Весна правила бал...

Онучина Людмила
               
                (рассказ)

            Из глубокого синего небосвода ниспадает на Землю полотно нежно-изумрудного цвета, отогревая её после длительной стужи и облекая в земной наряд. Ликуя, свежая зелень зовёт, как на благородный танец, к цветению… И вот уже благоухают бело-розовые соцветия яблонь, слив, вишен; на них бабочки, пчёлки, шмели (все упиваются нектаром, соком богов) – предвестие о предстоящих плодах.
            Грачи, гортанно общаясь меж собой, сытятся на свежей пашне, а над полем в небесной солнечной выси заливаются жаворонки, славя торжество по имени Весна. 
            «… И так из века в век, сколь трудится во Вселенной планета Земля, сколь раз я гощу в этом мире. Вот и на сей раз..."– размышлял Евстахий Егорович,
наблюдая в окно больничной палаты картину весны. 
            «Ещё в детстве подсказывала душа, что моё дело – землепашество, да и наречён-то как: пышно колосящийся, земледелец (с греч.).  Не тут-то было… 
            С отличным аттестатом, не задумываясь, покинул родные пенаты. Если бы только их… Оставалась первая любовь Ага – Агния, одноклассница, далеко не красавица, да и училась так себе. Однако же поселилась в сердце – и всё тут.
            Престижный вуз, студенческая среда, успешная учёба, первые вольности с девицами – стали как-то тускнеть картины детства и юности.
            Диплом, аспирантура, лаборатория, наконец, доктор в области физической химии, завлаб. Женитьба на лаборантке, как-то походя, без шума и трат, как оказалось, без должных чувств. Жил работой, своими открытиями: опыты, научные статьи, симпозиумы, отчёты перед РАН –  летели годы, без тёплого гнезда, без детей. Так, не семья – одно название.
            Известная катастрофа на АЭС. Что я за учёный, если лично там не опробую свои изобретения. Вернулся из ада твёрдо уверенным в успешном применении моих аппаратов как в медицине, так и в секретных НИИ.
            Тут же попал в госпиталь, надолго… От чего лечили, знаю и знаю, что лучевая хворь неизлечима. Но лечили, для чего, если…
            Через месяц явилась в палату моя «половинка», показала новый паспорт, где она уже не Петрова, а Туманова, уточнив, что я теперь совсем свободен…
Свободен от дел, ног, уже не хожу, боли не дозволяют. Крючит руки… И только глаза пока созерцают цветущую весну за окном, да память всё зовёт и зовёт в родные края, где осталась скромная девушка Агния, ты, Ага… Оказывается, моя душа тебя не теряла, а хранила где-то в потаённых своих уголках. Чудо – если бы встретиться. Там, где пашни и грачи, дурманящий аромат цветущих садов… Вместе с тобой пахать-сеять, собирать урожай – не этого ли ждала от меня благодатная родная землица…»
             Евстахий странно так сам себе удивился: размышления его легли на бумагу. «Для чего это я расписался, вовсе не намереваясь... Эссе получилось. Отыскать бы её, да и отправить… вроде она стала медиком», –  мелькнула вдруг мысль… 
            В это же время в родной деревне пересказывала историю своей жизни одинокая Агния-фельдшер, та самая Ага… И писала: «… Врачую – пациенты кланяются, школьники ждут моих медицинских советов. Если б это главное. Важное – тридцать лет сердце в ожидании трепета, того, что исчез с твоим отъездом. Очевидно,любовь, как и жизнь, даётся однажды. Да и земные дни почему-то ускорили свой бег…»
            Несколько листов с аккуратным мелким почерком, разложенных веером, так и остались на столе. Не успела или, уставши, уверилась, что для адресата она –  давно погасшая свеча.
            Кто знает… ведь отправителя уже нет. 
            Горькую исповедь фельдшера прочла юная медсестричка. А вскоре пришлось прочесть опоздавшее всего на недельку эссе Евстахия. Бывает, что исповеди опаздывают…
            То ли от искренних строк, то ли из-за боязни за свою, ещё не ясную, стёжку-дорожку сестричка не могла унять слёз.
            А вокруг правила бал ВЕСНА – ей-то какое дело до скорбей людских…   
                24.03.3017 г.