Глава шестая
Обманчивость тишины и уединения провинциального местечка
Мне казалось, Мэртон не доверяет Айрони. И именно это недоверие продолжало удерживать его в пансионе. Работы для него здесь не было, но он не то имел какие-то сбережения, которые решил потратить на вынужденный отпуск, не то Майкрофт Холмс, несмотря на окончание миссии, продолжал всё равно спонсировать его, не то миссия состояла не только в моей передаче с рук на руки эмиссару. Я было заикнулся об этом вечером за чашкой чая в третий или четвёртый день после нашего приезда, но Вобла вперил в меня свои жуткие выпуклые глаза и кротко спросил, так ли страшно он мне мешает, что я готов избавиться от его общества любой ценой, и что на этот случай близлежащее озеро, тяжёлая трость, мешок, верёвка и камень - к моим услугам. Я рассыпался в извинениях, и тема заглохла сама собой.
Что касается моей преподавательской деятельности, она оказалась неожиданно необременительной и приятной. «Брокхилл» был не обычной школой, её учащиеся, особенно, старшекурсники, которых я и призван был обучать, действительно, планировали связать жизнь если не с медициной, то, по крайней мере, с близкой к ней биологией или фармакологией. Их не нужно было заставлять изучать прикладную медицину из-под палки, они испытывали к этому предмету живейший интерес, а мне было приятно вспомнить теорию. К тому же, в моём распоряжении оказалась отличная библиотека, где на полках наряду со старыми знакомыми учебниками, по которым я осваивал азы лечебного дела ещё в Эдинбурге, теснились новейшие монографии и журналы, так что материала для подготовки к лекциям было предостаточно, а десмургии в полевых условиях кое-кого из маститых профессоров я бы и сам мог поучить.
Директор придерживалась того мнения, что жёсткая дисциплина и единообразие - уже гарантия успешности воспитания и отдавала предметы изучения на откуп преподавателям-предметникам целиком и полностью, не вмешиваясь ни в форму, ни в содержание. Так я наблюдал, например, как учитель физики ради демонстрации некоторых законов оптики чуть не поджёг сложной системой увеличительных стёкол дровяной сарай при полном попустительстве администрации.
С Айрони Мак-Марель мы виделись ежедневно - и на занятиях, и после них. Не знаю, как выглядели наши встречи со стороны и не казались ли они кому-то чем-то предосудительным. Возможно, я даже ловил на себе укоризненные взгляды или мне казалось, но это было сродни так хорошо знакомому мне состоянию опьянения. С каждой встречей, с каждым разговором я видел в ней всё отчётливее знакомые черты моего погибшего друга. И с каждым днём я всё сильнее тосковал по Холмсу и всё крепче привязывался к ней. У неё был аналитический склад ума. Совершенно не женский, но в то же время по-женски изящный. Обладая острым умом и отличной памятью, в то же время запертая в тесном мирке закрытого учебного заведения, она очень много читала, и багаж её эрудиции казался огромным. В то же время, её практические знания реального мира стремились почти к нулю, и я рассказывал ей, как об экзотике, о простых обыденных сценах лондонской жизни, о газетах, лавках, клубах, мостовых и фонарях, о работных домах и публичных библиотеках, театральных постановках и уличных нищих. Она вообще не имела представления об этих предметах, но сопровождала мои рассказы разумными и захватывающе интересными комментариями.
Чаще всего мы вели свои беседы на том самом месте, где состоялся первый наш доверительный разговор - на берегу озера. Мало-помалу она узнала о моей учёбе в Эдинбургском университете и академии в Нетли, о моих писательских потугах, о моей женитьбе, о работе в больнице и о моих товарищах и коллегах. Вот только разговоров о Шерлоке Холмсе и нашей детективной деятельности мы по взаимному молчаливому сговору старались не касаться.
