедшие в уже известные созвездия, блуждали в поисках гармонии бытия. Они объединялись в группы, соизмеряя силу притяжения друг к другу. Но, даже если вступали в этом плане в относительное равновесие и упорядоченное движение, что было уже немалым событием во вселенском хаосе, всё равно не сливались в долговечное сосуществование, если хоть одна крупинка не находила своего очевидного и нерушимого значения в нерукотворном мироздании. Она ждала своего космического времени и часа, чтобы выполнить только ей свойственную миссию в гармонии мира. Ничего не пройдёт бесследно. Люди, их судьбы, мысли и переживания, смена времён и событий, дела и сознание, от творческого созидания до кошмара разрушений – всё предопределяется свыше.
Самая греховная сущность человека заключается в его забывчивости. Но от этого не уйти – человек грешен. Ему, существу разумному, чтобы любить солнце, каждый день видеть его скользящие блики на стене и листве, а с утра любоваться капельками росы на растениях, впадая в экстаз от счастья и радости; чтобы иметь возможность смотреть на горизонт, где сливается мирная река с небом, и различать при этом границу земного и небесного, не в материи - в духовности, чтобы ощущать себя в лоне природном его же частию, необходим постоянный противовес, противоречие между прекрасным и пагубным. Человек всю жизнь живёт, балансируя между плотским и духовным, попеременно предаваясь и тому и другому, радуется и мучается одновременно. Ему постоянно нужно бросать на чашу весов какую-то жертву, жизнь, плоть, чтобы он помнил свою греховность, искупление которой – добрые дела.
Человеческое сознание многострадально. И только слепой не увидит, что лица блаженных говорят об этом. Но здравый человек, живя в противоречии, на многое закрывает глаза, хотя бы потому, что он никогда не объяснит себе то, почему, убивая огромных тельцов для пищи, он, тем не менее, боится наступить на муравья на садовой дорожке. Подсознательно человек руководствуется мыслью о бессмысленной гибели муравьишки. Это так, но в каком соотношении находится физический голод и стремление лишить жизни большое животное, если, к примеру, те же элементы питания можно получить, лишив жизни глупую курицу, хотя и её тоже жаль, как жаль и муравья, ведь на ранних стадиях внутриутробного развития мы все, то есть живые существа планеты, так сильно похожи друг на друга?!
Сегодня, сейчас, а не когда-то в прошлом или будущем, частицы мироздания соединились в образование плоти трёх маленьких щенят. На ранней стадии своего развития они плавали в утробе матери как в большом океане. Уже тогда, осознавая себя частицей бытия, эти маленькие крохи Вселенной бесконечно радовались жизни. А кто научил их радоваться? – Не важно! Для них это не имело никакого значения. Как будто кто-то сказал им: «Радуйтесь!» И они радовались.
Щенки сосали из мамы питательные вещества, необходимые для жизни и развития их организмов, и чувствовали себя счастливыми. Внутриутробный мир для них был комфортным – окружающая температура всегда одинакова и не нужно тратить силы на приспособляемость. Три маленьких природных плоти, соприкасаясь друг с другом, ощущали родственную близость. Они знали – не важно, от кого! – что пришли в этот мир для того, чтобы выполнить своё предназначение. Они ничему не будут удивляться в поворотах своей судьбы, ни о чём не пожалеют, потому что видят впереди – не важно, кто им это объяснил – высший смысл своего прихода.
На последней стадии внутриутробного развития щенки научились ещё более тесному общению.
- Неугомонный, перестань, пожалуйста, постоянно колотить меня лапами! Что ты крутишь ими, как будто на велосипеде едешь?!
- Диня, сестрёнка, я так зарядку делаю. В скором времени мне пригодятся сила, ловкость и выносливость.
- Вот ещё новости – Диня! Да с чего это ты взял, что я – Диня?! Почему именно Диня?!
Неугомонный, бултыхаясь во внутриутробных водах, чуть не ободрал уже подвыросшими коготками мордочку своей однояйцевой сестрёнке-близняшки. Он весело протараторил:
- Диня, Динечка, Динёк,
Конура, как теремок,
Не на запад и восток –
На хозяйский на домок!
- Вот Бог дал братца – ещё и поэт! Слушай, поэт, объяснений от тебя я так и не услышала. Почему же всё-таки Диня?
Неугомонный, поджав лапки к животику, задумался. Потом, как бы что-то припомнив – хотя что было вспоминать эмбриону? – сказал:
- Я когда-то слышал сказку о красивой принцессе с нежным и звонким голоском: «динь-динь», динь-динь». Голос для собаки имеет огромное значение, - продолжал Неугомонный, приняв философскую позу – поджав лапку под свои недоразвитые скулы. Голос для собаки – это всё, хлеб насущный, можно сказать, то, чем мы зарабатываем себе на жизнь. От того, какой у тебя голос, зависит твоя судьба: звонкий и переливистый – сидеть будешь в конуре тёплой, у калиточки, и сообщать престарелой хозяйке за миску супа все новости, который творятся в округе, на своём, собачьем, разумеется, языке, который она вскоре научится понимать.
Расчирикались воробьи на сирени около дома – «рвах!», «рвах!», расшумелись ночью загулявшие прохожие – «аф, аф, аф, аф!». Ну, а если гость в калитку нежданно-негаданно постучал – «Ваф! Ваф! Ваф!». Наука совсем не сложная, но в каждом монастыре, как говорится, своя.
