26.01.2001
Разговор с рыцарем
Если бы мудрая ворона сидела осенним вечером на ветке напротив этой квар-
тиры, то и она не увидела бы ничего необычного.
Через немытые стёкла, как и раньше – неделю, месяц, год назад, можно было различить привычную картину – зал вагонного типа, слева мебельная стенка с отваливающимися дверками, заставленная хрусталем, дефицитной посудой выходного дня, фужерами, рюмками, фигурками слоников, коников и каких-то то ли кукол, то ли людей. Полка из плохо спресованных отечественных опилок сжимала череду общепринятых книг, придавая законченный вид семейному уюту интеллигентов средней руки и напоминала о вечном. Над дверью в прихожую в рамке - чуть помятая иллюстрация на двух развёрнутых журнальных страницах - „Письмо турецкому султану“. Тема довольно неожиданная, тем более, что практически в непьющей семье говорящие позы и особенно лоснящиеся от бормотухи лица героев полотна бросали вызов строгим семейным правилам. Далее стул и телевизор в углу. Между стенкой и дверью, в торце комнаты мягкий угол – конечная и самая притягательная цель любого советского очага. На меньшей половине кучерявая жена, на большей, растянувшись в длину на весь диван, двадцатилетний сын. Справа, скромно пристроившись возле подлокотника, старший ребёнок - дочь.
На фанерном низеньком стульчике, сидел глава семейства, 58 лет от роду, под именем Валерий Аркадьевич. По правде сказать, он не всегда там сидел. Если он занимал место на диване сразу же после завтрака или, скажем, ужина и не покидал его ни на секунду, отклоняя любые уловки, типа „ принеси чаю“ или „ поправь в прихожей коврик“, то этот комфорт ему был обеспечен. По правде сказать, удавалось это редко.
Ну, а когда удавалось, то можно было варьировать позы - залезть с ногами или облокотиться на декоративные подушки, затем независимо ни от кого поменять положение. Такие минуты были редки и ценились им. Он считал и часто говаривал, что всей своей жизнью, отношением к делу и людям, семье также, давно заслужил внимание и уважение не только близких, но даже дальних родственников. Правда, местные официальные круги, его начальство и коллеги не замечали в нём способного литератора и почти каждая его статья или заметка подвергались иезуитским правкам главного редактора, чаще его злой заместительницы.
Валерий Аркадьевич давно работал в редакции районной газеты „Вперёд“ и, как все талантливые, но не признанные люди, мечтал о других горизонтах. Нет, не о мировой шумихе вокруг имени. Просто хотелось делиться с людьми тем, что он давно носил в себе, видел, пережил. Рассказывать и писать о необычном детстве, школьном времени, интересной юности, друзьях, родственниках. Особую теплоту вызывали воспоминания о бабушке и дедушке, их деревне, где он проводил почти всё лето. Он считал, что его слог, метафоричный язык, компоновка текста являются хоть в какой-то степени оригинальными и отличают его от другой районной пишущей братии. Писал он чаще в стол. Ему возвращали рукописи со словами: „Это не актуально! Мелковато. Нет отражения современных реалий. Слабая связь с общественно-политической жизнью. Не видно, кто вам дал знания и условия для достойной жизни! Мало поднимаете проблем!“
А проблемы он всё же поднимал. Пытался. Большие проблемы! Но не связывал их с маршеподобной поступью всего народа и руководящей им партией во главе. Писал он о добре, зле, подлости и счастье. Писал о конкретных простых людях, трудом своим, здоровьем и жизнью работавшим на весь белорусский край, на родную сторонку. Пробовал писать и о лихой године, когда лучшие тысячами исчезали в топках красной диктатуры, когда железной рукой ковался монолит коммунистического сознания и на могилах ушедших воздвигалась бескрайняя и тихо нежная любовь к вождям.
Над ним посмеивались. Советовали переключиться, уйти из прошлого, забыть плохое. Просто не давали ходу. А он не мог забыть, как не забыл всё это его отец, прошедший огонь и медные трубы, как не забыл дед – праведный труженик на земле, как не забыли все, через чью жизнь когда-либо проехал, ломая рёбра, чёрный воронок.