Природные наблюдательность и логика дали ей в руки некоторое умение производить то, что Холмс называл дедукциями, и она несколько раз пыталась оттачивать на мне мастерство, пока не почувствовала, как сильно меня это ранит. Тогда все попытки прекратились - она замечала, конечно, многое, но помалкивала, чтобы не пробуждать моего болезненного дежа-вю. Я был ей благодарен и за это тоже.
Однажды разговор между нами даже зашёл о моей службе в Афганистане, и я почти проболтался о причине, загнавшей меня в Брокхилл.
- Война не похожа на парад, - говорил я, глядя в огонь. - Я - не святой, и мне случалось преступать черту, но своей возможности её преступить я обязан именно войне. Это война учит «убей или умри».
- По-моему, это нормально для войны, - пожала плечами Айрони, сидевшая рядом со мной на застеленном моим плащом крупном валуне.
- Война не заменяет жизнь, - сказал я, щурясь на догорающий на западе закат. - Они сосуществуют в одно и то же время, и жизнь иногда просто заимствует у войны маску безнаказанности, чтобы покрывать свои преступления.
- Я знала одного ветерана индийской кампании, - вспомнила Айрони. - Он никогда не упускал случая похвастаться доблестью своей собственной и своих товарищей, а вы, доктор, каждый раз, заговаривая о военных действиях, морщитесь и отворачиваетесь, как будто вы не военный герой, а военный преступник. Вот мне в душу и закралось подозрение: а не о себе ли вы говорили, рассуждая о масках?
Меня так и подмывало рассказать ей всё, но, разумеется, я смолчал. В тот же вечер, сидя у стола в своей маленькой гостиной во флигеле. Я вдруг подумал, что хотел бы провести остаток своих дней вот так, мирно прозябая и ведя неспешные беседы с одинокой девочкой, напоминавшей мне прошлое. А в следующий миг мне захотелось покончить с собой. Потому что безысходность такого желания поднялась к горлу нестерпимой тошнотой, и я почувствовал себя мёртвым прямо сейчас. Мне ещё не было пятидесяти лет, я чувствовал себя молодым и полным сил и, в то же время, не способным и не готовым ни на что, кроме бесцельного растительного существования. Снова отчаянно захотелось напиться до потери сознания, и только мысль об Айрони остановила меня от немедленного исполнения этого желания.
« Рутинное существование убивает меня, - говорил Холмс, пребывая в состоянии очередного затишья между расследованиями. - Вы - счастливец, Уотсон, оттого, что вам это чувство незнакомо».
«Ну, вот, я, кажется, с ним познакомился, Холмс, - прошептал я. - Боже, как я вас понимаю!».
Уснуть в ту ночь мне так и не удалось, и на первый свой урок я явился таким усталым и помятым, что Мэртон, встретив в коридоре, начал коситься на меня с явным подозрением. Сам Мэртон, кстати, нашёл себе какую-то работу в школьном музее и со скуки предавался ей с полной отдачей.
Тем не менее, кое-как отчитав три лекции в разных отделениях, я вышел из здания школы и побрёл по тропинке к озеру. Я ещё понятия не имел в тот момент, как скоро и сильно последует перемена в моей жизни и, уж тем более, даже предполагать не мог, куда она меня заведёт.
- Доктор Уотсон! - услышал вдруг я за спиной встревоженный голос Айрони. - Да постойте же, доктор, мне вас не догнать!
Я обернулся. Айрони спешила ко мне, взволнованная и раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, дававшейся ей из-за болезни всё ещё не слишком легко.
- Что случилось? Почему вы не на занятиях? - я знал, что у неё сейчас должен был быть урок математики, а за посещаемостью занятий в «Брокхилле» следили строго.
- Доктор, вас ищут какие-то люди. Учитывая обстоятельства вашего появления здесь, это может быть важно.
- Люди? Какие люди? - насторожился я. - Где вы их видели?
