286
Давигар и Атеона в сердце столицы. Ее признание
Долговая расписка была передана в канцелярию будущей государыни. Писцы прикрепили ее к документам и закопались в бумагах, правилах, предписаниях... А Атеона получила отписку, что старый лысый человек таки отпустил отрока в отчий дом. С того момента, как должник попался на глаза динонианке, его взяли на работу и наказали верой и правдой служить на благо народа и государя.
Префект лично ходатайствовал за него, и хранитель канцелярского архива взял его на службу в должности курьера. На большее горожанин рассчитывать не мог: он безграмотен, из бедного рода и при долгах. Для того чтобы получить приличную должность, надо принадлежать к известной фамилии, иметь протекцию, и погасить долги. В противном случае не видать тебе доходного места.
И в повседневных делах Атеоны наблюдались изменения: к ней стали приходить ученые мужи из храма знаний и обучать экономическим наукам, политическим азам, управлению государством. Трудно даются они тому, кто своим существом не приемлет подавления, жесткого управления и деспотизм: в случае надобности последний применяется на раз-два.
- Зачем они, госпожа, приходят сюда? – Мариника поглядела вслед ученым мужам, совсем некрасивым и старым.
Среди них был плешивый. Противный он, со скользким взглядом. Он был главным среди ученых мужей. Они накидывали на плечи мантии, и походили на павлинов с расправленными хвостами. От них исходил запах пота и пыли, будто они живут в библиотеке и моются по крайней надобности.
- Государь хочет, чтобы меня научили быть государыней. – Атеона повернулась к зеркалу, сняла покрывало с головы и отложила вычурные драгоценности.
Гая поразмыслила и спросила:
- Госпожа не хочет быть царицей? – Ей бы хотелось царствовать, а вот быть женой старого и препротивного царя – нет. Но так как первое невозможно без второго, то и желание становилось не слишком жгучим.
- Скучны их занятия, госпожа, - заметила служанка, старая дева.
Она миловалась тайком от госпожи с возлюбленным. Конечно, Атеона знала о том, и заговорила со служанкой об узаконивании встреч, чтобы в случае переезда госпожи во дворец, жена могла остаться с мужем. Евнух переговорил, с кем следует, и из храма по ходатайству госпожи прислали записку с датой венчальной церемонии. Служанка летала, а не ходила. Ей в мужья достанется настоящий муж, а не его подобие! И он такой красавчик! Бородач, в военной форме, мужественный, сильный. Бритый, страшный евнух, от которого разит за версту, не чета ему. Фу!
Гая и Мариника переглянулись, и давай потешаться над учеными мужами:
- В городах растет число ремесленников разных специальностей! – покривлялась первая.
- Работают они на заказ и на продажу! – откликнулась вторая, шлепая губами и подергивая носом, как это делал плешивый ученый.
- Множатся ремесленные коллегии! – не без труда вспомнила долгую нудную речь ученого Гая. - На предметы роскоши спрос удовлетворяют красильщики тканей, ювелиры, чеканщики, парфюмеры!
- В кузнечном, сукновальном, плотничьем ремеслах, исконных ремеслах, трудятся плебеи!
- Свободнорожденные плебеи, - поправила Гая.
- Да, а на постройке общественных и частных зданий заняты многочисленные строительные рабочие, архитекторы, живописцы, скульпторы. – Вдобавок Мариника похрюкала, как плешивый ученый. Перед тем, как начать новую мысль, он непроизвольно похрюкивал.
Засмеялись все: Гая, Мариника, служанки и даже Атеона позволила себе позабавиться. Уж больно измучил ее тягучий голос преподавателя. Он автор ряда учебных пособий и
287
удостоился звания оргенирата, то есть имел ученую степень, но слушать его долго невозможно.
- А преподавателя по политическому устрою вообще невозможно слушать: я на второй фразе зеваю, - позевывая, отозвалась Гая.
- Тебе повело: я, как вижу его – сразу в сон клонит! – откликнулась Мариника, упомянув этого тучного, с тонкими длинными усами человека.
Атеона возразила:
- Это потому что ты не высыпаешься.
- Ну, правда, госпожа: эти науки скучны и неинтересны.
Сказать, что и ей нравились эти предметы динонианка не могла. В свое время она много прочла об устройстве родного государства, о возникновении, установлении и падении былых. И проследила цепочку событий, неизменно повторяющихся. Попробуйте найти для себя что-то новое. Сначала группы трудолюбивых земледельцев и ремесленников живут-поживают, претерпевают притязания со стороны соседей-агрессоров. Потом их объединяет в одну большую группу кто-то из своих (а может и нет), именует государством, навязывая религию, коль надо – силой. Ведь нет лучшего способа управления людьми, чем религия. Особенно хорошо, когда человек не учен, беден и голоден. И власть, объединенная с религией, не верой, крепчает. А еще крепче та власть, которая держит в страхе рабочие низы. Наступает момент, когда управленческому аппарату мало и того, что имеет, или хочется большей власти, тогда он выбирает (или назначает, как вам будет угодно) внешнего и внутреннего врага – и пошло поехало... Аресты, расстрелы, распри, революции, войны... Есть ли надежда, что когда-нибудь хотя бы что-то изменится и кто-нибудь разорвет порочный круг?
