Этот рассказ является "литературной" обработкой первой сцены моего одноименного киносценария. Действия разворачиваются в окрестностях города Мценск шестого октября 1941 года. Прототипом Бориса Дорохова послужил легендарный танковый ас Красной армии — Дмитрий Федорович Лавриненко.
«Проклятый враг всё стремится к
Москве, но ему не дойти, он будет разбит.
Недалёк тот час, когда мы будем его гнать и гнать,
да так, что он не будет знать, куда ему деваться.
Обо мне не беспокойтесь. Погибать не собираюсь.
Пишите письма срочно, немедленно».
С приветом, Дмитрий Лавриненко.
Советским танкистам,
победившим в этой страшной войне,
посвящается!
Тяжелое осеннее небо сорок первого низко повисло над изрытым воронками полем. Пожухлая трава, уже прихваченная первыми заморозками, то там, то здесь сиротливо торчала кочками. Извилистая, полузасыпанная траншея, петляя тонкой змейкой, прочертила пространство. Казалось, что она специально огибает воронки. На самом же деле воронками была утыкана вся земля. И перед бруствером, и за ним. А сама траншея несколько раз прерывалась, словно натолкнувшись на препятствие, став шире и глубже в этом месте. Как речка, встретившая преграду на своем пути и обогнувшая ее, подмыв берега. Траншея, действительно, походила на реку, и мотострелки четвертой танковой бригады Красной армии, создавшие ее, для которых она стала уже родной и близкой за эти нескончаемые часы обороны плацдарма у деревни «Первый воин», безусловно, являлись ее частью.
Не прошло и получаса после первой атаки. И, как напоминание о ней, на поле остались остовы догорающих бронемашин, да пара десятков навсегда успокоившихся гитлеровцев. Но сейчас, похоже, удача отвернулась от красноармейцев. Пятнадцать угловатых гигантов, скрежеща гусеницами и по-звериному ревя моторами, надвигались на позиции бригады.
Немцы больше не хотели терять свою знаменитую, закаленную еще в летней кампании, пехоту. И не сумев взять позиции бригады с ходу, они проутюжили траншею стапяти-миллиметровыми гаубицами, а потом двинули на нее танковую роту. Машины с крестами растянулись широкой дугой, охватывая позиции русских с флангов. И тут уже исход боя стал понятен всем. И красноармейцам, уцелевшим после артналета, а теперь с угрюмой сосредоточенностью готовившим связки гранат в своей траншее, и гитлеровцам, внимательно наблюдавшим за полоской русских укреплений через покачивающиеся на кочках триплексы своих панцеров. И бегущим за танками пехотинцам, уже не первый раз участвующим в таких верных атаках. Сейчас танки с приличной дистанции расстреляют траншею из орудий и пулеметов, а потом раздавят ее гусеницами. Пехота же, прикрываясь броней, подойдет вплотную и не оставит «Иванам» ни единого шанса.
Этот исход прекрасно понимал и Сомов, не молодой уже по фронтовым меркам капитан, всё-таки двадцать восемь лет, да и на фронте не первый месяц. Но Сомов давно научился не думать о смерти, не замечать ее постоянное близкое присутствие, ее посвист над ухом, ее внезапные вспышки и ее мучительное ожидание перед атакой. Он был из породы тех упертых, молчаливых русских мужиков, о которых еще король Фридрих говорил, что их нужно вначале дважды застрелить, а уж потом еще и толкнуть, чтобы они упали.
Холодная, суровая злость наполняла всю его душу. И, глядя сейчас на неумолимо приближающуюся к нему смерть, капитан хладнокровно планировал последние минуты своей жизни.
Да, шансов не было, против пятнадцати танков две оставшиеся в строю сорокапятки не вызывали у капитана и тени надежды. Против легких немцев Сомов еще питал бы иллюзии, но против четверок — нет. А в строю наползавших на их позиции фашистов шло не меньше десяти четверок — лучших немецких танков того времени. Сценарий виделся капитану до мельчайших деталей. Хотя нет, слабая надежда еще мерцала где-то в самой глубине его сознания. Капитан гнал ее, она отвлекала, мешала сосредоточиться на главной, основной задаче — как можно дороже продать жизни артиллеристов батареи и свою жизнь в эти последние полчаса.
Орудие хорошо замаскировано, он подпустит фашиста на расстояние верного попадания, сорвет гусеницу, заставив Ганса подставить борт, а потом сожжет его. То же сделает и старшина — командир второго орудия, а уж потом все будет зависеть от их расторопности и зоркости немецких наводчиков.
