После величественных пейзажей Кавказа Тернополь показался мне бледным и обыденным. Но это был мой родной город, в котором прошли детство и юность, в нём жили мои одноклассники, друзья и родители, и приезжая сюда, я всегда ощущала душевный подъём.
Самая большая роскошь, которую дарит нам жизнь, — это теплота дружеских встреч, надолго остающихся в душе и памяти. По приезде в Тернополь, в нашей квартире обычно постоянно звонил телефон, и я с радостью встречалась и проводила время со своими друзьями и подругами.
В 1972-ом году моя надёжная подруга, достойный человек Лариса Казырид, с которой нас связывали общие увлечения туризмом и спелеологией, окончила Ленинградский горный институт по специальности «гидрогеология» и, взяв по семейным обстоятельствам свободный диплом, уехала работать в Тернополь, нужно было помогать родителям. Устроилась на работу начальником геологического отряда в организацию по проектированию инженерных сооружений. Руководила проведением неглубокого бурения с целью оценки гидрогеологической обстановки на территории различных планируемых объектов.
В 1975-ом году мы впервые за долгие годы смогли основательно пообщаться. Несколько дней встречались в её гостеприимной квартире, к нам присоединилась подруга Галя Алданова, окончившая в Тернополе институт народного хозяйства и работающая в строительной организации. Мы никак не могли наговориться — нам было о чём вспомнить и было что поведать друг другу. Я рассказывала о своей учёбе и работе, они тоже делились своими впечатлениями о прошедших за последние годы переменах в нашей, теперь уже взрослой жизни.
Особенно мне запомнились рассказы Ларисы. Она с восторгом описывала свои студенческие годы и учёбу в чудесном городе на Неве. Стипендия каждого студента Горного института, сдававшего вовремя экзамены и зачёты, составляла 30, повышенная — 45 рублей (немногим больше получал рабочий 2 разряда в геологоразведке), и позволяла жить интересной, насыщенной культурной жизнью. Расходы у студентов были невелики: место в общежитии — бесплатное, скромное пропитание обходилось приблизительно рубль в день. А цены на мероприятия (кино, театры, концерты) были мизерными, от 40-50 копеек до двух рублей. Студенты посещали бесплатные студенческие секции, а обучающиеся на геологических специальностях — Русское Географическое общество, основанное ещё в 1845 году. Были возможности подработать на предприятиях города (рабочие руки везде были нужны), а в последние годы учёбы — на кафедрах института. Имея небольшую помощь родителей, можно было жить без нужды, но и без особой роскоши.
Более всего мне запомнились её рассказы о том, как после окончания каждого курса проходили летние практики. Я даже немного позавидовала подруге (белой завистью) и поняла, что многое потеряла, учась на заочном факультете.
После первого года обучения у Ларисы была замечательная геологическая практика в Крыму. Там, недалеко от Симферополя, в Бахчисарае, располагалась база Горного института. Почти три месяца студенты жили в палатках, бесплатно питались в столовой, ходили в маршруты по горам с опытными геологами, изучали породы и минералы и бесконечно любовались горными пейзажами. Вечерами — песни у костра и незабываемые крымские ночи под огромным южным звёздным небом, с трелями цикад, запахами трав и различных цветов. Один день в неделю, в четверг, был выходным, и студенты имели возможность в этот день разъезжать по всему Крыму автостопом, налегке, с небольшими рюкзаками. Ездили на море, ближе всего был Севастополь, ночевали на пляже в Херсонесе. Добирались до Феодосии и посещали музей Айвазовского, ездили в Коктебель, Алушту, Ялту, на Ай-Петри. Кроме того, институт организовывал учебные экскурсии на грязевые вулканы в район Феодосии, уникальные карьеры с гипсовыми розами, в пещерные города Бахчисарая Мангуп-кале, Чуфут-кале, удивительной красоты Большой Каньон Крыма с труднопроходимыми тропами и огромными белоснежными гипсовыми ваннами.
Не менее впечатляющей была вторая, уже производственная практика, которая проходила в Читинской области в посёлке Агинское. Студенты работали в геологической партии техниками-гидрогеологами, занимались разведкой водоснабжения для рудника. В партии заработали неплохие деньги, и Лариса, чтобы не ехать долгих 7 суток в поезде, отказалась от положенного бесплатного билета по железной дороге и решила полететь обратно самолётом.
После 3 курса у Ларисы была ещё одна производственная практика в геологической партии в районе Плесецка в Архангельской области. Всем старшекурсникам институт оплачивал дорогу к месту работы и обратно самолётом. Здесь шла разведка крупнейшего месторождения бокситовых руд. Работали техниками-геологами на гидрогеологической съёмке небольшими отрядами. Были пешие и лодочные маршруты, а через труднопроходимые, болотистые местности на участки работ отряды забрасывали вертолётами. Студенты освоили документацию буровых скважин, иногда помогали геофизикам тянуть профили. Будущие специалисты получили бесценный опыт — помимо высокой производственной подготовки — навыки походного быта. Здесь имелось всё для познания романтики своей будущей профессии — и вертолёт, и вездеход, и лодка с хитрым мотором, и необъятные просторы тайги с болотами, комарами и мошкой. А также занимательная геология с гидрогеологией и заумная геофизика…
Преддипломную производственную практику Лариса проходила на базе Московского проектного института «Гипрокоммунэнерго». Институт командировал будущих выпускников на объекты по всему Союзу. Первая командировка была в Башкирию, в посёлок Красная Горка под Уфой. Работала руководителем отряда, занималась организацией производственных инженерно-геологических исследований. Затем состоялась новая длительная командировка в посёлок Могоча Читинской области. В посёлке планировалось развернуть большое строительство гражданских и промышленных сооружений. После сбора архивных материалов проводила необходимые инженерно-геологические изыскания. По результатам этих работ составила дипломный проект, который впоследствии блестяще защитила.
Помимо учебных и производственных практик институт бесплатно организовывал многочисленные учебные экскурсии: в шахты города Сланцы, карстовую станцию в Адлере, в районы минеральных вод Трускавца, Свалявы, Солотвино.
Таким образом, моя подруга за счёт государства (билеты студентам оплачивал институт) смогла побывать в разных уголках страны, посмотреть замечательные города, горы, леса, реки, изумительную забайкальскую природу.
Горный институт выпускал высококвалифицированных специалистов с широким кругозором, практическими навыками и надёжным будущим...
В Тернополе Лариса, неизменно увлекающаяся пешеходным и горным туризмом, помимо основной работы, вела занятия в секции «Юный геолог» в детской экскурсионно-туристической станции, проводила с учениками лекции по туризму и геологии. Обладая хорошими организаторскими способностями, водила туристические группы в походы вначале по области, где было множество исторических мест и прекрасных уголков природы на реках Днестр, Збруч и в других живописных уголках. Конечно, неизменный интерес у обучающихся в кружке вызывали пещеры. Моя подруга водила группы в увлекательный подземный мир, причём, автобус в детском экскурсионном бюро выделялся бесплатно в оба конца (пещеры расположены в удалении от Тернополя на 80-110 километров). Туристическая группа состояла из учеников 7-8 классов, обучавшихся в разных школах города. Она смогла сплотить хорошо слаженный коллектив и готовила ребят к более сложному маршруту — по Карпатам.
Галя тоже стремилась не отстать от подруги — ходила по мере возможности в туристические походы и ездила с группами в пещеры. Но она была очень загружена на работе — стремилась сделать карьеру и отдавала этому много сил, частенько трудясь вечерами и по выходным.
В один из тихих, приятных вечеров Галя сказала:
- Томочка, мы все здесь, а ты — там. Может, с тебя хватит северной романтики, и ты возвратишься домой? Будем вместе ходить в походы, принимать участие в исследовании пещер. В «Млынках» открыли новые районы, ребята наши говорят, что они великолепные.