Не заставило себя ждать появление государя: за уходом ученых мужей неизменно появлялся он. Служанки и рабы бросились врассыпную, горбун убрал с дороги государя кошку, не умеющую отвешивать земные поклоны, Атеона кивком поприветствовала царя.
- Как тебе науки? – с участием спросил он. Ему до сей поры сложно постигать новшества в экономических вопросах, правовых, в законодательстве, в налогообложении. Политология и философия – сами по себе не для женских ушек. Но… Давигар видит, что динонианке интересно познавать. Он великодушно дает ей такую возможность: бери – не хочу.
Атеона отвела взгляд. Сказать, что она поглощена изучением государственных наук, язык не поворачивается, а выразить незаинтересованность – неправильно. Что-то среднее. Она безмолвно кивнула, склонив голову на бок. Засмеялся Давигар, потирая бороду. Он так и думал.
- Если хочешь, я отошлю их прочь.
Это было бы черной неблагодарностью: государь внимателен и великодушен, они стараются.
- Государь, они помогают мне образовываться, я рада принимать их у себя. – Чистую правду сказала Атеона, царь увидел это.
- Ну что ж, я накажу им сделать уроки интересней, - отозвался Давигар. Ах, как заблестели ясные глаза динонианки! Он точно угадал ее желания. – Но это не все: завтра ты будешь сопровождать меня в город…
Нисколечко не понимала Мариника, зачем царь берет с собой госпожу: ей удобнее быть со служанкой. А ее, преданную рабыню, оставляют в доме. Печальная, она накинула поверх золотых волос легкое полупрозрачное покрывало.
- Ох, я все в толк не возьму, почему он госпожу берет?
Гая и служанки уставились на хозяйку. Она и сама толком не понимала, к чему сей поворот. Еще рано представлять ее как супругу царя и царицу.
- Мне следует дождаться похода, и я узнаю точно. – Атеона поправила изящным движением волосы, пряча часть их под покрывалом и драгоценности на ее руке зазвенели.
- Госпожа – настоящая царица! – восхитилась ею Мариника.
288
Отчего-то ее та же самая мысль не радовала. Она и дворцовые интриги. Столь печально закончилась первая, а может, очередная – гибелью несчастного раба.
Нурим известил служанок, не став подниматься к госпоже. Она вышла к нему, благоухая новенькими благовониями, присланными в дар будущей царице от префекта. О подарке, разумеется, ведал государь, и Атеона уважила его: нанесла на шею и руки благоухающую смесь. Цветочно-фруктовый аромат – поистине чудо.
Мариника, восторгаясь, принюхивалась, пока в зале не рассеялся дивный аромат. Поднялась лишний раз поглядеть на флакончик Гая: она наклонилась к столику госпожи и ноздри ее непроизвольно расширились, улавливая мельчайшие частички аромата. Такого благовония в гареме она не видала. Наверное, драгоценными смесями пользуются жены царя. Поморщилась Гая, она и за баснословно дорогие драгоценности и запахи не хочет принадлежать Давигару.
Он ожидал динонианку в колеснице. Кони, великолепная четверка, фыркали, трясли головами, надеясь поскорее пуститься в путь. Своенравные вороные красавцы, блестя шерстью, негодовали: им приходится ждать! Давигар сам отлично справлялся с управлением колесницы и обходился без возницы, однако, дело тут не в соревновании. Он передал поводья тренированному, закаленному солнцем и невзгодами войны молодому мужу и глядел в сторону, откуда должна была с минуты на минуту появиться Атеона.
Теплое приветствие кивком и улыбкой – так всегда встречал динонианку царь. У колесницы стояли рабы с носилками, и она сообразила, где ее место. Неужели носильщикам придется бежать за колесницей? Правда по лицу царя Атеона прочла, что беспокоиться ей не о чем: кони пойдут медленно. Она юркнула внутрь и выглянула в ответ на обращение Давигара, когда он слегка притормозил колесницу и велел поравняться с носилками.
- Как тебе дворец?
- Он величествен и прекрасен, государь. – Он поразил величественностью и грандиозностью Атеону, но жить там, значит, быть на виду у армии слуг, соглядатаев, шпионов и доносчиков.
- Разве он не пленил тебя? – по-доброму спросил Давигар.
- Он крайне пышен, я восхищена архитекторами. Они наверняка получили от государя награду.
Он кивнул, отдавая должное ее проницательности: он по-царски вознаградил зодчих. Они удостоились высших государственных наград и обеспечили себе безбедное существование, так как награда такого рода – гарант пожизненного содержания из государственной казны. Так что даже если префект вздумает обмануть зодчих, у него ничего не выйдет.
- Как бы ты хотела их наградить за столь изысканный дворец? – спросил Давигар.
Собственно, динонианка знать не знала, от чего ей отталкиваться. Она припомнила уроки ученых мужей и ответила:
- Я бы учредила под их именами конкурс среди молодых архитекторов. Победителям стала бы давать возможность проявить себя на любимом поприще и поручать проекты либо строительство общественных и частных зданий, домов.
