Вечерние сумерки медленно наползали на садовое товарищество, окутывая его притихшие улицы. Ничего удивительного, кстати, в этой почти фронтовой тишине не было - конец августа.
Школьники начали исчезать с поросших травой улиц ещё в начале месяца: кто-то ехал на море, кто-то просто отправился в город, торчать за компьютером сутки напролёт. Взрослые свои законные отпуска тоже предпочитали проводить в июле и притом за границей: по их логике, грядкам можно посвятить и выходные, а отпуск - это святое. Вот и остались лишь пожилые дачники, которые в вечернее время, закончив полив фруктово-овощных насаждений, отправлялись к телевизорам.
Тревожный ветер гонял по участкам высохшие семена укропа и пожухшие листья яблонь, не выдержавших летней жары и преждевременно сбросивших частицы своей зелёной кольчуги на землю, словно прося милости у далёкой Осени. Далёкой...Тогда ещё действительно далёкой. А теперь Осень стояла на пороге. Вернее, забыв про дурную примету, уселась на крыльцо, терпеливо ожидая своей очереди.
На календаре печально улыбался последний летний листок, день 31 августа. Настроение было…впрочем, нет, не так. Его вообще не было…Давно уже в прошлом школьные будни, давно уже предоставлен сам себе: как знаешь, так и живи, человек, крупица огромного мира. Но всё равно…Всепроникающая, и оттого непривычно удушливая дымка грусти…
Из темноты, плотно заполнившей всё пространство, на буйную шевелюру старой яблони упала капля. Вторая,
третья …Нарастающим шумом на посёлок обрушился ещё не осенний, но уже и не летний ливень. В домах один за другим начали зажигаться лампы, но эти островки света были столь малы и так сильно разбросаны в чёрном океане вечера, что жизнь в посёлке не ощущалась совершенно. Да, финальный аккорд лета выдался по-настоящему осенним. На душе было скверно, совершенно не хотелось ничего делать: ни слушать сонно бормочущее радио, ни смотреть телевизор, ни читать книги. Я тупо лежал на диване и размышлял обо всё на свете…
В 11 часов вечера я отправился спать. В комнате было душно от жарко натопленной печи, и я приоткрыл окно. Тихий шелест дождя незамедлительно ворвался в спальню. С каждой минутой он становился всё сильнее, и я, уставившись в деревянный потолок, представлял, как неуютно, печально и одиноко сейчас в лесу, мощной стеной закрывающем наш посёлок от остального мира. И я точно знал, что ливень, в отличие от редких дачников, не спит. Словно старый лесник в растоптанных, крепких сапогах и непромокаемом плаще, он шагает между деревьями, шагает в полной, кромешной темноте. Он, как и я, сейчас один. Один провожает последний летний день, и, наверное, тоже будет сожалеть. Как и я….
А о чём я сожалею?
Например, что мало ходил на озеро жаркими июльскими днями. Ещё о чём? Да, в целом, ни о чём, просто в последний день лета во мне поселялась непонятная тоска, неизведанная болезнь одиночества. Вроде бы в любое время года можно чувствовать себя прекрасно, но сейчас я, согретый летними днями, смотрел в грядущие холодные будни с неприязнью и раздражением….
На какое-то время дождь притих, но как только я вынырнул из своих мыслей, он набросился на пустой посёлок с ещё большей силой. Он будет идти до самого утра, этот старый лесник, пройдет длинный лес, собьёт с ледяной травы росу, выйдет к чёрной громаде озера… В груди защемило от этих мыслей. Он свободен. Он не думает о том, во сколько вставать на работу или в институт, что купить домой, когда ехать в библиотеку писать курсовую. Единственное, о чём предосенний дождь жалеет – о самом прекрасном времени года, которое тает в чреве ночи. Когда ночь уйдёт с полей и рощ, лета уже не будет. В глаза посмотрит холодная, мокрая осень, и не будет в её взгляде той лёгкости и беззаботности, которые так согревали целых три месяца…
Дождь кружился над спящим посёлком, надо мной, над моей печалью. Я не стеснялся её, потому что только ливню было интересно, что я чувствую. А завтра наступит Осень. И ей будет всё равно.
Имею право, стало быть.