Встал, поел, лёг, встал, поел...

Олег Ковалев
04.01.10
Встал, поел, лёг, встал, поел…

   8.45 – медленно разлепил глаза. Над головой висел серый потолок, а в его дальнем левом улу находилась чёрная точка. Постепенно в голову возвращалось сознание и опять тот же вопрос: „ Это естественный результат мухиной жизнедеятельности или недостаток отделочных работ? Постоянно, как встану, забываю посмотреть на неё поближе”.
   В спальне было чуть светлее, чем во всём фамильном кладбищенском склепе – единственное окно наглухо закрывалось жалюзями и свет проникал через распахнутую в прихожую дверь. Эта привычка появилась то ли от одиночества хозяина, то ли от страха перед замкнутым пространством.
   За окном опять громко зачирикали воробьи.
- Вот, стервы! - рассуждал он, - уже второй год чирикают. Нету им другого мес-та. Нужно что-то придумать. Но если кота завести, он может упасть с карниза, да и вонь от него. А собака что? Тоже никакой пользы, только заботы. Выгуливать, к врачу водить.Тут и так дел невпроворот. Да, нужно готовить завтрак, а может полежать ещё? Наверно, полежу. Хотя уже и в туалет хочется. Или поспать пару минут? Нет, завтрак всё равно нужен, так что буду сейчас вставать.
   Уже отработанным движением осторожно перекатился на правый бок, и тело оказалось на самом краю кровати. Зацепившись пальцами правой ноги за нижний край своего ложа и, опёршись на согнутую правую руку, он сделал одновременно мах левой рукой и левой ногой, как делает „подьём разгибом“ начинающий гимнаст. Получилось плохо – торс оторвался от смятых простыней, но снова упал - не успел набрать необходимой высоты.
- Вот засранцы живут в этой стране! Даже простую кровать нормально не могут сделать. Вот там было! Из стальных уголков. Как молодой за одно движение вскакивал, а здесь что? Чёртова мебель!
   Только с третьего раза попытка удалась. Сел на край кровати, огромный живот привычно лёг на сомкнутые колени. На нём пристроилась тяжёлая со сна голова. Посидел минутку. Смотрел только вперёд. Голова не поворачивалась. Мешала короткая и толстая шея. Точнее, шея отсутствовала – покатые плечи переходили в щёки, двумя складками обтекали оттопыренные уши и заканчивались на лысой голове поперёчными теменно-затылочными складками. Опёршись двумя руками, зафиксировал корпус. Покружив босыми ногами, наткнулся на тапочки и вслепую одел их. Со скрипом и вздохами поставил свою фигуру в согнуто-вертикальное положение и, шаркая, направился в ванную.
   Через пять минут вышел. Через три метра, наткнувшись на плиту, начал готовить завтрак – вчерашние котлеты /принесла жена брата/, сладкую кашку /вчера принесла жена брата/, булочки с творогом /принесла жена брата/, два сваренных вкрутую яйца, белый хлеб с маслом, ломтики магазинной ветчины закупил сам/. Сьев всё это, крякнул, помыл тарелку и сел к телевизору. Через полчаса встал, посмотрел в окно и, натянув тёплую куртку /22 градуса тепла/, вышел во двор. Никого.
