Златокудрая Атеона - священная дева. Часть 10

298
Наследник у Атеоны. Воины Татула Эгимноса и наемник
     В домике, утонувшем в саду, стояла благоговейная тишина: служанки тихонько прибирали, горбун копошился в саду, кошка дремала на подушечке у ног госпожи. Мариника расчесывала Гае волосы и поглядывала на хозяйку, перечитывающую письмо царя. Ей никто не мешал. Она дочитала его, сложила вчетверо и вздохнула. Курильни дымятся, огонь горит и согревает изваяние Диноны, ритуальные смолы источают аромат на полсада.
     Вскочили на ноги женщины, Атеона первой помчалась вниз: услышала шум, доносящийся извне. Царевич несся в домик, утонувший в саду. За ним бежали стражи и поэт, любимец наследника.
     - Господин мой! – говорил он, стараясь предотвратить беду. – Гнев завладел твоим разумом!
     - Оставь меня! – рыкнул новый царь. Он резко остановился, выхватил из рук зазевавшегося стражника меч и прибавил шаг.
     - Опомнись, государь! – закричал поэт и друг в одном лице. Молодой царь доверял ему больше, чем кому-либо из царедворцев: лицемеры и лжецы. Если не сказать хуже.
     - Я убью ее! – прошипел молодой царь и пнул дверь, поторапливая ее: она слишком медленно открывалась.      
     Атеона сбежала с лестницы и остановилась напротив гостя, служанки ужаснулись при виде государя. Жрица не дрогнула перед блеском меча, перед ворвавшимися в ее жилище стражниками. Опустила она свои прекрасные ясные глаза, догадалась она обо всем.
     - Ты! – пошел ей навстречу разъяренный царь. - Из-за тебя погиб мой отец! А я убью тебя! – Он поднес меч к шее Атеоны.
     Служанки вскрикнули. Из ее глаз выскользнули струйки слез, скатившихся по щекам. Стражники молчали, молчали напуганные слуги, рабы и поэт.
     - Я просила твоего отца быть осторожнее, просила не верить Татулу Эгимносу, просила вернуться, - сказала она тихо и скорбно.
     Ее лицо (которое и без красок прекрасное) заставило царя остолбенеть. Он не усомнился в ее искренности: ей верил и доверял отец, а он был умнейшим из царей, ей верили министры, верил Закрий. Список можно было продолжить. Царевич глядел на нее. Он видел ее обычно издали, и понимал, почему отец попался в сети чужеземки. Не старался образумить, родитель его бы не послушал. Лицо Атеоны, слегка украшенное красками (к ней частенько наведывались просители, и она всегда была готова принять их), скорбело. Ни лжи, ни фальши царь не увидал. И он понял. Понял, почему отец настолько трепетно оберегал ее, одаривал и видел в ней царицу.
     - Если государю будет угодно, я приму казнь, - сказала она, не дрогнув, хотя меч почти что касался ее кожи. В слезах Атеоны отразилось удивленное лицо царя.
     - Ты оплакиваешь его, - заметил он и опустил меч. Ему показалось, он не обманывается. Ни одна жена так не ранена этим известием. Их всех волнует только то, что с ними теперь будет.
     Поэт впитывал каждый жест и видел любое изменение жрицы. Позже он напишет поэму, которую назовет «Плач по Давигару». В народе она приобретет другое название: «Плач Атеоны» - настолько будет тронут народ этой историей.
     Задумался царь, учуял запах ритуальных смол, запах огня, все понял и произнес:
     - Отец просил позаботиться о тебе. Тебя должно перевезти и укрыть!
     - Позволь мне, государь, остаться тут: какой смысл мне скитаться? Татул Эгимнос будет меня преследовать, пока жив. А бежать от разъяренной собаки – только дразнить ее.
     Царю было немногим за тридцать, однако у него был довольно приличный гарем и наследник от первой жены, которую следовало бы провозгласить царицей. Он поглядел на динонианку и произнес:
     - Будь по-твоему: ты останешься тут. Перед свидетелями я заявляю, что объявляю войну Татулу Эгимносу! Клянусь, отец мой будет отмщен! А ты, - посмотрел он в глаза жрице: -
299
- когда я вернусь с победой, станешь моей женой! Я выполню последнюю волю моего отца: ты станешь жить во дворце царицы!
     Атеона хотела было возразить, разомкнула уста, но не произнесла ни звука.
     - Я назову тебя царицей! – откликнулся царь и, не дожидаясь ответа, ушел вместе со стражами и поэтом, который обернулся еще разок взглянуть на динонианку.
     Она сползла на пол и закрыла ладонями лицо: как бы история не повторилась. Рискует молодой государь: он сопровождал отца в походах, держал в руках оружие, но он еще слишком горяч, чтобы рассуждать хладнокровно, как требуется для принятия сверхважных решений.   
     О решении супруга узнала первая жена его, мать наследника и пребывала в гневе.
     - Кто она такая! Выскочка!
     - Тише, госпожа, - оборвал ее министр дворцовых дел, - тише! Во дворце стены с ушами!
     Жена царя походила туда-сюда. Она едва дождалась, когда муж уедет.
     - Я мать наследника и законная первая жена! А он намерен сделать ее царицей! – негодовала жена. На ее коже высветились красные пятна.
     - Такова воля государя, - ответил министр. К нему с утра пораньше явилась жена царя, и решила узнать подробности.
     - Воля! – Жена заскрипела зубами. – Как от нее можно избавиться? – Царская жена решительно поглядела на министра. Он побледнел.
     - Госпожа, вспомни, как поступил с отравителями царь-отец! Выбрось эту мысль из головы! Государь распорядился, чтобы динонианку тщательно оберегали, как при отце, а кто ослушается его приказа – того ждет расправа!
     - Даже меня? Мать его наследника? – излишне самоуверенно ответила царская жена.
     Министр поспешил огорчить ее, чтобы не выдумывала ерунду всякую:
     - Наш мудрый государь велел в случае покушения на динонианку жестоко пытать и умертвить преступника. Он отдал распоряжение наказать и жен, лишив их детей права наследования трона.
     Царская жена резко подобралась. Государь предвидел ее негодование и принял меры!
     - А что если… - Она таинственно приподняла брови.
     - Не думай, госпожа, избавиться от мужа: твой супруг издал указ, что в случае его внезапной кончины, трон переходит к его младшему брату, а не твоему сыну.
     Таким образом, государь лишил жену регентства. Представляете, каким стало это ударом.
     - Ему всего шестнадцать! – воскликнула она.
     - И в этом случае, - откликнулся министр дворцовых дел, - динонианка может скорехонько оказаться на троне: юноша глаз не сводит с нее и влюблен пылкой юношеской любовью. Он перережет глотки всем, кто коснется ее, - уверил министр, и царская жена поверила: юноша горяч и храбр не по годам.
     - Да что ж за проклятье такое?! – пыхтела первая жена государя. Куда не глянь, всюду поклонники какой-то жрицы! – Есть в этом дворце хоть кто-нибудь, кто устоял перед ней?!
     Министр, опустив взгляд в пол, пожал плечами. Царская жена фыркнула, прочитав по нему ответ на прямой вопрос, и, метая молнии в адрес динонианки, покинула министерство дворцовых дел.
     В волнении проходили дни обитателей домика, утонувшего в саду. Атеона слышала, как молодой царь произнес речь, эхом отдавшуюся в самом дальнем уголке дворцового сада.
     - Я, Давигар II из рода Нибулов, в присутствии свидетелей заявляю, что объявляю войну душегубу Татулу Эгимносу из рода Ионов! Да горит его черная душа во мраке ада!
     Пылая гневом, молодой царь скорехонько отбыл. Армия уже ждала его, как ждали военачальники, гнавшие войска Татула до границы. Сам он бежал с поля боя, чем породил множество слухов.
     Не удивило бы Атеону, что ему сей факт безразличен. Служанки помалкивали и не задавали лишних вопросов. Она тоже преимущественно хранила молчание. Дни ожидания
300
хоть каких-то известий тянулись. Ей не сообщали ни хороших новостей, ни плохих. Посылала она за министром дворцовых дел, но и он не мог сказать ничего утешительного и лишь пожимал плечами. Без дозволения царя Атеона не покидала дворцовых стен, прогуливалась в саду, заказывала, если требовалось, книги и ритуальные смолы, травы. Ее всегда можно было найти в домике, утонувшем в саду. Однажды до нее долетели слухи, что две армии наконец-то встретились.
     - Подробности? Известно что-нибудь еще? – спросила она у министра иностранных дел.
     Он пожал плечами:
     - Это война, на ней так быстро все меняется.
     Хотела б Атеона не согласиться, но он прав.
     - Подскажи, что можно сделать? – Глаза ее, ясные и прекрасные, взглянули на министра.
     - Не совершать необдуманных поступков: это опечалило бы государя-отца, - ответил министр иностранных дел, и динонианка отдала должное его уму.
     - Обещаю: я не совершу того, что опечалило бы его.
     Министр повздыхал, помолчал и ушел. Он бы и рад ей помочь, да чем? Он и сам не знает, что и как будет. Вернется царь и вдруг захочет поставить своих людей? А не вернется… страшно подумать.
     В один из дней горбун услыхал шум и грохот, доносившийся со стороны дворца. В саду показался стражник, бежавший к динонианке.
     - Меня послали предупредить госпожу! – запыхавшись, сказал он. – Государыне следует немедля собраться: Татул Эгимнос в столице и осадил дворец!
     Лицо Атеоны враз побледнело. Неужели и молодой царь погиб?! Стражник сказал:
     - Поторопись, госпожа!
     - Я не хочу больше гибелей. Будет позволено мне выйти из Солнечных ворот? – спросила она у смотрителя дворцовых врат и министров, пришедших к ней.
     - Государь наказал нам следить за благополучием государыни: мы не можем ослушаться его! – ответил первый советник.
     - Он жив? – Атеона очень надеялась, что это так.
     - У нас нет точных сведений, но было сообщение, что он проиграл битву и отступил.
     - Я никуда не побегу, я останусь здесь! – заявила динонианка.
     - Государыня! – воскликнул министр иностранных дел. – Надо бежать!
     - Скажи на милость, куда? – ответила Атеона спокойно. – Его люди у врат. По тайным тропам? Но он станет преследовать меня и граждан пострадает больше.
     - Надо было раньше увезти! – откликнулся министр дворцовых дел: ему не поздоровится, когда вернется государь. Он не выполнил один-единственный наказ царя – укрыть динонианку в случае опасности.
     - Нас обезглавят, - шепнул он другим министрам, так же укрывающимся в дворцовых стенах.
     Татул Эгимнос прошел мимо достопримечательностей столицы, и отправился прямиком к дворцу, разбивая городскую охрану. По его сведениям жрицу держат во дворце, и он пройдет этот путь. Он придумал хитроумный план и обвел вокруг пальца молодого царя: ему еще учиться и учиться!
     Сжималось сердце Атеоны при мысли, что совсем рядом деспот и огнем и мечом рушит созданное не его руками. Меж тем он пробивался целенаправленно к ней, не заостряя внимание на других объектах. Он не заглянул в сам дворец, не обшарил министерства, казначейство и им подобные инстанции.
     Мариника и Гая прижались друг к другу, когда в их саду послышался лязг металла. Замужняя служанка всю дорогу плакала: ее муж доблестно сражается за государя и будущую царицу. Жив ли он? Здоров ли? А его только ранили. Не смертельно. 