Если же ты являешься обладателем шикарного собачьего баса, то, возможно, состоятельные хозяева отведут тебе место на стильном коврике, у входной двери, из которой ни в коем разе не будет поддувать, потому что у каждого уважающего себя хозяина из двери дуть не должно! И будешь ты своим увесистым басом отпугивать нежеланных гостей и за это вовремя получать специально скомбинированный корм, тоже из стильной миски. А ежели заболеешь ненароком, то хозяева сочтут своим долгом отвести тебя к ветеринару, выложив не одну тысячу за твоё драгоценное здоровье, после чего не выздороветь тебе было бы, по меньшей мере, совестно. И, в скором времени, если только болезнь оказалась не слишком серьёзной, ты приступишь к своим каждодневным собачьим обязанностям. Если же ты, бедолага, захворал не на шутку, то уйти навсегда тебе труда особого не составит – забудешься крепким сном, да и только. При этих словах Неугомонный зевнул пару раз подряд и сладко задремал. Динечка, утомлённая активностью своего братца, тоже стала отходить ко сну.
2 глава
Данай или сон Динечки
Сон, вообще, вещь интересная! Собаки собаками, но что касается людей, то, впадая в забытье от трудов праведных, человек продолжает трудиться, душой. Лишь душа не имеет никакого права ни на сон, ни на отдых. Она болеет, мечась в кошмарах, она любит, погружаясь в море цветущих полей, и, вдыхая их пьянящий аромат, ликует, предаваясь неге блаженства, в то время, как рядом, касаясь золотыми лучами твёрдой поверхности земли, устало опускается к горизонту солнце. Душа метнётся птицей в последнем отблеске лучей, спрячется и будет трепетать в укромном уголочке до рассвета, не различая цветов и оттенков, запахов и звуков, будет взвешивать своё собственное «я» не на земных весах, на космических, и, огорчаясь низким «удельным весом», страшно возрадуется взошедшему солнцу, картинам мира, от прекрасного до уродства. И нигде иначе, как во сне, душа возвращается туда, где человек задолжал, напоминая о том, что должно созидать, о том, что он по своей греховности забыл или не желает помнить наяву.
А ещё сон имеет удивительное свойство – отделять детали одного и добавлять их к другому, складывая образы красивые и уродливые, но способные говорить только правду…
Даная уже не первый раз брали на охоту, и он гордо восседал на заднем сиденье автомобиля, ловя запахи и звуки полей. А где-то рядом была… Диня! Хотя нет, её не было, возможно, там была её душа, путешествующая во сне... Уж такая странная вещь – сон! Данай и Диня, Диня и Данай – всё слилось воедино, передавая информацию на генном уровне.
Вот автомобиль въехал в лес и Данай получил долгожданную свободу. Он носился по небольшой полянке за бабочками. Его длинные висячие уши развивались на ветру и, казалось, что одно неловкое движение, и пёс запутается в них и покатится кубарем по полянке.
- Данай! Место!
Слово хозяина – закон, и пёс, послушно, оставив забавы, прилёг у хозяйских ног. Частое дыхание колыхало всё его тело, с языка капала обильная жидкая слюна. Отдышавшись, Данай принял серьёзный вид, который говорил сам за себя, что он в курсе того, зачем его взяли в лес. Лишь запах пороха, исходивший от коробки с патронами, добавлял беспокойства поведению собаки.
- Данай! Рядом! – скомандовал хозяин, похлопав себя по левой ноге.
Вскоре человек и собака вышли из леса, перешли небольшой овраг. На пути попадались белые цветочки морошки и сиреневая жирянка. Скоро под ногами начали путаться вечнозелёные кустарники водяники. Всё говорило о том, что недалеко находится болото. Место обитания белых куропаток найдено. Перепуганные птицы помчались по болотным кочкам.
- Пах! Пах! – залпы охотничьего ружья разрывали воздух.
Кровь клокотала в голове у Даная бешеной пульсирующей волной. Затем она откатывалась от головы, захватывала всей своей силой собачьи ноги, которые инстинктивно несли его туда, где падала вниз добыча.
В очередной раз, когда Данай, быстрыми отрывистыми вдохами обследовав местность, нашёл барахтавшуюся птицу и, схватив её в зубы, побежал к хозяину, он почуял что-то неладное. До его чуткого уха донеслось тяжёлое дыхание хозяина. Бросив добычу, Данай кинулся в ту сторону, откуда были слышны тревожные звуки.
- Данай! Хороший…
Пёс хотел было кинуться к хозяину, который уже по пояс увяз в болотной трясине, но резкий окрик остановил его.
- Смирно!
Данай знал эту команду. Он знал то, чего от него требуют, и поэтому беспрекословно остановился на том месте, где был.
- Миленький… Смирно…
Пёс не делал ни шагу. Он чувствовал исключительную важность ситуации и поэтому до предела сконцентрировал своё внимание. Ожидая команду, Данай внимательно следил за каждым движением хозяина. А тот медленно снял уже сползший с плеч рюкзак, достал из него верёвку и, обмотав один конец вокруг запястья, резким движением бросил её в сторону Даная.
- Взять! – раздалась знакомая команда.
- По кругу, Данай! – это было последним, что мог выкрикнуть несчастный человек – болото неумолимо затягивало его в себя.
Последняя команда напомнила Данаю огромный стадион, наполненный людьми и собаками, которые, по его собачьему понятию, делали одно общее и важное дело, потому что вокруг была торжественная суета. Пёс за долю секунды вспомнил ту самую команду хозяина, по которой он должен был с верёвкой в зубах несколько раз обежать вокруг столба, таким образом закрепив её. Он вспомнил тот неловкий момент, когда, схватив верёвку, сам же в ней и запутался, вызвав волну прокатившегося по стадиону смеха. Он вспомнил торжественные звуки музыки на церемонии награждения победителей. Он видел, как потрясающе сверкали медали на груди чёрного ламбрадора. А ещё он вспомнил руку хозяина, ласково трепавшую его по голове.