Мне стало по-настоящему тепло и хорошо от этих слов, и я почувствовала, что прошедшие 10 лет не изменили наши отношения и мы по-прежнему остались друг для друга неповторимыми и близкими друзьями. Это мои верные друзья, которые всегда будут, как говорится, «на моей стороне», что бы ни случилось в жизни, и я всегда могу надеяться на их поддержку и человечность. И пока есть на белом свете люди, которые из далёких детских лет сохранили искренность и дружеское единение, я не буду чувствовать себя одинокой в этом мире. Огонь наших прежних костров будет согревать мою душу и поможет в пути.
Встретилась я также и с некоторыми из своих бывших одноклассниц. Девочки почти все вышли замуж и обзавелись детьми, появились семейные хлопоты, но тем не менее находили время для общения. К сожалению, не все из моих подруг были в городе — некоторые работали в Ивано-Франковске, Хмельницке, Киеве. Меня порадовало, что подруга Валя Вознесенская, закончив Горный институт, встретила достойного человека и обосновалась в Мурманске.
Мой приезд совпал с событием в жизни моего школьного друга Ореста — женитьбой, и я была приглашена на свадьбу. Молодые, симпатичные молодожёны были очарованы друг другом и, казалось, что им не очень нужно весёлое застолье, и вообще никто не нужен. Я была, конечно, рада, что Орест встретил свою половинку, но при воспоминании о том, как мы бродили по осеннему тернопольскому парку, и как он пел для меня песни, в том числе — на свою музыку, сочинённую на мои стихи, как замечательно играл для меня на фортепиано, становилось чуточку печально. Это было не что иное, как лёгкая грусть по невозвратно прошедшим годам детства и юности...
В Ухте на работе я получила задание срочно выехать в поле, на Приполярный Урал, в Тельпосскую партию для отбора образцов горных пород. В нашей экспедиции была партия по изучению и определению физических свойств пород: плотности, проницаемости, электропроводности, скорости распространения упругих волн и прочих параметров. Все эти данные были весьма ценными при интерпретации различных геофизических методов и расшифровке аномалий физических полей. Необходимо было отобрать образцы из обнажений коренных пород всех возрастных отделов: от самых древних до поздних.
Несколько дней я проработала в фондах, изучая материалы геологической съёмки, ранее проведённой в районе, с задачей предварительного определения оптимальной схемы полевых маршрутов.
Тельпосская площадь, на которой проектировалось проведение гравиразведочных работ в зимний полевой сезон 1975-1976 годов, находилась в 300 километрах северо-восточнее Ухты и в 100 километрах восточнее известного Вуктыльского газового месторождения.
В начале августа вместе с рабочим на вертолёте Ми-4 спецрейсом вылетели на площадь работ. Она находилась в бассейне реки Тельпос, берущей начало на одной из вершин Приполярного Урала, — притока крупной реки Щугор, впадающего в величественную Печору. Я запланировала отбор образцов на пяти участках, два — на небольших речушках, впадающих в реку Тельпос, один — в верховьях самой этой реки, один — в горной части, на склоне одноименной горы и один — на реке Щугор. По завершении отбора образцов с очередного участка предстояла переброска вертолётом на следующий...
Вертолёт приземлился на небольшой зелёной лужайке на берегу ручья с названием Кузь-Кудию. Быстро побросали из вертолёта снаряжение, затарахтели винты, машина взмыла вверх и через несколько минут исчезла за ближайшим зелёным холмом, покрытым густым хвойным лесом. Мы с рабочим Василием Кокориным, которого я звала Иваныч, остались на берегу таёжной речушки одни. Ещё в Ухте я попросила начальника партии Вячеслава Фёдоровича Шмелёва подобрать мне человека постарше, опытного таёжника, приспособленного к походной жизни. Иваныч был мужичок небольшого роста, чуть более 50 лет, худощавый, лицо скуластое, с жидкой бородёнкой, на носу сидели очки с крупными линзами.
Вокруг места стоянки возвышались пологие, красивые зелёные вершины небольших горок, к востоку сменяющиеся более высокими, свыше тысячи метров. Среди елей и сосен проглядывали полоски лиственных деревьев, тронутых яркой осенней желтизной. В воздухе стояла застывшая, торжественная тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием воды. Ласково светило по-осеннему мягкое и милостивое солнце.
Быстро взялись обустраивать небольшой лагерь. И тут же налетели кровососы-комары, почуяв добычу, и роем повисли в безветренной тиши. Пришлось сразу же доставать из рюкзаков жидкость с названием дэта. Установили палатку, разожгли костёр. Весело вспыхнули сухие сучья, и вскоре Иваныч разливал по кружкам крепко заваренный чай.
Рабочий коми оказался человеком бывалым, лесным. Он ловко управлялся с костром, умел разжечь его даже под проливным дождём, мог быстро установить палатку, а в маршруте за несколько минут — соорудить шалаш из сосны или кедра, чтобы укрыться от дождя. Он знал, как ориентироваться в тайге, как вести себя при встрече с медведем, когда и где идёт на нерест рыба, как переходить горные ручьи. Был сильным, выносливым и трудолюбивым. У Иваныча была семья, четверо детей — два сына и две дочери, и двое маленьких внуков. Жизнь в городе или посёлке, как и работа на предприятии, его не прельщала — он любил и знал природу Коми края, свою тайгу и устроился в экспедицию потому, что это давало возможность подолгу жить лесной жизнью, такой, как жили его предки, охотники и рыбаки.
На второй день начали ходить в маршруты на большие расстояния, до 10 и более километров в один конец. Выходы коренных пород на поверхность находились на берегах речушки Семидырка, а также на склонах невысоких горок, высотой более 800 метров. В последующие дни маршруты были более протяжённые, и горки повыше — высотой 1200-1300 метров. У каждого был рюкзак с небольшим количеством продуктов для обеда: хлеб с маслом, тушёнка, котелок и заварка чая. Я несла полевую сумку с планшетом, компасом и полевой книжкой, а также геологический молоток.
Добирались до обнажения, Иваныч разводил костёр, кипятил чай, а я в это время орудовала молотком, отбивая куски горной породы. Образцы для определения физических свойств требовались крупные, а породы частенько были твёрдыми, типа гранитов, кварцитов, с трудом разбивались молотком, поэтому брали с собой ещё кирку, которую нёс Иваныч. Образцы укладывались в брезентовые мешочки, нумеровались, их описание и номера я заносила в полевую книжку и на топокарту. Обычно набирали 60 образцов, вес каждого образца не менее 0,5 килограмма, равномерно укладывали в два рюкзака каждому поровну. Поблажек на женскую слабость не допускала. Обратный путь с тяжёлой ношей был нелёгким: по лесу, по кочкам, через буреломы, по горным осыпям или по густому березняку на берегу речек и ручьёв.
Дотащившись до палатки и чуть передохнув, относили рюкзаки с образцами на вертолётную площадку — место, которое огородили верёвкой с красными флажками, чтобы пилоты вертолёта могли заметить его с высоты. Образцы перекладывали в мешки, в каждый мешок вкладывали бумажку с названием участка и номерами образцов (от-до), соответствующими занесённым в полевой журнал.
Вечером сидели у костра, сушили сапоги и мокрую одежду, если в маршруте попадали под дождь, варили суп или кашу с тушёнкой на костре, ужинали и вели неспешные разговоры о планах на ближайшие дни, о тайге, о жизни.
