Он проснулся от слабого дуновения ветерка. Видно кто-то из жалости к нему приоткрыл окно в цветущий мир. Даже во сне (если это можно назвать сном) ему было чертовски жарко и хотелось пить. Его внутреннее я напоминало ему человека, бредущего по знойной пустыне. Он приоткрыл глаза и увидел удивительно белый потолок, с маленькими трещинами и выбоинами. Эту белую картину портили голубые мазки, как будто кем-то невзначай брошенные наугад. Мысли в его голове роились и бесновались, память мелкими шажками возвращалась к нему. Страх, липкий страх отступил, наблюдая откуда-то издалека за его возвращением к жизни. Они оба знали, что все еще вернется, все еще вспомнится, и смерть покажется легким избавлением от кошмаров последних месяцев.
Симпатичная медсестра суетилась возле его кровати, готовя шприцы и капельницы. Она делала все очень быстро, очень красиво и изящно. Ему было приятно наблюдать за ней, в ее облике виделась жизнь – как символ.
- Я очень рада, что Вы проснулись, – заиграла свирель, - это волшебница в белом обращалась к нему. От страха, что из его рта не вырвется ни звука, он не стал делать попыток заговорить.
- Вы нас очень напугали, милый доктор, очень – опять та же прекрасная мелодия возвращала в настоящее.
Хорошая, славная девочка, если бы она знала, что сейчас возвращение для него хуже ухода в самое беспросветное далеко.
Когда закончились все процедуры и, пташка улетела, в палату вошел врач. Колоритная фигура, надо сказать. С большой окладистой бородой, с волосами, давно не знающими расчески, он пытался улыбаться, но у него это плохо получалось, как-то не искренне.
- Андрей Ионович, - это все, что он смог расслышать в его трубно - бубнящем голосе. Этот врач-неандерталец еще что-то долго вещал, но из всех слов, им произнесенных, врезалось только одно: «коллега». Это слово он произносил четко и нараспев. Андрей Ионович что-то записал кривыми линиями в его «Историю болезни» (об этом он скорее догадался). Затем, деланно улыбаясь, удалился восвояси.
Лежа на железной кровати с очень маленькой подушкой, он почувствовал, что все лекарства, влитые в него, начинают действовать. Но не то чтобы он захотел спать, нет, просто почувствовал, что возвращается память. Нет, она просто вернулась, и уже навсегда.
Все прошлые годы вспоминаются легко, цвета последождевой радуги. Так была раскрашена вся его студенческая жизнь, первые дни работы, творчество и наука. Даже отдельные облачка не портят чистого неба этих воспоминаний. Все давалось легко, с удовольствием, с желанием. Он старался успеть все, и это почти получалось. Студенческие вечеринки, чувство постоянной влюбленности, семестры, сессии, зачеты, экзамены – все смешалось в вихре неугомонной жизни. Он бежал вперед, не останавливаясь и не оглядываясь. Старался успеть везде и во всем. Он готовил себя к нелегкой доле хирурга, хирурга-профессионала с большой буквы. Он постоянно видел сны, в которых преобладала одна и та же картина: «тихо – идет операция». И здесь уже других слов не надо, не надо понятий, изобретений – здесь ясно все. Со своим другом Михаилом они пропадали в операционных, библиотеках, заседаниях всевозможных научных кружков и собраний. Они соревновались в завязывании (на время) хирургических узлов, в количестве ассистенций на операциях. Они ходили в кино и на концерты, ухаживали за девушками, и довольно успешно. Они торопили жизнь, они гнали ее, стараясь успеть везде.
Теперь он уже и не помнил, когда и где это случилось. Лишь только вид снега и чувство холода напоминало, что это была зима. Они познакомились вечером, в полусумерках, но он уже точно знал, ощущал всем естеством, что полюбил сильно, навсегда.
Очень красивая, темноволосая, яркая, добрая Лена сразила его наповал. Так вот и случилась его любовь. Самая сильная в жизни, которая перевернула все с ног на голову. Он берег свою Лену, старался не торопить события, он сделал ее своим символом. Своим пожизненным флагом.
- Ваня, ты любишь меня? – полушепотом, как в бреду, спрашивала она.
- Милая – все слова ничто по сравнению с тем, что я чувствую к тебе.
Вот так. Ему всегда хотелось говорить ей стихами, витиеватыми, неповторимыми фразами, а получались банальности. Те слова, которые говорят во всех фильмах о любви, которые знают все люди без исключения.