Эта идея понравилась Давигару.
- Мы скажем о том народу!
Насторожило Атеону слово «мы». Что это значит?
- Государь объявит об учреждении конкурса и о премиях?
Давигар усмехнулся, забавная она, душа не нарадуется.
- Нет, ты!
Не выступала еще перед народом Атеона, только разок и в Исеях. По чрезвычайной надобности. А тут никакой необходимости не видит. Да и нет ее.
- Это лучше получится у государя: голос его звучит уверенно и по-царски мудро, - уверила Атеона, многозначительно кивая.
- Что ж, - отозвался царь, - ты меня убедила!
289
У нее отлегло от сердца. Коль Давигар глава многонационального государства – ему и принимать решения и оглашать их. Куда ей, жрице Диноны, тягаться с ним? Она постоит рядом, хотя считает это излишне, и тихонько уйдет в тень, скрываясь в носилках.
Они двигались бок о бок по широкой дороге, от Солнечных ворот в самое общественное сердце столицы, обнесенное каменной стеной, – что-то вроде акрополя. Народу туда стеклось видимо-невидимо. Дух перехватило у Атеоны. Ее носилки приветствуют граждане, кидают под ноги носильщиков цветы и зерна пшеницы! Это признание. Ее чествуют как царя! Он пребывал в отличном расположении духа. Еще бы: этот светский, эффектный выход готовился тщательно. И это не секрет для сообразительной жрицы, хотя ее никто в планы царя не посвящал.
Ее поступок прогремел на всю столицу, и средние и бедные слои населения уже прозвали ее народной царицей. Она действительно завоевала сердца большей части городского населения, да и слуги государевы постарались на славу, укрепив ее положение путем формирования общественного мнения изнутри. Специально нанятые люди внедрились в народ и, аккуратно и методично действуя, убедили оставшуюся часть граждан примкнуть к якобы большинству. Уверен был Давигар: динонианка будет иметь почет, но решил ускорить этот процесс. Что стоит обученным ребятам правильно и вовремя внедрить в народ слух о том, о сем, незаметно для граждан навязать свое мнение. И вот оно – общественное. Обученные люди брали отработанную десятилетиями схему, выходили на улицы города, на рынках, в банях, в театрах рассказывали о том, какая она, чужестранка, как велика ее мудрость и как она ценна государству. О том, что род ее не царский, умалчивалось, зато громко говорилось, что она прикипела душой к их городу, что она - истинная патриотка, и всегда на стороне народа. Говорилось, что лучшей царицы просто не сыскать. Ей приписывали того, что она вовсе не делала и к чему не была причастна, однако... В общем, ничего нового. Со времен предшественников царя Давигара мало что изменилось.
Он остановил колесницу, вознамерился сойти с нее. Собралась с силами и вышла из носилок Атеона, едва завидев кивок царя.
- Граждане! – громко сказал глашатай, протрубив перед речью. – Слушайте: с вами будет говорить государь!
Официальность – дело нешуточное, Атеона насторожилась.
Царская речь была мощной. Давигар славился не только могуществом и мудростью, но и умением говорить: он излагал мысли четко одну за другой, не путаясь в них. И динонианка оценила его способности, ставя политические таланты не ниже остальных. Управление государством – это его стихия. Он талантливый политик, военачальник, грамотный управленец, истинный царь, и… поводырь.
Пока он говорил, Атеона обвела взглядом стражей, отделяющих ее и государя от горожан, спутников, сопровождающих высоких особ от дворца, и вздохнула. Чуждо ей это, чуждо.
Она сжалась, стоило Давигару завести речь об учреждении конкурса для молодых архитекторов. Народ приветствовал ее не тише, чем царя – да, ее предложение по сердцу гражданам. Тотчас служба гонцов получила приказ разнести новости по всему государству, включая недавно завоеванные земли.
- И иноземные зодчие смогут принять участие? – тихо изумилась Атеона: как щедр царь, как мудро его решение.
- Почему бы и нет? – глянул он на нее. Он великодушно дал возможность толпе выразить признательность будущей царице.
Отдала должное его хитроумному плану Атеона. Одним жестом – и столько выиграть! Провинции обрадуются, иноземцы не в обиде, и она удивлена.
Давигар хитро улыбнулся, произнес завершающие слова и повернул в обратный путь.
Колесница ехала чуть впереди. Атеоне некуда было спешить, она уединилась в носилках и отдыхала от выкриков и толпы.
Внезапно колесница остановилась, как назло в многолюдном месте.
290
- Убрать! – услышала Атеона извне голос первого стража-сопроводителя, и выглянула: на дорогу прямо под ноги процессии упал неизвестный. За шкирку его отволокли в сторону вооруженные до зубов стражники и связали. Один из стражей уже накинул на шею удавку.
Как испугалась Атеона: убийство! Потребовала она, чтобы носилки немедля поставили, и вышла. Горожанина в шутку его товарищи толкнули и он, перевалившись через выстроенную вдоль улицы охрану, оказался поперек процессии. За нанесенное оскорбление его собрались казнить. Тут же, на месте! Следствие и суд за оскорбление государя не предусматривались. Никто не имеет права переходить дорогу государю!