Как-то в Иваныч рассказал мне историю своего деда, и я почувствовала, что ещё в раннем детстве дед произвёл на него огромное впечатление и стал человеком, которому мальчик Вася неосознанно стремился подражать. Дед Иваныча родился и вырос в тайге. Всю свою жизнь прожил в маленькой, отдалённой коми-деревеньке, был хорошим охотником и никогда не видел город. В 60 лет он ещё ходил на медведя. Однажды косолапый здорово его помял, и у деда остался на лице огромный шрам от медвежьих когтей. В 80 лет дед стал плохо видеть.. Старшая дочь привезла ему из города капли, которые нужно было капать по одной капле несколько раз в день. Но старик никак не хотел поверить, что от этих капель станет лучше видеть. Его долго уговаривали, и он наконец согласился. А, чтобы скорее стать зрячим, вылил в глаза сразу весь пузырёк с лекарством и совсем ослеп...
Спали в четырехместной палатке, у противоположных стенок, имеющих карманы. Ночи были уже тёмные, и в карманах всегда лежали фонарики, чтобы в случае необходимости можно было зажечь свет, быстро расстегнуть палатку и выйти из неё, не зацепившись в темноте за кочку или ветку.
По утрам я ежедневно связывалась с базой партии по рации. База партии находилась в 30-40 километрах севернее на реке Щугор. Одновременно с нами на площади работали четыре отряда топографов, разбивали опорную сеть для гравиразведочных работ. У меня был позывной ОС-5, старший геофизик Караман Гейза Андреевич вызывал все отряды по очереди — вначале ОС-1, потом 2, 3, 4, а меня, ОС-5, вызывал последней. Когда я впервые вышла на связь, операторы матерно ругались, требуя что-нибудь от замнача: вертолёт, продукты, печку и прочее.
- ОС-5, как меня слышишь? Как дела, Тамара? Приём.
Я бойко ответила:
- Я — ОС-5, слышу вас хорошо. У нас всё нормально. Отработали маршрут к югу от стоянки. Завтра пойдём на юго-восток, на следующую горку.
Один из операторов удивился и произнёс в рацию:
- Это ещё кто там пищит?
- Это геологический отряд, камни собирают. Так что вы там не очень-то...
И ребята поняли. До окончания полевых работ матерные слова в эфире больше не звучали.
В последнем маршруте на обратном пути я поскользнулась на влажном после дождя камне и упала, сильно ударившись коленом. От резкой боли долго не могла встать. За плечами был огромный рюкзак с образцами, более 20 килограмм. У моего спутника была такая же тяжёлая ноша. Иваныч предложил переложить мои образцы в свой рюкзак. Я запротестовала, и мы решили посидеть, подождать, пока утихнет боль. Уселись на собственные рюкзаки и подождали минут 30. Иваныч срезал подходящую ветку, соорудил из неё палку и вручил мне. Медленно тронулись в путь, он всё же уговорил меня отдать ему полевую сумку и молоток. Шли по ельнику, начало быстро темнеть, и вскоре деревья стали еле различимыми в вечерней мгле. Мой спутник шёл впереди, в темноте выбирая дорогу. Я плелась за ним, хромая и опираясь на палку, стиснув зубы и превозмогая боль.
Добравшись до места, я, ни слова не говоря, забралась в палатку и улеглась на спальный мешок. Иваныч в темноте отнёс оба рюкзака с образцами на вертолётную площадку. Потом разжёг костёр, вскипятил чай и принёс мне в палатку со словами:
- Ты молодец, сильная женщина, с тобой можно в тайгу ходить...
- Иваныч, этот участок мы уже закончили. Завтра утром по рации я вызову вертолёт, полетим на следующий участок.
- Ты, Тамара, лежи. В аптечке посмотри мазь какую-нибудь, ногу натри. Ужин я приготовлю сам.
Утром рация работала неважно. Сквозь помехи с трудом можно было понять отдельные фразы. Кажется, Караман всё же меня услышал и обещал через сутки прислать вертолёт. Свободный день был очень кстати, нога за сутки немного успокоилась.
С раннего утра следующего дня начали собираться. Коленка моя ещё болела и сильно распухла. Иваныч сам собрал палатку, упаковал все вещи, перетащил на вертолётную площадку. Было ясное, солнечное утро, вертолёт прилетел довольно быстро.
После непродолжительного перелёта на север мы приземлились в районе небольшой речушки с названием Пятидырка. Неподалёку от нашей палатки находилось стойбище оленеводов хантов со стадом численностью около 1000 оленей. Мы, конечно же, сходили в гости к оленеводам. Ханты довольно цивилизованы, живут в палатках, имеют рацию. Спальных мешков нет, спят на оленьих шкурах. У них ракетница и много ракет, по вечерам иногда развлекаются, устраивая пальбу. Живут скромно, хотя уверяют, что получают по 300-400 рублей в месяц. У нас в геологоразведке рабочие редко получают такие деньги, только в арктических районах, на сдельщине. Все пастухи — молодые парни, говорят, что закончили 8 классов в Саранпауле, в школе обучение велось на русском языке. Женщин в оленеводческой бригаде нет, семьи оленеводов живут в том же Саранпауле, находящемся за Уралом, в Азии. Оленеводы вместе со стадом постоянно кочуют: зимой обитают в Ханты-Мансийском округе, а летом через Уральские горы перебираются в Республику Коми.
Ханты очень ловкие. Через Пятидырку шириной метра три перебираются с помощью длинных шестов. Вонзив шест в противоположный берег, отталкиваются от земли и буквально зависают на нём. Похоже на акробатический трюк.
Парни радушные и гостеприимные. Пока мы стояли на Пятидырке, постоянно кушали свежую оленину, меняли мясо на консервы и чай.
У них очень красивые собачки-лайки. Мне понравилась одна, чёрненькая, с густой шёрсткой, похожая на мою собачку из Предгорной партии на Полярном Урале. Я угостила её кусочком мяса, и она доверчиво пошла за мной в нашу палатку. Получив ещё немного угощения, осталась на ночь и спала, свернувшись калачиком у стенки. Ночью, видимо, всё же ушла — утром её уже не было. Я решила, что умненькая собачонка посторожила нашу палатку в благодарность за вкусное угощение.
У ребят были лошади, и они как-то пригласили меня прокатиться. Но я отказалась, не хотелось выглядеть перед ними беспомощной. Ведь я никогда в жизни не садилась на лошадь.
Общение с оленеводами происходило эпизодически, основное время занимала работа. Горки вокруг были невысокие, до 880 метров, но очень живописные, покрытые красивыми хвойными лесами.
К югу от нашей стоянки возвышалась горка, на которой необходимо было отобрать образцы одного из отделов каменноугольного возраста,* выходов коренных пород этих отложений на площади было мизерное количество. Я была крайне озадачена, когда, осмотрев объект, поняла, что обнажения, имеющие очень маленькие размеры (порядка 10 метров), расположены на склоне горы в густом сосновом лесу и найти их будет непросто. Подумала, и созрел план, как отыскать это место. Пришлось нам с Иванычем взбираться на вершину горки высотой порядка 880 метров (поскольку стоянка находилась на высоте около 350 метров, превышение составило не менее 500 метров). По мере восхождения я фиксировала приметные ориентиры у подножья, а когда добрались до верхушки, взяла азимут на запомнившиеся реперы, после чего начали неторопливый спуск. Иваныч был удивлён: в густом лесу мы вышли точно к желаемой цели. Я была очень довольна!
Отработав участок, мы полетели на юг, в верховье реки Тельпос. Внизу открылась панорама залитых солнцем горных вершин. На склонах в солнечных лучах смешались зелёные краски хвойных деревьев с ярко-жёлтым великолепием лиственных. На вершинах серыми проплешинами с белыми узорами свежевыпавшего снега выделялись каменные осыпи. А над ними светлыми лохмотьями пены проносились лёгкие облака.
Приземлились, и выпрыгнув из машины, с удивлением оглядели готовую вертолётную площадку, огороженную флажками, и увидели бегущих к вертолёту молодых ребят. Оказывается, здесь стоял лагерь топографического отряда.