     - Принеси шкатулку с драгоценностями! – велела рабыне Атеона.
     - Госпожа? – удивилась Мариника, в такую минуту рядиться? Но она не ослушалась и
301
сбегала.
     Из шкатулки динонианка выбрала только подарок Закрия и браслет Давигара.
     - Поставь ее на видное место! – сказала Атеона.
     Рабыня подчинилась, догадываясь о планах хозяйки. Жадные грабители отвлекутся, а охране может пригодиться этот миг.      
     Жестом поманила Атеона слуг, оставшихся с нею. Они взбежали на второй этаж и остановились у комнатки, где находились туалеты и обувь госпожи. Она отворила дверцу и ждала, пока по ее немому требованию горбун, две служанки, тщательно следившие за ее благополучием, и Гая заберутся туда.
     - А кошка?! – спросила Мариника.
     Животное от страха перед шумом прыгнуло на руки горбуну.
     - И ты, Мариника! – потребовала Атеона.
     - Нет, госпожа! Позволь остаться с тобой! 
     Атеона суматошно забросала прислугу платьями, покрывалась. Ей помогла рабыня.
     Шум извне усиливался, следовало торопиться.
     - Не выходите пока не убедитесь, что опасности нет! И не давайте кошке мяукать!
     Динонианка услышала, как кто-то выбил дверь и голоса. Она обернулась и опять посмотрела на слуг. Их глаза, наполненные слезами, тронули. По сути Атеона их спасала: Татул Эгимнос жалеть никого не станет. В последний раз взглянув на людей, бывших с нею рядом столько времени, она закрыла дверцу. Служанки всхлипывали, стараясь не плакать, горбун прижимал к груди кошку и молился об иноземной жрице. Другой такой госпожи у него не будет.
     - Тише вы, - оборвал он служанок. – Вас услышат и перережут.
     Служанки чуть в обморок не упали. Они и так за госпожу переживают, а тут их еще и умертвить могут!
     Атеона схватила один край ширмы и позвала рабыню:
     - Помоги мне!
     Они пододвинули ширму к двери и разбросали еще вещи и перевернули мебель.
     - Зачем нам это делать? – озадачилась Мариника. Ее ноги тряслись от страха, потому что в коридоре послышались твердые шаги группы людей. Большой группы. По топоту она прикинула: их не меньше десятка! Одолела ее нерешительность, она едва-едва перебирала ногами. 
     Не успела ответить Атеона, поспешила навстречу, отводя от укрывшихся слуг делегацию, возглавляемую Татулом Эгимносом.
     - Наконец! – еще издали, едва завидев динонианку, заговорил он. Его доспехи, обагренные кровью, дурно пахли. Так пахнет смерть.
     Крепилась Атеона, так надо было. А он дошел до нее и остановился в нескольких шагах.
     - Наконец, я освободил тебя! Отныне ты свободна! – торжественно отозвался Татул, швырнув с пренебрежением к ногам жрицы окровавленный тряпочный мешок.
     Почудилось Атеоне, жилы свернулись в ее теле. Она и рабыня, от страха вскрикнувшая, поняли, что внутри.
     - Я принес тебе голову врага! – победоносно заявил Татул Эгимнос.
     У Атеоны не нашлось сил ответить ему, она не чувствовала слез, катящихся по щекам, не слышала всхлипываний Мариники и усмешки солдат, глядящих на женщин. Воины. Они под стать своему царю. Циники, пьяницы, насильники и убийцы, а не защитники-освободители. Горе! Горе налетело на столицу, раз здесь Татул Эгимнос.
     - Этот щенок, Давигаров сын, поджав хвост, бежал! – победоносно произнес Татул. - Ему еще надо учиться держать меч! – хохотнул он в голос, в перевес воинам. - Ты немедленно отправишься в Исеи! – воскликнул он и сказал солдатам: - Сопроводите ее на корабль! – И ушел с военачальником, своей правой рукой.
     Атеона, глядя на мешок, склонилась к нему, не расслышала слов одного из воинов:
302
     - Госпожа должна собраться и идти с нами!
     Не отрываясь, Мариника смотрела, как бережно касается мешка жрица, как шевелятся ее
губы, читая заупокойные песни.
     - Поторопись, госпожа! – повторился воин.
     - Погодите вы! - Всплакнула Мариника: госпожа оплакивает царя, а они не понимают!
     Атеона не затянула оплакивание: чем скорее она уедет из столицы, тем скорее избавиться город от богохульника. Она выпрямилась и краем глаза увидала министра иностранных дел.  Умного и сообразительного человека. За эти качества Давигар ценил его. И странно: он глядел не на воинов, не на динонианку, а куда-то в сторону. Атеона обернулась: в дверном проеме за ее спиной стоял наемник в традиционном своем облачении и с закрытым лицом. Каждый, кто его видел, либо мертв либо не человек.
     Министр иностранных дел увлекался историей и был эрудированным господином, талантливым оратором и политиком. Его увлекали и другие культуры, помимо своей. Конечно, он понял, кто за спиной динонианки и что он тут делал все это время. Вот он – некий злой дух, которого так боялись рабы и невежественные слуги и стражи. Все встало на свои места.
     - Приступай! – сказал невозмутимым тоном министр иностранных дел и пошел прочь: он не хочет смотреть на то, что сейчас произойдет.
     Воины обнажили мечи и приготовились атаковать. Наемник медленно вынул из ножен оружие и обратился к жрице:
     - Закрой глаза, госпожа!
     Она вместе с Мариникой зажмурились, прижались в сторонке друг к другу и тряслись от ужаса: скрежет, вой, удары, грохот... Они слышали, как меч прорезает воздух со свистом, легкое шуршание одежд наемника и слышали, как падают один за другим тела, с силой ударяясь о пол. Запах крови врезался в нос, в горле запершило, но Атеона не открыла глаз. Мариника страшилась даже подумать о том, что ей понадобится их открыть, чтобы выйти отсюда. Как же ей страшно! Точно война началась заново!
     Упало последнее тело, грохнулся последний меч, и раздались слова в режущей запахами тишине:
     - Госпожа, поторопись: надо уходить!
     Мариника прижала ладошки ко рту, чтобы не вытошнило. Какую увидала она картину, никто б в здравом рассудке не представил бы! За считанные мгновения неизвестный расправился с хорошо вооруженными обученными воинами!      
     Закашлялась Атеона, зрелище не праздничное. Наемник поторопил взглядом, она подчинилась. Он шел впереди, открывая двери и устраняя препятствия в виде воинов Татула Эгимноса на ходу. Они только и успевали падать. Как коса косил он солдат. Раз, два – и нет преграды. Меч его только и свистел. Ловко наемник орудовал ножами, дротиками и другими видами оружия, о котором динонианка слыхом не слыхивала.
     Тут наемник остановился: на противоположном конце галереи первого этажа стоял человек, одетый как сопроводитель жрицы. Она перевела взор с неизвестного на наемника.
     - Не вставай у меня на пути! – сказал наемник, некогда своему ученику, предавшему учителя. Мотив простой: деньги и тщеславие. Может, в другом порядке. Не имеет значения.
     - Отдай ее и иди! – ответил неизвестный.
     Наемник медленно повел головой, вроде как веля Атеоне вновь прикрыть глаза, что она и сделала, и произнес:
     - Тогда ты останешься здесь!
     Атеона и Мариника сразу посторонились, настолько неистово били звуки им в уши. Битва завязалась жестокая. Этих двоих и буря б не пересилила. Не чувствующие боли, сострадания, страха и милосердия, двое бились насмерть. Галерея, с момента возведения не видавшая такого накала страстей, дребезжала. Падали статуи, картины со стен, падали лампы. Посмотреть на битву мысль женщин не посещала: слишком страшно открывать
303
глаза: мало ли что можно увидеть.         
     Тут до ушей долетел тихий вздох. Атеона содрогнулась, он означает только одно... Она открыла глаза. Наемник пронзил кинжалом грудную клетку предателя ученика и вспорол ему мечом брюхо. Как хладнокровно и быстро! Настолько, что и моргнуть не успела! Она делает стежки медленнее, чем он…
     Наемник встал с колена. У него движения оточены и, наверное, мужчинам-воинам показался бы эффектным, но она не способна оценить красоту убийства. Наемник  (он убрал бы и армию с пути – это вопрос времени) кивнул в сторону выхода. Он намеревался вывести динонианку из дворца и укрыть, пока не подоспеет Давигар-младший с отрядами. К ней яростно пробивался юный брат царя, горячий поклонник жрицы. Он был ранен, но как истинный сын своего отца, не сдавался. Женщины поторопились нагнать наемника. Он вновь пошел впереди. Внезапно он метнулся, отталкивая динонианку, и застыл.
     - Что случилось?! – Она еле устояла, очухалась и подпрыгнула к нему.
     Наемник прикрывал одной рукой грудь, второй резким, сильным движением послал заточенное оружие в голову ученика и продырявил череп. Он убедился, что ученик отныне безобиден, и часто задышал.
     - Скажи мне! – попросила Атеона, склоняясь над упавшим наемником.
     Он держал ладонь на груди. Динонианка отодвинула ее и увидала торчащий из плоти металлический заточенный, очень острый предмет с восьмью углами. Она хотела вытащить его, но ее запястье крепко схватил наемник.
     - Не прикасайся: он отравлен!
     - Скажи мне, что это за яд и как приготовить противоядие?!
     - Ты не успеешь. – Наемник чувствовал новый, сильный яд. Он устойчив к самым разным, но этот – уникален по составу. Тот, кто его изготовил, явно готовился к встрече с закаленным бывалым наемником. Хорошо обученный ученик восстал против своего учителя и, будучи знакомым с тонкостями дела, воспользовался знаниями и помощью алхимика.  Ученик предал остальных, стал перебежчиком, презрел законы, владычествующие в клане наемников. 
     Атеона повесила голову.
     - Я не стою твоих слез, - отозвался наемник.
     - Назови мне свое имя, и я буду просить за тебя!
     Усмехнулся наемник, он не помнит своего настоящего имени. И сказал:
     - И твоих слез не хватит, чтобы отмолить меня. 
     Рука динонианки потянулась, чтобы убрать с лица ткань: она мешала дышать. Наемник преградил путь руке.
     - Я не из любопытства: тебе трудно вдыхать воздух!
     И он позволил открыть ему лицо, думал, Атеона испугается, но нет. Мариника отступила: оно все покрыто шрамами. Неприятное, покалеченное лицо. А Атеона увидела такую же душу. На вид ему было около сорока. Не так уж много. Ему бы жить и жить.
     Наемник стянул с руки перчатку и снял перстень, надел на палец динонианки.
     - Теперь тебя станут сопровождать другие, где бы ты ни была! Позовешь их – и они придут. 
     И тут она сообразила, кто был весь период ее пребывания на чужбине рядом: предводитель наемников!
     - Не плачь: это не твоя война. Не ты ее затеяла. Тщеславие и гордость, алчность и лицемерие – вот устроители ее! Но не позволяй никому топтать себя! – сказал наемник, и Атеона поняла, о чем он говорит. Он задышал слишком часто и дыхание его сорвалось.
     Сидела на коленях перед его телом динонианка и покачивалась, будто успокаивала его. Она плакала и плакала без остановки. Маринка судорожно вздохнула, и хозяйка пришла в себя. Она резко встала и отправилась к бегущим за нею воинам Татула Эгимноса.          
            
