Иссохшая деревянная лестница опасно заскрипела под моими ногами. Всё здесь покрылось пылью, а наверху, на чердаке, того и гляди птицы скоро начнут массово вить гнёзда. А хотя постойте, что это? Неужто я слышу приятное воркование голубей? Да, голуби. Простите, придётся нарушить ваше спокойствие, пташки. Староват я стал для этой чёртовой лестницы! И скрип...Так и замирает сердце каждый раз, когда слышу его. Но вот я и на чердаке. Два голубя подозрительно посмотрели на меня из маленького гнезда под самой крышей. Ну и пусть. Я старик, им нечего меня опасаться. Из маленького окошка в полумрак чердака проливается луч света. Лимонный свет, как любила поговаривать Она. В луче кружится пыль, и я сразу вспомнил, как мы с Ней лежали на полу этого самого чердака и меланхолично смотрели на кружение пыли, временами слушали перестук дождя по старой крыше, но встают перед внутренним взором наши "пыльные танцы" и чувствую комок в горле. Коробка с нашими письмами... С трудом сажусь на колени, дрожащими руками вынимаю одно из писем. Она написала его мне, когда мы только поженились.
"Моему мужу.
Сегодня я проснулась посреди ночи. Видимо, природа была не в духе. Ты знаешь, как я боюсь гроз? Помнишь, я рассказывала, что в детстве увидела, как молния ударила в дерево перед моим домом? Я сегодня вскочила от грома, а ты даже не шелохнулся! А потом я смотрела на тебя и улыбалась. С тобой мне не страшно. Конечно, я испугалась во сне, но стоило понять, что ты рядом, и стало спокойно. Мама злая. Постарайся сегодня не грубить ей. Знаю, она не ангел. Да что говорить, я её послала в старшей школе на... а в прочем ты сам знаешь куда - слышала, как ты ругался себе под нос! Всё равно, будь повежливее, и вечером, когда мама и папа пойдут на ежедневную прогулку, я снова затащу тебя на чердак сарая, милый. Приятного аппетита и не смейся перед мамой. Поздно, да? В следующий раз напишу предупреждение сверху. Удачи на работе, дорогой! Не задерживайся, пиво я тебе сама купить смогу! Целую! И передай мои поздравления Дугласам, я не смогла им дозвониться и поздравить с рождением сына. Обязательно спроси у Марка, как назвали и скажи, что я жду звонка Мэгги. Беги!"
Мы писали друг другу письма каждое утро. Она всегда вставала рано утром, помогала матери с готовкой и писала на кофейном столике в гостиной послание мне, а потом несколько часов нежилась в кровати, читая книгу. В воскресенье Её родители уходили утром в церковь, и эти несколько часов были так дороги для нас, божественные часы, скажу я вам, ох какие божественные! Её мать, ярая католичка, каждое воскресенье отчитывала нас за то, что мы не ходим в церковь. Моей милой девочке повезло, что она с такой матерью встретила хоть кого-то, пусть и такого ветреного идиота, как я.
Письмо пожелтело от времени, кофейное кольцо от чашки выцвело, запах Её духов исчез, и теперь бумага пахла лишь пылью. Осторожно кладу письмо в конверт. Вспоминаю, как мы лежали здесь на клетчатом пледе, из старого приёмника, который ловил только местную радиостанцию, играл рок-н-ролл. Пол был не доделан, и Она часто сидела на краю, свесив ножки. Ещё одно воспоминание. Она снова сидела на краю. На ней не было ничего, кроме маленького медного кулончика в виде скачущей лошади, который Она никогда не снимала. Она закрыла глаза, покачивала головой в такт музыке и отбивала ритм пальцами. Я попивал из бокала дешёвое вино и смотрел на Неё. Ничего не говорил, знал, что Ей не нравится, когда не дают спокойно послушать музыку.
Не знаю почему, но беру письмо, лежащее поверх остальных. Последнее.