Установили свою палатку метрах в десяти от топографов. Вечером пошли к ребятам в гости и за чаем со всеми перезнакомились. В отряде топографов было пять ребят. Почему-то сразу вспомнилась туристская песня, в которой есть слова: «Пять ребят о любви поют чуть охрипшими голосами». Позже я узнала, что двое из парней — мои земляки, украинцы, один — белорус, один — русский и один — коми. Можно сказать, пёстрая интернациональная бригада из разных национальностей СССР.
На второй день начались наши маршруты по окрестным безымянным вершинам, самая высокая из тех, на которых мы побывали, имела абсолютную отметку 1042 метра. Этот участок, затерянный в безлюдных местах Приполярного Урала, не забыть до конца моих дней. Не забыть долины речки Тельпос с густой по плечи травой; березняки с кривыми, покрученными стволами берёз; высокие заросли ольховника вдоль ручьёв. И величавую фигуру лося, прошедшего неподалёку, когда мы возвращались с маршрута. И склоны гор, с проплешинами зелёного мха. И синие от черники подножья гор. Не забыть пронзительный холод ночей, когда даже в спальнике и в одежде долго не можешь согреться. И многочисленные дожди, обильно поливавшие нас в маршрутах. И мечты у ночного огня. Мечты, которые остались из прошлой жизни, в ней когда-то захлестнуло душу огромное чувство, и было столько светлых надежд, оставшихся неосуществлёнными. Минувшее отдалялось, и было ощущение, что я стремительно несусь по огромной реке с названием Жизнь, пытаясь уплыть как можно дальше от места Крушения, оставшегося позади. И так жгуче хочется, чтобы вдруг течение повернулось вспять... Я давно уже постигла, что в поле и вообще в дороге намного легче уплывать от прошлого. Своеобразное спасение от себя...
Периодически я вела краткие записи в блокнотик возле костра холодными вечерами, когда каждую минуту стремишься быть поближе к спасительному теплу.
А потом выпал снег. У нас в палатке не было печки. Простучав зубами пару ночей в холодной палатке, я перебралась к ребятам, где жарко топили печку и климат был комфортным. Палатка у топографов была большая, шестиместная, в ней парни соорудили деревянные нары, на которых спать было гораздо теплее, чем на земле с еловой подстилкой. Нары были большие, и в уголочке ребята охотно выделили мне место.
Ещё на Полярном Урале в 1960-ые годы я поняла, что в поле возможно облегчить себе жизнь, если ты в безлюдной глуши — единственная женщина на многие километры. Для этого нужно очень тщательно контролировать свои поступки, быть выдержанной и не переборщить, подчёркивая свою слабость. Ни с кем не заигрывать, никого не выделять, относиться ко всем доброжелательно, быть тактичной и внимательной, по мере возможности помогать мужчинам в быту. Мужчина на добро обычно отвечает добром и стремится оказать небольшую услугу, которая для него — пустяк, а женщине облегчит нелёгкую походную жизнь. Ребята заготовят дрова, притащат воду из реки, донесут тяжёлый рюкзак с образцами до вертолётной площадки.
Парни топографического отряда даже соорудили мне баню в шалаше из веток, принесли туда большие камни из речки, накалили их, разложив возле них костёр. Потом накрыли сооружение брезентом и притащили согретой на костре горячей воды в ведре. Баня была очень кстати, по ночам температура достигала минусовых отметок, холодная вода в речке не позволяла помыться. Таскание тяжёлых образцов — работа, что называется, до седьмого пота, плюс едкая жидкость дэта от комаров, дым от костров и прочие «прелести» геологической работы способствовали быстрому загрязнению кожи и дискомфорту.
Самым колоритным человеком в отряде топографов, пожалуй, был мой земляк Пилипчук Василий Петрович, из Хмельницкой области. Отсидел срок за участие в бандеровском формировании. Лет за 50, среднего роста, широкоплечий, сильный и поджарый. Тёмные, карие, внимательные глаза, печальные, даже когда смеётся и шутит. Удлинённое, с остатками былой красоты лицо, борода с проседью и длинные, седые волосы. Ребята шутят, что он похож на Иисуса Христа. Глядя на Петровича, можно отметить, что в такой шутке — только доля шутки. Ходячий юмор. К сожалению, я записала только немногие из его метких высказываний. Печка у него «канифолит», чай — «без червей», спальный мешок — «метро», сидеть лицом к собеседнику — «развернуться передним мостом», соответственно, спиной — «задним мостом». В каждом селе у него — жена и дети «короеды», а по паспорту — холостой. Баламут и непоседа. Но очень хозяйственный и всему знает толк и порядок. Называл меня только «Тамарка», отношение ко мне очень чуткое.
Я сильно поранила палец, он распух и кровоточил. Заметив это, Петрович почти насильно забинтовал палец и следил за мной, чтобы не мочила руки в воде. Шутя, грозился в случае непослушания «настучать по шее».
Рассказывал, что на отгулах всегда «бухает по-чёрному», и любит всех баб, даже вокзальных шлюх.
От него я узнала, что его, Петровича, намечали помощником в мой отряд. Но он «забухал», и его срочно заменили на Иваныча.
Уважал Бандеру, много о нём знал. Говорил: «Бандера любил свою страну и хотел ей добра».
В отряде был парень по имени Алик, хитроватый, скользкий тип. Однажды я слышала, как Петрович сказал ему: «Попался бы ты мне в 46-ом!»
Как-то вечером мы сидели с Петровичем у догорающего костра.
- Петрович, хочешь, спою специально для тебя?
- Валяй!
Я запела украинскую народную песню “Журба» на слова Глебова. Допела до третьего куплета.
Край берега у затишку
Прив’язані човни,
Там три верби схилилися,
Мов журяться вони.
Петрович не смог слушать дальше, прервал песню:
- Тамарка, не нужно! Всё! Хватит! Прошу, прекрати. Сейчас — пачка папирос и до утра не усну. Ничего не поможет, ни жаркая печка, ни тёплое «метро»...
- Петрович, у тебя остался кто-нибудь на Украине?
- Братья, сёстры остались. И Катя, первая жена. Она уже давно замуж вышла. Это было 30 лет тому назад... Целая жизнь...
Я не могла представить прошлую жизнь Петровича, но мне было искренне его жаль. Я думала, что этот сломленный нелёгкой Судьбой человек теперь уже не представляет никому никакой угрозы. Тем более, что он не испытывал никакой ненависти ни к России, ни к русским. Мне, конечно, тогда даже в голову не приходило, что в Украине при определённых условиях на почве минувших исторических событий полувековой давности может вспыхнуть с новой силой патологическая вражда между народами, и в её основе будет именно бандеровская идеология. Что зомбирование ненавистью породит в милой моей Украине, в её добром народе такие дьявольские плоды...
Второй мой земляк — Женя Чмиль из Ивано-Франковска. У него никогда не срывалось с языка ни единого матерного слова. Как и вообще никакого другого слова. Из породы молчунов. Сколько ни пыталась раскрутить его на разговор — всё оказалось бесполезным. Удалось лишь узнать, что мотается по Северу, работает в разных экспедициях более 10 лет.
Молодой, лет 25-ти парень Гришка, коми. Добродушное круглое лицо, человек словоохотливый, очень открытый и простой. Частенько стремился оказать мне всяческие услуги: принести дров, натаскать воды, помочь с готовкой на костре. Идея соорудить для меня баню принадлежала Гришке. Как-то притащил мне мешочек кедровых шишек, зёрнышки очень понравились. Я щёлкала эти зёрнышки как семечки, из-за чего Петрович прозвал меня «кедровкой». С его лёгкой руки вскоре вся бригада называла меня этим именем. Как-то раз Гришка напросился со мной в маршрут:
- Хочу про камушки узнать.
