Лыжи старого Захара

 

По декабрьскому насту шагали лыжи. Самые обыкновенные деревянные лыжи, которые не могли долго оставаться на одном месте. За лето они так уставали стоять, что с наступлением осени начинали тихонько поскрипывать, с нетерпением ожидая, когда на землю начнут падать первые снежинки.

Лето вообще было для лыж нелюбимым временем года. Про них никто не вспоминал, и они пылились в самом тёмном углу сарая. В этот угол не спешили заглядывать даже предприимчивые пауки-ткачи. Для своих паучиных гнёзд они выбирали уголки посветлее и потеплее. И каждый раз, когда на свет появлялись шустрые паучата, взрослые пауки, показывая им на тёмный угол сарая, твердили:

- Вот будете плохо себя вести, забудем про вас, как люди забыли про эти деревянные лыжи.

От паучиных слов лыжам становилось очень грустно. Им хотелось ещё больше вжаться в темноту, а ещё лучше, совершенно раствориться в ней.

Так проходил день за днём. Иногда лыжи слышали за стенами сарая весёлый смех и топот чьих-то быстрых ног.

- Опять к старому Захару внуки приехали, - опасливо шептали пауки. – Только бы дед не вздумал показать им старое осиное гнездо. Пропали тогда наши труды, наша чудесная паутина...

Но дверь сарая оставалась закрытой. Обычно через неделю внуки уезжали, и за дощатыми стенами наступала размеренная тишина.

Иногда сарай до самой малюсенькой щёлочки наполнялся шёпотом дождя. Он был очень разговорчив, этот дождь. Он мог шептать, шебуршать, шелестеть одну и ту же песенку сутки напролёт. Когда такое случалось, темнота в углу начинала отдавать сыростью. В такие дни затихали даже самые ворчливые пауки-ткачи, и лыжам становилась совсем неуютно и одиноко. 

Но когда дождь тарабанил по крыше и стенам сарая часто и звонко, пауки оживлялись:

- Слыш-шите? Слыш-шите? Завтра снова станет тепло… Непременно станет тепло! - и лыжи знали, что именно так и будет.
 
Однажды, а случилось это в необыкновенно солнечный сентябрьский день, дверь сарая широко распахнулась, и на пороге показался старый Захар. В руках он держал небольшую картонную коробку. Оглядев хозяйство, дед вздохнул:
- О-ох, пауки, пауки… Сколько сетей наплели! Хоть собирай, да на рыбалку шагай. Только не до рыбалки сейчас, да и не до вас с вашей паутиной. В город до зимы уезжаю.

Он поставил коробку на верстак и, постояв ещё немного в задумчивости, вышел во двор. Дверь закрылась, щёлкнул засов, который никогда раньше не закрывался, и всё снова стихло.
   
Облегчённо вздохнув, пауки зашевелились и снова начали собираться в центре своих паутин. 

- Какой странный предмет. Что это, что? – удивлялись они, поглядывая на картонную коробку. Лыжам это тоже было интересно, но говорить они не могли.

Когда любопытство окончательно взяло верх, самый смелый паук перебрался на верстак. Он медленно пополз вокруг коробки, разглядывая её и прислушиваясь, не шевелится ли кто-нибудь внутри. В коробке было тихо. Тогда паук поскрёб по ней лапкой, будто проверяя надёжность, и в конце концов, решился забраться по картонным стенкам наверх. Остальные внимательно наблюдали за товарищем, готовые в любой момент разбежаться по углам. Но ничего неожиданного не произошло. Плотно закрытая коробка безучастно стояла на верстаке и не предпринимала в отношении смельчака никаких действий. 

Наконец, пауку надоело пустое занятие, и он вернулся на свою паутину. Ещё пару дней коробка притягивала любопытные взгляды, но вскоре к ней привыкли, как привыкли к молчаливым дощатым стенам, лыжам в самом тёмном углу сарая, и к самому старому его обитателю – столярному верстаку, который поселился в сарае гораздо раньше предприимчивых пауков.
 
Жизнь в сарае шла своим чередом. Маленькие паучата подрастали. Взрослые пауки учили их премудростям ткачества, преподавали другие важные уроки. Лыжи безучастно стояли в самом тёмном углу и с грустью прислушивались к тому, что происходит снаружи, за дощатыми стенами. А по ним всё чаще стучал, шелестел, выбивал барабанную дробь беспокойный бродяга-дождь.

С каждым днём в сарае становилось холоднее и неуютнее. Редкие солнечные лучи совсем перестали баловать вниманием чуткие паутинки. Да и взрослые пауки с молоденькими паучатами постепенно перестали интересоваться окружающим и окончательно переселились в щёлки самого тёмного угла, где стояли обыкновенные деревянные лыжи.

