Очень хотелось пить. Истрескавшиеся от сухости губы привычно саднили. Ноги словно ватные тумбы переваливались и вязли в сыпучем песке. Порой песок утекал прямо из под ноги и тогда он кувыркался по склону бархана вниз, прямо в горячую от солнца ложбину. Он терял сознание, потом приходил в себя, с трудом поднимался и брел дальше. Воды… очень хотелось воды.
Он шел. Он не помнил уже зачем он здесь, в этой пустыне, этом наполненным жаром море кремния. Знал, что надо идти. Надо дойти. Дойти и попросить прощения. У кого? Он не помнил: пустыня высушила мозг и душу. Тело тоже высохло. Оно стало как у мумии и непонятно было, как он умудряется с таким телом двигаться… Но он шел, он упрямо шел вперед. Срывался, поднимался, и брел, брел… Порой он обнаруживал уже знакомые на половину засыпанные ориентиры и тогда он понимал, что снова кружит вокруг одного места…
Он понимал, что помощи ждать бессмысленно. Он здесь один. Они здесь одни – он и солнце…
Нога споткнулась, зацепившись от усталости, и он упал. Ничком. Сознание уплывало в жарком мареве.
Проснулся он от холода. Кожа невыносимо горела. Он с трудом перевернулся на спину. Звезды сияли над ним. Было холодно, но он лежал и блаженствовал от временного покоя, он знал, что скоро ночь уже закончится, пекло погонит его прочь от пункта его назначения, прочь от истинного места…
Он лежал. Память как кинолента раскручивала кадры прошлого.
«… люди жили своей жизнью, воевали, покупали, продавали, ругались и мирились, спорили по пустякам. Никто не думал что время уходит – их время…»
«…Рождаемость падала в геометрической прогрессии. Паника нарастала. Обвинения сыпались от главных лиц государств на головы друг-друга. Обострились все военные конфликты. Создавались комиссии и новые лаборатории. Вся человеческая мысль работала над решением проблемы. А между тем кто-то тихо подсчитал, что численность людей убывает с планеты так же, как в геометрической прогрессии, только чуть быстрее - из-за войн и болезней. Эта информация разлетелась с эффектом разорвавшейся бомбы.
Был шок.
Все вдруг вспомнили про религию. Истово ударились в веру. Религия всех мастей расцветала. Некоторые умудрялись даже неплохо зарабатывать на ней.
Корифеи всех религий говорили: «…на все воля Бога!» И только изредка из слов юродивых слышалось: «По воле вашей Вам люди и по выбору, ибо каждый отвечает за всех и все за каждого!»
Он хрипло засмеялся и закашлялся. Мучительные спазмы раздирали горло, грудь и все тело. Он затих и, стараясь больше не двигаться, стал вспоминать дальше.
«…За короткое время от человечества осталась половина, потом, четверть, потом остались только выращенные в пробирках, а потом…
Обнаружилось, что вирус продолжает действовать с иммунной системой человека и стенка яйцеклетки просто кальцинируется снаружи по принципу туберкулезных кальциевых шариков в легких. И, конечно, можно попробовать ее пробить для оплодотворения, но вот ведь беда – она внутри своей кальциевой брони умирает от недостатка кровообращения, а следом умирает и женщина… Так на планете остались одни мужики.»
Он с трудом пересилил грозивший разорвать душу новый взрыв смеха. Ведь он, глупый, тогда решил что все они теперь стали как он…
Но их наказали меньше…
А было ли наказание?! Самое смешное, что и наказания-то не было… они сами себя наказали – своим желанием создать убийственное, своей волей всех и порешили…
«…- А ведь это конец света! – воскликнул один из них, когда ушла последняя женщина планеты, - и как это мы раньше не догадались?!
Собеседник внимательно посмотрел на товарища, грустно добавил:
- С Адама началось, и «Адамом» закончилось…
Их, мужчин, оставалось мало, и они понимали, что это ненадолго…
Так и вышло».
Он что последний?! Болезненная дрожь сотрясла тело. Он поднялся и побрел к цели. К единственному в жизни, что еще было важно. Надо добраться. Надо напоследок вымолить прощение. Пятьдесят лет назад он уже брел по этой пустыне и, когда он уже видел то самое место, все закончилось песчаной бурей…
Что-то ему подсказывало, что так было много раз.
- Иди, чего медлишь? - сказал я ему…
- Я могу медлить. Но труднее будет медлить тебе, ожидая…
Он, вдруг, покрылся холодным потом. Он вспомнил. Все вспомнил… и, блуждания по Европе, и встречу с епископом Эйценой, и скитания по всему миру и… Летучий голландец – на борт которого его угораздило взойти: там было столько живых интересных людей, где они теперь? И эта трагедия с капитаном и молодой парой… я виноват?
Я был тем самым иудеем-ремесленником…
Мне кажется, что в этой пустыне я уже видел себя и Каином, и Сизифом, и Малхом служителем первосвященника Анны, и кузнецом ковавшим гвозди для Христа, и тем самым Иудой Искариотом…
Все это было…
Все это было со мной…
Я умирал и воскресал снова, и страдал, жизнь эта была вечна в своей смерти и воскрешении и памяти… памяти каждой минуты тех мучений, что испытывал я в каждом обличии…
Иметь возможность не помнить прошлое - какое счастье дано человеку!
«…И вот, один из бывших с Иисусом, простерши руку, извлек меч свой и, ударив раба первосвященникова, отсек ему ухо. Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом и погибнут;»
«… Иисус сказал: оставьте, довольно. И коснувшись уха его , исцелил его.»
И было это тысячи лет назад…
И с тех пор путь его в Иерусалим вечен…
Он знал, что на планете он один. Он знал, что у него есть последняя миссия.
Он знал, что эта миссия вечна, пока Бог не снизойдет к нему…
Пока не случится, что-то невозможное…
Светало. Он сделал последнее усилие и поднялся на кромку песочного склона.
Он стоял и не верил глазам.
Под горой раскинулся Иерусалим.
Пришел в себя он у гроба Господня. Он не помнил как каялся, обливаясь слезами молил о прощении, давал какие-то обеты, и все смотрел, смотрел не отрываясь, боясь, что это только мираж и нет ничего кроме гор песка и солнца палящего с вышины на сожженную кожу.
3.
Он стоял и улыбался…
Он чувствовал Благодать Божию…
Всепрощающую, очищающую Божию Благодать.
Услышав шорох он повернулся.
В проеме стояла девушка. Она смотрела на него изумленно, словно цветок лилии, что радуется первым лучам солнца. Открытый взгляд, уверенные и одновременно робкие движения, свет солнца из проема сквозь волосы и платье…
- Ты… как тебя зовут? – спросила она, - и смутившись, потупилась.
«Агасфер», - хотел сказать он и, вдруг, почувствовал, как спазмом сжало горло… прошлое прошлому.
- Адам, - сказал он, - а ты, откуда? Тебя… как зовут?
- Ева… - сказала она, и улыбнулась, мама очень долго ждала меня, и назвала Евой…
- Ева значит… - он стоял как столб и, вдруг, рухнув на колени, воздел руки к небу, и сказал слова понятные на любом языке:
Отче наш, иже еси на небесех!
Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое,
Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим,
И не введи нас во искушение,
Но избави нас от лукавого.
Москва
Фрагмент: Царствие Свободы Воли.
http://www.proza.ru/2015/05/02/1387