Кроме этого, была у него и вторая мечта – собраться как-то с силами и посетить давние места. Он не был там давно. Забываясь, что повторяется, Валерий Аркадьевич часто, видимо, чаще, чем хотели другие, окунался в воспоминания и рассказывал в подробностях о дорогом прошлом. Он наивно думал и верил в глубине души, что такой искренний рассказ об интересных людях, событиях той поры, трудностях послевоенной жизни не может не взволновать собеседников, не знавших и не чувствовавших по малолетству то, что видел и познал он.
Вот и сейчас. Идёт передача о фермере, решившим доказать, что будущее белорусского крестьянства в отдельных, приватных хозяйствах. Телевизионные картинки с видами скромного деревянного дома, хозяйского двора напомнили Семёну о прошлом и он начал опять вслух: „Почти, как у моих! И дом на одной стороне, а сад напротив. Баня ещё там... Вот жаль, что вы моих не застали. У них яблоня была. Помните я рассказывал? Золотой ранет. Так, когда в конце июля я приезжал... „
Дети засмеялись. Сын солидно пробасил с дивана: „Я знаю. Папаня сейчас про дедушку, потом про козу и рыжего Волчка...“ Дочь: „Даа, ещё про то, как он мяч на лугу гонял, прыгал там и много книжек из библиотеки носил...“
- Я не только носил. Я много, запоем читал, - защищался Валерий Аркадьевич, - это же база, словарный запас. И помогает мне ...“
Жена перебила: „ Только про школу не начинай. Все и так знают - Архиповича твоего, хор знаменитый и ты на сцене про берёзовые косы поёшь.“
- Да не буду я! Что вы с меня смеётесь? Это же было? Хочу, чтобы вы также о своих годах и людях рассказывали, но потом, попозже... Тогда, когда я уйду...
- Папа, сейчас другое время. Информация, мобильники, электронная почта, килобайты, айфоны, планшеты. Изображение на расстоянии. Звук в наушниках, но без провода. Си-Ди поставил или ДэФауДэ и вот тебе не только твоя деревня, а целый мир. Канары, Мальорка, Тенерифы. Хочешь туда, хочешь сюда. По компьютеру можно по всему миру путешествовать. Это тебе не твоя Лида или Червень. Гонолулу, Париж, Ибица, Гавайи. Знакомиться даже можно на расстоянии. Деньги получать. Все книжки мира как на ладони. Любая библиотека. Музыка потрясная, клипы любые...
- Да, детки, я согласен. Скажу только, что не заменят электроны тепло челове-
ческих рук, тепло рукопожатия. Понимаю, что поколения разные, но ценности главные должны же оставаться – знания, целеустремленность, воля, чувство локтя, голоса родных не через воздух а прямо, перед тобой. Кстати, не только удовольствия черпать, но и трудиться... Да и не читает никто сейчас.
- Вот ты опять о своём, - возразил сын, - уже наше время пришло и мы не хуже,
а лучше, так как у нас уже есть...
- Дай Бог, сынок! – перебил Валерий Аркадьевич и тут же отвлёкся, - вот бы мне в Лиду сьездить. До шести лет там ведь жил. Помните я вам про рыцаря на кладбище? Ну, про памятник на польской могиле? Вспомнили?
- Вспомнили, вспомнили, - процедила жена, - зачем тебе туда? Что там осталось? Рыцарь этот уже сгнил, если ещё и был на самом деле...
- Да неважно осталось или нет. Главное, что я там побываю. А то, что видел, что помнил, то всегда со мной. Очень хочется теперь. Аа?
- Что ты, папа, как зима, так тебя всё время куда-то тянет. Вот весна придёт, тог-да с мамой сьездите, - посоветовала дочь.
- Да, да. Может весной. Но я же прошлым летом тоже хотел, но как-то...
Он подумал, что туда, в детство хотел бы поехать один, не с женой, а со своими мыслями, воспоминаниями, мечтами... Он хотел хоть раз, хоть через много лет приложиться к источнику всего. Потрогать забор, увидеть тот синий домик, пройтись к железной дороге и мосту. Главное сходить на старинное польское кладбище, где он шестилетний встретился с загадочным бронзовым рыцарем, лежавшим на боку с длинным мечом. Может эта встреча и сказалась на всей последующей жизни? Кто знает? А если спросить опять у него? Что? Ну, про то, что придёт ко мне.
- Зачем тебе с твоим здоровьем? Как-нибудь потом. Есть нам куда сейчас ездить. Вот на дачу надо. Картошки подвезти. Посмотреть не испортились ли продукты?