Доля секунды!.. Данай схватил верёвку и несколько раз обежал вокруг близ стоящего на пригорке дерева. Выполнив правильно когда-то неудавшуюся команду, пёс выпустил верёвку из зубов и посмотрел на то место, где был хозяин, но из болотной тины виднелась только рука с намотанной вокруг запястья верёвкой. Но вдруг она натянулась! Хозяин сделал перехват по ней другой рукой, ещё и ещё раз, пока весь в грязной болотной тине он не оказался на твёрдой земле. Данай истерично повизгивал, бегая вокруг спасённого человека…
- Диня, Диня, Динька – спелая дынька! – протараторил проснувшийся Неугомонный.
- Да тихо ты, поэт новоявленный! – успокаивала его сестрёнка, - Я всё теперь знаю! Я – не Динечка! Я – Даная, дочь храброго и умного пса, которого зовут Данаем. Он спас жизнь хозяину.
- Но если мы с тобой близняшки, значит, он и мой отец? – заключил братец.
- Да, Неугомонный! Мы его дети! И мы должны быть достойны его.
Близняшки обняли друг друга, и каждый стал мечтать о своём.
3 глава
Денис и Найда
А звёзды всё блуждали и блуждали по космической бесконечности. Им не было жаль потраченного времени – оно для них вечно. Звёзды выстраивались ровненько в ряд или продолжали хаотично двигаться, подобно молекулам и атомам. Наверное, существование силы притяжения не позволяло им проваливаться в бездну. Некоторые из них непрерывно омывались дождями, другие страдали от засухи, образуя глубочайшие трещины в своей коре, третьи – постоянно взрывались огненными вспышками, разливая по поверхности лаву. У каждой – своя судьба, свой характер. Но всё, что происходило на той или иной планете зависело от глобального смысла бытия. По лабиринтам солнечной системы следовала планета Земля. Пережив многочисленные катаклизмы своего рождения и перерождения, она нашла путь и место в Солнечной системе звёзд. Может быть, всё началось с микроскопического атома – кто знает? А, может быть, наоборот – откололась от чего-то огромного, что земному сознанию и недоступно. И началось зарождение жизни существ, от бессмысленно микроскопического тела до тончайшей материи чувств.
В этот вечер звёзды светили своим холодным блеском, наблюдая движение земного времени. Они, то купались в водных глубинах Земли, то отражали свой свет от осколков ледяных глыб. Их равнодушие и радовало и удивляло одновременно. Но, более всего, оно обнадёживало и успокаивало, свидетельствуя о бесконечности жизни. Жизни Вселенной, но не земной. Земная жизнь хрупкая, зависит от случая и каприза судьбы…
… Дома опять было неспокойно. Дениска, восьмилетний мальчишка, взяв санки, отправился на горку у Красилки. Местечко так называлось потому, что на берегу маленькой речушки были открыты несколько цехов по окрашиванию тканей. Отходы производства благополучно сливались в речку, которая была то красной, то синей, то зелёной, что вечно забавляло окружную ребятню, и местами не замерзала, то ли от того, что из-под земли били источники, то ли отходы производства постоянно подтапливали лёд.
За Дениской увязалась Найда. Она всегда и везде сопровождала его, ходила по пятам, как нянька, и везде совала свой собачий нос. Найда часами дожидалась маленького хозяина на пороге школы, увязывалась, когда Дениску посылали в магазин, и даже участвовала в мальчишеских разборках, порвав не одну куртку и не одни штаны Денискиным супротивникам. Вот и сейчас плелась за ним, хотя в конуре было куда лучше, чем на холодном ветру. Липкий снег забивался в ноздри, и Найда чихала.
- Будь здорова, Найда! – пожелал Дениска своей спутнице и начал поддразнивать собачонку:
- Най-да! Да-най! Ой! Как интересно получается, если поменять слоги местами! – радостно воскликнул мальчик, вспомнив, как на уроке истории учитель рассказывал про мифологического героя Даная.
- Ну и странный же этот царь! – мысленно возмутился Денис, вспомнив легенду об аргосской царевне. – Поверить всяким басням и бросить своего внука в море!
Наверное, когда-то через городок протекала очень широкая и довольно глубокая река, так как берега, окаймляющие речушку Хопёр, были очень высокими, несоразмерными с таким ручейком, да и расположены были ненатурально далеко.
Зимой, когда снег покроет эти крутые берега, а затем в результате чередования оттепелей и морозов на них образуется корка, у городской ребятни появляется дополнительное развлечение - нерукотворная горка.
Дениска вскарабкался на самый верх горы, поставил санки, уселся поудобнее и понёсся вниз. Снег, вылетающий из-под полозьев, мгновенно поднимался вверх и холодным бисером внедрялся мальчишке в нос, колол глаза.
Катание с горки было настоящим экстримом. Мало того, что нужно было удержать равновесие при таком крутом спуске, так ещё и сделать «вираж» в конце пути, для того, чтобы не угодить в полынью, которая в этом году никак не хотела затягиваться.
Успешно провиражировав, Дениска, весь белый, как снеговик, поднялся, взял санки и стал карабкаться на горку. Найда возбуждённо бегала около него, хватаясь за верёвку санок – она считала, что помогает хозяину, облегчает его ношу.