По пути разговорились. Он рассказал, что уже женат и имеет двоих детей. Влюбился ещё со школьной скамьи, и сразу же после школы женился. Во время отбора образцов Гришка всё выпытывал у меня название пород и минералов.
Руководил отрядом топографов Женя Лукашенко, мой одногодок. Высокий, стройный. Чёрные волосы, огромные тёмные, блестящие глаза, интересный парень.
В первый же день знакомства с отрядом топографов я вспомнила, что перед выездом партии в поле, по инициативе замнача Ивана Шеремета коллектив ИТР партии для предварительного знакомства сотрудников побывал в ресторане. В компании был и Евгений, на которого я практически не обратила внимания. Он весело вытанцовывал с молодыми девицами из компании за соседним столиком, вёл себя непринуждённо и нисколько мне не понравился. Это был не мой «герой», несерьёзный, легкомысленный, и даже немного развязный.
Здесь же, в лесу, он выглядел совершенно по-иному. Деловой, серьёзный, никаких ухаживаний и намёков. Разговорились о литературе, оказалось, что он довольно начитан. Вспомнили общих знакомых, некоторым он дал весьма меткие характеристики. Вечерами в палатке при тусклом свете свечки беседовали о жизни. Рассказал немного о себе. Дед у него был раскулачен и сослан в Сибирь. Мать из Белоруссии. Родился в Магаданской области. Учился в Новосибирском институте геодезии и картографии, но не закончил. Мама и сестра живут в Инте. Мотается по экспедициям уже давно. Была семья, но с женой расстались из-за частых ссор — устраивала сцены ревности, была упряма и мелочна.
Работал Евгений, как вол. Ребят отпускал с работы пораньше, а сам, заканчивая замеры, оставался на профилях, в палатку приходил поздно, в темноте, после 22 вечера, иногда позже.
Мы с Иванычем закончили работу, и вдруг 10 дней установилась нелётная погода, нас никак не могли перебросить на следующий участок. Я по-прежнему ночевала в палатке топографов. Днём они работали и приходили вечером измученные и уставшие. Ежедневно ожидая вертолёт, который всё никак не мог прорваться сквозь непогоду, мы с Иванычем стремились к приходу ребят хорошо протопить палатку, а я готовила что-либо вкусненькое к их возвращению. За две недели все они стали для меня какими-то своими, родными. Каждый вечер, когда они мокрые, злые и голодные возвращались из тайги, я их кормила и всегда хотелось сказать каждому что-то доброе и ласковое. А когда они расползались по спальникам, уставшие, немытые, обросшие щетиной, я долго не могла уснуть, думала о каждом, вспоминала их разговоры и бесконечно жалела каждого.
Их жизнь в поле — беспросветная ишачка: в слякоть, в дождь, в снег они идут в тайгу, в горы, вязнут в болотах тундры. Ради чего? Деньги, которые достаются таким нелёгким трудом, не так уж велики, они умудряются очень быстро их пропить, и опять остаются ни с чем. Ютятся по баракам и общежитиям, не имея своего угла, прописаны по экспедиции. Только Гришка, если не успеет спустить заработанное на водку, добирается до своей деревни Весёлый Кут, там у него есть свой дом и семья. У Евгения имеется комната в геологическом общежитии, остальные живут на птичьих правах неизвестно где.
В дождливый день, когда ребята из-за непогоды не пошли на работу, сходила с двумя Женями на рыбалку. Река Тельпос, многоводная в нижнем течении, здесь представляет из себя небольшой ручей. С восторгом наблюдала, как в глубокой яме с чистейшей, прозрачной водой неподвижно сидят, пошевеливая плавниками и хвостами, крупные, сантиметров около 30-40, хариусы. Рыбалка выдалась отличная, рыбы наловили много, уха получилась великолепная.
Однажды Петрович, Алик и Гришка возвратились пораньше, а два Евгения остались на профиле заканчивать работу. Осенью в горах быстро темнеет. Петрович вспомнил, что у ребят нет с собой фонарика. Было около 23 часов, и все начали волноваться. Решили с Петровичем пойти с фонариками им навстречу. Встретили ребят, продвигающихся в полной темноте, в тайге, на профиле. И вдруг Евгений подхватил меня на руки и нёс почти до самой палатки, а я молча освещала дорогу фонариком. Это было с его стороны единственное проявление симпатии ко мне.
Меж тем, здесь, в горах снег, похоже, выпал основательно. Обе наши палатки занесло снегом. Иваныч упрямо оставался ночевать в неотапливаемой палатке, хотя ребята и ему предлагали переселиться в свою. Горка, на которой мы отбирали образцы, высотой 1043 метра, покрылась белым, пушистым покрывалом. Видимо, дикие гвоздики на её склоне, удивительно пахнувшие свежестью гор, которые я пожалела сорвать неделю тому назад на обратном пути, подумав: «пусть растут», погибли под снегом. Я радовалась, что успели управиться с отработкой участка до снега. Теперь на эту горку не так легко забраться по скользким камням.
По утрам, связываясь с базой, я уже готова была выть в рацию. Снова нелётная погода! Из двух участков, которые предстояло отработать, один находился в горной местности, и я опасалась, что образцы придётся добывать из-под снега. Такое утверждение можно выразить поговоркой Петровича, который по поводу очевидного явления произносит: «Да это же ясно! И к попу ходить не надо».
Топографам очень не хотелось меня отпускать.
- Не улетай, Кедровка. Мы для тебя даже нары отдельные соорудим. Будем работать и рыбачить. А ты нами руководить будешь.
Конечно, это были шуточные речи, ведь мне предстояло отрабатывать ещё два участка.
Наконец всё же выпал денёчек с лётной погодой, и по рации мне сообщили, что к нам вылетел вертолёт. Вместе с топографами, обжигаясь, пили горячий крепкий чай. Мы с Иванычем впопыхах собрали платку. Ребята помогли нам донести до вертолётной площадки рюкзаки. И когда крылатая машина показалась в небе, Женя подошёл ко мне, на секунду обнял и погладил по лицу. Когда вертолёт поднялся вверх, в иллюминаторе мелькнули стоящие на поляне фигурки с прощально машущими нам вслед руками...
Нас с Иванычем перебросили на сей раз далеко на север, в верховья реки Тельпос-Ю. Лагерь располагался на берегу речки, в настоящей горной местности, со всех сторон подступали вершины. Одна из них, самая высокая, — Тельпос-Из высотой 1619 метров. Недалеко от вершины на её скалистом склоне висел ледник, обращённый в нашу сторону, а ниже ютилось голубое озеро. Очень красивый, изумительный вид! Если бы не было собачьего холода, жизнь была бы замечательной. Но на этот раз нам подкинули печку, и хотя бы по вечерам можно было согреться и уснуть в тепле. Иваныч обычно просыпался раньше меня и принимался разжигать печку, так что было уже не так холодно, когда я, выбравшись из спальника, включала рацию и выходила на связь.
Нам повезло: снег лежал не повсеместно и, хотя походы были не из лёгких, но обычно мы отбирали образцы, не разгребая снег — снежный покров на крутых склонах отсутствовал, оседая внизу.
О жизни и работе в горах в начале осени можно рассказывать бесконечно. О том, как возвращаясь с маршрута по горным тропинкам, Иваныч однажды потерял ориентировку и упорно доказывал, что мы «не туда идём», и предлагал движение в обратную сторону. Но мой компас упорно показывал иное направление. Я же верила только показаниям прибора, и мне пришлось ему, бывалому таёжнику, приказать подчиниться и следовать за мной. Удивлению его не было предела, когда мы вышли точно к своему лагерю. С тех пор, завидев в моих руках компас, он беспрекословно шёл в указанном компасом направлении.
