Один из милиционеров потащил Люсю в камеру. Тяжело хлопнула железная дверь, лязгнула задвижка, и снова послышался голос Аркаши:
– Ну, чо приуныл? Принимай пополнение, потрошитель хренов.
В одиночной камере, рядом с двумя прикрученными к полу стульями и столом, на нарах сидел мужчина лет сорока. Поросячьи глазки, пухлый рот, рыхлый нос — все это ассиметрично громоздилось у него на лице. Огромные мясистые щеки казались продолжением лысой головы. Звали мужчину Леонид Анатольевич Синицын. На нем была серая от грязи майка, спортивные трико и домашние тапочки в виде слоников.
Несколько лет назад Леонид Анатольевич работал ведущим хирургом в Больничном комплексе, но, пристрастившись к алкоголю и наркотикам, был оттуда уволен. За годы без работы он опустился так низко, что брался за любое дело, даже если от дела не пахло, а воняло криминалом.
Нехотя осмотрев объем предстоящей работы, Леонид Анатольевич, шаркая по полу тапками, вышел в другую дверь.
Люся очнулась от того, что кто-то в камере разговаривал.
– Не плачь, хозяюшка, мне тоже досталось. Вам, матушка, сапогом по п...зде, а мне в рыло. Изверги, как же их земля-то носит? Что ж им нужно-то от вас? Не может же быть, что забрали в каталажку от нечего делать?
Снова загремела задвижка.
– Здравствуйте, Люсьена Петровна,— перед Люсей стоял приятного вида мужчина средних лет в черном костюме: седовласый, ухоженный и приятно пахнущий.— Меня зовут Андреев Борис Семенович, майор уголовного розыска. Я следователь по вашему делу.
– По какому делу? — плача и давясь сгустками крови, спросила Люся. Левый глаз у нее заплыл, носа и губ она не чувствовала.
– По-вашему делу. У меня очень мало времени, давайте начнем,— он присел на стул.— Хотелось бы сразу извиниться за поведение служащих нашего отдела. Ну-с, рассказывайте.
– О чем? — сплюнув красную массу на подбородок, прошептала Люся.
– Все, как было.
– Про лесника тоже? — с обоих уголков губ у нее стекала слюна с кровью. Платье было испачкано кровью и глиной.
– И про него, родимого. Где он, кстати? Жена волнуется. Заявление принесла, пришлось принять. Чую, очередной «глухарь» корячится.