Ближайший Т4 шел чуть впереди строя. Не спеша, переваливаясь по неровностям поля, тяжелая машина неумолимо приближалась. За танком виднелись бегущие группой фигурки в серых шинелях. Вот танк сделал остановку, орудие по инерции кивнуло, и в следующее мгновение сверкнуло пламя выстрела. Тут же, недалеко от позиций батареи, грохнул взрыв.
Сомов окинул взглядом артиллеристов. Все на своих местах. Четыре закопчённых, перепачканных грязью и кровью лица обращены на него. Четыре пары красных от постоянного недосыпа и усталости глаз смотрели на своего командира. Ждали его приказа.
- Подпускаем на двести метров и по гусенице!
Слова прозвучал уверенно и спокойно. В эти, возможно последние в их жизнях мгновения, красноармейцы ощутили силу в его голосе. Их командир знал, что делать, и уже одно это ободряло, давало какую-то дополнительную точку опоры. Уверенность командира передавалось и артиллеристам.
- Скворцов, — Тяжелый взгляд Сомова уперся в молоденького худого паренька, - дуй ко второму орудию, передай мой приказ старшине. Огонь не открывать.
Быстро кивнув, Скворцов устремился к неглубокому ходу сообщения.
Сомов бросил короткий взгляд на второе орудие. Также отлично замаскированное, оно располагалось метрах в тридцати правее. Старшина вызывал в душе капитана смутное беспокойство. Тому явно не хватало опыта. Присланный пару дней назад, взамен убитого Шаликова, он еще не успел проявить себя…
Раздался сухой, короткий хлопок выстрела. Сомов даже вздрогнул. Если бы рядом разорвалась авиабомба или фугас, он отнесся бы к этому совершенно спокойно, но этот хорошо знакомый, уже родной до боли его уху хлопок сорокапятки, Сомов совсем не ожидал сейчас услышать. Обернувшись на звук, он заметил голубое облачко, поднимающееся над капониром второго орудия.
- Старшина! - Он рванулся к боковому брустверу. - Отставить огонь!
Весь его план рушился.
- Старшина! - Крик заглушили фугасы, рвущиеся на позиции второго орудия. Два земляных столба встали совсем рядом с укрытием. Третий же, угодив прямо в цель, разбросал в стороны доски, тела, части орудия.
Сомов застонал. - Глупо, как глупо! - Кулаки его сжались.
Ударив по брустверу, он поднял бинокль.
Ближайшая машина опять сделала остановку, и короткое жерло орудия неожиданно повернулось прямо на капитана. Сердце учащенно забилось.
- Заметили, — Прошептал он одними губами. Ну, всё. Конец.
Немец уже опускал ствол, корректируя дальность. Сомов замер. «Глупо! Как глупо!» - По кругу проносилось в мозгу.
Немецкий танк был виден во всех деталях. Окурок 75-и миллиметровой пушки, черное, словно притягивающее жерло, угловатая башня с непропорционально большой командирской башенкой, и над этой башенкой, над откинутой створкой люка, Сомов отчетливо увидел голову фашистского танкиста, который также как и он, Сомов, в бинокль глядел вперед. Неожиданно стальная громада танка содрогнулась от мощного удара. Еще мгновение, и внутренний взрыв выплеснулся из недр серого гиганта. Башня сползла с корпуса, люк механика распахнулся, и танк вспыхнул. Сомов еще несколько секунд продолжал стоять неподвижно. Наконец, не веря своим глазам, привстал над щитом орудия. В поле его зрения попало какое-то движение. Машинально повернувшись, он замер. Выросший будто из-под земли советский танк поворачивал башню к ближайшему от него фашисту. За ним из лощины выскочили еще две краснозвездные машины. Головной, довернув, выстрелил. Немец моментально окутался клубами дыма. Два других Т34 также вели огонь. Их большие трапециевидные башенные люки были открыты.
Сомов вскинул бинокль. Едва осознаваемая им надежда, выпрыгнула из потаенных уголков души. Он уже знал, что сейчас увидит. Да! На башне спасителя была ясно видна цифра 21. Так и есть. То, о чем он даже боялся надеяться, произошло.
- Братцы! - Вырвалось из груди. - Это танки Дорохова!
Артиллеристы были уже рядом со своим командиром. Только что готовые к смерти, они разом обрели надежду, и радость жизни вновь наполнила их молодые сердца.
- Наши! Братцы! - Голос Скворцова сорвался. - Наши танки!
Сомов смахнул выступивший на лбу пот.
- Ну, сейчас он им задаст. Давай, снайпер!
Забыв про опасность, все подались вперед. Туда, где разворачивался уже совсем другой сценарий. Сценарий, который не могли себе предположить ни приготовившиеся к смерти красноармейцы, ни сподвижники «тысячелетнего Рейха».
