Рассказ одноклассницы.
- Ты знаешь, почему-то с самого детства жила как бы в своём мире. Вспоминаю школьные годы. Ну, в школе вокруг одноклассники, это да. Домой приходила, рядом соседские мальчишки и девчонки. Но это ведь – вне. А границы своего мира всегда ощущались. Вот я зашла внутрь, захлопнула дверцу – и у меня здесь всё моё.
Я кивнул, что понимаю и для поддержания разговора спросил: «А внутри, что в нём?»
- Во-первых, музыка. Я же училась в музыкальной школе.
- Да, помню, - вмешался я, - такая аккуратненькая ходила, тоненькая…
При этих словах я невольно скосил глаза на её погрузневшую ныне фигуру.
- … на голове банты и папочкой помахиваешь.
- Вот. – Она проследила за моим взглядом, вздохнула. – Дома пианино. И я наедине с ним. Бум-бурум, бум-бурум.
На этих словах я вспомнил, как завидовал ей, что она может рождать музыку. Затем опять прислушался к её словам.
- Второе, это стихи. Я очень любила читать. Но не длинные книги, а именно стихи. Чтобы можно было прочитать несколько строк и обдумывать, вникать в мир автора. До сих пор помню, что учила.
Тут она притихла, устремила взгляд на прохожих и, как бы обращаясь к ним, начала читать:
«Скажите, Вы когда-нибудь любили? Скажите, в Вашем доме плыл рассвет?..»
Читала она долго, и мне стало неловко от того, что люди, проходящие мимо, могут подумать, что это им что-то говорят.
- Эдуард Асадов, до сих пор помню, - в ответ на моё изумление пояснила она, когда закончила и повернулась ко мне.
- Потом школу кончила. Куда дальше? У вас у всех были грандиозные планы, кто куда. Я в музыкальное училище, в область, в К… Хотелось продолжить жить в привычном для себя мире.
Я для себя тоже вернулся в то время ожиданий чего-то большого, светлого. Она меж тем продолжила:
- Не вышло. От мамы далеко. Впервые совсем одна. Я уже говорила, что чувствовала себя в школе одинокой, не такой, как все окружающие меня. И в училище опять… Какие-то они примитивные, пошлые. Дружить с ними? Особых чувств не испытывала ни к кому. Да и дома, понимала, что не всё ладно. Что именно? Наверное, не хватало любви… Да, точно. Дома тоже не хватало любви.
Я представил, как тот внешний мир казался ей, очевидно, грубым, грязным, немилосердным.
- А тут – курсантик. Именно ворвался, смял. Я кинулась навстречу его порыву. Вот она, любовь. Настоящая, а не в книжках читанная. Ведь мы оба были неопытные в этих делах. Каждая встреча – долгожданная. Страсть такая – всё забывалось. Так непохожа на будничную, серую, домашнюю жизнь прежнюю. Наверное, это было моё самое счастливое время.
Я посмотрел на её лицо. В этот момент оно было красивым и одухотворённым.
- Но кончилось. Кончилось наше беззаботное время. Как бы опомнилась, огляделась. Когда родила дочку. Училище мне пришлось бросить. Его из курсантов за что-то тоже погнали. Отправили в армию. Служить в Москве. Я – за ним. Аленку, свою малютку – маме. Представляешь? Скажешь, дура? А тогда я не представляла, что я и он – на расстоянии. К нему, к нему! Мне так нужны были эти чувства, только они приносили радость. Как он там без меня будет? А там – это надо жить где-то, зарабатывать. Не то, что дочку, себя не знала куда пристроить. Устроилась на фабрику. Общежитие есть, платят хорошо.
Она опять примолкла, окунаясь в то время.
- А ты знаешь, как это? Жить среди других? Общага, здание старое, грязное, разваливающееся. Туалет один на 50 человек. Не до уединения. Душ – только на работе. Кругом одна «лимита», со всех деревень. Работа тяжёлая, после которой отрада только такая: пожрать, напиться, ну и в постель залезть к кому-нибудь.
Когда она замолчала, украдкой глянул на собеседницу. Гримаса отвращения от воспоминаний скривила её лицо. Я пожалел, что не могу смотреть, не отрываясь. Не хотелось смущать. Но было так соблазнительно читать переживания.
