Воспоминания

Не толь­ко сте­ны хра­нят вос­по­мина­ния.


      Ог­ромный за­мок, в своё вре­мя со­бирав­ший мно­жес­тво лю­дей на ба­лы и праз­дни­ки, те­перь заб­ро­шен. В нём ца­рит, сме­шав­шись с пылью и хо­лодом, пус­то­та и раз­ру­ха. Ку­да ни бро­сишь взгляд - пов­сю­ду па­ути­на и зло­вещие, мрач­ные те­ни, от од­но­го ви­да ко­торых му­раш­ки про­бега­ют стай­кой по ко­же. Ни од­ной жи­вой ду­ши вок­руг. Лишь толь­ко хруп­кий де­вичий си­лу­эт мель­ка­ет на мгно­вение в лу­че лун­но­го све­та.

      Не­понят­но, как мог­ла эта юная ле­ди по­пасть в столь заб­ро­шен­ное и дав­но за­бытое Бо­гом мес­то, в эти ис­пещрён­ные тре­щина­ми сте­ны, чу­дом не рас­сы­пав­ши­еся от бес­по­щад­ности вре­мени. Что при­вело её в этот за­мок? За­чем по­яв­лять­ся хруп­ко­му цвет­ку здесь, в мес­те, дав­но по­забыв­шем, ка­ково это - при­нимать гос­тей?

      Эта де­вуш­ка бы­ла, на­вер­ное, од­ним из са­мых прек­расных зем­ных соз­да­ний, ког­да-ли­бо су­щес­тво­вав­ших на бе­лом све­те. Сов­сем мо­лодая, не стар­ше сем­надца­ти лет, она ка­залась хруп­кой, слов­но хрус­таль. Та­ких кра­савиц счи­тали ког­да-то оли­цет­во­рени­ем не­вин­ности и чис­то­ты, юнос­ти и на­ив­ности.

      Лун­ный свет не­обыч­но па­дал на пыш­ное платье из си­него ат­ла­са. Ес­ли бы пос­то­рон­ний наб­лю­датель, не­ожи­дан­но для са­мого се­бя заб­редший сю­да в столь поз­дний час, уви­дел та­кое уди­витель­ное яв­ле­ние, он не по­верил бы сво­им гла­зам. Лу­чи яр­ко­го се­реб­ристо­го све­та прос­ве­чива­ли сквозь тём­ный ма­тери­ал рос­кошно­го оде­яния так, слов­но его на са­мом де­ле не су­щес­тву­ет. Блед­ное ли­чико кра­сави­цы вы­деля­лось на фо­не за­тяги­ва­юще­го в свои деб­ри мра­ка свет­лым пят­ном. Её гла­за прик­ры­ты, алые гу­бы под­жа­ты в по­пыт­ке сдер­жать рву­щу­юся на­ружу тос­ку.

      От­ку­да-то из не­из­вес­тнос­ти по­лилась му­зыка не­зем­ной кра­соты. При­ят­ный, но грус­тный и ти­хий де­вичий го­лос раз­ре­зал ти­шину без­мол­вно­го за­ла:

2 a.m., where do I begin
Crying off my face again
The silent sound of loneliness
Wants to follow me to bed...


      Она уже при­вык­ла к оди­ночес­тву. Это ста­ло не­отъ­ем­ле­мой частью её су­щес­тво­вания, ка­залось уже, что она ро­дилась с этим. Но один­надца­того фев­ра­ля каж­до­го го­да ей ста­нови­лось боль­нее, чем обыч­но. Имен­но в этот день на неё об­ру­шива­лось всей не­посиль­ной но­шей то бре­мя, что тер­за­ло её из го­да в год, от­равля­ло су­щес­тво­вание и про­ника­ло ядом под ко­жу. В этот день, один­надца­того фев­ра­ля ты­сяча во­семь­сот де­вянос­то пя­того го­да она по­теря­ла всё, что бы­ло так до­рого. В од­но мгно­вение она ли­шилась люб­ви, семьи, до­ма. И жиз­ни.

I'm the ghost of a girl
That I want to be most
I'm the shell of a girl
That I used to know well...


      Она - приз­рак. Все­го лишь тень, за­бытая часть по­терян­но­го зам­ка, о ко­тором те­перь да­же не вспо­мина­ют. Вы­ход от­сю­да об­рос лип­кой па­ути­ной и сколь­зким мхом, как и воз­можность нес­час­тной де­вуш­ки ког­да-ни­будь выб­рать­ся на сво­боду. Эта кра­сави­ца боль­ше ни­ког­да не уви­дит сол­нечный свет. Она об­ре­чена веч­но жить во ть­ме, му­ча­ясь от оди­ночес­тва и бре­мени вос­по­мина­ний, не да­ющих ей су­щес­тво­вать, от­равля­ющих ос­татки соз­на­ния, па­рали­зуя ду­шу - единс­твен­ное, что ос­та­лось, кро­ме жгу­щей тос­ки. По блед­ной приз­рачной ще­ке ска­тилась нез­ри­мая сле­за.