Лена так хорошо его понимала, что ему казалось, будто он сам когда-то рассказал ей это, открылся в чем-то, поделился секретом. Они читали друг друга, и им было хорошо от этого. Им было хорошо даже не от свершенного. Они упивались друг другом, радовались каждой встрече и благодарили Бога, что он подарил им их. Он грезил только ею, его Леной.
Но в жизни все когда-нибудь заканчивается, приходится брать очередную ступень, очередную вершину. Доказывать себе и всем окружающим, что живешь совсем не напрасно. Цель заложена свыше. Он уехал учиться дальше, в Москву. Тогда говорили, что он подавал большие надежды. Кто знает, может быть нарождался второй Пирогов. Все может быть. Но его шеф – академик, асс кардиохирургии, всегда ему говорил, показывая на свое кресло: «Это твое место, сынок». Он очень гордился им, его Леонид Александрович. Очень гордился. Тем более, Иван давал поводы. Ведь на первом году академической ординатуры начинать написание диссертации дают не каждому. Он пребывал в уверенности – да, я не каждый. Ему это придавало силы, он как чумовой работал, занимался наукой, почти всегда недоедал. Денег платили мало, Москва тех лет не отличалась изобилием. Так проходили дни, месяцы… Жизненный калейдоскоп забирал в себя, изменял, что-то доказывал. Свою любимую Леночку он видел все реже и реже, тем более после одного разговора между ними. Надо было многое доказывать и многого добиваться.
Они жарко целовались, смеялись, смотрели друг другу в глаза.
- Ванечка, я выйду замуж только за профессора – вдруг прошептала она.
- Для тебя я стану академиком и министром здравоохранения, милая. Для тебя я сверну горы и поверну реки вспять.
Но от ее слов стало холодно и неуютно. Тем более, она не шутила, это он видел в ее больших карих глазах. «Я выйду замуж только за профессора» - эта фраза засела в его голове навсегда, она свербит в его больном мозге по сей день. А он ведь грезил только ею – его Леной.
Он упрямо шел к своей цели. То есть, к ее: дежурство через сутки, кутерьма впроголодь. Да еще на одной из операций из наркозного аппарата выбило шланг, и он целых пятнадцать минут дышал этой взрывной смесью, от больного же не отойдешь. Даже потом, проспав в ординаторской два дня, он не мог окончательно прийти в себя, ко всему прочему, заработав аллергию на наркоз.
Вот так и жил. Бежал, спотыкался, падал, вставал и …, опять бежал. В этой смертельной гонке он находил для себя прелесть, находил смысл, данный ему свыше. Смысл, не понятный для других, но только не для него. Он грезил только ею одной, только ею.
Короткие встречи, которые выпадали им, когда он возвращался в родной город, были великолепны и пленительны. Они ведь любили друг друга, они восхищались друг другом, они дорожили друг другом, той фразы: «я выйду замуж только за профессора» она больше не повторяла. Но он отлично знал, что она прекрасно помнит о ней и не даст забыть и ему. Что это – женский экстремизм? Эгоизм? Или все вместе? Тогда он мало задумывался над смыслом всего происходящего, он просто жил, жил по ускоренному графику. Ведь он грезил своей Леной…
Помнятся свинцовые тучи, отражающиеся в глазах, помнится дождь, нашептывающий всякую чепуху, помнится многоцветие деревьев и листьев в «Нескучном саду», где он любил проводить редкие минуты отдыха. Размышления и думы тяготили его душу, они томили его ум, терзали сердце. Зачем? Почему? Если она любит его, только его, то какая ей разница профессор он или рядовой врач? Он не мог найти ответа. Он подыскивал оправдание ей. Ее жестокому, глупому максимализму.
Его сердце всегда любило Москву, душа относилась настороженно, глаза любовались столицей, не замечая мусора и грязи, ноги несли его по московским тротуарам и мостовым. Счастливое было время. Крылатое. Крылья не давали опуститься на бренную землю. Все было доступно, и блестящее будущее маячило где-то не за горами.