Отточенный, не знающий жалости кинжал, направленный умелой и твердой рукой, вмиг поверг в хаос стальную решимость наступающего противника.
Строй гитлеровцев рассыпался. За несколько секунд весь их правый фланг был уничтожен. Фашисты пытались перегруппироваться, чтобы противостоять сумасшедшей выходке «Сталинских самоубийц».
Разгораясь, подбитые панцеры застилали небо черной удушливой пеленой. Оставшиеся на ходу в центре строя поворачивали к тридцатьчетверкам, мешая другим вести прицельный огонь.
Умело прикрываясь горящими машинами, советские танки, сделав еще по одному выстрелу, удвоили потери гитлеровцев. Но последующие за этим события опять стали сюрпризом почти для всех ее участников. Развернувшись две тридцатьчетверки ринулись обратно к оврагу. Командирская машина, выскочив из-за горящего фашиста, почти в упор подбила еще одного врага. Тот уже повернул башню, и с такого близкого расстояния был пробит насквозь. В противоположном борту немца появился рваный пролом. Крутанувшись на месте Т34 скрылся в дыму устремляясь за своими товарищами. Завершающим аккордом прозвучала барабанная дробь спаренного пулемета. Командирский танк стрелял сквозь дым в немецких пехотинцев. Пулемет строчил не переставая. Был хорошо виден веселый огонек, играющий на конце ствола. Гитлеровцы валились как подкошенные. Кто-то был убит, кто-то пытался найти спасение на земле.
- Куда же они?! - Недоуменно повернулся Скворцов к командиру.
Припав к панораме прицела, тот лихорадочно крутил ручку горизонтальной наводки.
- Не боись, Скворцов! Дорохов своих не бросает! - Сосредоточенно и, как всегда, уверенно ответил капитан. - По местам.
Он с силой дернул спусковой шнур, и сорокапятка, злобно подпрыгнув, плюнула болванкой в борт ближайшего панцера.
- Бронебойный!
Крик капитана привел артиллеристов в чувство, они бросились на свои места. Снаряд с грязно-желтой гильзой, выхваченный из ящика, прошел по рукам и скрылся в казеннике. Затвор, сухо щелкнув, поставил логическую точку в его пути.
- Теперь наша очередь. Давай, Боря, обходи их. - Не отрываясь от прицела, Сомов довернул орудие и снова дернул за шнур.
Получив первым выстрелом в трансмиссию, немец разворачивал приплюснутую башню. Второй снаряд пробил его броню под балансирами. Унеся с собой жизнь немецкого механика вместе с его мечтами о превосходстве арийской расы и сытой старости в поместье под Смоленском. Он навсегда прекратил боевой путь Panzerkampfwagen на восточном фронте.
Совсем рядом с капониром разорвался фугас. Комья земли и осколки забарабанили по щиту, но капитан продолжал наводить орудие. Счет пошел на секунды. Затворная рама щелкнула, скрыв желтоватое донце гильзы. Одним глазом Сомов глядел в прицел, а другим не терял из вида общей картины боя. Бешено вращая рукоятку, ему казалось, что прицельная сетка слишком медленно ползет по полю. Когда же в панораме появился соседний танк, ствол немца уже был направлен прямо на него.
- В укрытие! - Продолжая поворачивать орудие закричал Сомов и дернул шнур.
Ему показалось, что ствол сорокапятки с треском разорвался. В лицо ударила горячая волна, сбила с ног, саданула о боковой бруствер. Стало темно. Сползая на дно капонира, капитан судорожно хватался руками за пологие земляные откосы.
- Давай. Давай, Борька! Покажи ему, - Шевелил он губами. А на правом боку расцветало темно красное пятно. – Давай, дорогой! По балке и врежь гаду. Бронебойный! Скворцов! Заряжай!
- Товарищ капитан! - Скворцов подполз к своему командиру. - Орудие разбито! Куда же наши танки делись?
Сомов уронил голову на грудь, его глаза закрылись.
- Дорохов своих не бросает, - прохрипел он – Держаться, Скворцов!
Капитан начал заваливаться на бок. Скворцов подхватил его.
- Товарищ капитан! Вы ранены! Отходить надо!
Эти слова словно обожгли Сомова, он открыл глаза.
- Нельзя отходить, Скворцов. Посекут фрицы пулеметами. В траншею!
Он сделал отчаянное движение подняться и потерял сознание.
Скворцов положил командира и ошалело окинул землю перед собой. Недалеко, у входа в капонир стояло несколько связок РГД. Парень метнулся к ним, схватил одну и кинулся по ходу сообщения.
Уже не встречая сопротивления, немецкие танки устремились к позициям мотострелков, огнем не давая бойцам поднять головы.
