12.06.2014
Поезд, клубы дыма и дорожка сквозь поле льна...
Самое начало 60-ых. Я, как и раньше, но уже самостоятельно выезжал к бабушке. Родители, чаще отец, довозили меня на рейсовом автобусе до Минска /билет стоил 95 копеек!/, до ж/д вокзала, благо автобусный вокзал и железнодорожный располагались на одной площади. Папа покупал билет в общий вагон, усаживал меня и просил кого-нибудь рядом подсказать мне время и станцию высадки. Папа ещё что-то говорил мне с перрона, но стекло заглушало звуки и я только по движению губ понимал, что нужно не забыть в вагоне рюкзак, сумку, обязательно передать приветы всем и небольшие скромные подарки. Я кивал, прижимался лбом к стеклу и…. перрон вместе с отцом и Минском потихоньку отодвигался назад и исчезал за первым поворотом на мост.
В волнительном состоянии садился возле окна и внимательно наблюдал за тем, как проворачивается справа от меня похожий на огромную пластинку белорусский пейзаж - сначала деревянные дома пригорода, потом вперемежку поля, леса, опять леса и поля. Диск этот вращался по каким-то своим законам, которые я и до сих пор не могу понять - дальний его край двигался не назад, а вперёд, а то, что было рядом проносилось быстро мимо и исчезало. Какая-то фантастическая картина! В то время не было столько построек и населённых пунктов по сторонам дороги. Сельские угодья и леса, то стоявшие сплошной тёмно-зелёной стеной, то берёзовые и орехово-осиновые перелески, а то и просто пустошь, заросшая щавелём, крапивой, колючками и неизвестными мне, но краси-выми цветами. Ещё одно, застрявшее в памяти - от нашего поезда, мчащегося в клубах дыма и пара, иногда отпрыгивали в сторону, именно отпрыгивали просёлочные грунтовые дорожки и тропинки, чтобы затем исчезнуть среди волн пшеницы или в зеленоватой дымке кустов.
Остановок было много и подсказка со стороны моих соседей по купе, где мне сходить, была нелишней. Вроде только отьехали, как движение замедляется, тяжёлое частое сопение паровоза сменяется редкими вздохами, скрип тормозов и громкий голос проводницы - «Степянка», следующее «Городище». Как-то позже пробовал подсчитать, сколько же этих полустанков и остановок было в то время в моей жизни? И правильно ли я миновал всех их? Может, где-нибудь и выйти надо было бы, а не мчать вперёд, а потом жалеть - эх, пролетел насквозь, а сей-час уже и не вспомнить, где это и как!
Получалось, полустанков и станций до Славного было более десятка и наш паровоз тащился четыре часа. Что мне молодому пареньку 13-15-ти лет нужно было? Открытое окно, картинки за ним и волнительное ожидание встречи!
Вроде бы всё знакомо - дедушка и бабушка на пороге, голоса их, запахи и цве-тение садов, Волчок с вопросом - “что привёз?“ и дымящиеся блины на столе. Но каждый раз, каждый новый приезд, каждый год приносили что-то особен-ное, что и описать сейчас тяжело. То ли это менялось с годами, то ли с новыми знаниями, знакомствами уже по возрасту… Всё было так мило, так близко к сердцу, но уже через день-два тянуло заглянуть за горизонт, туда, где чернел сплошной бор, где мы по малолетству ещё не бывали. Хотелось пройти дальше по пыльной дороге в сторону Гостынич или за «шашу», где часто на самом горизонте ползла цепочка вагонов с пыхтящим паровозом впереди, в обратную сторону, где наш дедушка заготавливал лес, дрова…, увидеть полустанок самого юного детства - Троцилово.
Уже после Крупок был начеку, т.к. хорошо помнил, что ещё пару остановок и… долгожданное Славное. Не выхожу, а выпрыгиваю, не забывая свой груз. Помахав попутчикам, спешу к стоянке автобуса. Нужно подождать. В те годы междугородние автобусы, да ещё в глубинке, ходили редко - четыре, пять раз в сутки. Неважно, я почти на месте. Знаю, что в Красилово уже волнуются и ждут меня. Оглядываюсь по сторонам. Вот какой-то мужчина, вроде, красиловский, но не уверен. Да и женщина та тоже. Странный эфект - чем ближе к моей деревне, тем чаще попадаются люди, похожие то ли на соседей, то ли просто оттуда.
Вот и автобус с длинным носом и дверкой, открывающейся шофёром за длинную ручку. Плач`у за проезд и устраиваюсь поближе к выходу. Машина со скрипом, шатаясь на выбоинах, набирает ход. Шофёр, оглядев меня, спрашивает: “Небось ко своим? А куда?“
- В Красилово. Может знаете, Улитины они. Он пчело…
- Как же, знаю. На базаре в Толочине мёд продаёт, яблоки. Хороший мужик. Кто не спросит, советы по саду, по пчёлам даёт. Знаю. Жену его нет, а его... Навещаешь? Молодец. Правильно, не забывай стариков. У них одни мысли сейчас - хозяйство и кто к ним приедет. Это у птиц - вылетели птенцы и всё… А у людей - помнить их надо. Оттуда твои корни.
Я тоже разговорился и рассказал ему, что не я один приезжаю. Ещё есть мои сёстры, братья, которые…
- Вот Красилово. Иди, порадуй своих. Обратно, когда домой, расскажешь. Авто-
бус исчез в синих клубах. На периферию давали не первосортную технику.
Подпрыгивая, почти бегом на знакомую дорожку, упиравшуюся прямо в дедов сад. Вокруг зелёно-голубое поле льна. Тёплый июньский ветерок шевелит синенькие головки, будто рукой кто-то проводит по верхушкам. Вдоль тропинки желтеют то ли ромашки, то ли ещё что-то… По цветам совсем не специалист. Вот и калитка, справа от бани. Над ней нависает разлапистой кроной рябина с полузрелыми рыжыми кистями. Из полуоткрытой двери бани веет приятным душком, берёзовыми вениками и ещё чем-то тёплым. Обхожу баню и направляюсь вдоль длинного ряда слив к воротам, к улице. Сердце стучит сильней. Осторожно прохожу мимо гудящих в трудах своих пчёл. Они, не задевая друг друга, струйками влетали в ульи, топтались, танцуя у летка, и опять отправлялись за медком. Отметив, что на ранетке ещё много яблок, сглотнул, предвкушая яркий, сладкий вкус этих плодов.
Без скрипа приподнимаю лёгкие ворота, поворачиваюсь - на крыльцо выходит бабушка Каролина, шлёпает обеими руками по юбке и громко говорит: “Наш внучек приехал. Василёк, слышишь, наш Аличек приехал!“ Волчок гремит цепью, прыгает, бешено вертится…, из дома выходит дедушка, а из-за его спины торчит десяток любопытных глаз.