Мы из сто семидесятой! Глава 16

               


                ЦИРК ЗАЖИГАЕТ ОГНИ


   Мы с ребятами тоже решили устроить конкурс красоты, и предложили девчонкам выбрать из нас самого достойного.
   Те немедленно согласились.
   Сюрпризом для нас стало, что Витька Меднис тоже пожелал участвовать в конкурсе. Мы закричали:
   - Витька, ты совсем ку-ку? Это же конкурс красоты, а не конкурс умников!
   - Ты все перепутал! Тебе надо идти на конкурс к математикам. Может, среди них ты и станешь самым красивым.
   - Самым красивым стану я! - заявил Лисицкий. - Папа купил мне потрясную курточку. У меня нет соперников!
   В общем, каждый находил в себе достоинства, которыми не обладали другие.
   Но все сложилось не так, как предполагалось.
   Димка Крайников так надушился тройным одеколоном, что Вовку Брусникина стошнило прямо на новую куртку Лисицкого.
   - Ты что наделал, барсук припадочный! - завопил тот. - Моя курточка!..
   - Не гугни, - сказал Вовка и угостил Женьку оплеухой.
   В общей свалке не участвовал только Славка. Он торопился домой обедать.
   После того, как раз разборки закончились, вид конкурсанты, мягко говоря, имели не товарный. Синяки, шишки, царапины , разбитые очки Васьки Бегалова... Красивая курточка Лисицкого стала совсем некрасивой, и больше напоминала половую тряпку, много раз бывшую в употреблении. На красавца явно никто не тянул.
   Конкурс сорвался. Девчонки попросту отказались судить и ушли разочарованные.
   - Тоже мне цацы какие! - недовольно бросил Сережка, рассказавший мне эту историю.
   Меня не удивило то, что произошло. Победителем мог стать только один человек! Но в этот день меня в школе не было - я заболел.
   А когда выздоровел, мама достала два билета в цирк.
   Я обожаю цирк! И сегодня иду в цирк вместе со Славкой.
   
   Часа за два до начала представления я вышел из дома. Мы договорились со Славкой встретится пораньше. Как это не странно, он еще не разу не был в цирке, и очень хотел попасть в цирковой буфет, чтобы узнать, чем там кормят зверей.
   - Бутербродами, - сказал я.
   - Вот это да! - удивился Славка.
   - Я пошутил. В буфете кормят людей - даже в цирке.
   - Вот и хорошо, - легко согласился он. - Тогда и мы поедим.
   Во дворе я встретил своих товарищей. Они что-то возбужденно обсуждали.
   - А вот и Борька! - завидев меня, закричал Вовка Брусникин. - Ты вовремя.
   - Что случилось?
   - Мы решили бороться с тиранией, и преисполнены надежд!
   - Кто тиран?
   - Мишка Кабан.
   - Он сильный, этот Мишка. Битва обещает быть нелегкой.
   - Мы знаем. Но преисполнены...
   - Решимостью. Я слышал. Что ж... Хочу пожелать, чтобы вы покрыли себя славой.
   - А ты, Борька, разве ты не хочешь покрыть себя?
   - Я бы покрыл... Да вот в цирк иду. Вы уж без меня.
   Кажется, на меня рассчитывали, но никто не бросил ни единого упрека в мой адрес. Потому что они - настоящие друзья! И знают, что цирк - это... это... Да разве здесь подберешь слова!