Уже смеркалось. Домой идти не хотелось – Дениска не любил, когда у отца был день зарплаты. Глава семейства набирался до чёртиков и орал на весь дом: «Право руля! Лево руля!» Папаша грезил себя не иначе, как капитаном корабля дальнего плаванья, которое заканчивал на своей койке, завалившись спать в грязной рабочей одежде.
- Прокачусь ещё разок, - решил мальчик. Он успешно преодолел крутой спуск. Впереди – вираж! Резким движением Дениска направил санки вправо, но не успел вовремя подтянуть ногу. Санки повело, они завалились набок, нога застряла между сиденьем и полозьями. Мальчик почувствовал острую боль в ней! Он лежал на боку и не мог двигаться. Найда, повизгивая, бегала вокруг, хваталась за верёвку санок, теребила за куртку.
Денис закричал от боли, когда постарался высвободить повреждённую ногу, но нога не слушалась. Отвалившись на спину, он пролежал несколько минут, которые показались ему непомерно долгими. Появилось чувство невероятной тяжести в ноге. К тому же она страшно гудела. Не хотелось шевелиться и тревожить рану.
Собака не отходила от своего маленького хозяина. Она легла рядом с ним на снег. Но вскоре встала и начала суетиться: тянула Дениску за рукав, громко лаяла. Потом, лизнув мальчика в холодные щёки и нос, побежала к дому.
Дверь была заперта. Найда встала на задние лапы и начала царапаться в неё.
- Ты чё делашь, холера тя забери! – донеслось из дома ругательство. – Пошла вон! Денис, забери тя холера, иди привяжи собаку. Галька, где Денис? Забери вас…
- А шуты его знают. Шалит где-нибудь, - послышался осипший женский голос.
После пьяных реплик в доме воцарилась тишина.
Найдой овладела тоска. Щемящее чувство не давало покоя. И она побежала к реке. Обнаружив своего несчастного хозяина на прежнем месте, она лизнула его в лицо. Дениска очнулся и застонал. Вместе с приходом сознания нахлынула нестерпимая боль. Мальчик потянулся за санками и, стараясь меньше тревожить ногу, лёг на них.
- Найда, ко мне!
Денис накинул верёвку на собаку и скомандовал:
- Домой!
Санки пошли легко – несколько дней оттепелей, а затем небольшой морозец образовали довольно крепкий наст, который не проваливался под собачьими лапами и скользящими полозьями.
Так Денис и Найда успешно преодолели расстояние вдоль реки. Но впереди был крутой подъём, разъезженный к тому же машинами.
Собака сделала несколько рывков, но санки упёрлись в обледенелые комья снега. Денис, как мог, помогал руками и здоровой ногой, но полозья не двигались с места. От боли, страха и отчаянья мальчик заплакал. Место было безлюдным. Встретить в вечернее время на краю города случайных прохожих было маловероятным.
Найда, оставив бесполезные попытки вытянуть санки, легла рядом с Денисом. Почувствовав тепло, исходившее от собаки, мальчик немного успокоился. Он слышал учащённое сердцебиение своего верного друга, и ему казалось, что это его сердце так сильно бьётся, всё быстрее и быстрее разгоняется, чтобы не замёрзнуть, не сгинуть.
Вдруг совсем невдалеке раздались какие-то звуки, похожие на лязганье засовов и скрип давно несмазанных петлей на дверях. Найда насторожилась, подняв «топориком» уши, зарычала, как будто место, где они сейчас находятся, и есть её собственная территория, подлежащая охране. Она чувствовала ответственность за своего маленького хозяина и делала всё правильно, так, как диктовали ей природные инстинкты и чувство благодарности за дружбу и ласку.
- Помогите… - еле слышно простонал обессилевший Денис. А для Найды это слово было сигналом к действию. Она начала громко лаять, призывая на помощь или угрожая - она этого точно не знала, но была готова на всё, что от неё потребуется в данной ситуации.
- Ёшки-кочерёшки! – раздалось с другого берега речки. Это дед Афанасий вышел кормить скотину. Он поставил на снег вёдра с кормом и подошёл к изгороди. И, посветив фонариком на противоположный берег, крикнул:
- Чёй-то вы там, бедолаги, делаети?
- Помоги, дедушка, - плача произнёс бедный мальчик.
Дед начал поспешно развязывать верёвочку на калитке.
- Вот лешай старый замотал! – ругал он сам себя.
Вскоре дед Афанасий добрался на противоположный берег речушки.
- Чай, собака-то не хватит меня?
Найда на всякий случай зарычала.
- Ты, милой, сыми верёвку с собаки и дай мне…
Наутро следующего дня многое было позади. Дениска открыл глаза и его ослепили белый потолок и стены. Загипсованная по колено нога была поднята вверх и тупо ныла.
- Ну, что, космонавт, как дела? – спросила вошедшая в палату медсестра.
- Хорошо. Болит немного.
- Ничего, сейчас уколемся, и будет получше.
- Где моя собака? – спросил мальчик.
- Да лежит какой-то лохматый всю ночь на пороге. Твой, наверное?
- Не какой-то, а – она, Найда. Покормите её, пожалуйста, тётенька, - умоляюще произнёс Денис, приподнимаясь на локтях.
- Не вставай, не вставай! Нельзя тебе! Не тревожься – я покормлю, но только ведь ей всё равно здесь не положено находиться. Вот сообщим твоим родителям, и заберут они собачку.
Денис ничего не ответил, только с полными слёз глазами отвернулся к стене.