Dancing slowly in an empty room
Can the lonely take the place of you
I sing myself a quiet lullaby
Then you go and let the lonely in
To take my heart again...


      Она на­чала мед­ленно кру­жить­ся в тан­це, же­лая за­быть­ся и сно­ва пе­ренес­тись ту­да, где всё ког­да-то бы­ло хо­рошо, где не бы­ло оди­ночес­тва и всег­да ца­рил праз­дник. Веч­ный бал жи­вых лю­дей с ис­крен­ни­ми, нас­то­ящи­ми чувс­тва­ми. Она зна­ла, что про­изой­дёт те­перь. Это слу­чалось всег­да, сто­ило ей уг­лу­бить­ся в вос­по­мина­ния то­го ве­чера. В гла­зах, за­тума­нен­ных пе­леной слёз, всё вне­зап­но зак­ру­жилось, за­пес­тре­ло яр­ки­ми крас­ка­ми. Ок­ру­жа­ющее приз­ра­ка прос­транс­тво ста­ло пре­об­ра­зовы­вать­ся, ме­нять очер­та­ния и об­лик, буд­то воз­рожда­ясь из пеп­ла. Рас­тво­рилась, как по вол­шебс­тву, ть­ма, ис­чезли тре­щины в сте­нах, и всё по­меще­ние вдруг оза­рилось яр­ким све­том, иду­щих от ты­сяч све­чей на рос­кошных люс­трах и кан­де­ляб­рах на сте­нах.

      Сквозь сте­ны про­ходи­ли приз­ра­ки. Па­ры в изу­митель­ных баль­ных на­рядах буд­то сош­ли с кар­тин ве­личай­ших ху­дож­ни­ков, ис­тинных мас­те­ров сво­его де­ла. Га­лан­тные ка­вале­ры в изыс­канных сюр­ту­ках це­лова­ли ру­ки прек­расным де­вуш­кам, приг­ла­шая их на вальс. Ка­залось, боль­шой зал буд­то вновь ожил и сно­ва при­нима­ет гос­тей на гран­ди­оз­ном ба­лу. Всё буд­то ста­ло как рань­ше, как ког­да-то дав­но. Слов­но де­вуш­ка, заб­лу­див­шись в ста­рых, как вре­мя, ко­ридо­рах вос­по­мина­ний, чу­дом наш­ла нуж­ную дверь и вы­пус­ти­ла на во­лю ту слад­кую, же­лан­ную ре­аль­ность, о ко­торой гре­зила. Ес­ли бы это бы­ло так...

      Ког­да-то в ог­ромном зам­ке про­води­лось мно­жес­тво пир­шеств, зва­ных ужи­нов и дру­гих тор­жеств, от од­но­го упо­мина­ния ко­торых зах­ва­тыва­ло дух. Гос­ти съ­ез­жа­лись сю­да со всех час­тей го­рода. Всмат­ри­ва­ясь сей­час в приз­рачные, не­живые, но та­кие счас­тли­вые ли­ца, де­вуш­ка не мог­ла сдер­жать слёз, не на­ходи­ла в се­бе сил да­же на сла­бую улыб­ку.

Счас­тли­вые, эти лю­ди да­же не до­гады­ва­ют­ся, что они - все­го лишь ос­колки раз­бивше­гося вдре­без­ги вре­мени.


Too afraid to go inside
For the pain of one more loveless night
Cause the loneliness will stay with me
And hold me till I fall asleep...


      Од­на за дру­гой ль­ют­ся по блед­ным ще­кам проз­рачные, не­весо­мые слё­зы. Да­же приз­ра­кам свой­ствен­но чувс­тво­вать боль. Пусть и не фи­зичес­кую, но ду­хов­ную, а она, как из­вес­тно, во сто крат силь­нее. Чувс­тва одо­лева­ют нес­час­тную, слов­но рой ядо­витых пчёл. Они - од­новре­мен­но её му­ка и ус­ла­да. Тяж­ким бре­менем ле­жат на хруп­ких пле­чах боль, оди­ночес­тво и лю­бовь, к нес­частью, по­терян­ная в ру­инах до­ма, в ко­тором ей приш­лось ос­тать­ся плен­ни­цей жес­то­кой веч­ности.