Здесь, в горах, мы смогли наблюдать первое, пока ещё слабое северное сияние светло-зелёного оттенка...
Очень много сил и времени забирал быт. Дрова, топка печки, ежедневная просушка одежды и обуви, готовка горячей еды. Утром обязательно кипятили чай и подогревали то, что осталось от ужина. Обед — бутерброд с ещё не совсем остывшим чаем из термоса, вечером, несмотря на усталость, всегда старались готовить горячее: кашу или суп с тушёнкой.
Работа, сон, быт... Краткие записи, которые я ныне использую при написании этой главы, обычно производила перед сном в спальнике 15-20 минут при тусклом пламени свечи. Отдельные эпизоды, даже не записанные, врезались в память настолько остро, что запомнились на всю жизнь. Тогда я не знала, пригодятся ли мне когда-нибудь мои записи, но понимала, что всё это неповторимо. И хотелось как можно дольше удержать и оставить увиденное хотя бы на бумаге в маленьких блокнотиках.
Последним мы отработали участок на реке Щугор. Палатку установили в долине, недалеко от берега речки, по ночам постоянно слышали плеск воды. Снега здесь ещё не было, установились сравнительно погожие деньки, частенько пригревало солнышко. Это был прощальный подарок тельпосской золотой осени.
Здесь я впервые за две недели, прошедшие после расставания с бригадой Евгения, услышала их по рации. Предыдущий участок был на большом расстоянии от других отрядов, и я слышала только базу партии. Отряд топографов тоже переместили на новый участок, поближе к Щугору, связь стала получше. В конце, после обсуждения дел с Караманом, Евгений вдруг обратился ко мне:
- ОС-5, ОС-5! Слышишь ли меня, Тамара?
- ОС-2, слышу тебя хорошо. Здравствуй, Женя.
- «Кедровка», ребята передают тебе привет. Мы тебя очень часто вспоминаем...
- Спасибо, Женя. Им тоже мой привет. Я всех помню...
- Томочка, в Ухте встретимся. Больше по связи ничего сказать не могу. Потом, потом...
- ОС-2. До связи. До встречи...
Я вдруг я интуитивно почувствовала, что тепло его голоса — не только любезность и дружеское ко мне отношение. Несмотря на то, что мы постоянно были на виду у других, и между нами просто не могло при таких обстоятельствах возникнуть никаких взаимоотношений, они, как ни странно, каким-то чудом появились. Об этом свидетельствовало множество незаметных мелочей, которые из-за их незначительности даже невозможно перечислить: протянутая рука с кружкой чая, нечаянное прикосновение рук, мелькнувшее в темноте, освещённое спичкой выражение лица... Неспроста у него блестели глаза, когда мы случайно пересекались взглядом, и неспроста он так ласково смотрел на меня, когда прощались...
На Щугоре я начала ходить в маршруты одна, хотя это и запрещено техникой безопасности. Иваныч был заядлым рыбаком, и я оставляла его рыбачить. Рыбу он ловил на кораблик. Это сооружение из двух соединённых штырём лёгких досок, поплавка, грузила и шеста с лесками. Кораблик уплывал далеко от берега, и через какое-то время Иваныч вытаскивал из реки сразу 3-4 хариуса. Мы не только варили, жарили, коптили рыбу, но ещё и солили. Возвратившись из маршрута, я помогала Иванычу управляться с уловом. Расстилали марлевый полог на берегу в хорошо обдуваемом месте и на него складывали выпотрошенную и засоленную рыбу.
Неподалёку от места нашей стоянки, в 12 километрах на юг на речушке Няртсюю работал топоотряд оператора Димы Попова. На этой речке я запланировала отбор образцов из коренных выходов пород. Ранним утром, пока я выходила на очередной сеанс связи, Иваныч уже был на берегу речки и колдовал с корабликом. Вскипятив чай в котелке, звала его завтракать, но он отмахнулся, «не мешай». Ну что тут поделаешь — азарт. Пришлось завтракать в одиночестве, после чего сразу отправилась в маршрут.
Шла по берегу речушки, любуясь окрестными видами, справа возвышалась горделивая вершина Тельпос-Из, местами покрытая снегом, слева — хребет с названием Ууты. По склонам гор росли величественные зелёные пихты и ели, а среди них пестрели яркой желтизной берёзки. Через час солнце скрылось за набежавшей тучей и пошёл дождь, поначалу мелкий, превратившийся через 10-15 минут в настоящий ливень. Одежда промокла, но до обнажения оставалось совсем близко, продолжила маршрут. Дошла до выходов коренных пород, наковыряла камней и решила добраться до отряда топографов, до него было менее километра.
Ребята встретили меня приветливо, предложили сухую одежду, накормили обедом, напоили горячим чаем. Дождь прекратился, свою промокшую одежду просушила над костром. В обратный путь отправилась вечером, шагала в темноте, лишь изредка включая фонарик. Но местность была знакома и заблудиться было негде. К палатке пришла ночью. Иваныч отругал меня за задержку, он собирался уже идти мне навстречу, искать, не случилось ли чего.
Однажды ранним утром на Щугоре показалась лодка. Когда я разглядела сидящих в ней двух мужчин, была крайне удивлена. Двое в лодке были знакомые геологи из Ухты: один — мой сокурсник по институту Саша Фишман, второй — муж сотрудницы территориальных геологических фондов Василий Климовский. Путники причалили к берегу, и я пригласила их на чай. Иваныч с гордостью показал наши рыбные запасы.
- Когда это вы успели столько рыбы заготовить? - спросил Саша.
- Иваныч ежедневно рыбачит с утра до вечера, пока я в маршруты хожу. Пусть человек душу отведёт, - ответила я.
- А не боишься в маршруты в одиночку ходить?
- А кого бояться? Самый опасный зверь — это человек. Таковых здесь не водится...
Начали разговор о деле. Геологи проводили в районе отбор образцов для геохимических исследований. Поделились со мной своими планами. Я, в свою очередь, пожаловалась, что никак не могу отыскать самые древние палеозойские** отложения, хотя на геологической карте они имеются. Геологи очень толково и подробно объяснили мне, где отыскать выходы этих отложений на поверхность. Через пару дней я отыскала необходимые породы на склоне безымянной горы, севернее вершины Тельпос-Из, возле одного из ручьёв в крутых скалах...
Полевой сезон заканчивался. Ощущалась огромная усталость. Не только от многокилометровых, изматывающих маршрутов, но и от недосыпания. С вечера протапливали печку, но по ночам стояли сильные морозы, и воздух в палатке быстро остывал. Даже в одежде и в спальном мешке было холодно, не разоспишься. Утром вода в ведре покрывалась льдом, и замерзал суп в кастрюле. Подымались в седьмом часу и стучали зубами от холода, пока разгорался огонь в печке и прогревался воздух в палатке. К семи утра — обязательно на рацию.
Запомнилось дивное чудо, на которое я ежедневно взирала с изумлением. За палаткой была небольшая полянка с красивыми, огромными белыми ромашками. Почему-то они не замерзали ночами и оставались такими же белоснежными. Поразительная жизнестойкость! Через промчавшиеся десятилетия я до сих пор помню эту ромашковую поляну...
Работы закончились. Всё, что планировалось, было реализовано. Отобранные образцы представляли все системы отложений осадочного чехла, включая более мелкие отделы и свиты. И опять не повезло с погодой. Ночных заморозков не было, но пять дней по палатке беспрерывно барабанил дождь. Нелётная погода, нас никак не могли вывезти в Ухту. Иваныч был доволен, все дни, укрывшись плащом, проводил на реке, отводил душу любимой рыбалкой. Из Щугора в Ухту я привезла два рюкзака свежесолёного хариуса и угостила рыбой весь этаж в нашем общежитии...