304
Приезд в Исеи. Возвращение в храм
     Ни слова не сказали воины, безмолвно проводили Атеону со служанкой к порту и посадили в лодку. Оттуда она перебралась на один из кораблей, который немедленно отплыл от берега. Мариника вошла в обустроенную для женщины каюту вслед за хозяйкой и развязала узелок, прихваченный с собой. Она решала, куда пристроить вещи. Огляделась: этот Татул Эгимнос, очевидно, долго ждал ее госпожу. Много тут всего понаставлено. В основном - награбленное. Что еще можно ожидать от царя-тирана?
     Пока Мариника разбиралась, что где, Атеона присела на край ложа и смотрела в одну точку. От еды она отказалась, от воды тоже. Рабыня начала бить тревогу, когда пошел третий день пребывания на судне: госпожа в рот крошки не взяла. Сидит и глядит в никуда. Они мало разговаривали на протяжении всего пути. Почти не выходили: динонианке не хотелось подниматься на палубу, не хотелось подышать свежим соленым воздухом, не хотелось взглянуть на солнце. Отчаялась Мариника развеселить хозяйку или убедить ее поесть. Она села рядом и, вздыхая, стала смотреть с нею прямо перед собой.
     Понимала Атеона, для чего ее везут в Исеи, и приняла решение. Одно замечательно: она увидит отца и родной город…
     За нею посылали слугу, но уходил он ни с чем: она отказывалась принять предложение и выйти к капитану, встретиться с военачальником, близким другом Татула Эгимноса, Лукрием. Как раз он приезжал за динонианкой в день ее похищения племянником Закрия. Она никого не хотела видеть, не хотела слушать, как ее ждут на палубе, что для нее приготовлены дары и сладости. Ей внесли в каюту большие подносы. Она не взглянула на них и отослала обратно, ссылаясь на нездоровье.
     - Баб частенько укачивает в море! - хохотнул сопроводитель военачальника.
     - Характер показывает! – поправил Лукрий.
     - Ничего – наш государь заставит ее слушаться!
     Они посмеялись и отвлеклись на ратные разговоры.
     Дорога заняла гораздо меньше времени, чем в прошлый раз: во-первых, господа торопились, во-вторых шли они кратчайшим путем. И очень скоро корабль оказался в исейском порту.
     Народу в нем было видимо-невидимо. Нарядные граждане толпились у самой кромки воды. От радости: в город вернулась похищенная служительница Диноны! Они бросали в воду цветы, ветви ивы: приветствовали жрицу. Играла громко музыка, слышались отовсюду приветственные речи, ликование и радость. Горожане видели в возвращении хороший знак. В Исеях готовился праздник. Настоящее пиршество. Уж крафтик постарался.
     Римарих, узнав о приезде динонианки, долго сидел на своем знаменитом стуле, подперев подбородок, и молчал. Гектору тоже нечего было сказать. С одной стороны он будет рад ее видеть, а с другой... Какая жгучая ненависть бушует в нем! Ну попадись ему Татул Эгимнос! Гектор с удовольствием кинется спасать напуганного змеей кролика, храмовую крысу от яда, но ради спасения подлого насильника не шелохнется! Эх, знать бы что он приедет в храм пировать! Он с удовольствием подсыплет ему интересный порошок…
     Гектор вздрогнул, римарих позвал:
     - Ты долго еще как ваза китайская стоять будешь?! – сердился Отиний. – Я зову его, зову, а он в облаках летает!
     Мог Гектор возразить, да признаться нельзя, о чем он думал.
     - Что-то взгляд мне твой не нравится, - прищурился римарих и вытянулся: - Не вздумай! – Он отлично знал слугу и узрел план, вдруг возникший в его голове. – Дурень, тебя истязают!
     - Ну и пускай, зато она…
     - Да что ты говоришь?! Ты думаешь, другого не найдется?! – ругался римарих. – Его правая рука, подлый Лукрий, тоже не прочь поживиться! Или ты всех задумал извести?! – вскочил он.
     - Это было бы справедливо! – ответил Гектор, полностью уверен был в этом.
305
     - О Динона, что он несет! – возвел руки вверх римарих. – Вы только послушайте его: он намерен уничтожить зло! Тоже мне справедливый каратель! – негодовал он. – Ты в своем уме, друг мой?! Ты и шагу ступить не успеешь, как тебя прибьют заживо к стене огромными гвоздями и выпустят кишки!
     Римарих подошел к слуге и сказал в лицо:
     - И все твои планы уничтожить злодеев рассыпятся! Ты хоть раз видел несчастного, покушающегося на царя?!
     - Что же нам стоять и смотреть, как он?.. - Гектор покачал головой.
     - Иди, готовься: корабль скоро прибывает.
     Слуга ушел, а римарих походил, заложив руки за спину.
     - Нам стоять и смотреть… стоять и смотреть… - пробубнил он под нос.
     Он остановился у статуэтки Диноны. Безмолвная, прекрасная статуэтка богини с большими выразительными глазами. Они напоминают глаза…
     - Что ты скажешь мне?
     Динона по-прежнему молчала.
     - Стоять и смотреть?
     Вздохнул тяжело римарих, помотал головой и… поднял взгляд, глядя в сапфировые глаза богини.
     - Ну что ж, я постараюсь… 
     Корабль пришвартовался, матросы втянули на борт мостки, и по ним на землю сошла Атеона в сопровождении рабыни. С глубокой радостью встречали ее исейцы, уж римарих постарался. Искренне благодарили ее простые люди: помощь Давигара пришла к ним вовремя. Об участи его они узнали совсем недавно, но печалиться простой люд не стал: речь крафтика о гибели похитителя жрицы сыграла свою роль.
     А вот аристократы, корабельщики, богатые торговцы и жрецы могли бы приуныть: в город возвращается Татул Эгимнос. Каким чудом он выиграл битву? Поговаривали, война, несомненно, будет проиграна: союзников у него не нашлось, а сын Давигара собрал большую армию и двинулся на Татула Эгимноса. Сторонники Давигара-младшего оказались готовы возвратить долги хотя бы таким путем. Татул задолжал кредиторам – война дело прибыльное, но не у всех – и они ополчились против него. Изворотливые жрецы прознали о том и посодействовали кредиторам. О том, каким образом, история умалчивает, зато настроение у римариха с той поры улучшилось.
     Благоухающая жрица Диноны белым прекрасным лебедем поплыла по дорожке из лепестков, выстланных цветочницами. Сопровождающие ее воины опустили оружие: Динона – миролюбивая богиня и негоже в присутствии ее жрицы обнажать мечи. Солдаты сняли шлемы, чтобы стали видны их лица, которые должна запомнить сама Динона, не говоря уже о мирных гражданах. Воины сделали благое дело – вернули динонианку городу! В почете вернулись они на родину! Их широкие шеи украсили цветочные гирлянды. Их наскоро надели те же цветочницы и юные впечатлительные девушки, незамужние исейки.
     Толпа теснилась. Городские стражи, взявшись за руки, отодвигали ее, давая дорогу Лукрию и его воинам. В парадном облачении они просто сверкали: начищенные до блеска доспехи слепили горожан. Атеона шла за военачальником, не думая, что должна идти вровень: это стало безразличным. Трудно было протиснуться ближе к процессии, почти невозможно, настолько плотно толпа стояла, напирая на стражей. И все же Гектор сумел пробиться чуть ближе. Он встал на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть процессию. Рост его позволил это сделать, в то время как низкорослые горожане не увидали даже стражей.
     В изысканном шелковом платье шла Атеона, накинув на макушку легчайшее покрывало. Мариника поправляла его, коль оно выскальзывало из рук жрицы, какой восторгались исейцы, настолько она казалась свежей и изящной. Гектор, проводив ее взглядом, поник: глаза ее налиты печалью и угасли. Он ее знает и видит не то, что другие. Они ликуют, думают, она расцвела еще больше, меж тем, она похудела. Верно, дорога ей трудно далась.
306
О боги, о чем он?! Он же прекрасно все понимает, и дорога тут ни при чем.
     Процессия повернула и Атеона обернулась: ее позвал отец. Лукрий сделал вынужденную остановку: жрица прошла несколько шагов в сторону и протянула руки к родителю.
     - Дитя мое! – воскликнул Агилий Татий, он едва не всплакнул.
     Окружающим думалось, он от радости прослезился.
     - Что они с тобой сделали? – прошептал отец в самое ухо дочери, выбившись из толпы. Стражи его пропустили по требованию Лукрия, он решил сделать щедрый жест.
     - Они мне ничего не сделали, отец, - ответила Атеона.
     Агилий Татий обхватил ладонями ее лицо.
     - Дитя мое, - шептал он, - мое единственное любимое дитя… - Он опустился перед ней на колени. – Как я могу уберечь тебя? – тихо отозвался он.
     - Отец! – воскликнула Атеона. – Встань! Храни свое достоинство и честь! – Она схватила его за руки и потянула отца, чтобы он поднялся с колен.
     - Что мне честь, дитя?.. – Агилий Татий закрыл подергивающийся от переживаний глаз.
     - Ты болен? – озаботилась дочь. – У меня есть знакомый доктор! Он очень талантлив и он поможет тебе!
     - Не доктора мне нужно, - ответил Агилий Татий. – Мне нужна справедливость!
     Атеона намеревалась ответить, но ее поторопил Лукрий, сказав, что нельзя задерживаться: ее ждут в храме.
     Агилий Татий с трудом отпустил ладонь дочери. Он едва удержался, чтобы не окликнуть ее, удержался, чтобы не бросить в дурную башку Лукрия камень. Он опустил голову, испытывая сильнейшую ненависть к царю, будь он трижды проклят!
     От Агилия Татия отошел неизвестный. Его никто не заметил, а вот он все замечал, каждую мелочь. Он увидал на пальце динонианки перстень – это ему послание. 
     Аристократа позвал неизвестный голос:
     - Господин, как ты себя чувствуешь? – Гектор отодвинул плечом раба, подхватившего под руки ослабевшего хозяина, и поддержал отца жрицы.
     - Он погубит ее, погубит! – убивался Агилий. С его плеча сползла праздничная накидка аристократа с замысловатой каймой, вышитой серебряными нитями: такие накидки носили исключительно представители высших сословий.
     - Пойдем, господин, я помогу тебе дойти до дома, - сказал Гектор.
     Агилий Татий не спросил, кто он такой, откуда. Аристократ поддался уговорам и медленно, с его поддержкой, добрался до родового гнезда Татиев.   
     Слуги недовольно косились на неизвестного, пришедшего с улицы и раздающего команды: то ему для господина понадобилась вода из источника, то травы от аптекаря.
     - Что глядишь, как на диковинку? – нахмурился Гектор, подгоняя раба. – Неси материю! Видишь, господину плохо!
     Слуги усадили хозяина в кресло, придвинули к огню в нише и принесли миски с горячей, теплой и холодной водой. Видите ли, неизвестному с улицы понадобилось три и разной температуры.
     Агилию Татию думалось с трудом. Он подчинился неизвестному и опустил ноги в миску с теплой водицей, куда Гектор добавил какое-то зелье.
     - Вдруг он его отравить хочет? – испугался раб. – А в убийстве обвинят нас!
     - Отсохни твой язык, дуралей! – выругался управляющий и треснул раба по лбу. Он  посмотрел еще раз на неизвестного, внезапно объявившегося в их доме. – Не похоже, что он хочет извести господина. Не похоже. Он ведет себя, как доктор. Я видел, как работают медикусы.
     Раб посмотрел на управляющего, по происхождению римлянина, и пожал плечами: раз он знает, как работают медики, и видит в неизвестном медика, значит, так и есть.
     - Что он еще сказал принести? – спросил управляющий.
     - Чашу. Медную чашу.
307
     - Ну, так иди и принеси! Что таращишься? Иди, иди! – поторопил оплеухой раба управляющий.
     От тумаков у раба закружилась голова, и он поспешил за чашей, пока вновь не досталось.
     Гектор растворил порошок в воде и подал Агилию, придерживая чашу: аристократ был еще слишком слаб. Мало-помалу он оклемался и взглянул на неизвестного.
     - Кто ты?
     - Я слуга римариха, - признался он, зачем ему скрывать?
     - Римариха? – удивился Агилий. – А что ты тут делаешь? Ах, да! – Он призадумался. – Ты полдня от меня не отходишь. И умеешь врачевать. Где ты этому научился?