Он перевел взгляд на нее, не собираясь сходить с колесницы, и произнес:
- Что скажешь?
Горожанин схватил веревку и держал изо всех сил. Он дважды прокричал, что случайно упал, пока совсем не смог говорить и только кряхтел.
- Государь, если он говорит правду, то стоит сохранить жизнь тому, кто верен тебе и правдив! – сказала Атеона, скорбя по погибшим по нелепой случайности. Среди них наверняка были талантливые и отважные сердечные люди.
Давигар великодушно сделал взмах, и стражники перерезали веревку.
- Ты жизнью обязан будущей государыне! – произнес он и по-царски важно устремил взгляд вдаль.
- Да хранят государыню Боги! – сипло прокричал горожанин.
А она уселась в носилки и ее понесли во дворец под ликующие, приветствующие царя и будущую царицу, возгласы горожан.
В столице, пожалуй, не осталось ни одного важного чиновника, не побывавшего на аудиенции у Атеоны. Ей несли дары, шли на поклон префект, глава печатного дома, министр финансов, и даже писари. Да, и они, если провинились.
- Что они ходят сюда? - ворчала служанка, вышедшая замуж и потерявшая статус старой девы. – Натопчут, намусорят, а ты прибирай за ними!
- Давай, давай, оттирай полы! – натирая их щеткой, отозвалась другая служанка.
Им помогали рабы. Как повелось в домике у Атеоны – немногословные.
- Они, я слышала, просили госпожу сказать, что преданны государю и возносят за него мольбы! – сказала незамужняя служанка.
Ходить в храм и возносить молитвы Богам за человека считалось высшим пожеланием здравия и процветания всему его роду. В случае подозрения Атеона могла проверить информацию и побывать в храме, где хранились записи, от кого приняты дары Божествам и в каком количестве, кто за кого просит. Еще ни один ее не обманул, но следовало представить доказательства государю, вдруг разгневавшемуся.
- Сегодня-то кто был? – поинтересовалась замужняя служанка.
- Да этот, из налогового министерства: такой лысый и пузатый. Противный он до жути! – служанка поморщилась. От него потом разит, а говорят, у него любовницы есть. У них что, глаза повытекали и носы отсохли? Не видят, с кем ложатся?
- У него доход большой!
- У казначеев тоже не маленький, однако…
- Нашла с кем сравнить, - посмеялась служанка, - они же евнухи!
Обе служанки поморщили носы. Все-таки цари издревле мудро поступали, обрезая мужей, чтобы никакой женщине не удалось обольстить казначея для хищения и обогащения.
- Они не имеют власти над своими женами!
- Не говори о них! – попросила замужняя служанка, она отлично помнит, что ее чуть не выдали за инвалида. Страшней него в гареме никого, только макака в зверином павильоне. Там много всякой живности, птиц. Туда бы того евнуха засунуть, какого ей в мужья пророчили. Походкой и рожей – вылитая обезьяна. Глаза дикие, маленькие, злые! Как ей повезло с госпожой!
- Да продлят Боги ее дни! – прошептала замужняя служанка.
291
- Ты о госпоже? – догадалась другая служанка.
- О ней самой.
- Завтра – посыльный прибегал и сказал – начальник порта придет кланяться.
Служанки дотерли пол в аудиентзале и переглянулись: лысоватый старик с плюшевым носом приползет целовать подол платья госпожи, чтобы его не казнили. За взятку он снял с карантина торговый корабль, и команда рассредоточилась по городу, обивая пороги таверн и пьянствуя. Она натворила бед, и стражи арестовали дебоширов. Начальник порта уже готовился к тому, что вся семья отправится в изгнание, и уповал только на милость государя: хоть голову ему пускай не отсекают.
По обыкновению царь вошел в домик, утонувший в саду, и с ходу оценил ситуацию: у динонианки к нему серьезный разговор. Давигар расположился в кресле и принялся за угощение, расставленное на красиво сервированном столе.
- Я слушаю, - наконец произнес он, первым заводя разговор.
Атеона покрутила в руках веточку коралла, и царь отозвался:
- Никакой ему пощады! Я не пощажу взяточника! – стучал пальцем по столу Давигар, пока говорил. – Этот пройдоха, подлый шакал, - ругался он, - отозвал свои средства: он явно намеревался просто-напросто бежать!
Разочаровал поступок начальника порта Атеону: он не верил в нее и тем более – царю. Нет в том неожиданности, и все же она сильно надеялась, что у начальника порта хватит разумности не совершать и дальше необдуманных поступков.
- Государь, его дети и внуки…
- И им не будет милости! – отрезал Давигар.
- Решение государя – закон для его граждан. Они подчинятся. И безусловно.
Царь фыркнул – ну, разумеется! У кого-то есть сомнения?
- Коль государю будет угодно наказать их, они со смирением примут его высокую волю. Они заслуживают высылки из столицы или лишения земель и домов?
Давигар, умный и проницательный человек, повидавший немало на своем веку, перевел взгляд на динонианку, с нетерпением ожидающую его решения. Он встал, и, уходя, сказал, вытянув указательный палец:
- Только потому, что ты просишь!