К концу марта нога начала заживать. Мальчик научился передвигаться на костылях и уже выходил на порог больницы. Найда ждала его с нетерпением и каждый раз встречала радостным визгом. Она слизывала с ладошки мальчика сладости, которыми его угощали сердобольные соседи по палате, затем ложилась под ноги своему хозяину и делала вид, что дремлет, но, на самом деле, вслушивалась в каждый звук и каждый шорох. А мальчик понимал, что ближе собаки у него никого нет.
- Ну, надо же! Дождалась-таки! Уж гнали, гнали её родимую – всё напрасно. Даже я смирился с её присутствием, - усмехнулся главврач, заходя в хирургическое отделение.- Скоро на выписку, герой! – сказал он, потрепав Денискину макушку.
Дениска радовался и тревожился одновременно. Он знал, что за пределами больницы его ждёт только Найда. Дружба с собакой была единственной связью с миром, где всё так зыбко и готово оборваться в любую минуту.
Мальчик уже слышал краем уха о том, что его мать и отца лишают родительских прав, что он, скорее всего, окажется в детском доме. Но что станется с Найдой? Туда, где скоро придётся жить, собаку не впустят. Эта мысль не давала ему покоя…
…Найда изо всех сил бежала за автобусом, в который посадили Дениса. К счастью, ехать было совсем недалеко. Какое-то время собака успешно преодолевала расстояние, разделявшее её и автобус, но затем стала выбиваться из сил. Мальчик прилип к залепленному грязью стеклу и плакал, глядя на отчаянные попытки Найды не отстать.
Вскоре они добрались до места. Денис выскочил из автобуса, собака бросилась к нему. Они какое-то время шли рядом и слушали недовольное ворчание воспитателя, но уже стали привыкать к жестокости мира, лавируя между законами, которые придумали люди и обстоятельствами, которые создала жизнь.
- Ей, пацан, как тя там? Твоя псина на пороге развалилась? – спросил Дениса мальчишка из старшей группы на выходе из столовой.
- Моя. Я Денис.
- Слушай, Ден, мне как-то фиолетово, но знай, что одна из воспиталок, Аскарида, твою псину того…
- Чего «того»?
- Ты понимаешь, ей везде мерещатся глисты. «Вот заведёте аскаридов-то!» - любимая её поговорочка. Кинет кусочек колбаски твоей собачке, и отойдёт та к ангелам.
Дениска оделся и осторожно вышел на крыльцо. Найда лежала, свернувшись калачиком. Увидев его, она тут же вскочила и побежала. Встав на задние лапы, передние положила хозяину на плечи и с тоской смотрела в глаза, как бы спрашивая: «Что с нами теперь будет?»
Денис знал, что детский дом находится в центре их маленького городка и хорошо представлял, куда нужно идти, чтобы попасть в родительский дом. Через пятнадцать минут он был на месте.
- Я буду приходить к тебе. Вот увидишь.
Найда преданно смотрела на него.
- Найда, иди на место. Пожалуйста.
Но собака лишь низко опустила голову и никуда не двигалась.
- На место! – как можно строже скомандовал ей Денис и побежал прочь.
Найда грустно смотрела ему во след.
- О, холера тя забери! Откуда ты взялась, чучело? – промычал давно знакомый голос.
В этот день Найда долго ждала Дениса, но он не возвращался. Он пришёл к ней в первое воскресенье. И тогда собачья чашка наполнилась едой. Мальчик украдкой собирал её несколько дней, сгребая с тарелок остатки еды. Он прятал банку с содержимым в детдомовском саду. Ещё было довольно прохладно, и еда не портилась.
- Ты чё бомж? – спросил его как-то задиристый конопатый мальчишка.
- А те чё, больше всех надо? – оборвал его тот самый пацан, который рассказал Денису про Аскариду.
- Ей, Ден, давай сюда свою чеплыгу! – важно сказал парнишка.
Денис вытащил из-под стола большую банку из-под майонеза, и парень сгрёб в неё содержимое своей тарелки.
- Терпеть не могу горох! – сказал он, наморщив нос.
Таким образом банка быстро наполнялась, но Денис никак не мог выбрать момент, чтобы отлучиться. Лишь в воскресенье, когда воспитатели закрылись в своей комнате, где пили чай и громко смеялись, мальчик через запасный выход выбежал из здания и, прижимая к себе банку, направился к дому.
Найда ждала его. Увидев своего маленького хозяина, она громко и приветственно залаяла и, виляя хвостиком, бросилась Дениске на грудь, чуть не повалив его при этом.
- Найдушка, привет! – сказал Денис, выдерживая на себе шквал собачьей радости.
- Погоди! Вот! – и он стал открывать банку. Найда жадно накинулась на еду, в пару мгновений опустошила миску и затем благодарно легла у ног мальчика.
- Найда, я не могу долго – нельзя.
Он взял в ладони собачью мордочку и сказал:
- Не грусти – мы ещё увидимся. Скоро, - добавил он и, потрепав Найду по голове в последний раз, побежал к месту своего нового пристанища.
Засыпая, мальчик думал: отчего люди не могут быть такими, как собаки. Почему они много говорят, но ничего не понимают?
А Найда, его молчаливый и преданный друг, грустила, глядя на звёздное небо.
… Ох, этот космос! Опять эти звёзды! Они ли подстроили так, что тёплые ветра принесли откуда-то издалека запах новой жизни, стремление к которой так велико, что никакие земные обстоятельства не могут остановить его. И это стремление - плыть по течению тёплого ветра, было так непреодолимо, что Найда предалась ему вся, черпая в неге любви силу и отдавая неге любви силу.