     Гектору не пришлось выкручиваться и лгать, он сказал правду:
     - Я изучаю труды великих медиков, провожу исследования.
     Агилий Татий вынул ноги из миски, раб обтер их и аккуратно поставил на шкурку зверя, дабы ноги хозяина не озябли.
     - Господин знает, где ты?
     - Я сообщил ему, - ответил Гектор: он послал римариху записку. Черканул строчку и отослал с рабом, когда в храм забежал за зельями и порошками.
     Отиний прочел и скомкал листочек. Собственный слуга бросил его и выхаживает кого-то другого! Еще не лично сообщил, а через крохотную записку! Распоясались слуги, распоясались! Он отбросил бумажку, позвал раба-гонца и на словах велел передать несколько слов. Гонец исчез, а римарих метался и обдумывал. К крафтику ему надо: пир там горой. Празднуют Исеи прибытие динонианки, которую тепло и тихо встретили жрецы и жрицы.
     Перед нею расступились ворота, она вплыла в храм и кивком поприветствовала обитателей его. Римарих переговорил на тот момент со всеми и велел скромно встретить ее, не докучать избытком эмоций и вниманием. Она коротко обмолвилась парой-тройкой слов с жителями храма и уединилась в своих покоях.
     - Устала с дороги, дитя, - сказал благоговейно римарих в первую очередь Лукрию, потом -  жрецам. – В скором времени, я уверен, она возобновит служение, и Динона облагодетельствует нас.
     - Я доложу государю, Отиний, - откликнулся Лукрий и отправился в резиденцию крафтика.
     - Чтоб ты ноги переломал по дороге, - обронил жрец, стоящий поблизости.
     - Придержи язык, не то лишишься его, Листим, - предупредил римарих, до него долетели слухи, что тот сватался к динонианке. Отиний ни капли не сомневался, что Листим увяз в сиянии чарующих глаз жрицы. У него на лбу все написано. 
     - Отиний, ты же понимаешь, что происходит!
     - И что ты предлагаешь? Открытый бунт? – Римарих строго посмотрел на Листима, попросту ревнующего Атеону. - Хороший воин не тот, кто ловко мечом орудует, а тот, кто думает головой, - весьма мудро изрек он. - Прежде всего, порядок должен быть здесь, - и указал на голову.
     - Татул Эгимнос, он лишен этого достоинства! Но у него власть! – тихо заметил, оглядевшись, Листим.
     - Вот это ты правильно подметил, - откликнулся римарих, покосившись на служителя.
     Тот ничего не понял. На что намекает Отиний? Загадка. Проходя мимо портрета динонианки, того самого, который написала Сенуя, он в очередной раз остановился, как останавливался Гектор и молодой жрец, полюбовавшийся оригиналом по его возвращении.
     Прежде чем отбыть к крафтику, Отиний заглянул кое-куда. После него туда заглянула Атеона. Правда она скорехонько вернулась к себе и безмолвно легла на кровать, приготовленную Сенуей. Они с Мариникой поладили: им нечего делить. Они уселись на кушетке у ложа и тихо пели и играли на лютне, чтобы госпожа хоть немного развеялась. Динонианки постояли у двери, но Сенуя их не впустила: римарих запретил.
308
     По пути к крафтику он встретился лицом к лицу со слугой.
     - Ну, что скажешь, где ты был? – хмурился и хмурился Отиний.
     - Я сообщил господину, - сконфузился Гектор.
     - Сообщил он мне! – передразнил римарих, совсем слуга от рук отбился. – Ты мне, голубчик, служишь! И не забывай о том! – Он поерзал на подушках, носилки закачались.
     Рабам пришлось крепче вцепиться в них.
     Гектору не в чем было каяться, он молчал. Отиний пофыркал и спросил:
     - Как он?
     - Плохо, он может слечь, - сказал истинную правду Гектор.
     Нехотя римарих сказал, он же не деспот:
     - Ладно, ходи к нему.
     Обрадовался Гектор, а римарих обронил, чтобы слуга не забывался: 
     - Ты обо мне-то не забудь!
     - Да, господин! – отозвался Гектор и поспешил обратно в храм.
     - Мальчишка! – проворчал римарих. – Глупый мальчишка!
     Слуги понесли его на пир, а он довольно откинулся на мягкие расшитые подушки. Все-таки у него отличный слуга. Ах, хитрец, узнал, кто ее отец и сумел пробраться в его дом! Усмехнулся римарих. У Гектора не настолько хитроумные цели, он действительно честно помог отцу динонианки. И он придет в его дом снова, даже если будет знать, что ей о том не станет известно.
     На будущий день римарих справился о здоровье Агилия Татия. Ответ аристократа отличался от слов Гектора. Оно и понятно: отец жрицы не напишет правды. Как он отпишется Отинию, что он едва встает и страшно жалеет, что дитя в Исеях, хотя и рад видеть дочь.
     - Что ты даешь ему? – поинтересовался римарих.
     - Я поддерживаю его сердце: это главная задача, - держал ответ Гектор. – Как бы у него не было удара.
     Римарих зашел за спинку стула и уперся в нее руками.
     - Надо бы ему повидаться с дочерью.
     - Думаю, это верное решение. – Гектор и сам хотел просить о том господина: сочувствует он отцу.
     - Я поговорю с ней. – Римарих уселся на стул, но быстро встал: не сидится ему на месте. – Когда она готова будет слушать.
     От господина Гектор отправился в жилище динонианок, у него было маленькое поручение. От отца. Он не поведал о записке Агилия к дочери, римарих бы запретил относить ее. Он ждал пока она сама придет и захочет говорить.
     Сенуя отложила краски, Мариника лютню: в дверь постучали. Они поглядели на хозяйку, сидевшую перед открытым окном.
     - Кто там? – безучастно спросила она.
     И девушкам следовало открыть. Сенуя впустила позднего гостя в переднюю комнату, не увидела беды в его визите. Мариника его не знала, потому насторожилась. Она окатила его холодным взором, но заметила, как с ним перемолвилась словечком Сенуя, и успокоилась.
     - Как она? – прозвучал тихо мужской голос, Атеона не услышала его.
     - Сегодня поела и стала разговаривать, - откликнулся женский.
     - Я могу войти?
     Сенуя поманила Маринику, и ей пришлось тоже выйти из покоев госпожи.
     Атеона не услышала, как кто-то вышел и вошел. Она поправила накидку на плечах и обернулась на дуновение ветерка. Слабая улыбка появилась на губах. Это не враг. Скорей, наоборот.
     - Отец передает госпоже записку, - протянул ее Гектор, больше он ничего не смог сказать. Довели жрицу, она бледна и худа. Только попадись ему в руки Татул Эгимнос! Задушит!
309
     Прочла Атеона несколько строк, трогательных, чувственных. Присела на кушетку, держа в ладошках записку.
     - Мне надо увидеть отца! – встала она.
     Поспешил Гектор возразить:
     - Уже поздно, он, верно, спит. – Лучше этот аргумент, не то она рванет к нему. А то, что час поздний и на улице темно, ее точно не остановит. Гектор ее знает.
     Она тихо проплыла по комнате и уперлась спиной в стену. Беззащитная и нежная, она так стояла и не шевелилась. Слуга римариха сделал шаг и нашел упор для плеча в этой же стене. Посчитал он, повторение ее движений немного расслабит ее и вызовет доверие. Он окинул взором с головы до пят динонианку: она не расстается с браслетом и ожерельем. Поговаривают, это дары влиятельных мужей. Легко вериться: дорогие подарки. Гектору стало хуже. Лучше б он не видел их.
     - Есть какие-нибудь новости? – отчего-то спросила Атеона.
     У Гектора язык не повернулся сказать, что Татул Эгимнос спешит точно в волшебных сандалиях в Исеи. Его гонцы донесли, что он будет тут со дня на день. Чтоб он провалился, чтоб его растерзали химеры, и вши солдатские заели!
     - Праздник в городе, и люди рады видеть госпожу. – Он не может произнести вслух последние известия. Только не он. Нет. – Господин римарих великолепно ладит с дочерью, - поведал Гектор, он уверен: динонианка знает правду. – Крафтик в честь большого праздника отменил в этом месяце налоги на товары первой необходимости для горожан с низким доходом…
     Определенно, это хорошие новости, но... Атеона перевела взгляд с дальней точки на Гектора: он умышленно говорит все подряд, обходя стороной одну-единственную тему. От прямого взгляда жрицы слуга сконфузился: она видит его ухищрения. Почему его острый ум на нее не распространяется?
     - Что говорят о его победе над Давигаром? – спросила она.
     Гектор владел только слухами, насколько они правдивы – не известно.
     - Много чего, мне трудно судить.
     Атеона отправила взгляд прямо перед собой.
     - Он был настоящим царем. Я умоляла Динону, чтобы он вернулся. – Она сделала движение рукой, и Гектор понял, чей подарок на ее запястье. Поистине царский дар.
     - Госпожа любила государя?
     - Я его уважала. И предпочла бы стать супругой, чем слышать о его гибели. Он не мог проиграть в честном бою. – Она тряхнула собранными золотыми кудрями. – А теперь его нет, мой отец болен, а я тут.
     Гектор хотел крикнуть, что это не так плохо, как она думает, и он бесконечно рад ее видеть. Но кто он для нее? Слуга римариха? Смешно. У него родилось страшное косноязычие. Он не сумел связать и двух слов, а когда-то он писал стихи, поэмы и речи для господ. Вознамерился Гектор уйти: что от него проку? Стоит и мычит, как язык проглотил. Глупо и стыдно.
     Неожиданно Атеона сказала:
     - Я скучала по Исеям, скучала по храму, отцу. А теперь я тут, и мне… - Она вздохнула. – Враг жив и слишком близко.
     Гектор вжался плечом в стену, нахмурился.
     - Будучи далеко, - продолжила Атеона, - у меня было все, о чем можно мечтать, но порою становилось холодно. Мне будто чего-то не хватало. Я долго думала – чего же? – Она подняла ясные глаза на Гектора и сказала:
     - Тепла отца и бесед с тобой. - Беседы успокаивали Атеону. Ей нужны его рассудительность, правдивость, единомыслие, открытость. Правда с последним можно было поспорить, как стало видно из вышесказанного – Гектор о чем-то умалчивает. Очевидно. И что такое произошло, что он не желает говорить?
310
     У Гектора дыханье сперло. Он не заметил, как подался к динонианке и слегка склонил голову. Раздался стук в дверь и голос раба, не прошедшего дальше  передней комнаты, выдал распоряжение римариха:
     - Слуге надлежит немедля явиться к господину!
     Как ошпаренный Гектор вылетел, он с ума сошел! Атеона растерялась, проводила его взором. Странный он сегодня.
     Римарих встретил его крайне рассерженно: по виду прочел, где шатался слуга. Схватил Отиний первое, что попалось под руку, и бросил в него. Увернулся Гектор, не оскорбился: справедливый гнев, нечего возразить.
     - Ты сбрендил?! – затряс руками римарих. – Где твоя голова, дурень?!
     Чем больше Гектор отводил взгляд и румянился, тем сильнее подозревал его римарих.
     - А ну-ка посмотри мне в глаза! – потребовал он. Схватил цепко за подбородок и уставился в лицо слуге, все еще не смеющему глянуть в глаза.
     - Смотри! – рыкнул римарих.
     Нехотя Гектор подчинился.
     - Так и есть! – Отиний оттолкнул его, схватился за сердце. – Вот дурак! Нет, ты не дурак, ты спятил! – закричал он. – Ты хочешь себя и ее погубить? – тише добавил он, дабы их не услышали.
     Каясь, Гектор отступил. Он сам себя винит. Он не знает, как так вышло. С чего вдруг его понесло?
     - Я запрещаю ходить к динонианкам! – стукнул по столу кулаком римарих. – Слышал?!      
     - Да! – ответил Гектор громко, как потребовал господин. Ну, вот и напросился: путь к ней ему отрезан.
     - Еще раз!
     - Да, господин! – Гектор не подумал оправдываться, он вышел из покоев римариха подавленный и побрел в лабораторию.
     Снова он вернулся к лягушкам, змеям, крысам. Последние месяцы они – его лучшие друзья. С ними можно поговорить о чем угодно, рассказать, о чем болит душа, а они знай себе, молчат. Кошка динонианки потерлась о его ноги. Его ладонь погладила мордочку животного.
     - Ходила к хозяйке? – чуть улыбнулся Гектор: от кошки пахло благовониями.      
      

