Тусклое январское солнце своими слабыми, безжизненными лучами пробивается сквозь заиндевелое окно. Скосив взгляд, я смотрю на градусник, пребывающий в одиночестве на улице: минус 10. Для середины зимы нормально.
Не спеша, словно закоченев, двигают стрелками часы. Утро уже на излёте, но вылезать из-под тёплого одеяла совершенно не хочется. За стекольным барьером между домом и улицей почти белое солнце освещает буро-зелёный лес, и в цвете хвойных великанов нет ни капли сочности и жизни. Ели и сосны спят, совершенно не беспокоясь о красоте. Кому она нужна в вымершем лесу? Вот именно, что никому.
Дрёма накатывает, словно волны океана. Проваливаюсь я в неё часа на полтора-два, до тех пор, пока за окном не раздастся птичий гомон. Кто же там? Ну конечно, воробьи, всесезонные обитатели городов и сёл. У меня они свили гнездо под металлическим карнизом, натаскав туда веточек, колосьев и даже какую-то мочалу с обрывками целлофана. Хотя рядом имеется замечательный скворечник, сделанный минувшей осенью, воробьиное семейство сразу предпочло самостоятельно строить гнездо в удобном лежбище под карнизом. Но деревянный домик пустовал недолго: в нём, если не ошибаюсь, теперь живут синицы. В кормушку, висящую тут же рядом, я ежедневно подсыпаю хлебные крошки, иногда семечки. Пернатые квартиранты быстро уминают мою «гуманитарную помощь», громко ругаясь и разбрасывая пух. Вот такая птичья ругань и вывела меня из состояния сна окончательно.
Одевшись и совершив прочие ритуалы в виде умывания, чистки зубов и завтрака, я с чашкой чая выхожу на крыльцо. Солнце почти в зените, а тишины стоит такая, что боишься кашлянуть – кажется, что раздастся жуткий грохот и треск. Не слышно даже поездов на Казанской железке, что в 2 километрах отсюда – технический перерыв. Что ж, почему бы не воспользоваться этим временем, дабы погулять по лесу? Натянув высокие унты, я ныряю в лес. Да, именно ныряю, ведь зимний лес – это словно морское дно, скрытое под толщей снежных волн, только гораздо красивее, роднее и ближе. В воскресенье была оттепель, и снег в тот день сыпал крупными липкими хлопьями, укутывая деревья, кустарники, пни и землю. А уже на этой неделе ударили морозы, и теперь на своём пути я встречаю столь причудливые фигуры, что в голове рождаются сомнения в реальности видимого. Будто бы иллюстрации к русским сказкам, вокруг покачивают оледеневшими лапами старые ели, а молодые ёлочки звенят даже от лёгкого ветерка, изредка залетающего в это царство сна.
Рядом со мной неожиданно раздаётся треск – по белоснежным сугробам стрелою несётся заяц. В моём сознании настолько прочно закрепился его образ трусливого и, если так можно выразиться, слабого лесного жителя, что, узнав о заячьей способности наносить задними лапами смертельный удар, я был слегка потрясён. Хотя, при здравом рассуждении, всё логично: раз обитает зверь в данной местности, то природа наделила его способностями и «инструментами» для выживания. Зимы в нашей Средней полосе не так суровы, как в Сибири, но трескучие морозы и здесь не музейная редкость – если вдарит, то минимум недели на полторы.
Лес кончается. Впереди – поле, бескрайнее и слепящее глаза своей чистотой. Небо очистилось от утренней пелены жидких облаков, и теперь являет миру необычайный контраст с заснеженной землёй – синее и белое поделили мир до весны, и уступки здесь возможны только со стороны неба: в пасмурные дни голубая рубаха сменится на серый больничный халат, с которого слетают клочья снега.
Именно в январе радует глаз рябина. Хороша она и осенью в окружении жёлтого и оранжевого, а теперь и вовсе, будто кровь на белой простыне. Только вот ничего ужасного в этой «крови» нет, наоборот, если и есть что-то в зимнем лесу яркое и живое, то это алые рябиновые кисти. Летом они совсем не привлекательны, просто бледно-оранжевые ягоды на фоне жухлой от жары зелени. А зимой художник просыпается даже в человеке, абсолютно не умеющем рисовать - так велико желание самому, своими руками воссоздать для людей эту красоту, хрупкую и подвластную сезонам года.
Опять же, из-за рябины нарушается птичьими стайками лесная тишина. Снегири, воробьи и синицы лакомятся ей в отсутствие семечек и крошек, насыпанных заботливой рукой в кормушку. В городе кисти рябины тоже часто встречаются на улицах, но там и ягоды мельче, и грязь от машин оседает на багряных кисточках. В этом вопросе городская среда никак не конкурирует с лесом – царство тишины имеет колоссальный отрыв от каменных джунглей.
Часа в 4 солнце плавно спускается к горизонту. Уже месяц, как прибавляется день, но по-прежнему светлое время ограничено. Это, конечно, ненадолго, всё непрерывно меняется по строго заведённому порядку…А в доме, кстати, прохладно, надо подтопить.
Зайдя в комнату, обнаруживаю под одеялом рыжего кота Кузьму. Когда дома не топится печь, он всегда ныряет в постель и спокойно спит полдня. Снег Кузька не любит, выражая недовольство фырканьем, однако раз в день он обязательно выходит пройтись или посидеть в старой беседке. Для него настоящее раздолье именно в доме: ещё осенью отряды мышей, словно гитлеровцы, шествующие чётким маршем, разве что без штандартов и мотоциклов, вероломно вторглись в подвал, совершая по ночам вылазки за едой. Кузьма отлавливает серых лазутчиков, складируя их у порога. Но в мороз рыжий охотник предпочитает «обниматься». Он исступленно трётся усами и всей мордой о щёки, топчет лапами грудную клетку, требуя любви и понимания. И то, и другое он получает, потому что отказать такому воспитанному и ласковому коту я не в праве и не в силах.
Поздно вечером начинается метель. Ветер так сильно бьёт ставнями о стену, что приходится выскочить на улицу и закрыть их совсем. Дом становится похож на скорлупу, под которой, словно два цыплёнка, сидим мы с Кузьмой. Рыжий уже похрапывает у ревущей печи, грея бока, а я прислоняюсь к стене и слушаю, как неистовствует ветер…Пожалуй, он не проникнет лишь в центр леса, где преградой встанет малопроходимый бурелом. Сердце леса нетронуто, всё остальное – во власти ветра, которую здесь, в сосредоточении искусственного тепла, почувствовать нереально. Можно только наблюдать сквозь щели ставен, как полоска света от единственного фонаря пронизывает рой снежинок, бешено вращающихся от ударов зимы.
Погасив свет и взяв на руки Кузьму, я иду спать. Вроде бы всё как всегда, но ведь и он был по-своему уникален, этот короткий, солнечный и уже растворившийся в ночном буране январский день. Добрых снов.