В Москве появлялся его друг Миша, и он брал короткую передышку на работе, чтобы посвятить свое время ему. Они бродили по городу, на ходу сочиняя стихи, наведывались в театры. Обязательно навещали на Ваганьковском кладбище Владимира Высоцкого в день его рождения и в день смерти. Бывали в каких-то компаниях, на квартирах, в общежитиях, заглядывали в бары и рестораны. Откуда брались деньги? Сейчас и не вспомнить. Но он точно знал, что их им хватало. Сегодня миллионер, завтра беден как церковная мышь. Мишке нравилась Лена, очень нравилась, но еще больше он дорожил дружбой с Иваном. Поэтому, зная его непредсказуемый характер, Иван никогда не произносил фразу, брошенную когда-то Леной. Мишу бы это, по меньшей мере, взбесило. Он глубоко чтил его просто как друга.
Тот дождливый ноябрь впервые столкнул его с заграницей. В Москве проходил международный симпозиум кардиохирургов. Понаехало столько иноземцев, что он впервые их видел в таком количестве. Все светила сердечной науки приехали, холеные, довольные собой, привезли с собой своих утонченных жен. Он был у них гидом. Сопровождал на все приемы, рауты, концерты, спектакли… Так он впервые попал в Большой театр. Все эти мероприятия выматывали больше, чем самая сложная операция. С восьми утра и до двенадцати ночи он должен был улыбаться, говорить какую-то английскую чушь. А галстук напоминал ему петлю для повешенного, только без мыла. Возвращаясь домой после очередной презентации, сидя в вагоне метро и глядя в черную бездну окна, он видел глаза своей Леночки. Его грело чувство, что все ради нее. Ради нее он сможет многое, ведь он грезил только ею.
Та памятная зима, опять зима. Холода и вьюги в их непростых отношениях. В сложной любви. В тот вечер они сильно повздорили, как никогда. Ему казалось, что наступил конец света. После всех поцелуев, ласк, после чудесных слов любви и, вдруг, такое. Мозг отказывается вспоминать причину той размолвки. Только он помнит, что сидел хмурый на ее диване, а она, не менее недовольная, принимала ванну. Его так одолела обида, она хлестала его по щекам, била под дых и наотмашь, таскала за волосы. Фраза: «чем я заслужил», - не покидала его, как ни старалось его любящее сердце. В голове вдруг замкнуло, заискрилось, он открыл дверь и выскочил в морозный январь без шапки. Слезы текли сами собой, жизнь превратилась в маленький огонек окна Лениной квартиры…
- Ваня, дорогой, остановись, – услышал он позади себя отчаянный крик. Таким голосом не фальшивят.
- Вернись, милый, - так говорят только очень дорогому человеку. Он повернулся и ахнул, его Леночка стояла в одном халатике, с мокрой головой на двадцатиградусном морозе. Она молила его, просила, она прощала.
- Лена, ведь я живу только для тебя, - кричал он, не помня себя. – Только, только для тебя.
- Я знаю, мой хороший, я все знаю, - шептала она. Оказывается шепот громче крика. Лена взяла его под руку и повела к себе. Он боялся, что она заболеет. Пичкал ее таблетками, растирал водкой, кутал в пуховый платок и ватное одеяло. А потом была страсть, искрометная любовь, потом была феерия чувств. Все оркестры мира играли в их честь.
- Ты прости меня, прости, - шептал он, заискивал, заикался. - Ты же знаешь…
- Знаю, - она не дала ему договорить, лишила разума в следующий момент.
- Я выйду за тебя замуж, - выдохнула она, - Только за тебя, и забудь, что я тебе когда-то сказала. Глупо все как то…Теперь он до конца понял, почему грезил именно Леночкой.
В этот раз Москва показалась столицей мира. Иван еще настойчивее взялся за постижение трудной науки – кардиохирургии. Он кружился как заведенный, без устали, без сна и еды. Работал и учился, учился и работал. Заканчивал академию за академией. Получал награды на международных конгрессах, участвовал в ток-шоу на телевидении, светил, ярко горел, летал, пылал, желал, добивался. Им восхищались и гордились, некоторые проклинали (разве можно без этого). В числе очень немногих отправили на стажировку в Англию. Благословенная страна, но Иван ее как таковую не видел. Работал и учился, сдавал зачеты и экзамены. Он никуда не ходил, его не интересовало ничего, кроме профессии, надеясь, что так скорее он достигнет своей цели – совершенства. Да и потом, он всегда был уверен, что еще не один раз сможет полюбоваться этой страной. Разве он мог знать тогда?..
Все это теперь вспоминается как сон. Красивый и неправдоподобный. Когда Иван вспоминает свое прошлое, силы напрочь покидают его, оставляют совсем. Хочется убежать куда-нибудь, но разве от себя убежишь.
