01.06.10
Дай покататься!
- Алик, ты дома? – раздаётся за калиткой. Ещё полдевятого, но мой дружок Толян уже на стрёме. Я-то догадываюсь, почему он так рано. Уже с прошлого года повелось, что ему понравилось кататься на моём велосипеде. В начале пятидесятых велик считался б;льшей редкостью, чем автомашина сейчас. Это было и средство передвижения на работу, и к родственникам в деревню, да и грузовой транспорт. Два, три мешка размещались запросто – один на багажнике, а два на раме. Часто без всякого крепежа. Говоря по правде, велик был отцовский, но папа уже не работал в сельских школах и этот транспорт использовался для нужд семьи всё реже и реже. Таким образом, с течением времени я постепенно овладевал велосипедной машиной. Сначала катался “под рамой“, потом на “раме“... Жмотом меня никто не считал и я, видя горящие глаза друзей, давал им тоже покататься. Велосипед всё же старался держать в поле зрения, и, если он надолго исчезал за поворотом Бобруйской улицы, тревога заползала под рубашку, а воображение рисовало жуткие сцены аварии или жёстких столкновений с забором, коровой, стенкой дома или наездов на бутылочные осколки. Тогда, как и сейчас, быт для рядовых людей было непростым – всегда чего-то не хватало. То обуви, то сахара, то керосина, часто дефицитом был и резиновый клей для починки велокамер. Несмотря на временные беспокойства, я сдерживал себя и искренне радовался, видя весёлые глаза друзей и особенно собственный велосипед в сохранности.
Практически все они имели чувство такта и благодарности и особых проблем ни с поведением моих друзей, ни с моей совестью у меня не было. Но, что значит жизнь?! Растём и учимся, взрослеем и учимся дальше. Вечное движение вокруг этого бесконечного тысячестраничного учебника. Кто может сказать, что он всё знает или всё выучил? Но в окружении каждого из нас обязательно найдётся парочку выделяющихся из общего стада субьектов. Посмотрите на них внимательно, в их глаза, на жесты, вслушайтесь в речь, понаблюдайте за поведением. Кого они напоминают, кем будут? Так и хочется сказать – этих предприимчиво-нагловатых подростков сразу бы с детсада на подготовительные курсы дефицитных профессий — зав.мага, зав.склада, клерка торговли, в руководство неважно какого уровня, но лишь бы туда, где они чуть попозже изрекали бы басовыми нотками - “можно решать вопросы“, “главное — попасть в обойму“...
Но “вернёмся к нашим баранам*”!
- Так ты дома или нет? – продолжал уже более настойчиво тот же голос.
- Привет, - я высунулся из форточки, - куда собрался?
Я прекрасно понимал, почему он торчит с утра возле моей калитки, но правила игры не позволяли сразу обнаружить свою осведомлённость.
- Я? Никуда. Думал ты поедешь на велике, так и я с тобой тогда. Можно было бы на речку, но камеру тяжело туда нести. Поплавали бы на ней. Лучше довез-ти на твоём велике. Дашь потом проехаться?
- Так мы вдвоём её возьмём. Через верёвку. Сделаем петлю, ты за один конец, а я за другой, - уводил я в сторону. - Что тут нести, минут десять, а тут ещё и ве-лосипед тяжёлый по лугу волочить.
- Там трава высокая, - не сдавался Толян, - придется всё время поднимать. Устанем. Ещё и еды надо взять. Самый раз на велосипеде. А волочить по траве его не надо, можно по дорожке. Или, когда дашь, то я на нём в обьезд поеду, а ты на речку прямо через луг с камерой. Пойдёт? И тебе хорошо среди цветочков будет и я чуть покатаюсь.
Эти хитрости на основе вязкой настойчивости, если не сказать растущего подросткового хамства, уже начинали здорово надоедать. До меня наконец-то дошло, что мой товарищ беспардонно эксплуатирует мою доверчивость и мягкость.
Вообще мне всегда было трудно отказать кому-либо, тем более друзьям. Я по-лагал, что так и должно быть среди близких людей и в этом не видел никаких ущемлений для себя. Да и мои друзья-товарищи вели себя нормально. Попросят, сделают кругов пятьдесять и возвращаются. Толик же исчезал порой на час или, было, на больше. Сегодня впервые за свою коротенькую жизнь столкнулся с непонятным явлением – мой друг продолжал давить и давить на меня, причём с нескрываемой наглецой и убеждённостью, что я всё равно сдамся.
- Так ты же предлагал только что камеру с собой взять, а сейчас хитришь – ни камеры, ни речки уже тебе не надо, что ли? Нет сейчас велосипеда. Отец в город поехал.
- Ты не выдумывай, - наглел и наглел сосед, - я с самого утра тебя пасу. Отец твой пешком с портфелем пошёл. Так ты мне не ври. Дашь покататься или жмотом будешь для лучшего друга?
- Знаешь что? Сегодня я тебе его не дам,- осмелел я, - ты и так каждый день катаешься больше, чем другие, да и возвращаешь, когда тебе вздумается. Решили на речку идти, так идём. Причём здесь велосипед? Вечно хитришь. Ты всё лето на нём катаешься. Как захватишь, то ни Мишке, ни Витьке не даёшь, а они тоже люди. Я стараюсь поровну всем, а ты на целый день.