- Они расспрашивали о вас садовника - я слышала. Двое. Приземистый мужчина средних лет с неприятным лицом и худощавый латинос. Имени вашего они не называли, но зато называли приметы и спрашивали садовника, не останавливался ли поблизости человек, подходящий под описание. Они не местные, незнакомы мне, но выговор, по крайней мере, у одного из них, отдаёт вересковыми холмами. Садовнику они пытались всучить золотой за информацию.
- Так. И что же им сказал садовник?
- Ничего не сказал. Наш садовник по счастью считает молчание золотом и не делает исключений из этого правила ни для кого. Они проговорили добрых десять минут, но совершенно ни о чём. И мне кажется, они разыскивают вас не для того, чтобы дружески пожать вашу руку.
- Значит, вы решили, что эти люди разыскивают меня именно с недобрыми намерениями?
- Думаю, что разыскивай они вас с добрыми намерениями, они расспрашивали бы не садовника, а администрацию и не вертели бы в пальцах золотой. Официальный источник куда надёжнее, и его единственный недостаток - именно официальность. И им явно не хотелось, чтобы вы узнали о том, что они наводили справки. Тот, что поплотнее, между прочим, профессиональный боец, а второй - бывший военный, последнее время сменивший образ жизни на куда более привольной - возможно, освободившийся из тюрьмы.
- Откуда такие выводы?
- Ну, у первого характерные ссадины на суставах пальцев рук разной давности, да и всё его сложение об этом говорит: короткая шея, стрижка, плечи, привычка пружинить ноги и поднимать руки к груди. А у второго всё ещё заметна военная выправка, кожа бледная на запястьях, а на лице прижжённая солнцем, не смотря на южный тип. Значит, долго не видел солнца, а сейчас бывает на нём много - ведь не палящий зной, чтобы обгореть.
- Молодец. Ещё что-то заметили?
- Да. Одну странность. Судя по одежде, латинос побогаче и вообще из социального слоя повыше, но по тому, как они говорили, он, скорее, подчинённый, а не начальник в паре.
Я кивнул. Все наблюдения Айрони пока что согласовывались с моими собственными, сделанными в Лондоне. Мне показалось, я узнаю в людях, о которых идёт речь, ту парочку, которая сторожила клетку на колёсах.
- Не видели, куда они отправились, расставшись с садовником?
- Они никуда пока не отправились, но варианта только два. У них вещи с собой, и либо они проездом, а значит, дождутся дилижанса, либо им придётся где-то остановиться на ночлег. По времени их появление тоже совпадает с прибытием дилижанса, так что, они, видимо, прямо со станции.
Здесь. при школе, есть что-то вроде постоялого двора или гостиницы - да вы её знаете, доктор Мэртон там живёт, и там же останавливаются приезжающие навестить кого-то из учащихся - мой опекун тоже останавливался там, когда приезжал. Всего три-четыре комнаты, и они большей частью пустуют. Либо ваши знакомцы их займут, либо остановятся вон там, в посёлке, - она неопределённо махнула рукой вдаль. - Либо просто снова исчезнут. Доктор, кто они? Преступники?
- Не знаю. Возможно, не в большей степени, чем я сам. Это мутная история.
- Какая история?
- Долго объяснять, да и не всё можно объяснить. Скажем так, они - люди из моего прошлого, и я предпочёл бы с ними не встречаться.
- Вам это просто неприятно или опасно? - спросила она, не выпытывая подробностей, но очень конкретно. Отвечать тоже пришлось конкретно:
- Я не могу быть уверен до конца, но думаю, что меня могут попробовать убить.
Непохоже, чтобы моё заявление особенно удивило её, хотя должное значение она ему придала - это было видно по глазам.
- Всё долго рассказывать, - сказал я. - Поверьте мне на слово. У этой истории длинные корни.
- Насколько им может быть важно встретиться с вами? - чуть сдвинув тонкие, но густые брови, спросила она. - Потому что если им это, действительно, важно, и они хотят настоять на своём, вы не можете просто сидеть и ждать.
