Сына я рожала два дня. Таз был маленьким, вес был маленьким, все перешептывались, говорили, что ребенок будет меньше двух килограмм. Пригласили какую-то комиссию, раздели меня наголо, стали проверять: щупать груди, лобок. Это сейчас я понимаю, что был приглашен консилиум врачей, который восстановил по моим параметрам и данным моего тела, мой возраст. Мне поставили от двенадцати до тринадцати лет. Как ни странно, ребенка я родила. Вес у моего сына был два килограмма четыреста граммов. Он был такой красивый... как с какой-то модельной картинки. Его таскала вся больница. Ресницы были, как у буренки, длинные. Глаза огромные, библейские. Волосы и ногти были как у полугодовалого ребенка. Все меня просили, чтобы я его назвала Будулаем, а я его назвала Русланом. Лежала я в больнице долго, около двух месяцев. Главврач для меня оказалась тогда как крестная мать. Она меня не подкармливала – она меня кормила с утра до ночи. Весь персонал относился ко мне очень хорошо: для ребенка принесли столько одежды – хватит на весь многодетный цыганский род. Почему я так долго лежала? Ребенок был не больной, я тоже была здорова. Просто врач мне говорила: "Нужно подождать, пока я сделаю тебе и ребенку документы". Никто бы мне ребенка на руки не отдал. Не знаю, как у нее получилось, но она мне принесла зеленые метрики и паспорт. Я никогда в жизни не имела никаких документов – это были первые. В паспорте стояла дата моего рождения: в реальности мне было тринадцать лет, а в паспорте стояло шестнадцать. Мой ангел-врач мне объяснила, что у меня есть надежда с такими документами с ребенком выйти из больницы, а не то ребенка бы забрали в "Дом малютки". Но еще стояла проблема: кто-то из моего рода должен был выступить опекуном. Вы же понимаете, в то время телефонная связь была не такая, как сейчас. Ведь ко мне в роддом никто не приходил. Как потом мне бабушка объяснила, что она даже не знала, что меня забрали в роддом. Она просто подумала, что я куда-то завеялась. Не мытьем, так катаньем, через милицию врач нашла мою родословную. Как уж она там их уговаривала – я не знаю, но они все-таки ко мне пришли. Старшая сестра Аранка и тетя. Меня провожал весь роддом. При расставании врач мне сказала: "Анжела, если когда-то тебе будет в жизни плохо – ты только обратись ко мне, я тебе во всем помогу".
Мы приехали к моей бабушке. Она так горько плакала, то радовалась, то причитала, то обнимала, то Руслана прижимала к себе – он уже так хорошо держал головку. Приехала и Дарья. Она посмотрела на Руслана и сказала: "Это копия Олег". Впоследствии я узнала, что Дарья пришла к Марфе, Олеговой матери, устроила там разгон. Что уж она там им говорила – я не знаю, но на следующий день пришел Олег. Мне показалось, он очень вырос, возмужал. Он зашел уверенной походкой, поцеловал бабушку, повернулся ко мне и приказным тоном сказал: "Одивай мого дитя и пишлы додому – до мойейи хаты. Хустку нэ забувай напнуты". Я молча, ни здравствуйте тебе, ни до свидания, запеленала ребенка, положила в коляску, собрала все свое барахло (повторяюсь, у ребенка вещей было очень много), на что он посмотрел удивленными глазами и пробурчал очень громко: "Ничого нэ трэба браты, я заробляю добре и у мойейи дытыны буде всэ". Я так растерялась, но выходя, бабушка шепнула мне на ухо: "Не переживай, доню, я завтра все тоби прынесу". Так у меня появился муж, свекруха и чужой дом, где я уже считалась не малолетним ребенком, а матерью и женой. Законы были суровые и строгие. Детство улетучилось сразу.
Я много слышала о Марфе, но как бы я ее ни представляла, это было в десять раз хуже. Она была натуральным домовым: алкоголик-домовой – так ее назвали везде. У нее была (опять повторяюсь) одна дочь и десять сыновей. В том доме, в котором я жила, было пять невесток – дом был огромным. Сыновья все обожали свою мать – они перед нею преклонялись, ее слово было законом. Она пила с утра до вечера, но почему-то никогда не была пьяной. Как хозяйка, она была отменная – у нее кругом была идеальная чистота, невестки ходили по струнке, бывало, возьмет стакан (а пили чай только со стаканов), проверит его на свет и, если что-то не понравится, разобьет об стенку со словами: "Яка гадуюка мыла ци стаканы?! Шо, матеря нэ научилы мыть йих?!". Естественно, ответа не следовала никогда – все ее боялись. Это потом я поняла, что мне подфартило – самый любимый сын у нее был Олег, и Олег никому не разрешал обижать меня – даже своей матери. Так прошли недели две. Утром пацаны разбегались кто куда, девки брали карты и шли зарабатывать, а я сидела дома с маленьким ребенком. Олег все так же продавал известку, и в доме его присутствие было чаще, чем у других его братьев. В один из таких дней Марфа повернулась и приказным голосом сказала мне: "Хватит дытыну бавыть – я дома. Я подывлюсь за ным. А ты иды вместе с дивчатамы и заробляй". Вот так и начались мои трудовые будни.