Атеона с облегчением выдохнула и уперлась лбом в ладонь.
Две женские головы выглянули из-за угла.
- Ну как? Удалось? – спросила Гая.
- Вроде бы, - ответила Мариника: невинным детям и внукам начальника порта казнь не грозит.
292
Вызов Татула Эгимноса. Давигар и наследник. Битва
Казнь состоялась очень скоро: начальника порта казнили сразу после короткого суда. К нему надежно прикрепили клеймо взяточника и подвели к палачу. Зрелищно расправлялся Давигар с государственными преступниками, казнокрадами, дезертирами. Уклонение от налогов так же сурово порицалось, и нарушители закона несли тяжкие наказания.
Семья начальника порта, лишившись кормильца, не осталась хотя бы без дома. В провинции: царским указом наследники лишились особняка, наделов у стен столицы и были высланы из нее. Так сказать, с глаз долой. И хотя об этом никто не говорил вслух, домочадцы знали, кому обязаны жизнями. Безутешная вдова рвала волосы и била себя в грудь: ее и незамужних дочерей уже никакой уважаемый человек замуж не возьмет. Одна надежда на сыновей и их детей. Оказавшись в тяжелой стесненности, она сетовала на тесноту и нищету. Однако ж, благодарила Богов, что не разделила участь мужа.
На должность начальника порта префект с команды государя поставил трепещущего перед царской властью подхалима, зато он принципиально не брал взяток и страшился сделать что-то не так. Проверки шли одна за другой, и от дотошного зануды не стало в порту спасенья. Его тоже сняли, и, наконец, тогда очередь дошла до ответственного и целеустремленного чиновника, верой и правдой служившего государю.
Однажды столицу накрыла волна возмущения: Татул Эгимнос отправил к царю Давигару послов. Он принял их, как предписывали законы, действующие на этой земле. Как подобает, их встретили поверенные лица и сопроводили к царю.
- Татул Эгимнос, наш владыка, - громко сказал посол, пришедший в сопровождении целого посольства, - в гневе: страшное святотатство случилось в Исеях! Похищена жрица, священная дева Диноны! Ее не смеет касаться ни один смертный!
Посол выдержал паузу и под гнетом взора Давигара заговорил опять:
- Жрецы неустанно молятся и не гасят курильни! Беды захлестнули города наши от гнева Диноны!
- Ваши беды от царя-распутника и пьяницы! – вскочил на ноги один из министров: у всех на виду оскорбляют государя, и молчать он не намерен!
Прочие министры и советники заголосили, бросая оскорбления в адрес Татула Эгимноса и требуя от посольства убраться восвояси.
Давигар, задумчивый и хмурый, взмахнул рукой, дабы приближенные угомонились.
Посол воспринял это как возможность договорить. Он развернул свиток-послание от своего царя и зачитал:
- Я, Татул Эгимнос, истинный владыка и повелитель Исей, требую от царя Давигара, похитителя жриц, немедленного возвращения служительницы Диноны под мою опеку. В случае если царь Давигар откажется возвращать то, что ему не принадлежит, и чем он завладел незаконно, тогда я вызываю его на поединок! Я питаю надежду, что Давигар примет мой вызов по справедливому требованию и не станет прятаться за спинами воинов!
Под жуткие негодования и неприличные реплики посол свернул письмо. От оскорблений, нанесенных государю мерзким развратником, о котором шла молва по всей обитаемой суше, министры, советники и другие приближенные срывали голоса и выбрасывали в недовольном жесте перед собой кулаки: мол, долой послов!
- Четвертовать их! – выкрикивали одни.
- Забить камнями! – подхватывали другие.
- Под колесницы их! – слышались слова третьих.
Давигар встал, и в зале зазвенела тишина.
- Чтобы никто не смел прикасаться к посольству! – повелел он. – Скажи этому ничтожному прелюбодею, что я принимаю его вызов! Я вскрою ему кишки и принесу сюда, - прошипел Давигар, - чтобы каждая собака знала: я не намерен терпеть его присутствие на земле!
Под восторженные возгласы царь покинул залу.
293
Едва перечитав копию письма, Атеона пошатнулась. Нурим позвал служанок, и они усадили госпожу, подали воды.
- Он объявил войну! О великая Динона! – прошептала Атеона.
- Госпожа, у государя сильная армия, - уверил министр государственных дел.
- И флот, - добавил писарь, снявший с письма копию.
Схватилась Атеона за голову: о чем они говорят?! Война, всегда война! Она несет гибель тем, кто неповинен!
- Как я надеялась, что Татул Эгимнос не впадет в безумство! Почему государь принял вызов? – По правде говоря, она знала почему. Ох уж эта мужская гордость и честь!
Она подняла свои ясные глаза на министра.
- Что можно сделать, чтобы остановить кровопролитие?
Министр смолчал, и Атеона закрыла лицо руками.
- Оно неизбежно, - отозвался министр государственных дел. – Я пришел сюда, чтобы предупредить государыню.
Она отняла ладони от лица и встала:
- Я не государыня!
- Пока нет, - откликнулся министр.