Такой вот радостный и довольный собой Иван вернулся в свой город, полон радужных надежд. Он был счастлив, он любил еще сильнее, хотя, не видел предмет своего обожания очень долго. Но разве это преграда для любящих сердец? Увы, все было намного темнее на его небосклоне. С тех времен в голове стоит только одна фраза, брошенная кем - то из друзей Ивана: «Твоя Ленка вышла замуж за… профессора». Она добилась того, чего так сильно хотела. Земля ушла у него из-под ног. Жизнь потеряла смысл, солнце погасло. Вот тогда Иван и попал в психиатрическую лечебницу, в одноместную палату. Ему создавали все условия для выздоровления, его пытались заставить писать диссертацию, ему говорили, что жизнь многогранна и прекрасна. Но у Ивана получались только очень трагические стихи. А смерть виделась лучшим избавлением. Именно тогда он перестал быть доктором. Настоящим врачом – профессионалом. Не из-за того, что все забыл или разучился делать, а из-за того, что просто больше не хотел быть доктором. Устал бежать, устал выигрывать, устал спотыкаться, падать и вставать. Устал просто жить.
Он вдруг пронзительно понял, что, когда забирают главное, второстепенное не то, что ненужно, оно вредно. Мелочи губят душу, превращая ее в мелочную лавку, где царят размен и купля-продажа. Он не хотел опускаться до этого, не смог.
Как он выбрался тогда из ямы, Иван не знает, но мир стал другим, совсем чужим. Черным. Он стал другим человеком, переродился. Снял с себя хорошее, надел – никакое. Стал жить на успокаивающих и антидепрессантах. Мучался оттого, что он – получеловек. От Ивана прежнего остались только фотографии, где он молод, весел и полон надежд. В добавление ко всему, его еще сильно избили во дворе собственного дома, забрав, все самое ценное, что еще оставалось у него от прежней жизни. Талантливого врача и ученого. Теперь не осталось ничего.
Иван с большим трудом вернулся в Москву, сдал экзамены на «отлично» (видно по инерции) и ушел в загул. Вспоминать те дни ему совсем не хочется, они скорее карикатура на него, чем он сам. Пьяные лица, обнаженные женщины, полутемные комнаты, грязь – это Москва тех дней для него. Она убивала в Иване последнее хорошее, что еще теплилось в его романтической душе. Вот тогда он и уяснил для себя – вот так кончаются грезы.
На ученом совете в институте Ивана упрашивали остаться, уговаривали всем миром, но для чего ему все это? Хотелось кричать, топать ногами, застрелиться, наконец. Проорать: «У меня нет самого главного – жизни, а вы твердите о какой-то никому не нужной науке».
- Мне очень жаль, - только и смог прошептать он на все уговоры.
- Мне очень жаль…
Его добрый шеф, Леонид Александрович, сидел тихонечко в углу кабинета и плакал, да он плакал, он горевал по пропащей душе Ивана. Эту картину он не забудет никогда. Его сильный начальник, видевший десятки смертей, плачет о загубленном таланте, которого, может быть, никогда больше и не будет, или, которого он больше никогда не откроет, не воспитает. Он плакал и не стыдился своих слез. Иван до сих пор восхищается им и преклоняет колени перед его мудростью. Эра большого полета закончилась. Все успехи и звездные дни остались в прошлом, навалились болезни, воспоминания и безысходность.
Родной город не вдохновлял. А престижное место здешней работы не звучало; ни в сердце, ни в душе. Хотя, он крепился, цеплялся за смысл, заставляя себя выкладываться по полной программе. Думал, вот-вот еще немного и встанет на ноги, начнет быть самим собой. Но…
Иван встретил ее в городе. Где, он не помнит. Он смотрел в ее глаза, он хотел увидеть прежнюю Лену, его Лену, а видел лишь жену профессора. Исчезла глубина глаз, перестали сиять волосы, ее милый полушепот превратился в ничего не значащий разговор. Его Лены не стало, она исчезла, испарилась… После этой встречи он слег окончательно. Доктора Ивана больше не стало. Совсем.