По земным законам любовь имеет плоды. Это зло бесплодно. А любовь плодовита! Вот чихнёт хворь на травушку – завянет она, закручинится да и сгинет, может быть, её зелёный стебелёк. Но пройдут благодатные дожди, и солнце согреет затаившиеся корешки. «Тепло! Тепло! – заголосят они, очнувшись от зимнего сна, и, наполняясь силой жизни, выбросят наверх изумрудный листок. Вот он -качается на ветру и уже любит жизнь. Земля прелая, мягкая, как запаренный корм для скота. Небо чистое, голубое, манящее. Говорливые птицы снуют туда-сюда, кроят крыльями-ножницами воздушные полотна, которые латает затем невидимый эфир и парит, парит, парит.
В одно утро, когда всевидящие звёзды затянула пелена, и они наблюдали Землю сквозь голубые очки эфира, совершалось событие одинаковой важности для людей и животных – в мир приходили судьбы. И лишь на первый взгляд может показаться ничтожной чья-то судьба, но никто не может судить об этом. Тем более человек, который забирает жизнь ради жизни.
Человечество, по большей части, считает себя цивилизованным. Дети читают в учебниках по истории о нескольких этапах развития человечества и радуются, что им суждено было прийти на землю не в какое-то дикое время, когда бегают мамонты и снуют плотоядные ящеры, а во время НТР, во время телесного комфорта, который придумали люди за несколько веков. Хорошо. А душа? И она развилась, совершенствовалась. Знания и вера дали путь к этому, а изящные искусства утончили её. А что она, душа? Так ли ей хорошо, как телу? Быть утончённой и убивать? Любить этот мир и быть убийцей его? Только отойдёт от исповеди кающийся в грехах земных, как совершит их снова, немилосердно, прежде всего, к своей душе.
… Найда притащила с одной из окружных помоек огромный мосол и уже с неделю глодала его. Она чувствовала внутри себя жизнь, другую плоть, которая тянула из неё последние соки. А материнский организм и не сопротивлялся, он отдавал всё, чтобы выполнить свою миссию до конца. Ночью Найда впадала в дремоту. А днём, когда округа источала съедобные запахи, её сильно тошнило. Она знала несколько мест, где можно было чем-то поживиться.
Кафе было хлебным местом, но не безопасным. В мусорный ящик выбрасывали отходы из кухни, но здесь было много бродячих собак, которые за лакомый кусочек готовы были вцепиться в глотку, а Найда сейчас была не в том положении, чтобы воевать за него. К тому же она сторонилась пьяных – они часто норовили пнуть ногой в бок. Оставалось попрошайничать. Мамаши с капризными малышами – подходящий объект.
- Мама, собачка! Хочу собачку! – гундел ребёнок.
- Мне ещё только этой собачки не хватало. Не трогай её руками! Дай лучше собачке печенку. И летел кусочек от доброй части человечества голодной собаке.
Старушки тоже кормили. Но тут главное – не ошибиться. Иная бабулька скажет:
- Эко тебя разнесло, подруга! Сама никому не нужна, так ещё плодиться надумала. И отломит от буханки кусочек, не от щедрости, а от жалости. А к другой бабушке так и не подходи вовсе.
- Киста! Заорёт она во всю мощь беззубого рта и норовит клюкой в живот ткнуть.
Так проходили дни за днями. Но … в одно утро!..
4 глава
Здравствуй, мир!
- Диня! Сестрёнка! Где ты?! Ди-и-ня-а! Что это такое пушистое и тёплое вокруг? Диня-а-а!
- Да что же ты разорался, Неугомонный?! Не успел прийти на белый свет, а уже визжишь громче всех.
- А что такое «белый свет»? – не унимался братец.
- Это значит, что ты родился, дурачок! Мы родились, Неугомонный! – заключила Динечка и, приветственно взвизгнув, начала ворошить носиком мамину шерсть. Она, по женской своей интуиции, знала, что должно быть что-то такое, при помощи чего будет осуществляться их дальнейшая связь с мамой. Динечке попался набухший сосок. Он был сухой и горячий. Малышка сделала несколько сосательных движений, и к ней в рот потекло тёплое сладкое жирное мамино молочко.
- Динька! Что мне делать? – в панике завизжал Неугомонный.
- Иди сюда, глупый! – сказала сестрёнка, уступая незадачливому братцу сосок. Сама же юрким движением мордочки стала искать ещё одну связующую ниточку.
- Мня, мня, мня… Что это такое, Динька?
- Это мамино молоко,- пояснила сестрёнка, на секунду оторвавшись от соска, но потом быстренько поймала его.
- Вот всё-то вы, девочки, знаете! – не унимался Неугомонный, продолжая муслякать сосок.
Вдруг кто-то тяжёлый, сопя и кряхтя, навалился на него. Незнакомец бесцеремонно царапал когтястыми папками его слепую мордочку, чтобы отнять сосок.
- Ей-ей! Кто это такой крутой?! – возмутился Неугомонный и попытался вернуть потерянное.
- Диня, сестрёнка, мы тут не одни! Ей, ты, валенок, как тебя звать?
Но в ответ близняшки услышали только чавканье. Все попытки отнять у своего довольно упитанного братца сосок оказались безуспешными - Неугомонный ретировался.
- Обломов! – обиженно выкрикнул он. - Типичный Обломов!
- А что такое «обломов»? – поинтересовалась Динечка.
- Не «что», а – «кто»! – выпалил братец. – Обломов – это литературный герой, который только валялся на диване и ничего в своей жизни путёвого не сделал, - дополнил Неугомонный и сам поразился тому, откуда бы он мог всё это знать. - Предвкушаю восхищение Динечки, - подумал маленький зазнайка, - И мы тоже – не хухры-мухры!