   Два облезлых кота медленно перешли улицу и присоединились к своим полудиким сородичам, лениво лежавшим под облупленной пальмой. Числом их было около десятка. Яркое солнце сердито выглядывало из-за домов и торопило в магазин редких прохожих. Обогнув два раза свой дом, он пошарил в карманах куртки. Там обнаружил кошелёк и пакет. Улыбнулся сам себе и зашёл в молочный отдел. Прикупил сметанки, кефира, сладкий бисквит, десяток бледно-прозрачных яиц и, не осознавая зачем – три огромадных головки лука /десять штук ему неделю назад принесла жена брата/. Вышел. Подошёл к скамейке, сел. Никого. Котов под пальмой уже не было. Солнце, обнаружив неподвижную туч-ную фигуру, сосредоточило на ней свои живорастворяющие лучи. Из-под тёмной кепки потёк пот. Встал. Придя домой, сел на диван и включил телевизор. На экране разворачивалось таинственное действо одного из наших лучших фильмов – “Шерлок Холмс”. “Дерьмо”, - сказал он и переключил. Там, улыбаясь во весь рот, изголялся Киркоров. Он дергал и кружил головой, откидывая парик с огромного лба, приседал, склеивая вместе коленки, приветливо вертел задом, отработанно закатывал вверх выпученные глаза…, азиатски подвывал в концовках… Его сменил шут, доведший многочисленную публику до состояния икоты лобовыми, скабрезными словами о гениталиях и испражнениях. Потом опять вихляние уже женских бёдер и чуть прикрытых ягодиц. Показалось интересным. Застыл на этом целых два часа. Кончилось. Пошли новости по всей планете. “Дерьмо!” На другом канале шла познавательная передача BBC о прекрасном мире животных. Чуть задержавшись на лежавших кучей бегемотах, опять переключил. Там резала ухо развесёлая гармонь и лихо, чаще не в такт, притоптывали крупные женщины в цветастом. Просмотрел до конца. Вдруг без обьявления из глубины экрана выплыл Капица. Не успел тот и рта раскрыть, как услышал из комнаты зрителя: “Опять дерьмо!”
   12.15 – отклеился от вспотевшего дивана. Чуть тянуло в затылке и болела поясница. Начал готовить обед. Отрезал три толстых ломтя чёрного хлеба, вытащил кастрюлю манной каши, открыл крышку прозрачной коробки, куда двумя толстыми слоями были вдавлены куриные окорочка вперемежку с кусками зажаренного с сыром холодного мяса, нарезал помидоры и огурцы, поставил на стол стеклянную банку с солью, а на огонь – бадью с куриным бульоном и по-рохами. Подумав, вытащил остатки ветчины и вкусные булочки с творогом.. Сьел всё это с удовольствием и запил розовым кефиром.
   В 13.15 полулёг на диван. На экране скабрезно шутили Керосян с Керосянихой, их сменили подшитые и подкрашенные певицы, затем по очереди спели два модно одетых гомосексуалиста. Последний ещё томно станцевал с известной пенсионеркой. Та подпрыгивала не в такт, словно дырявый зонтик, но топала и топала худющими ножками, сплетая их одну вокруг другой в причальный канат баржи на вечном приколе. Потом на сцену вышел армянин и начал корчить в разные стороны своё лицо, хотя врожденная физиономия и не требовала такого напряжения. Зал плакал и стонал, а когда тип в круглых чёрных очках, засунув теннисные шарики за обе щёки, и опустив до неприличия штаны, начал плеваться слюной и жуткими шутками, публика заревела и поднялась в экстазе.
   В 13.30 еле встал и, нащупывая дорогу о стены, рухнул с размаху на кровать. Через минуту из спальни донёсся ровный тихий клёкот, прерываемый всхрапыванием и бульканьем в шарообразном животе.
   В 16.45 раскрыл глаза и подумал, всё ли есть в холодильнике. Начал вспоминать сегодняшний день, но не смог. Перевернулся на левый бок – заныло сердце. Недовольно сменил позу к окну – аукнулось в печени. Опять лёг на спину. Подождав, пока успокоятся колыхания живота, начал думать. Наморщив лоб, пытался уже в который раз пройтись по молодости. Вот, почти нить поймал – двор свой, стройный отец с работы к калитке подходит, мать рядом, парк городской, вальс он крутит с этой, как её…? Женитьба подошла. Какую закусь на стол тогда поставили? Дня два готовили! Куры, как зенитки, ножками вверх, рыба фаршированная аж на трёх блюдах, мясо с лучком, холодное  под ножом подрагивает, салатики, помидорчики, грибочки тоже солёненькие… Трудно о молодости, всё расплывается, убегает, никак не удержать!