- И не собираюсь. Но мне нужно для начала повидаться с Мэртоном. А я не могу этого сделать , не опасаясь наткнуться прямо на них. Так что вы могли бы оказать мне неоценимую услугу, Айрони, если отправитесь к нему прямо сейчас и убедите немедленно встретиться со мной. Но не на виду. Знаете, где я его буду ждать? Я буду ждать у того места, где мы сидели у костра.
- Хорошо, - кивнула Айрони. - Я прямо сейчас отправляюсь к нему. Но что ему сказать, чтобы моя просьба показалась достаточно убедительной?
- А вот то же самое и скажите, что мне. Скажите, что обо мне справлялись два незнакомца, и я подозреваю, что это - те же самые люди.
- «Те же самые люди», - повторила Айрони. - Хорошо, я именно в этих словах и передам ему вашу просьбу. Ждите. И будьте осторожны, пока ожидаете, потому что нет больших бед, чем случайные ошибки, - и она заспешила со всем доступным ей проворством своей немного неуклюжей после болезни, но от этого только больше завораживающей походкой.
В ожидании Мэртона я голову себе сломал, размышляя, как мои преследователи оказались здесь: сумели как-то проследить за нами с Мэртоном ещё в Лондоне или завели информатора среди приближённых шахматного министра. Последнее, впрочем, вызывало сомнения: своих, а тем более, чужих тайн Майкрофт Холмс поверял кому бы то ни было крайне неохотно. Разве что это было частью какой-то задуманной им комбинации, но допустить последнее было бы особенно грустно - я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что с Майкрофтом Холмсом мне не тягаться, и что люди для него - и я в их числе - пешки, отдаваемые в размен при нужде без зазрения совести. И всё же не хотелось осознавать себя неодушевлённым предметом в хитроумной игре сильных мира сего. Особенно пешкой, отданной в размен.
А дело выглядело всё серьёзнее рассказывая об афганских событиях Мэртону, я как бы ещё раз прокрутил в уме и взвесил все имеющиеся факты, на собственной шкуре почувствовав, зачем моему другу Холмсу зачастую требовалось вслух проговорить все детали очередного дела. Многое, казавшееся ранее случайным и бессвязным, заняло теперь своё место в мозаике, я понял, какие, в действительности. Могучие силы могли стоять за происходящим тогда в забытом лагере в долине Шантадирага, и с окончанием кампании другая кампания могла и не закончиться - наверняка не закончилась.
Время, однако, шло, а ни Айрони, ни Мэртона всё не было. Мало-помалу я начал беспокоиться и всё чаще поглядывать на часы. Ну, сколько там ей могло понадобиться времени, чтобы добраться до гостевых комнат и сказать Вобле пару слов? И сколько времени самому Вобле могло понадобиться на то, чтобы выслушать её, поверить и пойти за ней? Я успел подумать, что, может быть, Мэртон отлучился куда-то, и Айрони его не застала и, может быть, ищет, потом подумал, что её могла встретить директор и, отругав за прогул, отправить на занятия, потом… я бог знает, что передумал, ожидая.
Она появилась совсем не оттуда, откуда я ждал её - хрустнув неосторожно веткой, от звука которой я чуть не подскочил вверх, возникла из ниоткуда прямо за моей спиной. Мне сразу же бросились в глаза её бледность и широко раскрытые от возбуждения глаза. Следы крови на руках я заметил уже потом - одновременно с распухшим от наспех запихнутых вещей саквояжем.
- Что? - разом осипшим голосом ахнул я. - Что с Мэртоном?
- Я позвала людей - ему окажут помощь, - выдохнула Айрони.
- Да что же произошло?!
