Избалованной мулаткой,
Жизнь прижалась на плечо.
В Сингапуре азиаткой,
Целовала горячо.
Яркой полькой, где-то в двадцать,
Так манила за собой,
Но пришлось потом расстаться,
В двадцать пять, из-за другой.
С той француженкой лукавой,
Обнимались до зори.
Страсть лилась кипящей лавой,
По Пегалю с «мо шери».
Раз проснулся, чуть за тридцать,
Рядом нежится она, -
Итальянка-мастерица,
Под венец ведет сама.
Церковь, дом, работа, дети, -
От любви до быта – шаг.
Стала немкой на рассвете,
В тридцать восемь, где-то так.
Немкой стала аккуратной, -
Каждый пфенниг под отчет.
В ревности неадекватной, -
Хоть кого с ума сведет!
Англичанкой, слава богу,
Чуть за сорок в дом пришла.
Всем мила, но в недотрогу
Превратилась не спеша.
Не пойму того причину,
Стал недобрым её взгляд.
Феминисткой на мужчину
Смотрит, точно виноват!
Я: «Мадам, разделим ложе,
Люди все любви хотят…»
А она: «Вам сон положен,
Вам уже под шестьдесят…»
«Как?» - я к зеркалу – и правда,
Далеко уже не тот, -
Весь седой, потерт изрядно,
Глобусом торчит живот.
Рядом, в мутном отраженье,
Финка, вместо прежней, той.
Не желание, – уваженье,
У ней испытывал порой.
Дом заполнился лекарством,
Разговоры о былом.
С неприятным постоянством,
Ждала осень за окном.
И казалось нет надежды, -
Без «шерше ля фам» - беда!
Пусть тесны тоски одежды,
Буду с финкой навсегда!
Вдруг, проснулся пред рассветом,
Возле молча ждет она,
В кружевах, чулках, с корсетом,
За спиной торчит коса.
Улыбнулась мне кокеткой,
Наклонясь коснулась губ,
И, с не выпитой таблеткой,
Позвала на пати в клуб…
Ренон, Денпасар, Бали
февраль 2017