- Сначала старалась, как могла, берегла свой мирок, чистенький, нежный, с ожиданием своего мужа. Когда же отпустят его в увольнение? Или когда сам сбежит в самоволку. Преподнести ему что-нибудь вкусненькое. Ну и не только. И себя. Правда, не так часто. Молодая, горячая, хочется…Что скрывать, были и у меня срывы. Сам посуди. Когда то и дело к подружке то один ночевать приходит, то другой. Каково это? Притворяться, что спишь, когда они на соседней койке возятся. Вот так мой мир стал постепенно рушиться.
Она виновато опустила глаза, в них проступили слёзы.
- Муж стал ревновать. Очень сильно. Ну, конечно, причины были, сейчас-то что уж скрывать. Стал придираться, задираться. Развелись, в конце концов. Куда дальше? Домой? Вот она я, мама. Прости? Не оправдала надежд? Мол, ты была права, когда говорила, что ничего не выйдет хорошего из этой затеи с Москвой? Нет. Решила: сама добьюсь всего. Да, не сразу, но добилась.
Взгляд стал жёстким, да и голос потерял мягкость:
- Следующий муж – прапорщик. Башкир. Хваткий. Он смог меня вывести «в люди». С ним я и оделась как надо, и себя привела в порядок. Новая трёхкомнатная квартира в военном городке, недалеко от МКАД. Рядом знаменитая танковая дивизия, военное музыкальное училище. Хорошая работа у меня, чистенькая. В библиотеке. Вокруг, опять же, вьются офицеры. И холостые, и женатые, такие культурные, лощеные снаружи. Ни чета прапорщикам. А в желаниях – у всех одно и то же. Мужа стараются отослать в какие-нибудь командировки, подальше. Ему отказаться нельзя. А ко мне доступ открывается. Ну и всё такое прочее… Правда, о наградах прапорщику тоже не забывали.
Внезапно она встала, нервно походила, сунула руку в карман, стараясь что-то достать, поискала в сумочке. Я подумал, что ищет сигарету. Не решившись, опять села.
- Любила ли я его? В то время для меня это было не главное. Хотелось поскорее Леночку свою забрать к себе, выучить, дать хорошее будущее. Завести нормальную и обеспеченную семью. Он, конечно, старался. Ничего не жалел для меня. Вот так.
- От него у нас еще двое, девочки. Для старшей, Лены, потом купили пианино. Мечтала направить её по своим стопам. Младших, когда подросли, тоже постаралась к музыке приобщить. Ты знаешь, так представляла себе картину. Они с папочками и скрипочкой идут на занятия в музыкалку. Начали ходить, но как-то не стремились учиться.
- Так время и бежало. При том повышенном внимании ко мне в библиотеке – старалась, чтобы всё было в разумных рамках. По-крайней мере, старалась. Знал ли о моих увлечениях мой, к тому моменту, старший прапорщик? Наверное. Страсти у нас с ним тогда не было. Он в этом отношении был не особенно активный. Для него важнее было внешнее проявление семейного благополучия. А мне хотелось страсти, когда обо всём забываешь. Когда ринешься, как бабочка на огонь. Вроде знаешь, что обгоришь, а всё равно летишь туда.
Замолкнув, она повернулась. С серьёзным выражением заглянув в мои глаза. Смутившись, я отвёл взор.
- Ну, что ты смотришь так? Осуждаешь? Иногда я сама удивляюсь. Вот сейчас, например. Свела судьба с одним. Он какой-то хроменький, одинокий. Живёт в маленькой квартирке. Сначала просто помогала, из жалости. Продукты купить, принести, приготовить, порядок навести. Показать, что нельзя жить в таком бардаке. Пожалела, называется. Да и он истосковался по женщинам. Постепенно, постепенно и … Дошло до того, что стал считать меня как бы своей собственностью. Руки стал распускать, говорит, что любит сильно, от этого.
- Вот так и живу. С одной стороны – благополучная семья, хотя бы внешне. С другой – какая-нибудь страсть. Знаю, что это неправильно, а ничего поделать с собой не могу.
Она встала, надолго замолчала. Было видно, что она что-то ещё хочет сказать. Потом, очевидно, не решившись, торопливо кинула: «Вот и мой автобус. Мне пора ехать. Ну, всё, пока».
Сейчас, когда прошло уже много лет, я частенько задумываюсь об этом разговоре. Почему она разоткровенничалась тогда? Ведь я особенно и не выпытывал её тайны. Просто спросил: «Как дела?» Неужели чувствовала, что это последняя встреча с кем-либо из одноклассников? После того разговора никто её уже не встречал. Она умерла. Перевалив едва за возраст, когда говорят, что «баба ягодка опять». Может, ей захотелось уйти из этого «грязного» мира в свой, тот далёкий и по-детски чистый мирок…