- Так не сейчас же. Я не против дачи, но туда бы скокнуть. Далековато, но очень хочется. Отпустишь меня?
- Ну что ты всё, отпустишь, отпустишь. Кто тебя держит? Езжай. Только лучше попозже, не сейчас. Поедем вместе. Потом, как-нибудь. Сидел бы, писал свои...
- Папа, мама права! Летом спокойненько поедете с мамой, прогуляетесь, заодно посмотрите, что там в магазинах. Говорят, что на периферии дешевле.
- Да не в магазины я, мне дороже... Вообще не поеду никуда. Охота отпала.
- Ну, вот ты уже обижаешься. Чего? Придёт время, поедешь, а что сейчас заранее планировать, когда сами не знаем, что завтра будет?
Эта борьба между вялым желанием сьездить и постоянным непониманием домашних длилась уже несколько лет. Валерий Аркадьевич периодически вспоминал, а близкие систематически отговаривали.
У него был один аргумент – хочу туда, в моё детство, хочу и всё тут!
У оппонентов контраргументов было намного больше:
- Сейчас зима и холодно тебе будет.
- Так я поддену и быстро ходить ...
- Обуви подходящей нет. Лучше к лету сандалии купим.
- Вот те коричневые налезут. В них внутри мех остался и носков двое...
- Билеты подорожали, да и ночевать негде. Знакомых у тебя там нет!
- Там одна должна остаться.... Мы с ней в детсад вместе. Можно у неё и переночевать.
- ??? Что о о?
- Нет, нет. В гостинице, конечно, лучше. Постель свежая, а носков трое надену. Неужели я на одну гостиницу не заработал?
- С транспорта на транспорт. Вокзалы. Ещё перепутаешь!
- Так я спрашивать буду.
- Что и у кого ты спросишь?
- Ну, где кладбище то? Мне бы до кладбища..., а там я сам...
- Додумался! Что люди подумают нормальные о тебе, если ты на кладбище?
- Так я же сам ещё пояснять буду?
- Неважно, а поесть где ты собираешься?
- Возьму с собой. Килечку, хлебца, яиц отварю, соль. Хватит на неделю.
- На какую такую неделю, ты что? Может, Лида это не название города?
- Да оговорился я. Один день, пол дня, но увидеть! Мне этого на всю оставшуюся жизнь хватит! Да и написал бы что-нибудь...
- Эгоист ты! Нас-то забыл? А писаний твоих уже хватает на всю семью.
- Причём здесь вы? Мне на один день, я уже не маленький, что вы давите!
Я назад хоть ночью вернусь.
- Не нужно никого будить. Что соседи скажут? Кто из приличных по ночам
таскается?
Валерий Аркадьевич замолк. Пробить стену непонимания он не мог. Да и была ли она, эта стена? Скорее, невежество. Вслух же не скажешь, что у людей, с которыми неплохо прожил столько лет, чего-то не хватает. По молодости не видно было, а сейчас, когда время превратилось в особую хрупкую категорию, эти шероховатости стали заметными. Ранят иногда. А если с другой стороны, то постарел он, более чуствительным стал, обидчивым.
- Спокойнее надо было бы. Просто им это не так важно, а мне невтерпёж. Время быстро идёт, летит даже. Даа..., каждому кажется, что его планы, мысли самые ценные. Плюс и характеры разные. Двух одинаковых ведь не бывает? Но как-то ко мне последнее время, как к капризному ребенку! Неужели я что-то сверх хочу? У любого должна же быть своя полочка, свой уголок, где хранятся очень близкие только ему вещи, мысли, воспоминания. Как привычки, причёска, манера одеваться. Это своё, личное, а общее наживается вместе. Оно и составляет фундамент, цемент совместной жизни. О нём чаще и говорят, поскольку это наше. О нём знают двое. Даже для детей эти подробности, память об ушедших, старые пейзажи – поблекший материал. Они знают, что что-то было и довольствуются этим. Копаться в прошлом, любить то, что для них не существует, не представляется интересным. Так, на празднике семейном поддакнуть, в той же тональности минутку продержаться. А как же будущее лепить? Без прошлого? Не опираясь ни на что? Повиснуть в воздухе, болтая ногами?
Близорукости доступны недалёкие предметы. Всё рядом! Руку протяни и щупай. Вблизи краски виднеё, форма ощутимей, хотя палитры всей и не охватишь, да и дымки той загадочной нет... Как на лучших картинах классиков...