      
         
      
         
    
          
    
            
    
          
      
    
            
         
      



311
Атеона у отца. Приезд и ожидание Татула Эгимноса
     Погода стояла отличная и не менялась. Не менялось праздничное настроение исейцев, пока известие, что в город прибывает Татул Эгимнос, не поумерило пыл горожан. Аристократы и богачи наскоро вывозили ценные вещи, деньги, жен, дочерей и симпатичных юных сыновей. Римарих уже переправил в тайник часть денежных средств и отдал приказ подчистить документы заблаговременно. Писцы и казначеи занимались круглыми сутками делом и закончили накануне приезда царя. По-дружески перенял опыт римариха крафтик. Его учетные книги так же претерпели изменения, а богатства – передвижение. Жену он вернул после того, как с Исей сняли блокаду, а сейчас вновь отослал к родственнице. Среднему классу и беднякам деваться было некуда, и они стали закапывать сбережения и готовить для жен и дочерей подвалы.             
     Суета бурлила на улицах, маета. Накинула Атеона на голову покрывало, с прискорбием заметила: люди тревожатся. Мариника, сопровождающая госпожу, озиралась и любовалась Исеями. Красиво тут, чистенько, народу меньше, чем в столице на чужбине. С дополнительными средствами, переправленными Давигаром, город скорехонько оправился от блокады и начал подниматься снова. А что с ним станет по прибытии Татула? Наслышана о его «подвигах» Мариника, Сенуя поделилась. И служанки других жриц не поскупились. Картины рисовали словесные одну хуже другой. Так страшно стало Маринике, что аппетит пропал, как у госпожи. 
     Только подошла Атеона к воротам отеческого дома, как они отворились. Она беспрепятственно вошла и поднялась к отцу. Он без участия сидел в глубоком кресле, полулежа, утонув в подушках. Ноги его покоились на подставке. Мягкой и удобной. Слуг не было, ни одного. Атеона подивилась, где они? Почему оставили хозяина в такую трудную минуту? Прежде такого не бывало: вокруг Агилия Татия всегда вился рой рабов, слуг и во главе их – управляющий или домоправитель. Ответственный малый. Атеона доверяла ему. В ответ на доверие он увеличил обходительность и честно говорил, как обстоят дела в родном имении, когда она обращалась к нему. Втайне от отца, конечно. Агилий оберегал дочь от нюансов, по его разумению, не вмещающихся в женскую головку. Мол, не женское это дело – управлять имением и заниматься преумножением состояния.   
     Атеона шагнула навстречу отцу, тут он ее заметил и несказанно обрадовался:
     - Дитя мое! – протянул он ей обе руки.
     Она подбежала, не давая встать родителю: выглядел он слабым.
     - Ты не сообщила, что придешь!
     - Я не думала, что получится прийти, да так вышло, - откликнулась Атеона. – А где все? Чем они заняты?
     Агилий Татий пожал плечами: он не хотел, чтобы его беспокоили, однако он никого не прогонял. Куда исчезли слуги, знать не знал.
     - Господин, я приготовлю свежее лекарство, и тело окрепнет… - вошел в теплую солнечную залу Гектор, перетирая в мраморной ступке порошок. Он заметил гостью и умолк. Красноречие отстало от него и куда-то испарилось. Он сейчас не то, что стих не напишет, он и двух слов не свяжет.
     Подошла к нему Атеона и заглянула в ступку.
     - Что за порошок?
     Гектор растерялся, не ожидал столкнуться с ней нос к носу.
     - Да так, укрепляющий. Его надо принимать три раза в день, по щепотке. – Он откашлялся. Не узнал бы Отиний, что он разговаривал с госпожой. Римарих в гневе суров. Поймет ли господин, что так вышло случайно: она всего-навсего пришла навестить отца, а он, вроде как лечит его.
     Взялась Атеона читать отцу. Он любил вот так просто посидеть, послушать ее голосок, поглядеть на выражение лица, любил разглядывать милые черты. В чем-то отец схож с Гектором. Он стоял поодаль, слушал и мочал. Стоило ей свернуть свиток, как он очнулся:
312
что скажет римарих?! С другой стороны, Гектор не нарушает запрета: он ни ногой в жилище динонианок.      
     Агилий Татий от утомления уснул. Дочь укрыла его шерстяным одеялом, погладила по руке и обернулась: доброволец-доктор помалкивал у двери.
     - Расскажи мне об отце, - попросила Атеона, выйдя из отцовских покоев. – Все расскажи.
     С долей утайки Гектор ответил:
     - Он переживает. Это отбирает у него силы, но он старается.
     Отвернулась динонианка, Гектор не договаривает правду.
     Он вздохнул, сообразил, о чем она подумала: он при ней теряет красноречие, а не способность мыслить. Хотя нет, и здравомыслие тоже ленится.
     - Слишком много утрат пережил господин, - сказал Гектор. – Это подкосило его здоровье. Ему было бы легче, если б госпожа чаще бывала рядом.
     - Он не серьезно болен? Болезнь не угрожает его жизни? – Атеона глядела прямо в глаза, и слуга римариха проглотил язык. Он смог лишь качнуть головой.
     - Я так рада! Ты меня обнадежил! Он еще так молод! У него все впереди!
     Атеона положила ладонь на плечо Гектора и добавила:
    - Пообещай мне, что позаботишься о нем, когда я уйду!               
    Что он мог в такой ситуации? Только согласиться. 
     - Госпожа может быть в этом уверена: я не оставлю его и буду продолжать лечить, сколько потребуется. – Слуга римариха тоже улыбнулся, потому что она улыбнулась.
     От ее сердца отлегло: она доверяет Гектору и знает точно, что он сделает все возможное, чтобы излечить отца.
     - Ты сейчас в храм? – озаботилась она. – Я хотела тебя попросить пройтись со мной к морю, но если тебя ждет римарих…
     - Мне тоже нужно в порт, - сказал Гектор, на ходу придумывая, зачем ему туда нужно. Следовало соображать быстрее, не то может попасться. Он думал-думал, и придумал: заказать Агилию Татию самую свежую морскую рыбу. Только что выловленную.
     - Господину нужно хорошо есть, набираться сил. Еда нужна разнообразная и питательная. Свежая. И обязательно, - сказал он и обрадовался: жрица поверила. Он выдохнул.
     - Отец, наверно, плохо ест, - отозвалась она, хотя сама крайне мало ела в последнее время.
     Ей приходилось щипать щеки, чтобы они становились румяными, а платья наскоро ушивали Сенуя и Мариника. Они осторожно говорили хозяйке, что ей нужно кушать, она упрямилась: нет аппетита.
     Заметил худобу и Гектор. Сразу, как она спустилась с корабля.
     - Госпоже тоже следует лучше кушать, – воспользовался он ситуацией и решил в качестве доктора настоять на своем. – Отца расстроит болезнь дочери.
     Чтобы повлиять на нее, он сказал чистую правду. Она опечалилась.   
     - Хорошо, обещаю, я съем полрыбы, - слегка улыбнулась Атеона.
     - Этого мало, но пусть так, - даже пошутил Гектор.
     В порту он обратился к знакомому рыбаку и тот продал ему самую лучшую рыбешку.
     - Доставь ее в дом Агилия Татия! – Гектор бросил монетку сыну рыбака и тот умчался в город.
     Атеона умилялась, у мальчика только пятки засверкали. Он получил медную монетку, зато честно заработанную. Маленький, а помогает отцу. Ему повезло: у него отличный сын, не то, что сынки папенек-кошельков либо же маменькины сыночки.
     Она пошла вдоль берега и спустилась в тихом местечке к воде. Гектор заметил, как она нагнулась к ряби и что-то прошептала, потом опустила на воду листочек так, чтобы он поплыл.
     - Я загадала желание, - сказала Атеона, кутаясь в покрывало: с моря дует прохладный  ветерок. – Надеюсь, оно сбудется. – Она отошла, направляясь обратно в город.
     Незаметно Гектор достал монетки и бросил их в воду с той же целью. Пусть оно сбудется!
313
Заодно его пускай сбудется. Он не знает как, но…
     Он несся сломя голову, чтобы римарих ничего не заподозрил. И успел вовремя: за ним раба послали.
     - Где ты был? – встретил его, хмурясь, Отиний. Оглядел, как следует.
     - У Агилия Татия, - немедля ни секунды, откликнулся Гектор, уводя внимание господина подальше от динонианки.
     Поднялся со стула римарих, подошел ближе и спросил:
     - Как его здоровье? – И у него годы дают о себе знать: он отлично понимает, что такое старость.
     - Слаб, но он не сдается, - сказал Гектор чистую правду, заодно окончательно переведя господское внимание в иное русло.
     Потопал ногой Отиний, поразмыслил и, когда зашли казначеи с новыми книгами, с миром отпустил слугу. Они еще не вышли, как прибыл посыльный с запиской. Лицо римариха, загорелое, серьезное, застыло. Он бы и гримасу пренебрежения сейчас не почувствовал.
     - Когда? – спросил он у посыльного.
     - Сегодня вечером.
     - Почему же так, а не торжественно? – Римарих недооценил государя, тот прибыл еще скорее, чем предполагалось. И тайно прибыл. У него свои планы. На все. И на всех.
     - Что мне сказать государю?
     - Передай низкий поклон! – громко сказал римарих и послал за динонианкой, стоило всем разойтись по его приказу.
     Не приукрасилась Атеона перед визитом: как была с распущенными волосами, так и пришла. Она готовилась отойти ко сну, ее потревожили. Она сообразила, что не просто так ее хочет видеть римарих. Едва ли он мог спокойно произнести вслух то, что должен был.
     - Дитя, присядь, - по-отечески произнес он, вставая со стула.
     - Скажи мне, отец, что хочешь, и я уйду: не стоит тянуть! – Она не заплакала, не бросилась в ноги, не упала без сознания, хотя догадывалась, о чем он намерен ей сообщить.
     - Дитя, ты чиста и прекрасна.
     Удивилась Атеона, так с нею римарих еще не заговаривал.
     - Тебе следует отдохнуть. У отца. Лучше будет так. – Отиний прошелся перед ней, остановился. – Государь пишет, что будет бесконечно счастлив видеть тебя завтра в полдень. Он пришлет носилки за тобой.
     Атеона не кивнула, не ответила, даже не моргнула. Вышла она так же тихо, как вошла. Словно растаяла. Бухнулся римарих на ступеньку, подпер лоб рукой. Удрученный вид его обеспокоил Сеную. Она обняла отца.
     - Можно что-нибудь сделать? – Она очень молилась, чтобы услышать «да», но отец молчал и она всплакнула.
     - Не плачь, дитя, - погладил римарих по волосам девушку. – Я не хочу, чтобы ты плакала. Я сделал, все, что мог. И она знает о том. – Он вздохнул. Тяжело и продолжительно. – Она знает.
     Вместе с Мариникой динонианка прибыла в отцовский дом и просидела у кровати отца до глубокой ночи, не сомкнув глаз. Она не поведала ему, почему здесь и что случится завтра: это погубит его слабое сердце. Сначала матушка, затем – Пимеон, теперь – она. Бедный отец! Что выпало на его долю!
     На рассвете она вышла за город и долго-долго глядела на линию горизонта. Глядела туда, где море соединялось с небом, туда, где пребывают ее мечты и души родичей. Крикнула чайка, точно окликнула ее. Пронеслась над головой. Закуталась Атеона в шерстяное покрывало: холодно по утрам в порту. Тихо тут было, народ еще только начал просыпаться. Ее никто не побеспокоил. Чуткая Маринка уснула мертвым сном от усталости и переживаний за госпожу, и динонианка преспокойно выскользнула из дому.
     Как же тихо! Как неизбежно спокойно на дне, в вышине, и между. Соединяются губы
314
моря и неба, дыхание свое становится тише. И вот она его уже совсем не слышит. Оно слилось. Слилось с шепотом волн, с криками чаек, со звоном росы, со струнной игрой лучей нового солнца.
     Атеона закрыла глаза. Открыла их. Взгляд ее стал столь решительным, что даже римарих бы дрогнул, увидав его.
     В покоях динонианку ждал царский подарок: драгоценности, наряды, благовония. Оделась она в самое нарядное платье жрицы, поместила на голову жреческую диадему, не сняв с запястья и шеи даров Давигара и Закрия. Мариника в толк не могла взять, зачем так поступает госпожа, зачем носит их? А Сенуя, изрядно повзрослев за короткое время, объяснила:
     - Госпожа отдает господам дань памяти и уважения.
     После этого Маринике в голову не приходило предлагать хозяйке другие браслеты и ожерелья.
     От заботы дочери и порошков да снадобий Гектора Агилий Татий поднялся на ноги. Аппетит его, прежде дремавший, возобновился, и отец плотно поел. В хорошем расположении  духа он позвал дочь. Слуги переглянулись.
     - Что происходит? – насторожился Агилий Татий.
     Им пришлось сказать, что Татул Эгимнос в городе, и госпожу уже ожидают носилки.
     Не помня как, Агилий Татий очутился перед покоями дочери. Он со всей дури толкнул дверь и вошел: ни души. Никто не встретил его, не позвал. Атеона всех отослала под предлогом, что хочет помолиться в тишине.
     - Где? Где она?! – закричал он.
     На крик примчались слуги, рабы, Мариника. Тут он услышал судорожный вздох. Настолько тихий, что он был едва различим с колыханием легких занавесей. В ужасе припал к дочке Агилий Татий: она лежала на полу, прижимая к груди флакончик.
     - Дитя мое! – Он заплакал, не стесняясь слуг. – Что ты?! – Он отобрал флакон, отшвырнул его.
     - Отец, - прошептала очень слабая Атеона, настолько, что не могла подняться, - я не могла бежать: тебя бы казнили. – Она положила ладонь на его щеку. – Ты еще можешь жениться и…
     - Дитя! – перебил ее отец, потому что голос ее и дыхание угасало.
     - Я ухожу к тем, кто любил меня, но я всегда буду с тобой… - Она опустила руку и больше не подняла и не откликнулась.
     Агилий Татий завыл, как воют волки на луну.
     - Будь ты проклят, Татул Эгимнос! Я проклинаю тебя!
     Вместе с рабами и слугами – они любили госпожу – плакала, не стыдясь, Мариника. Навзрыд. Зачем она оставила хозяйку? Почему не догадалась, что может произойти?! Она корила себя, ругала, щипала. Ей было больно. Еще больней от того, что госпожи нет.
     Услыхав голос царского посыльного, Агилий Татий резко встал и приказал:
     - Положите мою дочь на носилки, украсьте самыми красивыми цветами! Нарядитесь в праздничные одежды! Венки на головы! Всем!
     Поначалу слуги подумали, господин тронулся умом, а стоило ему прикрикнуть, помчались выполнять приказ.
     Тем временем римарих разбирался с делами, загружая ими Гектора. В покои вошли стражи, и слуга насторожился, обернулся на господина.
     - Что происходит? – спросил слуга у Отиния, он явно причастен к появлению стражей.
     Римарих не отвел взгляда. Гектор занервничал. Перевел взор на стражников, один из которых приблизился к нему и хотел связать. Завязалась драка. Успел Гектор схватить невесть откуда-то взявшуюся палку, стал отбиваться. Он одного стража огрел по хребту, пнул другого, третьего. Он хватал под руку все, что могло помочь ему отбиться.
     - Осторожно: не зашибите и не раньте его! – скомандовал римарих, махая, чтоб стражи
315
поторопились.
     Несмотря на то, что стражей было пятеро, а Гектор один, им не удавалось его обезвредить. Тут он совсем разозлился, догадавшись, что происходит. Он отобрал меч у стража и раскидал стражников по углам.
     - Тише! – велел римарих. – Положи меч!
     Гектор готовился обороняться, а стражи очухивались и ползли к нему.
     - Положи! – серьезно повторился римарих.
     Слуга не послушался.
     - Господин, что ты делаешь?!
     - Спасаю тебе дурню жизнь! Хватит громить все подряд, сложи меч!
     В покои вбежала Сенуя. Напуганная и дрожащая.
     - Господин! Новости из дома Агилия Татия! Атеона! Она покончила с собой! - Девушка показала в вытянутой руке записку и флакон.
     Меч выскользнул из обессиленных рук Гектора. Он безучастно смотрел перед собой, узнав свой же яд, и не сопротивлялся: стражи подскочили разом и, вертясь вокруг него, связали по рукам и ногам.       
     - Уведите! – скомандовал Отиний. – И приберите здесь! – крикнул он слугам.
     - Отец, как же так? – шепнула Сенуя.
     Отиний погладил ее по голове.
     - Она не могла достаться ему. – И он вышел, ничего не объясняя.      
     Нарядная процессия вышла из дома. Царский посыльный остолбенел, но Агилий Татий прошел мимо, не остановив на нем взгляда. Впереди шествовали цветоносицы с умащенными ароматным маслом волосами. Девушки устилали розовыми лепестками дорогу носилкам, точно в них лежала невеста. Отец велел музыкантам играть торжественную музыку. Еле-еле держалась на ногах Мариника. Изо всех сил крепилась Сенуя, примкнувшая к госпоже и оплакивающая ее тайком от родителя жрицы: он строго-настрого запретил лить по ней слезы. Несчастный, он потерял рассудок, коль затеял праздник.
     К процессии безмолвно примыкали и примыкали горожане. Разных сословий и достатка.   Никому не надо было объяснять, что произошло: каждый в Исеях знал к тому моменту, что в городе царь, и он потребовал к себе динонианку. Что произошло дальше – понятно любому. Царский посыльный не посмел явиться к царю с докладом, и шел позади нарядной процессии. Городские стражи сняли в голов шлемы, приветствуя жрицу Диноны и одновременно следя за тем, чтобы царил порядок. В стороне не оказалось ни одной души: весь город двигался к дому крафтика, где расположился государь.
     За шествием из укрытия глядело несколько пар глаз.
     - Почему? – спросил один голос.
     - Она отказалась, - ответил другой.