      Вне­зап­но кра­сави­ца уви­дела са­му се­бя, та­кую же, как и сей­час, но всё же иную. Не тро­нутый ужа­сами жиз­ни и ги­белью цве­ток лан­ды­ша, ещё не до­гады­ва­ющий­ся, ка­кие му­ки ждут впе­реди. Спо­кой­ная и счас­тли­вая, в прек­расном платье цве­та нас­то­яще­го сап­фи­ра, она лёг­кой по­ход­кой прош­ла в центр за­ла, где её с улыб­кой ждал тот, ко­го она лю­била боль­ше жиз­ни.

      Он по­цело­вал её ру­ку, и наб­лю­дав­ший со сто­роны пе­чаль­ный приз­рак слов­но ощу­тила на миг при­кос­но­вение его губ. Как ей хо­телось вер­нуть всё, как бы­ло, из­ме­нить их ис­то­рию, зас­та­вить уце­леть хо­тя бы часть! Ес­ли бы это бы­ло воз­можным, она бы не по­жале­ла ни­каких бо­гатств. Толь­ко бы всё бы­ло хо­рошо, лишь бы он был жив.

I'm the ghost of a girl
That I want to be most,
I'm the shell of a girl
That I used to know well.


      Она лю­била его, да­же спус­тя око­ло ве­ка пос­ле собс­твен­ной смер­ти. Та­кова её ка­ра: му­чить­ся веч­но, оди­ноко ски­та­ясь по ог­ромно­му зам­ку, имея лишь од­ну воз­можность раз в год воз­вра­щать­ся в прош­лое. Уди­витель­но, не прав­да ли? Ког­да-то чувс­тва к это­му юно­ше бы­ли её спа­сени­ем от всех бед, единс­твен­ным ле­карс­твом от лю­бых бо­лез­ней. Нас­коль­ко об­манчи­вой дол­жна быть жизнь, что­бы то, что счи­талось тво­им счасть­ем, об­ра­тилось в один миг в па­рали­зу­ющий ду­шу и сер­дце яд? Судь­ба по­ис­ти­не жес­то­ка с те­ми, кто уме­ет лю­бить всем сер­дцем.

      И кто мог по­думать, что их ис­то­рия бу­дет нас­толь­ко тра­гич­ной? Сей­час они тан­цу­ют вальс и да­же не ду­ма­ют о том, что на сле­ду­ющее ут­ро на их ко­ролевс­тво на­падут, и юная де­вуш­ка, уз­нав, что сер­дце её воз­люблен­но­го боль­ше ни­ког­да не бу­дет бить­ся, от го­ря прон­зит се­бя кин­жа­лом здесь, в по­лураз­ру­шен­ном баль­ном за­ле, и ос­та­нет­ся нав­сегда за­пер­той в око­вах но­чи. Ска­зал бы кто - ни за что бы не по­вери­ли.

"- Я люб­лю те­бя.

- И я те­бя, Лу­кас. Веч­но бу­ду лю­бить.

- Обе­ща­ешь?

- Кля­нусь."

Dancing slowly in an empty room
Can the lonely take the place of you
I sing myself a quiet lullaby
Then you go and let the lonely in
To take my heart again...


      Этот бал был са­мым пос­ледним в её жиз­ни. Бал по слу­чаю её дня рож­де­ния. Она бы­ла прин­цессой, а он - прос­тым пар­нем, ко­торо­го она лю­била боль­ше все­го на све­те, силь­нее да­же собс­твен­ной жиз­ни. Он от­дал свою жизнь имен­но за неё, пы­та­ясь спас­ти лю­бимую от ги­бели. Де­вуш­ка на­де­ялась, что они встре­тят­ся здесь, в заг­робном ми­ре. Но она пок­ля­лась, а он - нет.

Broken pieces of
A barely breathing story
Where there once was love
Now there's only me
And the lonely...


      Это её ис­то­рия, о ко­торой сов­сем не хо­чет­ся вспо­минать, но без ко­торой брен­ное су­щес­тво­вание приз­рачной ду­ши по­теря­ло бы вся­кий смысл. Она ни­ког­да не вы­ходи­ла из сво­его уг­ла в этом ог­ромном зам­ке, сли­валась с дру­гими те­нями в не­мом, бес­по­мощ­ном ожи­дании. Лишь в этот прок­ля­тый день, один­надца­того фев­ра­ля, приз­рак плав­ны­ми дви­жени­ями вып­лы­вал в центр за­ла и на­певал од­ну и ту же пес­ню, ко­торую ког­да-то так час­то про­сил спеть лю­бимый ею че­ловек. Это про­дол­жа­ет­ся не пер­вое де­сяти­летие, и по­ра бы уже сдать­ся, за­быть и рас­тво­рить­ся, ус­по­ко­ить­ся. Но она про­дол­жа­ет ждать, уве­рен­ная, что он ещё су­щес­тву­ет, по­доб­но ей. Приз­рачное сер­дце чувс­тву­ет: он то­же пок­лялся, толь­ко не при ней.