Что он имеет в виду? Атеона внимательно поглядела на него. Он намекает, что Давигар может назначить церемонию до отъезда? Это может быть правдой, ведь тогда он уедет со спокойным сердцем: динонианка его жена и принадлежит мужу, а не Татулу Эгимносу. Нет такого суда, который бы отобрал супругу у супруга. Царю-лиходею тогда б пришлось лишь принять этот факт и возможно… Атеона качнула головой, и тогда б он не отказался заполучить ее на ложе. Это как соревнование, и еще бы больше подзадорило его: отнять у мужа законную жену – сама эта мысль большая награда.
- Церемония ничего не изменит, - уверенным голосом сказала Атеона. – Я хорошо знаю Татула Эгимноса и уверяю: он загорится еще сильней.
Министр внимательно выслушал ее и нехотя согласился: приближенные государя обсуждали данный вопрос и как сам царь пришли к такому же выводу. Министр полагал, если б сама динонианка предложила государю провести обряд до отъезда, он бы непременно согласился, а раз так… то и усердствовать не стоит.
По тому, каким уверенным шагом Давигар вошел в дом, утонувший в саду, динонианка поняла: он принял решение. Ее это опечалило. Накануне он созвал совет и обсуждал с приближенными детали. Министр дворцовых дел уже успел шепнуть Атеоне, что государь хотел бы ее скрыть. Она сомневалась, что в случае проигрыша – как страшно это звучит! – она найдет где-нибудь укрытие: Татул Эгимнос перевернет все, чтобы только добиться утоления низменной страсти. Его навязчивая идея и так погубила десятки жизней, но ему и этого мало. Кто бы сомневался.
Царь уселся в кресло, на прежнее местечко, свое любимое: у окна, чуть боком к Атеоне. Так ее удобно рассматривать, и вид на сад восхитительный.
- Тебе уже, вижу, сказали.
Атеоне было что ответить, но она не могла бы произнести слова спокойно и потому смолчала.
- Татул Эгимнос сделал мне вызов, и я принял его. – Давигар отпил своего любимого вина, полюбовался его цветом, вдохнул его аромат. Потом сказал: - Моя армия больше, флот – сильнее. Тебе нечего бояться, - попытался он успокоить динонианку.
Легче ей отчего-то не стало. Она хотела попросить отменить решение, однако понимала: гордость царская не позволит отступить. Как скверно стало на душе, как мрачно представлялось настоящее.
- Мне очень жаль, - только и молвила она, а он попросил почитать. Книгу, купленную специально для динонианки в родных краях.
Она читала. Читала долго. Без остановки. И уже начало заходить солнце, когда царь
294
понял, что день подходит к концу и пора уходить.
- В случае надобности тебя перевезут! – сказал он, вставая. До той поры он почти не шевелился. Только глядел на нее да глядел: расставание всегда грустно.
- Государь! – окликнула его Атеона.
Он обернулся и снова пошел в сторону дворца, чтобы надолго не задерживать свой уход.
Как защемило внутри у жрицы, она едва не заплакала.
- Давигар! – выкрикнула она.
Он обернулся от неожиданности, а она нагнала его.
- Он – преступник и пьяница! – сказал громко и сквозь зубы Давигар. – Я уничтожу Татула Эгимноса и принесу тебе его голову! Чтобы ты никогда больше не страшилась его!
Атеона опустила взгляд в землю и слушала. Ей было страшно взглянуть в глаза царю.
- Он подл. В нем подлости и мерзости столько, сколько в мудреце – мудрости.
Давигар потребовал, чтобы она взглянула на него и произнес:
- Когда я вернусь, ты займешь место возле меня на троне и на ложе. Ты – моя отрада и душа. Если захочешь, ни одна жена больше не войдет в мои покои!
Не приходило в голову Атеоне потребовать что-то вроде того: другие жены ждут не дождутся зова господина и повелителя, а он готов их отстранить от себя. Наверно, это несправедливо по отношению к ним. Но спорить Атеона не стала: не время.
Пока она боролась со слезами, Давигар потянул к ней руку, но, не коснувшись, одернул.
- Попроси у своей богини победы! – сказал он и растаял.
У динонианки сил не было глядеть вслед. Она закрыла глаза.
- Госпожа, - позвала ее Мариника, - не плачь! Госпожа любит царя?
Атеона не может выразить словами, что она чувствует. Государь был к ней очень добр, терпелив, внимателен. Она уважает его, желает процветания роду его. Конечно, это не та любовь, о какой мечтают юные девушки, но…
- Это не совсем то, о чем ты подумала, - ответила Атеона. – Однако я бы очень хотела его возвращения живым и невредимым.
- У государя большая и сильная армия, - откликнулась Гая.
Атеона могла бы согласиться, но не согласилась.
- Войны выигрываются не количеством воинов, а умом или хитростью. У Татула Эгимноса хитрости хоть отбавляй.
Мариника и Гая переглянулись, как им успокоить госпожу?
- Государь умен, у него отличные военачальники, - заметила рабыня.
- Я надеюсь на милость Диноны и умы сподвижников государя. – Атеона вошла в дом, где играл с кошкой горбун. Царь отбывает на войну, а тут по-прежнему остается мир. Да процветает он по всей земле! И какая разница стоит ли она на китах, на черепахе, висит диском на облаке или вращается вокруг солнца?