Конечно, поездка в Тельпосскую партию, как и любая перемена мест, подействовали на меня позитивно. Я была довольна проделанной работой, и с интересом взялась за изучение новых геологических площадей. В жизни были увлечения: книги, поэзия, кино. Но я понимала, что всего этого не достаточно, что для счастья женщине нужно любить и быть любимой. Я чувствовала себя очень одинокой, хотя в моей жизни появилась такая яркая Личность как Инна Павловна и такая верная подруга, как Лида. Время неслось немилосердно быстро, и до тридцати оставалось не так уж и много. Мне очень не хватало интересного, умного, духовно близкого человека, мужчины, с которым было бы легко и приятно общаться, делиться своими мыслями и внутренними переживаниями, который бы меня понимал и поддерживал морально. Знакомство с Евгением, несмотря на внезапно появившееся взаимопонимание, принесло, скорее чувство неопределённости, чем надежды на положительные перемены.
В начале ноября закончилось проведение геодезических работ на Тельпоссской площади, и он выехал с поля. В первый же день появился на пороге моей комнаты. Рассказал, как после завершения топографических работ их с Гришей закинули осуществить привязку профилей на западный склон горы Тельпос-Из. Работы было немного, и через три часа за ними должен был прилететь вертолёт. И вдруг небо заволокло тяжёлыми тучами, и налетела настоящая снежная буря. У ребят не было ни тёплой одежды, ни палатки, ни рации, ни продуктов. Спасаясь от холода, выковыривали из-под снега ветки и смогли разжечь костёр. Ожидали вертолёт весь день, ночь и только к вечеру следующего дня их, замерзающих, спасли из холодного плена гор...
Евгений приходил ко мне домой ежедневно после рабочего дня и брал для прочтения книги и журналы из моей библиотечки. Потом начал встречать меня с работы, приглашал поужинать в ресторане. Мы частенько ходили с ним в кинотеатр. Замечательный кинофильм «Звезда пленительного счастья» мы посмотрели вместе. Я впервые услышала завораживающую, неповторимую песню Булата Окуджавы «Не обещайте деве юной любови вечной на земле», на всю жизнь она осталась одной из любимейших. В тёмном зале Женя взял меня за руку, и в душу хлынула волна тепла и нежности.
После сеанса пошли ко мне домой, сидели, не зажигая свет, и вели долгую беседу. Он рассказывал мне о своём прошлом, в котором было много тёмных пятен и больших потрясений.
Он взял в темноте мою руку.
- Тамара, я ещё в поле решил, что ты будешь моей, что я никому тебя не отдам. Расшибусь, но не отдам!
- Время покажет, Женя...
После его отъезда в зимнюю полевую партию я пребывала в состоянии растерянности и недоумения. И страха. За две недели межсезонки я уже немного разобралась, что это за человек и поняла всю сложность и необычность его натуры. Во многом это был вовсе не мужчина моей мечты — не было в нём мужской силы и уверенности. На интеллектуального, серьёзного человека он был вовсе не похож. Бессистемно читал книги, но общей эрудиции явно не хватало. Его мышление было во многом примитивным, к тому же, в отношениях к окружающему я заметила изрядную долю скептицизма. Бросалось в глаза его психическое состояние: нервозность, порывистость, постоянная перемена настроений... Но тем не менее, неведомая сила тянула меня к этому человеку, и я не понимала, что со мной происходит. В его облике и манере поведения ощущались какая-то рвущаяся наружу надрывность, усталость и неприкаянность. В его огромных, тёмных, блестящих, тоскливых глазах сквозили отчаяние и боль. Мне казалось, что этот взрослый больной ребёнок нуждается в поддержке и тёплом участии. В глубине моей души появилось какое-то щемящее чувство полулюбви-полужалости, желание подставить плечо, подарить веру в возможность построить жизнь заново, оставив позади прошлое и найдя счастье в том, что тебя понимают, сопереживают, разделяют твои душевные тяготы.
Я прекрасно осознавала, что доверять подобным эмоциональным устремлениям, по меньшей мере, опрометчиво. Моему бывшему Любимому тоже свойственны были чувства разочарованности и усталости. Он покорил мою душу не только умом и душевностью, талантом разглядеть и понять моё состояние, но во многом тем, что разбудил во мне сострадание и желание стать для него опорой и поддержкой. Испытав потерю первой любви, я поняла, что всё может оказаться совсем не таким, каким рисует воображение. И что потом придётся расплачиваться за свои благие порывы.
Вдруг стало страшно, что он совсем скоро, перед новым годом, опять приедет из полевой партии, и между нами непременно возникнут близкие отношения. Я хорошо понимала, что, если бы не совместная работа в поле и не две недели нелётной погоды, на протяжении которых мы постоянно общались, такой человек как Евгений в суете городской жизни вряд ли привлёк бы моё внимание, не вызвал бы интерес, — мне обычно не нравились красавчики и дамские любимчики.
По жизни я не единожды наблюдала, что — много прекрасных, интересных, душевных женщин, которые не могли найти себе достойных мужчин, оставались одни. Некоторые, так и не отыскав мужчину, о котором мечтали, — благородного, умного, доброго, предпочитали завести ребёночка, не связываясь семейными узами с кем попало. После разрыва с Любимым, до встречи с Женей, у меня изредка возникали какие-то симпатии и даже попытки отыскать своего, единственного, духовно родственного человека, увлечься и принять в душу.
Мои «увлечения» обычно заканчивались раньше, чем они превращались в более серьёзные отношения. Быстро наступало прозрение и разочарование. А вместе с ними — стойкая боязнь привязанности и новых утрат. Конечно, я была не безгрешна, допустив однажды в состоянии сильнейшей депрессии, безрассудный поступок, о котором потом пыталась не вспоминать...
К появившемуся теперь смутному стремлению обрести счастье и радость, как бы подарив возрождение понравившемуся человеку, я отнеслась с большим опасением. Я думала: «Нет, не стоит идти на поводу у своих чувств. Нужно поставить точку и бежать. Человек этот слишком неустойчив и ненадёжен. Необходимо избавиться от этого наваждения, пока до начала ещё далеко, нет привязанности и зависимости. Чтобы не созрело влечение и не зародилось представление, что это и есть моё, близкое и дорогое. Чтобы не было больше больно и горько. Нужно уйти, и уйти первой. С этим человеком невозможно стать счастливой. Бежать! Но куда?»
В памяти возникли картины прошлого: приезд на Север, Полярный Урал, заснеженная станция Елецкая. Своё стремление к дороге, в которой возможно найти спасение от тоски и убежать от грозящей опасности. Мне удалось уплыть далеко по реке Жизни от прошлого, избежать новых потрясений благодаря стремительному бегству. И тут я вспомнила Тюмень, рассказы Геннадия Николаевича о Самотлоре. И задумала отправиться туда, где свершаются настоящие, великие открытия, где работают, не боясь трудностей, и не ищут тёплых, комфортных условий. Там настоящая жизнь и настоящие люди. И я решила лететь в Нижневартовск. Чтобы попытаться начать жить заново.
В это время, изучив геологическое строение острова Колгуев в Баренцевом море, я закончила работу над главами к отчёту, который снова писала вместе с Г. С. Габлиной. Моё заявление с просьбой предоставить неоплачиваемый отпуск на неделю «по семейным обстоятельствам» Галина Сергеевна подписала.