… Денис долго не имел возможности повидаться с Найдой. Он сильно скучал по ней. Часто видел во сне своего милого друга. Эти сны оставляли приятное впечатление, ощущение того, что он не один, что есть на свете родное существо, пусть даже это - собака, которому он не безразличен, которое его не предаст и будет любить бескорыстно, просто потому, что он, Денис, есть. После таких снов Мальчик просыпался с лёгкой обласканной душой.
Здесь, в детском доме, всё шло своим чередом. Денис дрался с мальчишками, защищая себя, был регулярно наказан воспитателями, толком не зная за что. Он уже начал завоёвывать авторитет у ребят, благодаря тому, что держался независимо, не ввязывался в пустые конфликты и всегда имел свою точку зрения на всё, независимо от обстоятельств.
Кругом было много детей. Создавалась видимость большой семьи. Нет, то был большой муравейник, где каждый был занят собой. Личная жизнь каждого, будь то воспоминания или спрятанная под подушку игрушка – табу для окружающих. Расспрашивать не принято. В доме, где и без того всё общее, каждый хранил уголочек, принадлежащий только ему.
Заканчивался учебный год. В начале июня ребят вывозили в загородный лагерь отдыха.
«Кто станет заботиться о ней?, - думал Денис, вспоминая свою Найду, - Впереди – три месяца разлуки!»
В суматохе, когда загружали в автобус нехитрый детдомовский скарб, мальчик нашёл возможность убежать, захватив с собой заранее приготовленную банку с едой.
Дениска просунул пальчики в щёлку калитки, чтобы открыть щеколду. При этих звуках Найда обычно выскакивала из конуры и радостно визжала, встречая своего дорогого хозяина. Но в этот раз ничего подобного не было. Мальчик забеспокоился. В его голове моментально возникли самые грустные предположения. Но, когда он заглянул в собачью конуру, его радости не было предела! Найда, приветствуя своего хозяина, подняла голову и беспокойно забила хвостиком. Она доверчиво уставилась на Дениса, который застыл в удивлении, глядя на трёх маленьких комочков, присосавшихся к собачьему животу.
- Найда! Найда! Моя ты хорошая! – вырвалось у счастливого Дениса.
Мальчик больше часа любовался щенками. Отрывая от сосков, он прижимал нежные визгливые комочки к щеке. Тычась слепыми мордочками, они искали маму, а Дениска хохотал от этих прикосновений.
- А-а! Малой! – вдруг, как гром среди ясного неба, раздался голос отчима, - В дом не заходишь, а с собакой возишься. Мать велела весь этот выводок потопить. А я, понимаешь, руки марать не хочу. Давай-ка ты, дружок, за своей шельмой убирай! Отнеси к речке да швырни, где поглубже. Не то и мамке их не поздоровится. Мамаша твоя кричала вчера: «Отравлю суку!» Ты пойми, тут и самим жрать нечего, а она ещё приволокла косой десяток. Кранты, тебе говорю, кранты ей!
У Дениса похолодело в душе. Он положил щенков обратно в конуру и закрыл собой вход в неё.
Было совсем мало времени – автобус скоро должен отправиться в лагерь. Мальчик заглянул в конуру – Найда кормила малышей. Плача, он стал отрывать их от сосков. Щенки боязливо повизгивали, почувствовав прохладу сырой земли. Привязав собаку и положив беспомощные комочки за пазуху, Денис побежал к реке.
«У меня нет выбора…», «Я должен…», «Найда умрёт, если я не…» - неизбежность обрывками фраз колотилась у мальчика в голове.
Какая-то неведомая сила привела его к тому месту, где зимой произошёл несчастный случай, перевернувший его жизнь. Собака, чьё потомство сейчас прижато к его телу и излучает тепло, недавно спасла своим теплом от смерти.
Щенки, пригревшись за пазухой, не шевелились и не визжали.
Речка равнодушно серебрилась под лучами июньского солнца.
Денис посмотрел на переливающуюся гладь воды:
- Я не сделаю это, я не могу, - повторял он, вытирая воротником рубашки слёзы.
Неподалёку стоял огромный чан с пищевыми отходами. Сюда сваливали остатки еды обитатели близ лежащих домов и придорожного кафе.
«Может, кто-нибудь пойдёт выбрасывать мусор и увидит их», - подумалось Денису. Он вспомнил, как в тот трагический вечер Найда своим лаем привлекла внимание дедушки, и он помог добраться до больницы.
«Они будут пищать, и тогда их обязательно заметят и спасут», - вытирая слёзы, успокаивал себя несчастный ребёнок…
- Что это, Неугомонный? – спросила Динечка, почувствовав под животиком прохладные листочки травы.
- Не знаю, Динечка, но мамы я здесь пока не нахожу.
- Мне страшно, Неугомонный! – запаниковала сестрёнка.
- Диня, Диня, Динька - спелая дынька, - пытался подбодрить её Неугомонный.
- Ребята, где мы? – заныл Обломов, почувствовав незнакомые запахи.
- Обломов! Отставить панику! Слушай мою команду! – как можно строже протараторил Неугомонный, – Рядом!
- Щенки прижались друг к другу, образовав один большой тёплый комочек, и забылись сном. От каждого из них ещё пахло маминым молоком, а ухоженная шёрстка переливалась на солнце. Вдыхая запах и тепло, исходившие от них самих, щенки сладко дремали.
Вечерело. Потянуло прохладой и сыростью от речки.
- Ребята, мне холодно, - тихо произнесла Динечка.