   Раскачавшись ногой, встал. Опёрся о край кровати, поднял тело и поставил его в полувертикальное положение. Нашёл вслепую тапочки. Пошаркал к холодильнику и, завороженый свежими воспоминаниями, прямо возле открытой дверки сьел две куриных ножки. Запил шоколадным кефиром, подумав, сьел одну булочку с сахарной пудрой и решительно закрыл аппарат.
   Прошёл на балкон и посмотрел вниз – почти никого. Пару фигур шли с работы, кто-то, видимо, на неё. Дорогу медленно перешёл самый ленивый из дворовых котов. Не уступая автомашинам, он гордо пересёк круглую площадь наискосок и улёгся прямо на тротуар, мешая прохожим.
   Сел на диван. На экране мельтешили паяцы, меняя глупые шутки на оскор-бительные позы, пиджаки в горошек - на интимные верёвочки, поворачивались к публике задом, наклонялись... Зал оглушительно ржал, они опять поворачивались, опять наклонялись... Публика неивствовствовала.
   Сьел под телегипнозом тарелочку грецких орехов, принялся за фисташки. На настенных часах, размером метр на метр, уже было 17.30.
- Перед прогулкой надо поужинать, а то перед самым сном вредно.
   Хорошо пошло холодное мясо с хреном и чёрным хлебом, были лёгко сьедены два вчерашних яйца, миска салата с капустой, помидорами, лучком, огурцами и сметаной, ветчину, чтобы не испортилась, пришлось также доесть, одинокая булочка пошла с кофе с молоком, а печенье – на десерт.
   В лифт попал со второго раза.  Дверь то ли заело, то ли ли она стала слишком узкой при открывании. Преодолев вниз две ступеньки, остановился, передохнул и начал обход своего дома. Сегодня взял шире. Мимо красивых витрин магазина с продуктами и колбасой, далее через чужие дворы. Возле вагончика с подгоравшим кебабом повернул налево и ещё метров триста. Поздоровался на русском с булочником. Из открытой двери запахло ванилью, жареным сахаром и знакомыми булочками с сыром.
- Ааа, вот где она их берёт! Дайте мне две, нет, лучше четыре. Чего мало? А я потом ещё приду. Теперь их место знаю.
   Вдоль маленьких кривых домиков с высокими заборами, ещё сотня шагов
в обратном направлении и вот уже свой магазин, а за ним дом с уютной квартиркой. Постояв возле знакомой витрины, он сжал зубы и побрёл с булочками к подьезду.
    На вечернем телевизионном представлении незаметно исчезли три плавленых сырка, полпачки печенья, одна шоколадная конфета и блюдечко с орехами.
    На экране пошли друг за другом  “Бриллиантовая рука”, Ротару, Зайцев, Кобзон, Собчак, опять Петросян, прошепелявил Лещенко, пошли бесконечные “Сваты-57“, Дроботенко, Моисеев…
   Голова клонилась на живот. Удобно устроилась там и затихла – снился странный сон.
   Улицу медленно переходил жирный, явно домашний кот. Его брюхо почти волочилось по асфальту, а толстый хвост, похожий на сосиску, висел сзади. Он подошёл к полудикой стае, лежавшей под пальмами, но не был принят. С места поднялись трое тощих бойцов. Они выгнули ощетинившиеся иголками спины и, злобно зашипев, прогнали ленивого толстяка. Тот гордо ретировался и опять медленно наискосок пошёл в сторону вкусно пахнувшего магазина. Из-за поворота выскочил грузовик, перевозивший колбасы. Кот хотел отпрыгнуть от надвигавшегося очень широкого колеса, но не хватило резвости.
   Толстое солнце катилось к закату. С него на южный пыльный городок крупными каплями стекал жирный пот.