- Ладно, жмот ты. Вечно выдумаешь что-то. Попросишь что-нибудь и у меня. В;лика для друга пожалел, - Толян повернулся и, обиженный, поплёлся, не оборачиваясь, домой.
Внутри стало горько. Я подумал, что сделал что-то неправильное, но как поступить по правде не знал. Впервые мне пришлось отстаивать своё мнение и самого себя до конца. Получилось как-то криво. Обидел, видимо, его. Но с другой стороны, сколько же можно ездить на мне и на моём велике? Толик, наверное, уже привык, что у меня можно взять что угодно и на сколько угодно. Мол, даст, никуда не денется!
Мы потом помирились и Толик иногда катался, но уже не каждый день. Иногда и неделями не просил. Мне было неловко от этого и я испытывал смущение.
После того, как в девятом классе я поступил в училище искусств и переехал в столицу, наши пути быстро разошлись. Редкие и какие-то смятые встречи только во время каникул. Я почувствовал в этих разговорах с моим когда-то самым близким уличным товарищем какую-то скрытую зависть - мол, в столице учишься, видишь всякое, кино, там, концерты… А тут почти деревня.
Расстояние между нами увеличивалось, несмотря на то, что я старался изо всех сил не поднимать нос, не говорить часто о преимуществах столичной жизни, словом, щадил самолюбие своего некогда закадычного друга.
Потом узнал, что он уехал в областной центр учиться в каком-то училище и наши встречи прекратились. Я закончил институт, женился. Меня приняли на хорошую работу.
Каждый год я приезжал в свой родной городок, хотя там уже почти никого из моих не осталось. Почему приезжал? Трудно сказать. Тянуло туда очень. Видимо, так, как тянет природа перелётных птиц взглянуть ещё и ещё разок на милые сердцу места.
Неоднократно слышал, что мой друг детства сейчас круто “развернулся”. В нашем маленьком городке он стал кем-то, вроде крупного авторитета. Хотелось верить, что не криминального. Работая в местном стройучилище, умело руководил и сплачивал молодёжь вокруг хороших дел – спорта, турпоходов, помощи городу в уборке. Организовал оркестр, следил за порядком сам и с помощью своих активистов на танцплощадке, в парках, в вечернее время. Мог и кулаком власть показать. В нём уже было килограмм 120. Говорили, что занимался каким-то полупрозрачным бизнесом. Его не то уважали, не то боялись. Была там и какая-то путаная история с внебрачным ребёнком.
Мне захотелось встретиться с ним. Узнав в один из приездов, что Толик нахо-
дится в училище, я пришёл к нему в кабинет.
- Ааа, сосед? Привет, проходи. Садись. Как ты?
В нескольких словах я рассказал о своём житье-бытье. Анатолий, вальяжно развалившись на кресле, в пол уха слушал меня и отрывисто бросал в трубку: “Завтра доложишь. Мне это г…но не нужно. Я предупреждал, что поздно будет… Волгу мою починишь, тогда половину дам. Завтра заберу. Сам на чём? Так ты забыл, что у меня и “Мерседес” есть. Голытьба!”.
- Ну, вот. Видишь? Моя парафия. Директор, правда есть, но он подо мной работает. Как-никак пять сотен пацанов. Для меня в доску разобьются.
Из худенького быстрого мальчика Толик стал крупнотелым, неповоротливым. И раньше не очень большие глаза сейчас превратились в маленькие, буравящие угольки на огромном циферблате лица. Стало понятно, что я его вообще не интересую, также, как и моя жизнь. У него были другие горизонты и цели. Он рвался к деньгам, к власти, хотя бы и в границах маленького городка.
- Извини, что времени для тебя сегодня нет. Приезжай. Следующий раз хоромы свои покажу. Небось, в столицах у тебя таких нет? Хе, хе , хе… Знаешь, лучше в деревне быть первым, чем в столице последним. Меня, как ты слышал, уважают. Даже очень. Если что, то рука у меня тяжёлая, да и пацаны мои любого в рог свернут, - он легонько стукнул огромным кулачищем по столу. Поднялся.
- Жаль, что мало поговорили. Славные времена были, а? – я пытался склеить подобие разговора, - хорошая наша улица…
- Что тут вспоминать? Прошло детство. Ну, бывай. Ты на автостанцию? Здесь недалеко, километра два. Дойдёшь? А мне подьехать надо материал на дачу посмотреть. Будет время, заезжай.
Он сжал мою руку в своей клешне и чуть подтолкнул к выходу. На столе опять зазвонил телефон. Я уже был на лестнице, когда из-за двери раздалось:
- Я тебе, падла, сколько раз говорил? Перестань клянчить. Пока баньку мне не закончишь, нихрена ты от меня не получишь. Что, сына устроить? А ты знаешь, сколько это сил и всякого другого требует? Приходи тогда ко мне, но только домой. Вопрос твой вместе потрём”.
*фраза из повести А.С. Экзюпери “Маленький принц“ - означающая - “вернёмся к началу, к канве разговора“.