- В конце декабря 1944 года, наша мать, не только она, наряду с другими сосланными, участвовала на разгрузочно-погрузочных работах.
- На железнодорожной станции? Как ее...
- Рулиха, ближайшая. Дома одни с больным братом. Вообще он болел редко. Еды не осталось. Встал я утром, затопил плиту, хотел на сковородке пожарить зерна пшеницы, но солома оказалась слишком сырой.
- Для топки?
- Ну да. Не мог затопить плиту, намучился я. Договаривались славить Христа - поздравлять с Новым годом. Соседский мальчишка отказался, то ли дела, то ли плохо себя чувствовал. Положение безвыходное, хлеб по карточкам съели. Пошел на мельницу один. Водяную, был свиносовхоз. На мельнице дробили зерно для свиней, чтобы легче запаривать и скармливать им.
- Бедные свинюшки. Ты продолжай.
- До мельницы пройти нужно было полтора километра, около того. Ниже поселка, где мы жили, место знакомое по ловле рыбы.
- В летнее время. Ловля рыбы.
- Накануне мороз ослаб, относительная оттепель, наст не прочный. Шел не по низине, а по гряде мелкосопочника.
- Чтобы не провалиться в глубокий снег, понятно.
- Мельник жил в доме рядом с мельницей, когда я подошел, он вышел из него с двумя собаками. Прихрамывал. Мне: ты что, мальчик? Я: пришел поздравить с Новым годом. Он: уже были. Такой мне отворот-поворот. А я пока к нему шел, замерз. Помедлил, посмотрел, куда он, в мельницу. Решил забраться в сарай.
- Погреться. Проник в сарай.
- Сарай не запертый, сложено солома и сено, две овцы, корова жевала, посмотрела на меня внимательным умным взором. Привязана за рога к стойлу, агрессии не проявила.
- А овцы?
- Овцы тоже поглядели. Забрался я в сено, высунув голову. Дверь сарая стала открываться, вошла женщина. Свекровь, мать?
- Мельник же, наверное, был не молодой, почему ты не подумал, что она его жена? В детстве человек чуть за тридцать кажется не молодым.
- Мне она показалась почти старухой. Пожилая женщина. Я от нее не прятался, не вор ведь. Женщина пришла с ведром, пока корова из него пила, мы разговаривали. Знаешь, как поздравляли? Доставали из кармана просо, пшеницу, и рассыпали, за неимением изображали, приговаривая: сею - подсеваю - с Новым годом поздравляю - и здоровья вам желаю - что-то там и семь коробов. Женщина мне: были двое, поздравляли. Извините, я не знал.
- Те соседские мальчишки? Прохиндеи!
- Она спросила, я назвался эвакуированным, не сказал, что ссыльный, да и не знал до Победы, догадывался. Она: кто у тебя? Я: мама и брат, постарше, он сейчас болеет. Она: подожди здесь, погрейся. Вернулась женщина с завернутым в тряпку гостинцем. Сказала: тебе и брату, чтобы выздоравливал. Спасибо вам, пятое-десятое и отправился я обратно. Оглянулся на мельницу, дом, заметил собак. И совершил ошибку.
- Побежал?
- Да. И собаки погнались за мной. Укорачивая путь, побежал через речку, там оказалась наледь, у берегов вода выступила из-подо льда. Все-таки Сибирь. Угодил я туда, промочил ноги. Хватаясь за прибрежные кусты, еле вылез.
- Заболел потом?
- Да, но не сильно, отделался насморком. Вылез на берег, лежал специально неподвижно.
- Боялся, покусают?
- Собаки побыли, погавкали на меня и отправились восвояси. Когда они скрылись, я побежал, весь мокрый. Генке потом сказанул, он до самого лета напрашивался обратно в дружбу.
- Не взял?
- Взял, когда рыбалка началась.
- Что за гостинец?
- Вывалил брату на стол: смотри, что у нас есть! Чуть-чуть початый каравай белого хлеба. Сказочное богатство! Добрая душа.
У той истории было продолжение.