- Динечка, прижмись ко мне поплотнее, - предложил Обломов. Ребята, давайте, я накрою вас своим телом и вы согреетесь.
- Нужно двигаться! Движение – это жизнь! – скандировал Неугомонный, стараясь казаться бодрым и весёлым. Он ползал по братику и сестрёнке, пытаясь разогреть их остывающую без питания кровь.
На следующий день щенки совсем ослабли и не хотели просыпаться. Но их разбудило чьё-то настойчивое жужжание. Существо подлетало совсем близко и садилось на истощённые, не способные сопротивляться организмы.
- Ребята, это мухи, - сказал Обломов.
- Что такое – мухи, и откуда ты про них знаешь, братец? – поинтересовалась Динечка.
- Я знаю это от отца, - уверенно заявил Обломов.
- От отца, которого ты никогда не видел? – удивилась Динечка.
- Пусть даже и так, Динечка. Разве это важно?
- Ты прав – совсем не важно, - согласилась сестрёнка.
- Я знаю, что эти самые мухи, - продолжил Обломов, - летали над миской моего отца, а хозяин выговаривал ему: « В твоей миске, барин, скоро мухи, объевшись, подохнут, а ты и не заметишь».
- Да, теперь уже ничего не важно, - грустно произнесла Динечка.
- Так! Пессимизм – долой! Мух – тоже! – вмешался в разговор Неугомонный, барахтаясь из стороны в сторону и отгоняя назойливых гостей.
На третий день щенки были ещё живы, но очень сильно похудели. И всё же, в их истощённых маленьких организмах происходили процессы, свойственные их возрасту - на утро они прозрели.
Динечка, проснувшись, ткнулась мордочкой в траву. Она уже заметила, что после ночи трава становится влажной, и можно было смочить язычок, но не более того.
- О чудо! – воскликнула она. – Ребята! Я вижу! Здравствуй, мир!!!
Братья, проснувшись от восторженных визгов Динечки, уставились друг на друга.
- Приветствую тебя, Неугомонный! – сказал Обломов, опомнившийся, как ни странно, первым от неожиданного прозрения.
- Привет, Обломов! – произнёс оторопевший братец.
- Уж не знаю, насколько это утро окажется добрым, - вздохнул как-то сразу погрустневший Обломов, - но оно прекрасно! – заключил он.
- Это утро прекрасно!!! – возликовал из последних сил Неугомонный.
Щенки ещё долго любовались первыми лучами солнца, которые скользили по бархату травы и играли в мельчайших бусинках росы. Солнце ласкало их истощённые спинки, прогревало до маленьких неразвитых косточек. Было ли оно равнодушно к их судьбе или принимало в ней непосредственное участие – не всё ли равно? С таким же успехом оно будет светить день спустя, разлагая их не видавшие жизни организмы.
- Я люблю это солнце, Обломов! От него становится тепло.
- Ты сказал «люблю». А что такое «люблю», Неугомонный?
Неугомонный растерянно уставился на братца, потом перевёл взгляд на тыкающуюся в листик с росой Динечку и вдруг заплакал.
- Ну, что ты! Что ты! Я просто так спросил! Не плачь! Ты только не плачь, - поспешно успокаивал его Обломов. - Я люблю вас, ребята, - закончил он и заплакал сам.
- Неугомонный, Обломов, сколько нам ещё осталось? – спокойно спросила Динечка.
- Что значит – «осталось», Динечка?.. – забеспокоился Неугомонный.
Динечка ничего не ответила, лишь ткнулась влажной от росы мордочкой в мордочки братьев, на что они ответили:
-Я тоже люблю тебя, Динечка!
- И я люблю тебя, сестрёнка!
- А зачем мы были нужны на этом свете? – спросил немного успокоившийся Неугомонный. – Я хотел быть поэтом…
- И ты будешь им, Неугомонный! – сказала восторженно Динечка.
- Но как? Как это исполнится, Динечка? – спросил Неугомонный.
- А разве это важно? Разве это важно?..
… Много жизней на Земле, много звёзд на небе. Каждый имеет свою судьбу, своё место в жизни. Вон горит одна звёздочка. Всего одна на целом небе. А много ли толку от неё? Другая загорелась… третья… миллиарды звёзд!.. И светло стало в тёмную ночь. Упадёт одна – никто и не заметит разницы - так же светло безграничное небо миллиардами звёзд. Хотя нет! Парнишка с девчонкой стоят на берегу маленькой речушки Хопёр. Они-то заметят, всё заметят!
Берега высоченные-высоченные, а речушка маленькая-маленькая. То-то жизнь ломала её, наверное. Но блестит при лунном свете серебристая дорожка воды, по-прежнему напоминая о быстротечности жизни и отражая частицу величественного неба…
- Какие здесь красивые звёзды, Денис! Особенно вот эти три, прямо над нами. Ты видишь их?
- Я всегда буду их видеть…
Скоро ли тоска покинет душу?..
Тишина. Печально… но легко.
Ясный день порхает мотыльком,
Вечер пробирается тайком,
Чтобы тишины той не нарушить.
Первое неясное созвездье
Пламенеет в бархатном шатре,
А сорвавшись, догорит в земном костре,
Не сочтя свой прах людским возмездьем.
Лишь потом напомнит о себе
Запахом дымочка от одежды.
Человек… Насмешливый невежда!
Загадал желание в надежде,
А потом пред счастием сробел.
Скоро ли тоска покинет душу,
Чтобы тишины той не нарушить?..
- Это из последнего? – спросила девчушка своего талантливого друга.
- Нет… Это о звёздах.