Вот первая тяжелая машина на левом фланге с ревом и грохотом навалилась на бруствер. Повернув поперек траншеи, начала сминать укрепление. Её гусеницы с лязгом обрушивали земляные стенки. Скворцов со связкой гранат упав на четвереньки, с ужасом глядел на ползущего монстра. Надо было пропустить танк над собой и, как учили, бросить связку на мотор, под башню. Но грохочущая махина, рокоча трехсотсильным майбахом, заваливала просвет под собой. Нервы артиллериста не выдержали. Он попятился, сел, а потом, путаясь в полах шинели бросился за изгиб траншеи. Прильнув спиной к стенке, Скворцов замер. Его побелевшие руки сжимали гранаты.
- Мамочки! Мамочки! - Повторяли губы.
Сейчас громада наползет, смешает с землей, раздавит! Все тело напряглось. Спина уже отчетливо ощущала вибрацию грунта. Стенка траншеи трескалась и осыпалась. Тут, словно огромным молотом дали по наковальне. Вокруг продолжался бой, но ему показалось, что стало совсем тихо. Скворцов открыл глаза и, рывком высунувшись за поворот траншеи. Танк застыл в нескольких метрах. Из распахнутого люка механика-водителя, показалась голова в черном шлеме. Прямо над ухом Скворцова ударил ППД. Пули заплясали по броне и в нескольких местах пробили высунувшегося фашиста.
- Боец, маму твою! - заорал бухнувшийся рядом усатый сержант. - Чего расселся!
Сержант дал еще одну короткую очередь.
- Помирать собрался? Вставай, сынок. Наши танкисты нас не бросили!
Скворцов, все еще не понимал происходящее. Проводя безумным взглядом сержанта он выглянул из-за бруствера.
Недалеко от траншеи замерли еще две фашистские машины. Башню одной из них уже лизало пламя. А от леса, рассыпаясь веером по полю, неслись к траншее три краснозвездных силуэта. Скворцов увидал командирский танк. Ему навстречу развернулись две серые четверки. Советский танк пошел зигзагами.
Вспомнив про связку гранат, Скворцов лихорадочно оценил расстояние.
– Нет. Уже не докину.
Один из немцев выстрелил. Скворцов замер. Молния трассера метнулась к советскому танку и, ударив в боковой срез башни, снопом искр ушла вверх. Тридцатьчетверка затормозила, ее корпус качнулся на подвеске, и всадив в немца снаряд словно прыгнула, рванулась вперед. Второй фашист выстрелил и промахнулся. А Т34 номер 21, сманеврировав, поразил и его.
Открыв рот, Скворцов глядел на невиданное зрелище. Опомнясь он заметил винтовку на дне траншеи. Трясущиеся руки передернули затвор. Парень прицелился в убегающих гитлеровцев. Винтовка сухо щелкнула. Еще раз перезарядил затвор, и снова щелчок. Обойма была пуста.
Наш танк был уже близко. Скворцов видел, как из-за открытой крышки башенного люка на секунду показалась голова в танкошлеме, и башня начала поворачиваться вправо. Не сбавляя скорость, тридцатьчетверка грохнула в сторону убегающих гитлеровцев и, достигнув траншеи, затормозила.
Из башни высунулся невысокий, плотный танкист в черной замасленной гимнастерке без ремня. В петлицах поблескивали кубики старшего лейтенанта. Он спрыгнул с брони. В руке наган.
На правом фланге еще слышались выстрелы - мотострелки добивали отступающих гитлеровцев.
- Капитан с Вами стрелок? - подбежал танкист, к сжимавшему бесполезную винтовку Скворцову. Кровь заливало скуластое, черное от копоти лицо под танкошлемом, однако танкист был даже весел.
- Тут он! - Скворцов указал на полузасыпанный капонир. Лейтенант помрачнел. Спрыгнув в укрытие, склонился над Сомовым.
- Боря. - С трудом поднимая голову тот пытался улыбнуться. - Мы одного точно успели. Он за тобой, а мы...
Танкист взял его за руку.
- Молодец, Паша! Броня крепка! - И обернувшись к Скворцову, - ану-ка, стрелок, помоги мне!
Они подхватили капитана под руки. Тот застонал.
Две уходящие на полной скорости немецкие тройки, виднелись еще далеко справа. В их сторону уже никто не стрелял.
Дым горящих машин застилал небо. Немногие оставшиеся в строю мотострелки вместе с танкистами грузили раненых на броню.
Воздух пронизал нарастающий шелест и за траншеей землю рванул стапятимиллиметровый снаряд, потом второй, третий.
Погрузка раненых продолжалась.