23.11.2014
Ходячий плетень
- Ночью шум большой был. Эвон, как разгулялось. Весна приходит, - баба Фёкла привычно вытерла руки о драно-перелатанный передник и, кряхтя, слезла с кровати. Подошла к окну. Девятый десяток уже пригибал к земле. Голова же сопротивлялась, да и руки, накопившие в крестьянском труде силы неимоверные, могли много всякой работы ещё делать. Тело только, кости ослабли, а так...
Участок Фёклы выходил на деревенскую улицу. Справа от калитки, стоял наполовину сгнивший и перекошенный плетень, а слева – добрый, прочный забор из зелёных брусочков. Не длинный, всего один пролёт, но из иностранного материалу был собран и сбит. Муж долго присматривался к останкам грузовика времён войны, стоявшим одиноко за околицей. Железяки давно развинтили и разнесли по ночам местные люди, а остов и кузов остались. Дед смотрел, смотрел и придумал – планки бортов были из дуба, ещё и покрашены в зелёный цвет. Ничего их не брало. Ни дожди, ни снега.
То американская была машина, не наша. Студебекер её звали, поэтому почти вечная и стояла. Войной была покорябана, но и война её не соржавела. Кто бросил за околицей было неведомо. Говорили, резина враз лопнула, а, может, кто и руку приложил. У нас народец в завистливости активный. Только отлучись – сразу сопрут! Колёса открутили на первой же неделе. Говорили, не местные, но один обод железный видела за стенкой у Гуньки*. А три где с запасным – никто не знал. Мотор начинал гудеть с одного, двух поворотов заводной ручки. Только плеснуть бензинчика. Мужики по первости так и баловались – нажрутся чемиргесу*, а потом спорить – с какого раза заведётся? Но заводилась, пока кто-то свечи не выкрутил. А свечи для машины, сами знаете, какую главную роль играют? Как мозги для человекообразного. Кабину и сиденья вырывал с мясом сосед напротив. От этого перенапряжения и помер. Один тащил домой. Подорвался. Сын его, однако, когда подрос, дело отцовское поправил – и воровал, что попадя, и кабинку железную доволок до усадьбы. Думал остатками своей головы, что для отхожего места подойдёт, но низковато было заходить, а заползать на виду не хотел. Бросил возле ворот и осталась она догнивать. Ни к чему оказалась. Дед, т.е. муж Фёклин, советовал Гуньке будку из неё для собаки, но те на подворье не задерживались. То ли не кормили, то ли неприветливые с умным животным были. Больше палкой угощали.
Не мог дед смотреть на такое разбазаривание ценностей и смастерил из этих толстых и прочных планок кусок забора. Лучшим в округе оказался. На весь не зватило, но на левую половину фасадной части?
- Вот собрал в день свой последний муженёк забор и любо мне с того дня. Говорил, что как живой стоять будет. Сам не устоял, а заборчик евойный уже лет как тридцать..., и ничего.
Бабка тяжко вздохнула. Вспомнилось, как вечерами стояли оба локтями на заборчике и ждали свою Малинку*. И руки забор не резал и дом украшал.
- Ай, что это? – она раскрыла пошире подслеповатые глаза, - Заборчик исчез! Дыра метров на пять! Ой, куда же он? Боже ж мой! Это память от него, от рук его...
Бабка надела галоши и быстренько поковыляла на противоположную сторону.
- Гунька, где мой забор? Не ты украл?
В углу окна появился пьяные со вчерашнего глаза соседа: „Ты что, баба Фёкла, рехнулась? Как я его один затащу? Вдвоём надо бы. Могло и ветром ночью. Слышала, как свистело в проводах?
- Каких таких проводах? Где ты их взял? У нас как обрезали, поди лет пять уже, так ни столбов, ни электричества. Говори правду. Память это, дурень, от моего.
- Да не видел я. Шумело так, что и забор мог слететь подальше. Поищи к речке ближе. Туда всякое дерьмо ветром сносит.
Пошла Фёкла по направлению к оврагу. Не минув и трёх домов, увидела свой заборчик уже в другом хозяйстве. Тот красиво отделял отхожее место от убогого сарайчика деревенских пьяниц.