Перед самым отбитием Давигар отдал распоряжение слугам. Они привели царевича, наследника. Он догадывался, о чем хочет поговорить родитель, топчущийся в покоях.
- Я оставляю тебя здесь: будь справедливым и не посрами мое имя.
- Отец! – воскликнул царевич. – Ты говоришь, будто…
Давигар вытянул руку, останавливая его.
- Чтобы не случилось, пообещай мне, что позаботишься о ней!
Царевич сжал губы, он видел динонианку и отчасти понимает отца и все же... В отцовском гареме полным-полно прекрасных женщин, как и в его собственном. Зачем же губить себя из-за одной?
- Отец! Я хочу, чтобы ты научил моего сына и наследника держать меч, владеть государственной наукой, быть царем, наконец!
- Я научил тебя, а ты научишь его. Поклянись, и я смогу уехать со спокойной душой.
Царевич помотал головой, он любит и уважает отца, ему и мысли никогда не приходило отравить его, устроить переворот, перебежать на сторону врагов. У него достаточно власти и
295
средств. Как ему остановить родителя? Риск – дело благородное, однако, порой безрассудное.
Царевич поднял глаза на отца и ничего другого не смог ответить:
- Клянусь!
Давигар положил руку на плечо сына, подбодрил и ушел. Он не простился с динонианкой, ни разу не заглянул перед отъездом. Она послала записку. Несколько строк. Не с просьбой прийти, нет, с просьбой не верить Татулу Эгимносу и поступать как мудрый царь.
Она слышала, как провожает народ своего государя, слышала суетные речи и топот слуг, а потом – тишину, вечернюю и глухую. Атеона зажгла на алтаре огонь и тщательно следила, чтобы он не угасал.
Под знаменами армия Давигара смело двигалась навстречу неприятелю, поднимая пыль и шум. Конница и колесницы в сопровождении копьеносцев заставляли трепетать очевидцев. Стройными рядами шла пехота и лучники с колчанами стрел. Их острые бронзовые наконечники пробивали доспехи неприятеля. Многочисленные рабы тянули осадные машины. Деревенские мальчишки выбегали посмотреть на знаменитые осадные башни, подкатываемые к стенам, посмотреть на таран для выбивания крепостных стен. Военачальники Давигара подготовились основательно: в их арсенале есть самое современное оружие и защита. Механик и оружейники делали для этого все возможное и невозможное. Пооткрывали рты мальчишки от такого количества солдат, лошадей, колесниц! Женщины и маленькие дети прятались от полчищ хмурых солдат, огромных машин и осадных щитов, служащих прикрытием для лучников во время осады. Где бы ни прошла армия Давигара, она везде нагоняла страх.
Гордо сидели в седле военачальники, по-царски важно восседал на своем боевом коне государь, облаченный в доспехи. Разведчики доносили о неприятеле: он неподалеку. Воины потирали руки, военачальники во главе с царем готовились к бою, разрабатывая тактику. Они изучили хитроумные приемы противника детально, узнали о его сильных и слабых сторонах и нашли пути, ведущие к победе.
В неизвестности проводила дни Атеона, ей не приносили новостей. Только то, что знали все: армия царя приближается к неприятелю. Преимущественно динонианка пребывала в молчании. Грустил в царском шатре, устроенном на ночлег, Давигар. Он посматривал на гемму с женским лицом: ее изготовил придворный ювелир. За что получил награду. Шутить по поводу дум царя не отважился никто: он еще во дворце обезглавил парочку таких шутников. После казней ни одна живая душа не заговаривала об Атеоне в неуважительном тоне. О ней шептались, но не судачили. Даже за закрытыми дверями – боялись.
В царском шатре горели широкие масляные лампы, по полу стелились ковры, шикарное ложе накрыли покрывала, а шут и лилипуты развлекали царя, пока он не отослал их вон. Надоели они: ни слова умного, ни одной приятной улыбки. Вокруг потные, заросшие мужики. Тфу! Давигар достал гемму, рухнул в кресло и настрочил письмо. Говорят, царям не свойственны сантименты. Наверное, если в их головах не сидит пресловутая любовь.
Усмехнулся Давигар, сложил письмо и скрепил царской печатью. В тот же час гонец с посланием отбыл в столицу. Как раз в момент, когда Атеона получила депешу, царь принял разведчика.
- Что ж, мы ждали этого! – отозвался он. – Наконец, Татул Эгимнос получит по заслугам!
Военачальники провозгласили государя самым могущественным. В предвкушении боя они строго-настрого запретили солдатам пить вино и отдали команду спать. Накануне сражения Давигар вызвал медика и выпил тонизирующего зелья: ему нужны силы. Хотя гнев его был еще сильней. Он придал государю небывалой решительности и мощи.
Читая письмо, Атеона отметила боевой настрой и непоколебимость духа царя. Он твердо намерен во что бы то ни стало разбить Татула Эгимноса и присоединить Исеи к государству. Сама не знала динонианка, что искала в письме, и перечитала его подряд несколько раз. Она перечитывала и перечитывала, вздыхала и снова перечитывала. Чуть погодя к ней пришло
296
осознание, что прячется за строчками обычного письма владыки и воина. Она свернула послание, сложила руки на колени. Держа его, она долго-долго молчала, глядя вдаль. Мариника и служанки начали волноваться, горбун принес госпоже кошку, но и она не смогла отвлечь хозяйку от дум.