Тяжело вспоминать те годы, когда он балансировал на грани жизни и смерти. Сколько раз ему казалось, что преисподняя уже ждет его. Как было тяжело. Тем более, как сказал кто-то из великих: «Лишние знания отягощают скорбь». Ведь он знал все, что происходит с ним изнутри, что испытывает каждый его орган, каждая клеточка его организма. Нервы Ивана не выдерживали, и он срывался в длительную депрессию. В то время, именно в то время, родились его самые печальные и, пожалуй, самые удачные стихи. Так копился его поэтический опыт. Конечно, всему написанному им, было далеко до совершенства, но главное – это искренность написанного. Истина страдающего человека в последней инстанции. Ведь он столько видел, столько пережил.
День сменялся ночью, ночь – утром, в распорядке дня Ивана все было по-прежнему. Болезнь не хотела уходить, а его постоянным местопребыванием была постель. Все, кто любил его, старались постоянно быть рядом, очень помогали, поддерживали. Все это банальные слова и фразы, но в них столько заложено. Столько пережито.
Каждую ночь он привык смотреть в звездное небо, Иван научился улавливать его бесконечное дыхание, его неповторимость и уникальность. Ведь небо и пахнет звездами, яркими и мерцающими, далекими и близкими. Что значит человеческая жизнь по сравнению с бесконечной Вселенной. «Мы песчинки в вихре мирозданий и галактик. Люди живут своими заботами, считая их самыми главными, забывая при этом, что наша жизнь лишь миг в океане туманностей и черных дыр. Вселенная живет миллиарды лет, и за все эти бесконечные годы видела так много человеческих страданий, мучений, драм. Видела злодеев и гениев, видела верх доброты и низость падения. Эх, - думал Иван – человек так несовершенен и так раним. Он даже гадости и глупости делает из-за осознания собственной беспомощности. Считает себя вершиной природы, а на самом деле является самой ненужной и губительной ее частью». Вот какие мысли приходили Ивану постоянно. Да мало ли о чем он еще размышлял? О многом, обо всем, о главном, о ненужном, о всяком, о никаком…
Так, думая над многим, он стал подниматься, он стал вставать и ходить. Правда, страх еще душил, но Иван старался его перебороть. Он радовался первому снегу, солнечному лучу, дождику в знойный день… Он радовался всему, чему нормальные, здоровые люди не придают особого значения. Поэтому, даже сейчас для Ивана уникально само понятие – «жизнь». Жизнь во всех ее проявлениях.
Его бедное сердце, как оно страдало и мучалось, оно барабанило дробь, оно спотыкалось, оно звонило в огромный колокол, стараясь докричаться о своей боли. Оно изнывало от страха и одиночества, оно боялось злобы, грязи и неискренности.
Душа Ивана, его ранимая душа. Романтичная, но беспомощная. Она покорилась обстоятельствам. Иван думал, что жизнь каждого человека – это микроистория, а каждый человек – Вселенная. Каждая клеточка человека – Вселенная. И каждая клеточка всего живого – Вселенная.
Иван обдумывал эти измышления не для того, чтобы доказать, что он умный человек, просто таким образом он рассуждал о смысле жизни, о времени, обо всем сущем…
Он помнит свой первый выход на улицу, на большую землю после долгого перерыва. Как его радовала зеленая травка, деревья, люди… Со временем Иван стал замечать, что женщины поглядывают в его сторону. Значит, сделал он для себя вывод, еще не все потеряно. Вообще, Ивану казалось, что все окружающие рады его появлению. Как хороша все-таки жизнь. Божественно хороша.
Иван знает, что у его Лены растет сын, что она выглядит вполне довольной и преуспевающей дамой. Хотелось верить в хорошее и желалось исключительно только хорошее. Он даже наверняка знает, что она и не догадывается о его бесконечной болезни. Он постепенно, на любительском уровне возвращался в медицину. Звонили родственники, знакомые, знакомые знакомых, консультировались, просили совета, какой-то помощи. Ивану было приятно помогать людям. Бескорыстно, из любви к искусству. Ему было приятно, что он многое знает и помнит, умеет и понимает.
В то самое время до Ивана начали доходить слухи, что у его Леночки не все в порядке. То, что она получила и то, чего так сильно желала, оказались разными вещами. Она переболела желанием быть знаменитой и успешной. Ее уже не радовал комфортабельный быт, красивый муж с ученой степенью. Так потихонечку его Лена начала пить. А когда начинает прикладываться к бутылке женщина – это вдвойне страшно. Изредка он видел ее мельком, она подурнела, куда девался уверенный целеустремленный взгляд. Куда девалась обольстительная красавица с всегдашней запоминающейся улыбкой. Иван быстро пробегал мимо нее, боясь остановиться, он чувствовал, что все равно, не смотря на все жизненные обстоятельства, на ее предательство – он любит. Он грезит ею до сих пор.