Но невестки как-то сторонились меня, а самой ходить по селу, прикалываться я не могла. Я не могла гадать, я не могла одна воровать, я приходила ни с чем, плакала ночью в подушку и жаловалась Олегу, потому что меня все называли "никчемной". Олег меня успокаивал и говорил: "Не плачь, любимая, что-то придумаем". И он придумал. Сколотилась банда: я, Олег, Аранка (моя старшая сестра) и Русалина (хоть она еще была маленькая, везде со мной шлялась). Мы садились на бричку, Олег возил нас на дальние села, куда невестки не могли дойти пешком, и там мы начали промышлять. Никто нас не подозревал, так как Олег продавал известку, а каждой хате она была всегда нужна. Вот, допустим, подъезжаем к какому-то дому и кричим: "Хозяйка, хозяйка, известка не нужна?". Помимо известки еще был клей, мел и пол-телеги глины. Выходила соседка и говорила: "Их нет дома, они на работе". Так мы понимали, что этот дом пустой. Пока Олег уговаривал ту, которая нас поставила в известность, что в доме никого нет, купить известку, мы с девчатами потихоньку находили лаз в любом заборе и со стороны огорода подходили к пустому дому. Аранка была мастер: она стеклорезом очень шустро вырезала два стекла (так как окна были двойные). На все про все нам хватало десять минут. Я залезала в хату, все, что видела, завязывала в узел, находила деньги, передавала им в форточку и быстро вылезала, и мы ждали Олега у дороги. Олег быстро подъезжал, мы садились и быстро уезжали домой. Так наш бизнес начал процветать. Воровали все: начиная от велосипеда до медали – все, что находили, все, что можно было продать. И в доме я уже чувствовала себя равноправным членом семьи. Один раз так подфартило: залезли к какому-то деду, и лично я нашла узелок с платками, подумала, что платки тоже пригодятся (некогда было там разворачивать), а когда развернули дома – ахнули: там было пять тысяч рублями. По тем временам это было равноценно пяти тысячам долларов. За пять тысяч можно было купить квартиру, машину. Вот Олег и купил себе жигули. Но как говорят в народе: сколько бы веревочка ни вилась, а конец будет. Хочу описать этот случай.
Это было уже начало лета. Руслана я уже отдавала нянечке, так как не доверяла Марфе. Она один раз его напоила виноградным соком, и он чуть не умер – еле в больнице спасли. Мы тогда могли себе с Олегом позволить оплачивать нянечку. Она была кореянкой – смотрела только цыганских детей. Лучшей нянечки я бы и не хотела. Она каждому ребенку готовила отдельно. Ей не надо было приносить кучу вещей – у нее было все свое: в чем привезли ребенка чистеньком, в том и забирали. Я была очень довольна: у нас с Олегом появилась куча времени, известку он больше не продавал, мы начали выезжать в другие районы. Благо у нас была машина. И денег была куча. Я и Олег стали одеваться стильно, я умудрялась экономить денюжки, помогать бабушке, в общем, только жить и жить. Но увы. В тот день мы попались на самом смешном: ехали уже с заработка домой. Не могу сказать, что было густо, но ехали не пустыми. И надо ж было зайти в магазин покупать эту долбанную воду. В очереди мы услышали, что недалеко от магазина была какая-то хата, в которой жила какая-то ведьма, и Бог ее наказал: ее забрали в больницу, а продавщица (так как она объясняла это покупательнице) не хочет смотреть за этим домом. Нам этого хватило. Мы спокойно вышли из магазина, дождались, пока стемнеет и подъехали к этому дому. Нас почему-то не смутило, что в доме горел свет. Было тепло, окна были открыты. Я залезла в эту квартиру и начала, как обычно, спокойно шманать. Я за одну секунду под бельем в гардеробе нашла кучу денег в носовом платке. Только я собралась уходить, как открылась дверь и с палкою вбежала бабка. Это потом мы узнали, что она ушла из больницы и пришла домой. Как мы ее проворонили – не знаю. Бабка еще была довольно сильная. Она побежала за мной, а я хотела выскочить в окно, но она так цепко схватила меня за платье, что все платье треснуло по швам. На окне лежала какая-то отвертка. Я схватила эту отвертку и стала бить ее по рукам. Это было состояние аффекта, я не понимала, что я делала, но била ее по рукам, мне ничего не хотелось – мне хотелось просто уйти. А дальше все было как во сне: я упала на землю, платье было оторвано, а бабка кричала, на чем свет стоит. Не знаю, этот крик, видимо, услышал Олег, все, кто сидел в машине, они рванули и уехали. Я бежала куда попало, как я перепрыгнула забор, как оказалась у дороги – этого я не помню. Я и сейчас, спустя много лет, ориентируюсь очень плохо в местности. А тогда вообще мне непонятно было где я нахожусь: в какой республике, в какой стране. Меня всю колотило, но платочек с деньгами я держала очень сильно. Потом я от бессилия легла в густую траву так, чтоб меня никто не нашел, и, видимо, вырубилась, потому что проснулась от холода.
Вот и все. Это был первый мой срок. Нас, конечно, вычислили сразу. Я была молодая, я не разбиралась в кодексе, я просто поверила всем, которые мне говорили, особенно его братьям: "Да тебя никто не посадит, у тебя маленький ребенок, бери все на себя, ты малолетка. Тебе дадут условный срок. А если поймают Олега, ему дадут на полную