- Эт, рвань, а на хорошее задарма зарится! Я т-ка вам покажу, как воровать! Эй, оглоеды пропитонные, выходь на свет! Кто с вас оградку мою упёр?
Но заряд Фёклы был потрачен почти впустую – на крик на кривое крыльцо еле выползла согнутая вдвое тощая фигура хозяина. С перепою он плохо видел и плохо слышал:
- Ты чё, разоряешься? Умная? У нас забор для всех должен быть. Понял? Власть такая, что требует, чтобы заборы между нами были. Украшали людей. Вот у меня и стоит. Пришла бы с беленькой*, тогда и дипломатию б развели, а так пустая стоишь и цена тебе такая же пустая. Ходить умеешь, Фёкла?
- Кто ж не умеет. Умею, поди, и ходить, да ты мне заборчик то...
- Раз умеешь, то и пошла ты... Гы, гы, гыыы, заборчик ей...
Дверь заскрипела и захлопнулась, но за занавеской кто-то продолжал наблюдать за старухой.
- Ах вы, ироды пропитонные! На вас управу в милиции найду. Счас, счас..., - и Фёкла, несмотря на годы, прибавила скорости и помчалась в соседний посёлок к представителю властей, младшему лейтенанту Золотарёву.
Участковый сидел за столом и самозабвенно ковырял в носу. Занятие было не из самых лучших, но за весенние месяцы проходимость носа ухудшилась и кое-какие буквы-звуки давались с трудом. Обычные люди даже иногда его не понимали. Скажем, намекает он, намекает какому-нибудь бестолковому предпринимателю: „Что дашь?“, а звучит-то по другому, закозюлисто – „Шоташ?“
Правильному звукообразованию отложения мешали. Даже ходил к старому фельшеру, так тот выгнал и сказал – „нос надо чистить регулярно, а не ходить гамзатым*. Не по медицинской это части, а по культурной“.
Занозистый старик. Сам спирт пьёт, а с собой ни разу не налил. Прокурору льёт, а мне коряжится, знакомством блатным прикрывается. Ну, я его через заготовку дров достану. Сам вечером видел, как Сучок* ему два бревна из посел-кового парка приволок. А там заготавливать уже нельзя – семь деревов осталось. Природу российскую не бережёть. Вот мы его здесь и на штраф натянем.
Дверь с треском раскрылась и прямо с порога Фёкла заорала благим матом: - Ты тут воздух портишь, а на свободе люди заборы у меня воруют! Никакой за-щиты от них. Пошли покажу, куда мой плетень ночью заволокли. Это всё эти – Шимины, Шелухины... Да и меня оскорбили почти физически, посылали..., но я-то знаю куда идти, правду искать? К тебе обращаюсь. Допомоги, не обижу. Чай знаю, в чём нужда у тебя постоянно, нет да нет, появляется? Люди же мы или кто с тобой?“
- Ох, и надоела же ты, Фёкла. И в прошлом году приходила с этим забором и зимой, помню... Что, он у тебя сам двигается, места меняет? Гейст этот. Фильм-то американский смотрела про духов на кладбище?
- Какой там фильм, товарищ Золотарь*. Ты хоть страху наведи на пьяниц этих, а то живут сами по себе, будто в совсем свободной стране. Забор-то свой у них видела, да не в прошлую зиму, а теперя. Стоит там, ихнюю сральню от хибары отделяет. Совсем, как в правительстве делают – по правилам. А куды т-ко им правила эти? Пропьют и правила и других людей. Да подмоги ты с ними. Не обижу, через недельку выгоню чистенькой.
- Ты б с её и начинала, а то – забор, правила, правительство... Пустое всё это тыщу лет. Я тут у вас и забор и правительство. Дошло? Ну, пошли, но чтобы не меньше 40 было, а то в позапрошлом помог татарину, так тот воды налил, а божился, что спирт это. Криминал это – власти обманывать, хоть и муслим. Под сутки* попасть можно.
* Гунька, Сучок — клички местных жителей
*чемиргес/народн./ — одно из названий самогонки
*Малинка — распространённая кличка коровы
*беленькая /народн./ - водка
*Золотарь /здесь ирония Фёклы/ - ассинизатор, человек занимавшийся чисткой отхожих мест
под сутки — т.е. получить административное наказание в виде ареста на несколько суток. Применялось повсеместно и давало неплохие результаты.