     Атеона осталась в покоях одна и причесывала длинные золотые волосы. Она отвернулась взять щетку поменьше, и вздрогнула, увидав в зеркале неизвестного.
     - Ты наемник? – повернулась она к нему.
     - Мы увезем тебя: он не найдет, - пообещал неизвестный.
     Встала Атеона, приблизилась к нему.
     - Здесь мой отец, римарих, динонианки… все они пострадают. Я не желаю того. – Она, отведя глаза, добавила: - Один раз я уже бежала. 
     Задумчиво она сняла с пальца перстень.
     - Возьми его: он принадлежит вам.
     Наемник, он занял место своего предводителя, принял перстень.
     - Вы свободны от обязательств, - добавила Атеона.
     - Надеюсь, госпожа понимает, о чем говорит. – Наемник сомневался, что она до конца понимает, что ее ждет.
316
     Она оставила его без ответа. Села перед зеркалом и возобновила расчесывание. Наемник, как водится, исчез.
    
     Нарядная процессия подошла к дому. Из окна ее увидел царь и отправился встречать динонианку. Он, облаченный в праздничные одежды, сбежал по ступенькам портика с улыбкой на лице. И застыл, заприметив скорбные лица горожан.
     - Вот, государь, моя дочь! – сказал Агилий Татий. – У ног твоих! – Он велел поставить на землю носилки. - Посмотри, как она прекрасна и невинна!
     Тлен еще не коснулся ее тела, она по-прежнему была прекрасна. Однако белый тон ее  кожи испугал: Татул Эгимнос попятился.
     - Она принадлежит тебе, государь! Она в твоих руках! – громко сказал Агилий Татий.
     Татул Эгимнос стал хмурым. Он отвернулся и, тяжело дыша, запрыгнул на ступеньку. Споткнулся, упал, подпрыгнул и снова оступился. Мертвая жрица Диноны – скверный знак!
     - Уберите! Уберите ее! – Конечности царя похолодели, он дрогнул. А когда средь ясного неба прогремел гром, а после  набежали тучи – побледнел. – Немедля уберите, ослы! – Он помчался в дом и скрылся за увесистыми дверями. Знак сулит недоброе! 
     Крафтик стянул с плеча праздничную накидку и снял венок, негласно объявляя траур. Венки и гирлянды сняли все до единого. Над Исеями нависла скорбная тишина. 
     - Будь ты проклят вовек, Татул Эгимнос! – Агилий Татий отвернулся от стен, где укрылся царь, и пошел прочь.
     Плача, Мариника нагнала его: госпожа хотела бы, чтобы она позаботилась об отце.
     Агилий Татий остановился, обратился к девушке:
     - Она относилась к тебе, как к дочери. Отныне ты – моя дочь! – Он велел идти за ним.
     Стал накрапывать дождь. Римарих распорядился срочно унести носилки и наказал динонианкам провести ритуал. К вечеру тело было захоронено в некрополе для жриц.
     В темнице заскрипел засов. Стражники вошли и прохрипели:
     - Вставай: Отиний зовет.
     Стражи подняли с пола связанного по рукам и ногам Гектора. Он долгие часы пролежал на сыром холодном полу и ни единого звука не произнес. Отреченный взгляд его ничего не выражал. Пожалуй, лишь безразличие ко всему.   
     - Вставай: разлегся он!
     Стражи перерезали веревки на ногах и толкнули Гектора в спину. Он не почувствовал. Безропотно шел, куда вели, не слушал ухмылки и язвительные колкости. Вскоре он предстал перед Отинием.
     - Развяжите ему руки, и пошли вон! – велел римарих.
     Он требовал немедленного выполнения, и стражи подчинились: кому охота украшать виселицу?
     Отиний вздохнул: слуга не в себе.
     - Ты меня слышишь? Слышишь или нет?!
     Гектор едва почувствовал на себе тяжелую руку римариха: тот хлестал его по щекам. Надо ж было его как-то в чувства приводить.
     - Наконец! – ухмыльнулся Отиний, устало присаживаясь. – Услыхал ты меня?
     Не сразу дошло до Гектора, о чем толкует он.
     - Иди уже: время на исходе! – повторился римарих.
     - Ты, господин, хочешь, чтобы я… выкопал ее тело? – не поверил своим ушам слуга.
     Отиний свел брови: туго соображает слуга после потрясения. То ли это в темнице люди наскоро глупеют и ум теряют.
     - Она скоро очнется, и ей не хватит воздуха! Да что ты глаза-то вытаращил на меня? Я предвидел, что она скорее простится с жизнью, чем достанется ему, и подменил твои яды на свои снадобья: они замедляют пульс и дыхание почти не слышно. Человека можно принять за мертвого, но скоро он приходит в нормальное состояние.
317
     - Отец! – подскочил к нему Гектор, схватив горячо за руку.
     - Потом поблагодаришь: поспеши, - по-отечески добро откликнулся римарих, на его покатом лбу сложились глубокие морщины.
     Слуга вскочил на ноги и уже сделал несколько шагов, как остановился, обернулся и произнес:
     - Господин, ты…
     Отиний закивал, конечно, слуга же не глуп и обо всем догадался. Как он раньше этого не сделал? Наверное, был слишком ослеплен собственным чувством. 
     - Да, да, сын мой. Такую красоту невозможно не любить. Я уже погубил одну невинную душу, так хоть эту спас. Иди. Скорее же! – потерял терпение римарих, сколько можно болтать?!
     Гектор отвесил ему земной поклон и поторопился к двери, а господин выкрикнул вслед:
     - Лопату не забудь!
     Из-за потайной двери выглянула Сенуя, отец заметил ее и подозвал жестом.
     - Я все слышала, отец! Ты…
     Она такими глазами глядела на отца, что он растрогался и прижал ее голову к груди.
     - Много я совершил ошибок и жалею. Жалею, что не все могу изменить. Но хоть тут я успел, - сказал он, зажав лицо дочери между ладоней.
     Ее горячие слезы радости окропили руки отца.