На рассвете армия Давигара выступила и встретилась с неприятелем на равнине, вошедшей в историю. Две грозные силы глядели друг на друга. Татул Эгимнос оценил размах противника и усмехнулся. Он послал гонца с запиской и тот вернулся, но с пустыми руками.
- Что он велел передать? – спросил Татул Эгимнос.
- Он позволит тебе, царь мой, - гонец помялся и передал устное послание дословно: - если ты не побоишься, встретиться с ним лицом к лицу!
Щеки Татула Эгимноса вспыхнули: над ним посмеивается похититель жриц! Он, ни слова не говоря, не реагируя на оклики спутников, выехал вперед. В полном военном облачении Давигар осадил военачальников, запретив вмешиваться.
- Ты прячешься за спины солдат?! – закричал во всю глотку Татул.
- Я думал, ты струсишь и не придешь! – направляя коня к нему, ответил Давигар. Лучники его держали наготове стрелы. Конница была готова в любой момент вступить в бой и защитить государя.
- Дайте мне лук, и я пронжу стрелой ядовитую ехидну! – рыкнул военачальник, правая рука царя на войне.
- Побереги силы: они тебе еще пригодятся, - ответил ему друг.
Они следили за каждым малейшим движением вражеского царя, чтобы немедля пуститься во все тяжкие и выполнить долг. Они предостерегали государя, противились его личной встрече с Татулом, но он решительно отмел протесты и выехал навстречу.
- Приготовиться! – скомандовал военачальник, правая рука царя.
Лучники натянули тетиву, она заскрипела, затрещала, стрелы обратились к противнику.
Татул Эгимнос с усмешкой сказал:
- Ты устроил ловушку?
- Твои воины так же мерзки и лживы как ты? – не остался в долгу Давигар, кивая на лучников и метательные орудия вражеской армии.
Татул Эгимнос обернулся и сделал взмах, требуя опустить оружие.
- Мои доблестные солдаты устали от войн. Зачем проливать лишнюю кровь? Давай сойдемся в честном поединке, и пускай победит сильнейший! – сказал Татул Эгимнос.
- Ты заговорил о честности? Как может бесчестный быть честным? – воскликнул Давигар. – Но я принимаю твой вызов! Я обещал ей твою голову и принесу ее! – С этими словами он спешился.
Военачальники его приготовились немедленно прийти на помощь царю. Они выехали вперед и остановились по его приказу перед лучниками со щитами.
Татул Эгимнос, звеня доспехами, спрыгнул с лошади, и завязалась битва двух царей. Каждый провел в боях много дней и месяцев, каждый обладал опытом и умением держать в руках оружие. Бились они отчаянно. Военачальник, правая рука Давигара, уже был готов нарушить приказ и раздавить под копытами коня ядовитую змеюку – Татула Эгимноса. И тут произошло ожидаемое событие: от бесконечных попоек и прелюбодеяний, отнимающих силы, Татул постепенно ослабел и шаг за шагом стал отступать. Военачальники Давигара ни на миг не отводили взоров от царя, готовясь в любую минуту прийти на выручку. Татул терял силы, отдышка мешала, и ему тяжело было даже вздохнуть. Как одержимый Давигар наступал и наступал, неистово орудуя мечом. Наконец, он выбил меч из рук Татула Эгимноса, который едва успел прикрыться щитом. Но и он разлетелся вдребезги: Давигар ранил Татула, рассекая мечом щит.
- Вот так, гадюка! – сказал, запыхавшись Давигар, капли пота катились по его щекам и подбородку, глаза сверкали благородной яростью. И Татул дрогнул. Он пополз, глядя в лицо
297
врага. Мысли неслись с бешеной скоростью, он хаотично перебирал их. И как любая лживая гиена, которая что-то удумала, он вдруг приободрился.
Он устремил чувственный взгляд в сторону вражеской армии и воскликнул, протягивая будто бы ей руку:
- Атеона!
Давигар обернулся, и это сыграло решающую роль. Военачальники его не успели ничего предпринять, как Татул Эгимнос достал из-за пазухи нож и еще лежа на земле воткнул его в грудь противника.
- Ты обещал ей мою голову?! – закричал Татул. – Так вот: это я принесу ей твою!
Давигар упал на колени, обхватив ладонями рукоять ножа, а вокруг царей завязалась смертельная битва. Воздуха в груди Давигара не хватало, кровь полилась из его рта, он еще держался изо всех сил, как Татул обошел фигуру противника, схватил шлем, вытащил из рук царя меч и отсек голову.
К Давигару со всех ног мчался друг, но Татула вовремя прикрыли его военачальники и он, вскочив на колесницу, помчался с поля боя. Со всех сторон на него сыпались стрелы. Его укрывали щиты, солдаты. Кто собой, кто щитом. Так он покинул битву, как было оговорено заранее с военачальниками.