В начале декабря с авиабилетами проблем не было. На перелёт до Тюмени с пересадками в Сыктывкаре и Свердловске ушло немногим более полдня, вечером я была уже в аэропорту «Рощино» и рассчитывала в тот же день прилететь в Нижневартовск. Но случилось непредвиденное — аэропорт был закрыт по метеоусловиям. Многочисленные рейсы в северном и восточном направлении: на Ханты-Мансийск, Салехард, Берёзово, Уренгой, Надым, Нижневартовск, а также на Омск, Новосибирск, Красноярск откладывались из-за нелётной погоды. Это растянулось на трое суток. В здании аэровокзала скопилось огромное количество пассажиров, ожидавших вылета, их было сотни. На третьи сутки человеческие массы забили зал полностью. Люди стояли на ногах, потому что сесть было некуда. Днём пассажиры совершали вылазки в буфет и в туалеты. Происходило это таким образом: в центре зала среди толпы людей проходили две цепочки медленно двигающихся в двух противоположных направлениях пассажиров. Влившись в одну из них, через 10-15 минут возможно было попасть в нужное место.
На третьи сутки я буквально валилась с ног и, пристроившись калачиком рядом с какой-то женщиной на весах для взвешивания багажа, провалилась в небытие.
Когда наконец-то началась посадка на рейсы, мне уже никуда не хотелось лететь. Но желание очутиться в салоне самолёта на мягком кресле было непреодолимо. И я отправилась на посадку. В самолёте было тепло, и наконец-то удалось пару часов поспать в комфортных условиях.
В Нижневартовск я прилетела после 12 часов дня (по местному времени — после 14). Из телефона-автомата позвонила по номеру на работу своему знакомому Геннадию Николаевичу, но на месте его не оказалось, улетел в командировку...
Свою Судьбу человек, конечно, строит сам. Но господин Случай играет здесь далеко не последнюю роль. И данное совпадение (отсутствие нужного человека именно в день моего появления) — яркое тому свидетельство. Ведь, окажись мой доброжелательный тюменский знакомый в тот день на рабочем месте, — и Судьба моя могла повернуться совершенно по-другому...
Нижневартовск меня поразил. Это был молодой, красивый современный город с многоэтажными домами, построенный в таёжной глуши на берегу могучей реки Оби на заболоченной местности. Я прошла по центральным улицам, носящим названия Ленина и Пионерская. Дома, в основном, были пятиэтажные, панельной сборки, среди них горделиво возвышались высотные девятиэтажки. Такие дома на болотистой почве возводить не просто. На начальном этапе строительства используются сваи, являющиеся опорой фундамента, их количество и глубина должны выдерживать вес будущей постройки. Для прокладки дорог, тротуаров тоже нужны особые технологические решения. В Нарьян-Маре, к примеру, в мою бытность в конце 1960-ых, многие тротуары были деревянными.
Световой день в Нижневартовске в декабре почти такой же, как в Ухте, — чуть менее шести часов. Но температура явно ниже ухтинской на 10°-15°, мороз был более 30°.
Меня очень удивило, что вблизи домов висели густые шлейфы пара. Я решила, что какие-то узлы коммуникаций расположены близко к поверхности, либо даже проходят снаружи, и что это связано с распространением вечной (многолетней) мерзлоты. Распространение многолетней мерзлоты в северных широтах имеет не повсеместный, а островной характер...
В начале 1980-ых, отдыхая в отпуске с маленьким сыном у моря, я познакомилась с молодым человеком из Мегиона Володей (Мегион находится в 35 километрах западнее Нижневартовска). Это был простой рабочий парень, трудившийся стропальщиком на строительстве трубопроводов (погрузка и выгрузка труб). Он интересно рассказывал о своей жизни и работе, о даче, расположенной в пойме Оби. Упоминал о том, как строил свою дачу. Вначале решил вырыть погреб для хранения картофеля.
- Летом было дело. Экскаватор вырыл большую глыбу льда, - рассказывал Володя.
- А какой же глубины получился погреб?
- Ляда — это что сверху насыпано — почти метровая и ещё два метра сам погреб. Картошка в нём хранилась здорово, до августа ростки не давала. А потом над погребом домик построил...
Узнав адрес Управления буровых работ в Нижневартовске, я отправилась выяснить перспективы с устройством на работу. Молодой парень, начальник геологического отдела, поговорил со мной весьма любезно. Я показала ему свой диплом и вкратце рассказала о том, где работаю и чем занимаюсь. Побеседовав о методах геофизики, применяемых в геологоразведке на нефть и газ в Республике Коми, он сказал:
- Специалиста геолога мужчину на буровую взяли бы хоть сейчас, а женщину-геолога для работы в отделе с отчётной документацией, можно будет принять только после нового года, в конце января.. Приезжайте сразу с трудовой книжкой, примем в отдел.
- Хорошо, я попробую...
На этом разговор закончился, и я, попрощавшись, ушла. Шла по улице мимо освещённых окон домов и думала о том, что за этими окнами в удивительном, сказочном городе живёт и трудится молодёжь, согревшая теплом своих сердец суровый, студёный, отдалённый уголок сибирской земли. Земля непроходимых болот была царством комаров и гнуса летом, жестоких морозов и беспросветных метелей — зимой. Но приехавшие молодые люди обжили этот край, обустроили месторождение, протянули трубопроводы и воздвигли город-красавец.
Несколько слов напишу о городе, оставшемся моей мечтой. В 1965-ом году Нижневартовск был объявлен всесоюзной ударной комсомольской стройкой, и сюда устремились молодёжные стройотряды со всего Союза. Первые строители будущего города жили в палатках, бараках и балках. Поначалу рекордными темпами строили, в основном, общежития и многоквартирные жилые дома пятиэтажки, а затем — объекты социальной инфраструктуры: детские сады, школы, поликлинику, баню, котельную, клуб, телецентр, различные учреждения. В 1971 году был построен аэропорт, а в следующем — открылось воздушное сообщение для самолётов ТУ-134 с Тюменью и со столицей страны, а ещё через год — с крупными городами центра и юга СССР. В 1972 году посёлок Нижневартовский получил статус города.
Гостиницу с названием «Самотлор», о которой я узнала от своего собеседника в УБР, искать не стала, полагая, что там может не оказаться свободных мест. На автобусе доехала до аэропорта и, устроившись в кресле зала вылета, провела ночь в ожидании первого рейса на Тюмень.
Из иллюминатора самолёта видны были буровые вышки в тайге и полыхавшие от сжигания попутного газа факелы... К вечеру этого же дня я возвратилась в Ухту...
Уже после моего кратковременного пребывания в местах, где осуществились грандиозные открытия большой нефти Западной Сибири, была построена железнодорожная ветка из Нижневартовска до Сургута, а затем — до Свердловска, соединившая железнодорожным сообщением столицу Самотлора с центром страны. Следует подчеркнуть, что грандиозные стройки, о которых я рассказала, свершились не трудом заключённых, а молодыми строителями-добровольцами. Темпы и многогранность строительства в экстремальных условиях свидетельствуют о том, что свободный труд более эффективен, чем подневольный, и может стать основой для процветания страны.
Современный Нижневартовск я видела только на фотографиях. Это потрясающе прекрасный город, совершенно иной, чем тот, который я видела в 1975-ом. Высотные дома — 12- и 16-этажные, оригинальная архитектура, парковые зоны, озеленённые улицы. Великолепна раскраска зданий — светлая, яркая, солнечная. Каждый дом имеет свой неповторимый облик и форму. Торговые, спортивные, физкультурно-оздоровительные комплексы, гостиницы, театры и кинотеатры, учебные центры и различные заведения, многочисленные магазины и кафе, оригинального вида железнодорожный вокзал и новый аэропорт. Нижневартовск настолько оригинален и неповторим, что его невозможно сравнить ни с одним городом: ни европейским, ни азиатским.
* каменноугольный период — геологический период палеозоя, возраст его равен приблизительно 290-360 миллионов лет
** палеозойская — древняя геологическая эта истории Земли, возраст отложений около 250-540 миллионов лет