 
    
      

               
    
 
               
    
    
    

      
         
    


            
    
      
         
    
    
    
    
      
      
318
Пробуждение. Дом в ущелье
     Нещадно лил дождь. Горожане раньше времени ушли с улиц, и оплакивали безвременно ушедшую жрицу. Крафтик, после того, как Татул Эгимнос крайне спешно покинул город, произнес речь. И исейцы скорбели вместе с ним. Вынужденная гибель Атеоны – страшное оскорбление Диноне и пощечина гражданам. Казалось, сама природа оплакивает динонианку.
     В подсобных помещениях было безлюдно. Разбежались, попрятались от дождя рабы и слуги. И новый хут. Он издали видел динонианку, не успел к ней привязаться. Поддавшись соблазну вина, жрецы заливали рты. Поводов немало: уход динонианки, отъезд Татула Эгимноса, да и просто так. Безутешный Листим пил от горя и за компанию. Его подталкивали в плечо друзья.
     - Жаль, конечно, - шепнул молодой жрец, некогда пораженный портретом Атеоны. – Но лучше так, чем принадлежать царю, когда ему взбредет в голову.
     Накинулся на него Листим, насилу удержали жрецы. И он заперся у себя.         
     Раздобыв наскоро лопату, Гектор укрылся, дабы проходящий мимо Листим не заметил его. Он действительно никого и ничего не заметил. Стоило улице опустеть, и слуга римарих поторопился в некрополь. Свежую могилу не составило труда отыскать. Она находилась с краю, а не затерялась среди других. В спешке Гектор копал и копал. Дождь хлестал вовсю, но разве это могло остановить его? Намокли волосы, промокла насквозь одежда, но он только ускорялся. Чем глубже он оказывался, тем страшней становилось: вдруг он опоздал и динонианка задохнулась?!
     Показался гроб. Откинув лопату, Гектор стал рыть землю руками. Понадобилось бы, он стал бы ее грызть зубами, но непременно добрался б до гроба. Смахнув с крышки остатки земли, он поддел ножом и буквально оторвал крышку. Судорожно выдохнул: Атеона спросонья помотала головой, вздохнула, приходя в себя. Дождь окропил ее лицо, и она очнулась. Испугалась. Та еще картина предстала перед ней: перепачканный Гектор с ножом в руке, дождь, даже ливень, темнота...
     Одним движением слуга римариха вынул Атеону из гроба: нечего ей там делать! И усадил на землю, проверяя, цела ли она и невредима.
     - Думала, я умерла, - прошептала она, глядя как он ощупывает ей руки и ноги, шею, смотрит в глаза.
     - Ты напугана, но, в общем, все хорошо. – Он громко выдохнул и плюхнулся наземь перед ней. Выравнивал сбившееся дыхание.      
     - Я не понимаю… - пролепетала Атеона.
     - Отиний. Он подменил яд. Ты крепко уснула, и тебя приняли за мертвую. – Гектор утер с ее лица грязь. Правда, грязными пальцами размазал еще больше. Ну да ладно, не смертельно. – Хорошо, что раньше не очнулась, не то б испугалась сильно.
     Да уж, очнуться в гробу малоприятно. Как представил Гектор ее в тесном, холодном гробу, в черноте, где воздуха всего на чуток, так самому страшно сделалось. 
     Мало-помалу Атеона начала осознавать, что с нею случилось.
     - Татул Эгимнос, что он?..
     Без утайки и с радостью Гектор рассказал, что царь спешно уехал, его ведь винят в смерти динонианки, которая для всех мертва. На нем клеймо убийцы и метка самой Диноны.
     Поник взор Атеоны: Паллант верно разбит, считая ее потерянной навсегда. Ливень не унимался, ему было невдомек, что она его не боится. Сердце сжалось. Она вспомнила строки, и, вроде как прощаясь с поэтом навсегда, процитировала:
Побитой душою своей одинокой
Стремлюсь я к глазам твоим ясным…
Что войны, и бури, и вечный покой,
Коль взор твой невинно-прекрасный?
     Договорила Атеона, сомкнула уста, а Гектор дочитал стихи:
319
Меня не убьет ни меч, ни кинжал.
И нету страшнее мне пытки –
Не найти, что так долго повсюду искал,
 И взгляд ледяной, без улыбки.
     Обомлела Атеона и спросила:
     - Откуда ты знаешь?.. – Она никому не давала читать стихов Палланта без нее. Выходит… - Это ты? Ты писал мне их? Это твои стихи? – Атеона приблизилась и заглянула в глаза Гектору, он застенчиво отвел их. В ее присутствии он чрезмерно робок. И это ужасно.
     - Тебе нельзя оставаться в Исеях, иначе царь вернется, - предупредил он. Он переборол свои юношеские стеснения – сейчас или никогда – и на одном дыхании твердо и уверенно произнес: - Пойдем со мной. Пусть я не царь, у меня нет дворцов и корону я дать не могу, но я хочу, чтобы ты не ведала войн, не знала потерь, а жила в мире и улыбалась. Как ты можешь улыбаться! Что аж стены сияют.
     Слушала его Атеона и, удивленная до кончиков волос – настолько неожиданно прозвучало его признание – положила ладошку на его щеку. Слегка улыбнулась, он взглядом попросил, как будто от этого зависело будет он жить или нет.
     - Я не подозревала, - призналась она. У нее и мысли не проскакивало, что слуга римариха…
     Он придвинулся, подался еще немного и коснулся замерзших губ Атеоны губами. Она глядела на него так, словно видела впервые. И дрожала.
     - Ох, что ж я сижу?! – подпрыгнул Гектор: земля холодная и сырая, динонианка замерзла! Он подхватил ее и понес, а она все смотрела на него широко распахнутыми глазами. Ее закопают заживо, а его казнят!
     Точно услышав, о чем она думает, он сказал:
     - Для всех тебя уже нет.
     И верно, она напрасно боится. Но как ей теперь быть? Забила Атеона тревогу. Всполошилась.
     - Я отвезу тебя в безопасное место, хочешь – останусь с тобой, захочешь – вернусь в Исеи.
     Как представила себя Атеона далеко от родного города одну, представила, что больше никогда не увидит и не услышит ничего о своем спасителе и помотала головой. Она крепче вцепилась в плечи Гектора, ему даже понравилось.
     На пути возникли двое, и он остановился. Наемников плохо было видно и, тем не менее, слуга римариха их узнал.
     - Что вам нужно? – Он понимал, что захоти они его обезвредить, он не сумеет защититься. Но и без боя не собирался сдаваться.
     Двое переглянулись. Один из них, голос которого Атеона узнала, сказал:
     - Мои люди проводят вас. За могилу не беспокойся: мы сделаем все, как надо.
     Наемники уже и тело подходящее подготовили, и лошадей.
     Поверил Гектор, раз наемник обещает, значит, так оно и будет.
     - Благодарю, - тихо прозвучали слова Атеоны, и наемник скрылся.       
     Нести ее в жилище динонианок было опасно. Гектор отправился в покои римариха, где ее, собственно, ожидали. Сенуя подготовила воду, платье, щетки, помогла госпоже помыться, высушить волосы и собрала самое необходимое в дорогу.
     К моменту, когда Атеона предстала перед римарихом, его слуга уже забил тревогу.
     - Наконец, дитя мое, а то я боялся, он перевернет мои покои в нетерпении! – Отиний хлопнул слугу по плечу, посмеялся.
     Гектор засмущался, так неловко.
     - Ну да ладно, вам следует поторопиться, - сказал Отиний. – Но так отпустить я вас не могу: все должно быть честь по чести.
     Он поглядел на слугу, который перевел взгляд с господина на Атеону: он совершенно не против, скорее наоборот: всем существом «за». А как она?
320
     - Но я динонианка, - отозвалась она. Как же так? Она не может связать свою судьбу с мужем раньше времени. Даже если хочет.   
     - Дитя мое, - ласково откликнулся Отиний, - ты больше не жрица: она умерла.
     Поразмыслила Атеона. Поглядела она на кивающую Сеную, улыбающегося римариха и взволнованного Гектора. Она сняла жреческую диадему, бережно опустив ее на подушечку.    
     - Тогда подойдите, - сказал довольно римарих…
     Перед скорым отъездом Атеона черкнула записку отцу. На рассвете, когда дочь была уже далеко, ее доставили в дом Агилия Татия. Прочитав, он, как велел римарих, сжег записку, а сам окреп духом, который, слуги страшились, мог покинуть тело.
     Нога Татула Эгимноса больше никогда не ступит на исейскую землю. Узнав о гибели Атеоны, Закрий повернул корабли. Он настиг Татула Эгимноса и дал ему бой, разбив в пух и прах его флот. Он с наслаждением наблюдал, как идут ко дну суда царя, погубившего динонианку. Теребя пальцами золотую прядь волос, Закрий отдал приказ не добивать раненых (Атеона этого не одобрила бы) и пленил царя. Спасшиеся моряки по всему миру разнесли благую весть: Татул Эгимнос разбит! А люди говорили о благородстве и доброте Закрия. После громкой победы он передал полномочия племяннику и удалился в имение, где женился на иноземной царевне, ни словом, ни делом не обижая ее. Атеона знала, как он назовет дитя, если это будет дочь. Когда он был там, в домике в саду, и прощался с Атеоной, она увидала его намерение во взгляде. Позже поползли слухи, что он души не чает в крошке.
     Переданный в руки Давигара-младшего Татул Эгимнос, заключенный под стражу, не вынес позора и по своему решению испустил дух. Спустя некоторое время, придя на могилу Атеоны, динонианки обнаружили, что она вскрыта и нет скульптуры-памятника, как две капли воды похожей на оригинал.
     Министр иностранных дел произнес трепетную речь перед саркофагами Давигара-старшего и динонианки, закончив ее словами:
     - Она не выдержала разлуки с нашим великим государем и предпочла уйти к нему! Теперь они вместе! 
     Давигар-младший поднялся с колена, отвесил кивок изваянию отца, посмотрел на рядом стоящую скульптуру: вот они и вместе. Так хотел отец при жизни: он и Атеона.           Царские жены, одна за другой, возложили на саркофаги цветы, и процессия покинула охраняемый царский склеп. Задержался младший отпрыск Давигара-старшего, юный царевич. Жалел, что не он придушил змеюку Татула Эгимноса: старший брат не позволил.
    