Иногда их дремоту, навеваемую поселившейся в сарае тишиной, нарушали мощные порывы шального ветра. Он тарабанил по стенам дома старого Захара, стучал в его окошки, в которых по вечерам уже давно не вспыхивал свет, ломился в дверь сарая. Он то жонглировал по ней звонкими ледышками градин, то ловко швырял в дверные щели целые горсти невесомых колючих снежинок, то залеплял их мокрыми снеговыми хлопьями. Но через день-другой ветру надоедали и дом, и окошки, и дверь сарая, и он улетал неизвестно куда, уступив место глубокой морозной тишине. День тянулся за днём, сменяясь ранними тягучими сумерками, глухой темнотой ночей, насупленными серостью утрами.

Но однажды, когда холодное зимнее солнышко всё же надумало побаловать вниманием округу, со двора донёсся невероятно знакомый глухой звук, мгновенно стряхнувший дремоту с лыж. Хлопнула дворовая калитка. По тропе, ведущей к дому, неспешно захрустели, ломая свежий наст, чьи-то шаги.
 
- Захар, Захар вернулся, - радостно насторожились лыжи. Конечно, вслух они не могли произнести ни слова, не могли распахнуть дверь сарая, чтобы вырваться из его дощатого плена и помчаться навстречу хозяину. Зато они отлично чувствовали, как где-то внутри зазвенела, запела восторгом каждая древесная жилочка.

А дед Захар оставил в доме дорожную сумку, прихватил из сеней топор, и вышел колоть дрова. Насквозь промороженные чурки при встрече с острым лезвием звонко разлетались на мелкие поленья. Вскоре из печной трубы потянулась в небо весёлая струйка дыма.

***
В эту ночь дремота к лыжам не шла. Они представляли, как шагают по бесконечному заснеженному простору, как взбираются на крутые холмы, с которых видны все соседние деревни, как скатываются вниз, ныряют в перекрестье ветвей приречного ивняка...

- Эй, как вы тут, ребята? – поутру, едва рассвело, старый Захар заглянул в сарай. Вместе с ним в помещение ворвался сноп солнечного света и упоительный поток зимней свежести. Дед бережно провёл ладонью по верстаку, сметая осевшую за осень пыль, вытащил из самого тёмного угла лыжи, проверил крепость их петель-креплений, перенёс ближе к дверям. Затем, обернулся к верстаку и прихватив с него небольшую картонную коробку, шагнул во двор. Когда он снова заглянул в сарай, за плечами виднелся видавший виды самодельный рюкзак. Одетый в валенки с высокими голенищами, меховую шапку-ушанку и подбитый кудрявым мехом тулуп, старый Захар напоминал кого-то, кто остался в далёком прошлом, но лыжи никак не могли вспомнить, кого.

А дед поставил лыжи на снег, сунул валенки в кожаные петли, оттолкнулся, и…

***
По насту, редкому в декабре, шагали лыжи. Самые обыкновенные деревянные лыжи, которые не могли долго оставаться на одном месте. Далеко за поворотом остался бревенчатый дом, штакетник забора, певучая калитка. С каждым шагом лыжи ускоряли ход, и раскатывая всё шире, быстрей и быстрей несли старого Захара к заснеженному лесу.

Когда впереди показалась опушка, посреди которой, рядом с толстым кряжистым пнём росла молоденькая пушистая ель, путники сбавили ход и окончательно остановились.
- Ну вот, добрались. Сейчас нашу красавицу нарядим и будем внуков поджидать. Через пару дней прикатят Новый год встречать. – Дед, развязав лямки самодельного рюкзака, поставил на снег небольшую картонную коробку. – Вот оно, богатство ёлочкино. Сколько лет его берёг… Пригодилось, наконец. Ну-ка, лыжи, постойте рядышком, покараульте сказку.

И старый Захар, молодецки поведя плечом, принялся развешивать по колким веточкам серебряные витые сосульки, разноцветные стеклянные шары, матовые снежинки, жестяные звёзды. А когда вынул из коробки пятиконечную красную звезду, по лыжам пробежал лёгкий морозец: это же та самая опушка, где много лет назад пришедший с фронта дед Иван под Новый год одарил внучонка Захара новенькими деревянными лыжами с настоящими кожаными петлями-креплениями!.. И надет на нём был овчинный тулуп, подбитый кудрявым мехом, и шапка-ушанка с пятиконечной звездой… И с пушистых лап высокой ели сыпались на деда и мальчонку невесомые колкие снежинки…
 
- …Я и лыжи всем троим купил. Пластиковые, лёгонькие, не чета вам, - улыбаясь чему-то своему, далёкому, подмигнул обыкновенным деревянным лыжам старый Захар. – В доме они стоят. А как же! Без лыж до этой ёлочки мальчишкам никак не добраться. Только прослужит ли им этот самый пластик столько, сколько мне простые деревяшки с кожаными креплениями прослужили, поглядим ещё.