   Первым делом Славка спросил у билетерши - где находится буфет, и, получив ответ, тут же исчез. Я же побродил по коридору, поглазел по стенам, купил мороженое, и отправился на свое место.
   Народу набилось - яблоку негде упасть! Настроение у всех праздничное. И скоро я забыл обо всем на свете.
   Дирижер поднял палочку. Все замерли. Я подумал, что сейчас он ударит по барабану, но тот находился от него довольно далеко. Значит, кого-нибудь из оркестра? Мало ли, провинился человек, опоздал... Музыканты испуганно напряглись; чувствовалось, что они боятся дирижера. В нависшей тишине слышалось только их прерывистое дыхание и легкое кряхтение.
   Наконец у кого-то из музыкантов не выдержали нервы, и один из инструментов тихо застонал. Тут же, подвывая, вступил другой. Их поддержали остальные. Но жаловались вразнобой - каждый дудел в свою дуду.
   Дирижер улыбнулся. Стало ясно, что он простил нарушителя дисциплины. Наказание отменялось, и звуки сразу обрели волшебную стройность. Потом оркестр перешел на барабанную дробь, вспыхнул свет, и на арену высыпались артисты. Представление началось!
   В руках у жонглеров замелькали шары, кегли, горящие факелы. Ну и ловкие же ребята - ничего не уронят!
   Их сменили гимнасты, и стали выстраивать на арене сложные пирамиды. Подкидная доска так высоко их подбрасывала, и они выделывали в воздухе такие сальто-мортале, что только дух захватывало!
   А затем настала очередь воздушных акробатов. Они кувыркаются под самым куполом цирка, висят вниз головой, качаются на воздушных качелях, перелетают с одной трапеции на другую, а за ними летят лучи прожекторов, не выпуская их из вида, и кажется, что благодаря им гимнасты держатся в воздухе.
   Страшно волнуясь, я нащупываю в кармане шоколадку и разворачиваю обертку.
   На арене прожектор выхватывает эквилибриста, идущего по проволоке. Упадет или нет?
   Падает шоколадка... Пытаюсь найти, наступаю на нее, и поскользнувшись, лечу навстречу ярко-освещенной арене, затормозив только, когда до нее оставалось совсем немного.
   Зато на первом ряду вижу чудом пустующее место. И мгновенно занимаю его.
   Первое отделение заканчивается, как только иллюзионист распилил свою ассистентку.
   Я отправился разыскивать Славку, и нашел его, конечно же, в буфете, где он настойчиво предлагал буфетчице цирковую программку в обмен на бутерброд с черной икрой, а та уперлась и ни в какую не соглашалась. Потом Славка спросил у нее, где в цирке живут звери. Та что-то ему ответила, и он опять пропал.
   После антракта на арене хозяйничали звери.
   Оказывается слоны хорошо знают арифметику. Вот бы Витька удивился. А еще слоны, лежа на спине, могут жонглировать тумбами.
   Собака же запросто отвечала на вопросы, правда только гавканьем.
   Жаль было львов. Укротитель так на них, бедных, орал, что совсем запугал зверей.
   А глядя на собак с кошками - просто живот можно надорвать от смеха! Ходят друг к другу в гости, звонят, катаются в карете и сами ее возят, тащат пожарную помпу, а свинья - так вывозила бочку с водой. Надо же!
   Но вот лапчатый, я имею в виду гуся, мне не понравился. Наглый какой-то... Только и знает, что гогочет, да ко всем цепляется.
   Но клоуны, клоуны... Вот где умора!
   Клоунов двое: один рыжий, другой с ярко-красными, цвета спелых помидор, волосами.
   Тот, что рыжий вдруг подбегает ко мне и орет на весь цирк:
   - Здорово! Сколько лет, сколько зим я тебя не видел, дружище!
   Пока я считал, он убежал. А когда опять оказался около меня, я сказал, что одну и одно.
   - Что - одну и одно?
   - Одно лето ты меня не видел, и одну зиму.
   - Ничего себе... Ну и как жизнь, как здоровье? - немного напряженно спросил он.
   - Да когда как, - отвечаю. - Сейчас вроде ничего. Только вот, Лисицкий...
   - Об этом в другой раз, потом... - торопливо перебил меня рыжий.
   - Зачем же - потом? В другой раз я забуду, лучше сейчас расскажу.
   - Не надо! Ладно, мне пора. Привет жене, детям...
   - Какой жене! - закричал я. - Ты что, совсем того... Я же маленький. Неужели тот дядька с красной прической так сильно ударил тебя по голове надувным шаром?
   - Ах, да... И правда... Ну, извини, закрутился тут, завертелся.
   - А чего тебе вертеться. Пусть балерины вертятся. Тебе паясничать надо - ты клоун!
   - Мальчик, ты бы сидел тихо и не мешал мне работать, - строго сказал рыжий.
   - Я в цирк смеяться пришел, а не молчком сидеть, как шпрота в банке.
   - Шпрота лежит.
   - Смотря какая. - Я стал ему объяснять. - Маленькая шпрота, она или стоит, или сидит, потому что...
   - Вот что, малый, - оборвал меня рыжий, - не ходи ты больше в цирк... пожалуйста. Есть много других мест для отдыха.
   - Я бы на море отдохнул, но мама с папой говорят, что это дорого.
   - Ты хочешь, чтобы я тебе из своих добавил? Не надейся. Нет, ты хочешь сорвать программу, - нервно сказал клоун. - Хочешь, чтобы меня с работы выгнали? Да? Ты этого хочешь? Смотри, будешь озорничать, я тебе такой цирк устрою, ты у меня так напляшешься...
   - А я думал, что только в балете пляшут, или в краснознаменных ансамблях. Я пляшу плохо. Вот друг мой, Сережка, тот плясун хоть куда! Чего только не выплясывает, какие только кренделя не выделывает!
   - Как же ты мне надоел со своими друзьями! - простонал рыжий и побежал к своему красноголовому товарищу.
   Что ж, друзей не выбирают...
   Но все же они молодцы, эти клоуны! А одну женщину, сидевшую через ряд от меня, они совсем затюкали. Рыжий попросил у нее шляпку. Та не отдала. Тогда подскочил другой и сорвал ее с головы женщины, стал мять, потом бросил на пол - и давай топать ногами, а рыжий вынул из кармана какую-то шапчонку, и попытался натянуть ее женщине на голову. Оба при этом очень смеялись, а женщина, испуская вопли, сильно страдала.
   Но рыжий-то, рыжий! Во дает! Я думал, что он опять ко мне подбежит, но нет, зарулил к моему соседу справа, да как даст ему хлопушкой по голове, - у дядьки тут же очки с носу и слетели. Он стал их искать и при этом кричал: "Безобразие! Это хулиганы, а не клоуны! За это судить надо!"
   Я очень смеялся.
   - Не подходи ко мне близко, паразит! - снова закричал дядька, увидев тихонько крадущегося к нему клоуна с красными волосами.
   А рыжий - ну и проворный жук! - как опять - бац! - ему хлопушкой по голове. На этот раз очки разбились, а дядька стал пробираться к выходу, обещая привести прокурора, или на худой конец, милиционера с конвоем.
   Рыжий стал всех спрашивать: "Вы видели, как я его ударил? Видели?"
   Сперва все молчали, а потом закричали, что - да, видели. И только один, сидевший по левую руку от меня, закричал, что не видел, и поманил к себе рыжего. А когда тот подошел, сказал: "Меня лупить надо было, меня! Это я подсадной... Я же тебе мигал! Ты косой, что ли?"
   Да, представление удалось - я был просто в восторге.
   На выходе я увидел, как двое мужчин в спецодеждах тащат упирающегося Славку, и откуда-то из глубин цирка доносился ужасный рев. От этого рева стены заходили волнами.
   - Что такое? - всполошилась билетерша. - Что случилось?
   - Да вот, - сказал спецодетый, показывая на Славку, - пытался у тигра кусок мяса стибрить.
   "Славке самому бы в цирке выступать", - думал я, ожидая, когда его вытурят на улицу.
   