     Прошло десять лет.
     Повозка скрипела и ехала слишком медленно. Уныло тянулись облака и груженые ослы, плетущиеся за повозкой. Подаренные ему рабы стоптали ноги от длительной ходьбы, и Гектор разрешил им отдохнуть. Новые слуги, покупки, провизия и подарки – все это он везет домой. Спутники не торопятся, не то, что он.
     - Догоняйте! – велел он и на коне припустил.
     Слуги остались, вскоре они продолжат путь, но будут только к завтрашнему. А Гектор не мог столько ждать: он три декады не видел домочадцев. Операция за операцией, длительное лечение и реабилитация очень состоятельного господина, родственника государя. Доходы доктора увеличились, слава о нем шла благая: он поднимал на ноги тех, кому, казалось, уже не суждено встать. В Ученом доме изучались его труды по хирургии, по акушерству, ампутации, ядам... Продолжая ставить опыты, он углубил знания и в фармацевтике. Ученые стали называть его уважительно – «медикус» и присвоили ему, простому самоучке (но об этом никто не говорил), ученую степень.   
     Показалось ущелье. Конь прибавил ходу, оставляя пыль от копыт. Въехал Гектор в узкие горные врата. Тут жил наемник: охранял покой долины. И Гектор о том знал, правда, никому не сказал.  Он наскоро миновал скальный тоннель. Крутые склоны, редкие деревца, кустики
– не то, что в долине, где его дом и семья. Долина цвела, источала запахи трав и цветов.
321
Крестьяне пахали землю и выращивали злаки, овощи и фруктовые деревья. Здесь, в умиротворении, стоял дом, утонувший в зелени и мире – поистине райский уголок, куда ни одной армии не добраться. К тому же наемник всегда наготове, и никакой враг не прошмыгнет. Был уверен Гектор: наемнику на смену придут другие, коль что не так.
     Спешился заблаговременно Гектор и, поглаживая шею коня, добротного, породистого, пошел пешком. Не хотел он, чтобы его заметили раньше времени. Бесшумно открыл калитку, приложил палец к губам, и слуги поняли: они должны молчать, а не нестись вперед и сообщать госпоже, что прибыл господин.
     Слуга увел коня, и Гектор спокойно и тихо вошел в уютный дом, поднялся по удобной, не слишком крутой лестнице на второй этаж. Услышал голоса: женский и детские вперемешку.
     - А эту книгу ты прочел? – говорил женский голос.
     - Да, отец сказал, я должен успеть до его приезда, иначе не стану умным, - ответил мальчишечий голос.
     - Матуска, сматли! – прозвенел девчачий голосочек.
     Приоткрыл дверь Гектор, в щелку посмотрел: двое мальчишек, девчушка, такая миленькая и забавная, и в центре – женщина с золотыми длинными волосами. Свет озаряет их лица, комната светится вместе с ними! Будь он художником, непременно написал бы семейный портрет. Но – увы – он не художник, просто поэт, хирург и доктор, спасающий жизни и здоровье.
     Одно неловкое движение – и дверь скрипнула. Девчушка обернулась и с криками: «Папа, папа приехаль!» - переваливаясь по-детски неловко, побежала к нему. С  распростертыми объятьями Гектор бросился к ней: соскучился до дрожи в коленях. Тут и мальчишки подоспели, повисли на нем.
     - Ты приехал раньше, а мы ожидали тебя только завтра, - сказала, подходя, Атеона. Ее мягкая улыбка была самым лучшим приветствием.
     - Я не мог больше ждать, - признался Гектор совершенно искренне. У нее не возникало сомнений, но на всякий случай он подкреплял свои слова взглядами. 
     - Надо отдать распоряжение, чтобы скорее готовили воду и накрывали на стол. – Атеона, отступила, чтобы дети выразили отцу любовь и уважение.
     - Ты присматривал за братом и сестрицей? – обратился Гектор к старшенькому сыну.
     Пимеон тряхнул курчавой головой.
     - А матушку слушался?
     - Отец, мне уже девять! – напомнил Пимеон, хотя отец не забыл. - Я взрослый, не то, что Агилий! Я слушаю матушку!
     - Я тоже слушался! – горячо возразил Агилий и толкнул в бок старшего брата.
     Гектор сказал интонацией назидания:
     - Вы же братья: вы не должны ссориться. Это расстроит матушку.
     Держа на руках дочурку, Гектор спросил у нее шепотом:
     - А ты слушалась?
     Легия повесила нос и вздохнула.
     - Да, - отрывисто произнесла она.
     - Ну, ты же обещаешь слушаться больше? – Сдержался Гектор, несмотря на то, что хотелось засмеяться: ее задиристый носик, волосенки, миленькая мордашка… какая она красавица. Вся в маму.
     - Ничего она не слушалась, - обронил Агилий, ему только-только исполнилось семь. Он частенько ссорился с братцем и, как все мальчишки, братья дрались, но быстро мирились. До следующей ссоры.
     Укоризненный взгляд послал Гектор сыну, и тот поджал от обиды губы.
     После купальни и обеда, Атеона попросила супруга поговорить с сыновьями.
     - Они стали чаще ссориться: без отцовских наказов они разбаловались.
     И Гектор уединился с мальчиками. Строго ходил перед ними, заложив руки за спину, а 
322
они опустили головы и ждали выговора.
     - Когда я уезжал, я просил вас быть добрыми друзьями и беречь матушку с сестрицей.
     Мальчики еще ниже опустили головы. 
     - Не думал я, что вы ослушаетесь.
     Уши ребят покраснели. Гектору стало жаль сыновей, к тому же он так рад видеть их! Он свистнул, и они оживились. Налетели, как галчата, и запрыгнули на шею и спину. Они в шутку боролись и перевернули стулья, загрохотала мебель. В комнату впорхнула Атеона и дочь. Повела бровью дочь Агилия Татия: она просила по-отечески поговорить, а не разносить дом. Вот это строгое отцовское воспитание? Ни слова упрека, но уши у Гектора порозовели. Он встал с пола, виновато пожимая плечами. Атеона и малышка переглянулись, покачали головами.
     - Завтра будут подарки, - отозвался Гектор, бережно опуская сыновей.
     Дети отправились спать, а он преподнес Атеоне дивные благовония и передал письмо от Агилия Татия. Дочь присела прочесть его. Доброе, полное теплых слов.
     - Что он пишет? – осведомился Гектор, стоило ей дочитать. Тесть и зять сразу поладили и дружили.
     - Он собирается навестить внуков.
     Агилий Татий под видом путешествия с целью заключения договоров либо же отдыха для поправления здоровья приезжал в долину, где месяцы проводил с внуками и любимой дочерью, наследницей состояния Татиев. Сначала с ним приезжала Мариника, ставшая ему второй дочерью. А когда она устроила свою жизнь, писала, изредка навещая госпожу и названную сестру. Как-то здесь гостил и римарих с дочкой. Им достался теплый и душевный прием.
     Заинтересованно обратила свой взор Атеона на Гектора, он что-то прятал за спиной. Она протянула к нему руку.
     - Что это? – спросила она, глядя на свиток.
     - Поэма. – Сначала Гектор думал, давать ли ее читать жене? Но пришел к выводу, что надо.
     Она развернула книгу и буквально с первых строк поразилась. Дочитав до конца, подняла тронутые поэмой глаза на Гектора.
     - Это поэт Давигара? – Атеона догадалась, кто написал поэму.
     «Плачь по Давигару». Как трогательно, как незабываемо. Но как поэт описывает ее! Так поэтично и романтично. Он идеализирует ее! Даже неловко. Потому-то Гектор и думал. Его и ревность успела посетить, и негодование. Но по возвращении домой, они растаяли. К тому же он слышал, как прозвана поэма народом.
     Гектор надел на запястье Атеоны золотой браслет. Изысканный, со вкусом изготовленный и подобранный для нее. С самых первых дней их союза она спрятала дары Давигара и Закрия в шкатулку с драгоценностями, чтобы передать по наследству дочке, и никогда не надевала: незачем оскорблять чувств мужа.
     Гектор глядел на Атеону: он безнадежный однолюб! Что было бы с ним, не вмешайся тогда в дело римарих? Он виделся с ним на той неделе и еще раз поблагодарил. Да хранят его Боги. И не сомневайтесь: такие понятия, как честь, совесть, благонравность, верность и любовь, истинная и чуткая, существуют, сколько б ни твердили извне, что это вымысел. Не слушайте, что говорят для приручения бездумных современных существ, а вспоминайте мудрых далеких предков, смотрите не вокруг, а внутрь себя и генетическая божественная память откроет вам то, что так тщательно скрывается, что поросло толстым слоем пыли и у масс вызывает аллергию – истина и справедливость. 
     Гектор присел к ногам Атеоны и произнес:
     - Я часто думаю, счастлива ли ты здесь? В долине, далеко от городов и дворцов? Ты почти стала царицей. – Он потупил взор.
     Атеона догадывалась, что гложет, порой, его, и у нее был готов ответ:
323
     - Если бы я искала короны, если бы мне нужны были дворы с их бесконечными шпионами, интригами… - Она провела пальцами по полосам Гектора. – Да, я счастлива здесь, потому что и ты тут. Мы с детьми гордимся тобой, и я ставлю им тебя в пример. Я счастлива, что мои дети не знают войн, что им неведомо насилие и гнев. И хотя земля уже не носит Татула Эгимноса, но есть и другие цари, и повсюду бродят войны. Когда-нибудь детям придется уехать отсюда, однако они будут знать, что есть на Земле место, где царит мир и гармония.
     - Если они захотят остаться здесь или вернуться? – спросил Гектор.
     - Я всегда им рада, - загадочно ответила Атеона, а он пригляделся.
     - Ты хочешь сказать?.. – Гектор повел бровями.
     Атеона не ответила, он и сам догадался.
     - Ух! – выдохнул громко Гектор, обхватил большими ладонями ее живот, уже утративший мягкость. Агилий Татий приедет вовремя: он столько раз мечтал подержать на руках новорожденного.
    
     Как поговаривали любопытные умы, Атеона и Гектор не вернулись в Исеи, хотя спустя годы исейцы заподозрили, что она жива. Агилий Татий и римарих не подтвердили толков. Только через много лет в родовом гнезде Татиев поселился красивый юноша. Пимеон обосновался и обзавелся семьей, порой принимая дорогих гостей: Агилия, Отиния и Легию, как две капли воды похожую на прекрасную жрицу Диноны.