      Кра­сави­ца ещё пом­нит его имя, нес­мотря на то, что не в си­лах вспом­нить сво­его. Вре­мя сти­ра­ет мно­гое да­же из па­мяти приз­ра­ков, ос­тавляя лишь то, что бь­ёт боль­нее. Мы чувс­тву­ем при­кос­но­вение но­жа к ко­же толь­ко тог­да, ког­да оно дос­та­точ­но ос­трое. Это ху­же, чем ад.

      Где-то вда­леке, по­доб­но по­хорон­но­му мар­шу, не­види­мые ча­сы про­били че­тыре ча­са ут­ра. Вре­мя выш­ло. Ка­вале­ры рас­кла­нялись пе­ред да­мами, све­чи на­чали гас­нуть. Тор­жес­тво за­вер­ши­лось, и гос­ти соб­ра­лись по до­мам, что­бы сно­ва вер­нуть­ся сю­да и на­пол­нять не­зем­ной жизнью заб­ро­шен­ный дво­рец. Как в ста­рые доб­рые вре­мена, ког­да они ещё бы­ли жи­вы.

Dancing slowly in an empty room
Can the lonely take the place of you
I sing myself a quiet lullaby
Then you go and let the lonely in
To take my heart again...


      Она зна­ла, что че­рез нес­коль­ко ми­нут ей сно­ва при­дёт­ся ис­чезнуть на год во ть­ме, это ста­ло уже при­выч­ным ра­зоча­рова­ни­ем. Раз за ра­зом де­вуш­ка чувс­тво­вала, что всё бли­же под­хо­дит к рас­пахну­тому ок­ну, поч­ти ка­са­ет­ся бе­лос­нежной ра­мы, но пе­ред ней тут же зах­ло­пыва­ют став­ни и го­нят прочь. Но ра­ди то­го, что­бы вновь уви­деть его хо­тя бы из­да­лека, уз­реть его крот­кую улыб­ку и ум­ный взгляд зе­лёных как све­жая тра­ва глаз, де­вуш­ка бы­ла го­това тер­петь столь­ко, сколь­ко пот­ре­бу­ет­ся.

      В пос­ледние се­кун­ды кра­сави­ца ещё силь­нее по­вери­ла в то, что он ус­лы­шит её го­лос. Она по­нятия не име­ет, ког­да. Быть мо­жет, прой­дёт ещё не од­но сто­летие, преж­де чем это слу­чить­ся, но нич­то не зас­та­вит её от­сту­пить­ся. Она бу­дет петь для не­го каж­дый раз, и её воз­люблен­ный явит­ся на зов, ус­лы­шит её пес­ню. Они бу­дут вмес­те.

      Сол­нечные лу­чи па­да­ют на раз­би­тые ка­мен­ные пли­ты по­ла, и де­вуш­ка обо­рачи­ва­ет­ся к ок­ну спи­ной. Ка­залось, на мгно­вение ис­чезла тос­ка. Те­перь кра­сави­ца ухо­дит ина­че. За­горев­шись ве­рой, что всё это не нап­расно. Она бу­дет петь раз за ра­зом, про­носить вос­по­мина­ния валь­сом че­рез се­бя, и од­нажды она ус­лы­шит его го­лос. И он бу­дет по­добен лу­чу све­та, чу­дом про­бив­ше­муся сквозь сгус­тки ноч­ной тем­но­ты и мра­ка.

      Она поч­ти шаг­ну­ла в за­сасы­ва­ющую ду­ши тень, ког­да по­чувс­тво­вала вдруг неч­то дав­но за­бытое. Слов­но сер­дце вдруг на­чало бить­ся, и тре­пет ох­ва­тил всё её су­щес­тво. Го­лос, та­кой зна­комый и род­ной, до­нёс­ся из-за её спи­ны. Глу­хо, слов­но сквозь тол­стую ткань, но от­ча­ян­но, слов­но пы­тал­ся док­ри­чать­ся уже мно­го лет.

- Эли­забет!..

***


Счастье при­ходит к тем, кто уме­ет ждать.