- Я нашла его в распахнутой настежь комнате на полу. Голова у него разбита, но несильно, а во рту был кляп. Я не знаю точно, что с ним произошло, но выглядел он так, словно на нём сам магон верхом скакал - синий, одутловатый, из носу кровь, как у висельника. Я даже шею посмотрела, но никаких странгуляционных полос или пятен не заметила. Правда, сердце у него билось ровно, и дышать он мог, так что, думаю, ничего особенно страшного - оправится. Говорить со мной он не смог, голоса почти не было, да и сознания - только просипел: «это они, скажите Уотсону, что они здесь». Я, понятно, как добропорядочная воспитанница пансиона, подняла крик, и пока там сбегались и суетились, похватала кое-какие вещи - свои и ваши, а у Мэртона позаимствовала деньги. Не все, конечно, но не думаю, что это в данной ситуации можно счесть грехом воровства. Без денег мы пропадём, а поскольку на Мэртона была возложена миссия содержать вас, я думаю, он может считать это заочным выполнением своей миссии.
- Подождите. Какие вещи? Вы взломали замок во флигеле?
- Взломала ту бессмысленную железяку, которую вы пышно именуете замком. А у меня был выход? Доктор, нам нужно ноги уносить отсюда, потому что если эти двое не доберутся до вас, то до вас доберутся полицейские следователи. Думаю, желай вы встречи с ними, вы бы ещё в Лондоне пожаловались на преследование, разве нет? А в лучшем случае, сюда пожалуют дядюшкины церберы, и вас, если не убьют одни, то запрут другие.
- Подождите-подождите! - схватился за голову руками я. - ничего не понимаю! Ну, а вы-то что предлагаете?
- Как это у военных? Передислоцироваться. Занять позицию в укрытии и понаблюдать оттуда, что происходит.
- Как передислоцироваться? Куда? И с какой стати вы похватали свои вещи? Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь передислоцироваться вместе со мною?
- Не я с вами, а вы со мною. Потому что пока на вашем лице я вижу только полнейшую растерянность и никакого плана действий. А у меня, по крайней мере, есть такой план.
- План? Какой план? Айрони, девочка моя, вы сами не понимаете, что говорите. Вы учитесь, вы… да нельзя вам со мной связываться! Я сам пока понятия не имею, во что вляпался, и что дальше будет, а вы - девочка, ребёнок, вы…
- Сирота, - упрямо сказала она. - И вы - единственный близкий мне человек. Я вас терять не собираюсь. Что касается учёбы, у меня светлая голова - наверстаю. Потом, вы же не выслушали, что я предлагаю. А план у меня очень мирный. Сейчас, через минут сорок, здесь, неподалёку, остановится дилижанс на станцию, а оттуда через ещё час с небольшим - местный поезд до Инвернесса, на который всегда есть свободные места. Там можно остановиться на несколько дней и осмотреться, а оттуда хоть в Абердин, хоть в Глазго, хоть в Америку. И, во всяком случае, у нас будет время связаться с дядей. Но на своих условиях.
- Почему именно Инвернесс? - спросил я, как будто всё остальное было для меня уже предельно ясно.
- Там есть поселение. Хизерхилл-вулидж. Мать говорила мне, что оттуда родом вся отцовская родня. И Мак-Марелей там больше, чем пальцев на руках. Я скажу, что ищу родственников, а вы - мой опекун и врач, потому что то, что у меня с ходьбой проблема, и так в глаза бросается. Так что у нас будет постель и миска супа. Кстати, местный бараний суп очень вкусный.
Я смотрел на неё во все глаза, не зная, что возражать и вообще смеяться или плакать.
- Вы - прирождённый полководец, Айрони, но…
- Никаких «но». Я вам верну комплимент: вы - прирождённый солдат. Вот и давайте действовать , согласно карме. Не забывайте, что я - тот самый эмиссар, которому вы поручены, а ситуация такова, что решение нужно принимать быстро и правильно, что, согласитесь, доктор, не ваша сильная сторона.