   Во дворе я опять наткнулся на наших. Бойцы с тиранией выглядели довольно жалко.
   Видел я однажды в книжке картинку. Называлась она как-то длинно. Коротко ее можно было бы назвать: "После побоища". Но я не предполагал, что увижу такую картину вживую, да еще у себя во дворе.
   По следам от побоев я легко могу отгадать, кто их нанес. Так, если изо лба торчат шишки, как свечи из праздничного торта - это Мишка Кабан. Он любит по лбу колотить. Если шея синяя, как у утопленника - это Куцый. Стальной захват - это его работа. Если ухо на нитке болтается - это Паралич. Ну, не может он без того, чтобы в ухо не дать.
   Я сразу определил обидчика Вовки Брусникина. По синякам Крайникова догадался и о другом. Но вот почерк третьего мне был незнаком.
   - Ну что, други, - спросил я у ребят, - со славой ли вы возвратились из похода?
   - Это ты возвратился со Славой, - угрюмо отозвался Юрка.
   - Я имел в виду, не покрыли ли вы себя...
   - Покрыли... синяками и шишками, - так же неприветливо ответил Вовка.
   Я сокрушенно покачал головой.
   - А ты почему хромаешь? - спросил я Сашку Прохорова.
   - Хромая судьба. Я попал в капкан.
   - В волчий?
   - Хуже.
   - В медвежий? Так они в Москве не водятся.
   - Медведи с волками, может, и не водятся, зато кабанов полно! И самый гнусный и злой из них - Мишка!
   - Нас зажали во дворе, - зачастил Толик Каребин. - С одной стороны наседал Мишка, с другой Жорка Клевак, а достойное отступление перекрыл Казбич.
   "Так вот почему я не смог определиться с третьим, - подумал я. - Казбич... С ним еще никто из наших не сталкивался".
   - Он мне глаз подбил, и зуба лишил... переднего! И еще сказал, чтобы я передавал привет доктору-протезисту, - всхлипнул Толька.
   - А меня Мишка в голову избил!
   - А меня в кустарник затолкал. Я ему говорю: "Что же ты, Мишка, меня в кустарник толкаешь? Это неправильно. Он кусачий и колючий очень. Мне там неудобно". А он знай толкает, да толкает.
   - Око за око, зуб за зуб! - закричал Вовка.
   - Два... - сказал Толька, сплевывая еще один зуб. - Нет, три... Три зуба за три зуба. Нет... зуб за око. Нет... Три зуба за одно око и зуб. Черт, да я ему все зубы выбью!
   Ну, ничего, в следующий раз мы непременно покроем себя славой!