Сыну было девять. В тот день он рано вернулся из школы. Она помогла ему снять курточку и пошла накладывать обед. Мальчик не сразу понял, что произошло. Когда он снимал кроссовки, то услышал, как что-то тяжёлое упало с глухим стуком, но не обратил на это внимание. Затем он услышал хрипы и осторожно зашёл на кухню. Она лежала на полу, хрипела, руки и ноги дёргались. Он выбежал из дома в дождь и постучал к соседям, они и вызвали скорую. Рак. Одно слово перечеркнуло Её жизнь в тридцать шесть лет. Болезнь выжигала Её изнутри, с каждым днём Она становилась всё слабее, обезболивающие теряли эффективность, боль становилась невыносимой. Я сидел у Её постели по нескольку дней, совершенно забывая о сыне, благо о нём заботились мои родители. Она проводила под обезболивающими большую часть дня, ничего не соображая. Ей было страшно. Воздух пропитался страхом смерти и того, что будет после. На Её беду Она не воспринимала часть обезболивающих, и Ей кололи самые настоящие наркотики. Она бормотала в забытьи, у Неё были галлюцинации. Я не понимал смысл Её фраз, но чувствовал, что Она видит страшное. Её пульс учащался, а на глазах выступали слёзы. Тело истощилось, Она стала живым скелетом, глаза впали, сил не осталось даже на то, чтобы пожать руку. Волосы выпали в начале терапии. Но человек, лежавший на кушетке передо мной, кушетке, от которой так и несло запахом больницы, какими-то препаратами и антисептиками, этот человек был моей женой. В те минуты, когда Ей отключали подачу обезболивающих, и Она приходила в себя, Она ни на минуту не сомневаясь, твёрдо, насколько это могло быть возможным в данной ситуации, говорила, что выкарабкается. Я видел желание жить в Её бирюзовых глазах. Она удерживала боль в себе, не кричала, пока была в сознании. Но я потерял веру. Я хотел Её смерти, хотел, чтобы Её страдания прекратились, и в то же время боялся потерять. Выходя на улицу покурить, я рыдал и матерился, проклиная всех: врачей, себя, Бога. Я ненавидел мир. Меня перестали утешать, потому что я только огрызался, словно собака, которую постоянно били палками. А потом Она поняла, что вера покинула меня. Моя любимая не стала жалеть, напротив, обматерила, потому что от моей веры зависела её жизнь. Она пыталась выгнать меня из палаты, сказала, чтобы не смел приходить, назвала трусом и слабаком. Когда я остался сидеть, Она из последних сил сорвала кулончик с лошадью с шеи и швырнула мне в лицо. От слабости едва не свалилась с кушетки, легла и посмотрела на меня с нескрываемым отвращением. Я не стал спорить и вышел. Дверь закрылась, и я услышал Её крики и стоны боли. Медсёстры дали Ей обезболивающее и десять следующих часов Она провела в бессознательном состоянии.
Я не ушёл домой, остался в коридоре, там же и проспал три часа на скамейке. Ждал Её смерти.
Поздним утром Она очнулась и попросила бумагу и ручку. Я знал, что Она пишет письмо мне:
"Я знаю, ты не ушёл. Сидишь за дверью и прислушиваешься к каждому стону, отмеряющему мою жизнь. Сиди там, сколько хочешь, Ангел Смерти, сиди и жди, когда придёт моё время. Ты знаешь, как я тебя любила. Я продолжаю любить, хоть в душе моей любовь борется с ненавистью, ведь ты предал меня. Моя медленная смерть сломала тебя, дорогой. Я знаю, что умру, не выживают в моём состоянии, но я жажду жить, я верю, что выживу! Я должна жить ради тебя и нашего сына, но ты не веришь. Ты хочешь поскорее похоронить меня, зарыть в землю и принимать слова утешения, слушать, как люди жалеют тебя - молодого вдовца с ребёнком на руках. Я увидела это в твоём взгляде. И ты стал жалеть только себя. Ты эгоистичен, друг мой. Ты думаешь, что тебе больно. Хоть на минуту попытайся представить, что чувствую я. И при этом я хочу жить. Если бы ты верил в моё исцеление и заботился о сыне, я бы снова встала на ноги. И даже, если бы ничего не изменилось для тела, моя душа была бы спокойна. Но ты замкнулся на себе. Уйди и дай умереть.
P.s.
Развей прах в Альпах. Я всегда хотела увидеть эти горы в летнем цвету."
Она умерла через несколько часов после написания этого письма. Я стоял рядом и держал Её за руку. И Она сказала мне одну фразу, от которой камень упал с моей души: "Я тебя прощаю." Сказав это, Она больше не проронила ни слова, только смотрела на меня до тех пор, пока жизнь не покинула тело.
Я выполнил последнюю просьбу. Её прах я развеял у подножия горы Шрекхорн в Бернских Альпах.
Прошло тридцать два года с того дня. Теперь я старик и меня донимают старческие болезни. Думал ли я, что проживу так долго? Как часто я хотел умереть, но вспоминал, как Она материт меня на пороге смерти и продолжал жить ради сына. Недавно у него родилась дочь. Малышка похожа на свою маму, но глаза... Глаза этого ребёнка- это глаза моей жены. Она жива в нашем сыне, Она жива в нашей внучке. Думаю, теперь я могу уйти. Да, я чувствую, что моё время истекло. Я искупил грех предательства и заслужил покой. Кто знает, может за гранью жизни и смерти Она ждёт меня и даже написала письмо...