В одну из таких мимолетных встреч, когда на улице были уже сумерки, Иван вышел из-за поворота и угодил прямо на Лену.
- Ванечка, милый, постой, поговори со мной, - уговаривала она, - я молю тебя.
Но он струсил, он понял, что если остановиться и откроет рот, то его сердце не выдержит, и он больше никогда не сойдет с этого места. Иван промолчал и сделал вид, что не заметил ее. Он бежал с поля битвы, хотя еще долго слышал за спиной призывы одуматься и остановиться. Вот так и текла его жизнь, вот так и происходили редкие свидания с его Леночкой. Он даже не здоровался, а пробегал мимо, не оглядываясь, боясь убить свое сердце и душу еще раз…
Постепенно внутри копилась пустота, заменяя любовь и обиду. Иван уже спокойно воспринимал вести о своей бывшей возлюбленной. Он перестал загораться и гореть.
Как-то вечером его оторвал от телевизора телефонный звонок.
- Здравствуй, милый, - он моментально узнал этот печальный голос. Интонации изменились, это уже были интонации пожившей и многое повидавшей женщины. Они не вязались с обликом его Лены.
- Ты почему меня избегаешь, даже не здороваешься? – вопросы, на которые у Ивана нет ответа. Да и не может быть. Как в двух словах расскажешь свою несостоявшуюся жизнь, как объяснить, что нет уже прежнего Ивана. Есть только его бледная тень. Его фантом, его маска. Да и не хочется что-либо объяснять. Совсем не хочется. Зачем бередить старые раны?
- Я прощаю тебя, – громко проговорила Лена. Стальные нотки в ее голосе показались Ивану зловещими. Никогда прежде он не слышал такого металла. «Господи, она меня прощает? Она, именно она, разрушившая все, что только можно разрушить в чужой жизни. Она меня прощает?!» Более циничной насмешки в свой адрес Иван не слышал никогда. Он похолодел, побледнел как восковая фигура. Долго стоял на одном месте и приходил в себя. Ему казалось все происшедшее фарсом, трагикомедией, глупым сном. Его сердце колотилось, как автоматная очередь, голова плохо соображала, руки и ноги сделались ватными. Он с трудом положил телефонную трубку. После того разговора тяжело было возвращаться в жизнь, смотреть на мир, надеясь на лучшее. Такие удары тяжело держать, очень тяжело.
Где-то через месяц Лена позвонила вновь.
- Мне только вчера рассказали все, что было с тобой, - это ее голос, мягкий и усыпляющий.
- Если только сможешь, прости меня, прости, прости, - она шептала в трубку и громко всхлипывала, не стесняясь своего плача.
- Я знаю, такое невозможно простить, но ты ведь когда-то любил меня, - ее плач перешел в безудержные рыдания.
Все ее обиды на жизнь выплеснулись из телефонной трубки ему в ухо, в сердце, в душу… Она выплакивала на него все эти годы разлуки. Она молила Ивана, не оставлять ее, быть рядом. Господи, какое же это наказание, возвращение старого в неокрепшую, мятущуюся душу. Ему стало очень-очень плохо, хуже не бывает. А Лена все говорила и говорила, нараспев и взахлеб, прерывая свои слова плачем. Иван даже не пытался вникнуть в суть ее слов, но он уже наверняка знал, что от нее уже никуда не уйти.
- Не плачь, все будет хорошо, - это все, что он смог произнести в тот вечер.
Они опять стали встречаться, редко, короткими минутами, в тайне от ее профессора. Иногда случались страстные ночи, когда супруг Лены был в разъездах. Прежнего, конечно, не было, но что-то все равно возвращалось. Возрождалось как птица-Феникс. Его Лена опять клялась ему в любви. Теперь он точно знал, не клялась, по настоящему любила. Боготворила, молилась на него. Лена хотела уйти от мужа, но Иван останавливал, не разрешал. Теперь даже и не знал, почему именно. То ли не верил, что она может стать его навсегда, то ли его останавливал страх невозможности обеспечить ей комфортную, даже изысканную жизнь, к которой она привыкла.
Как бы там ни было, но они продолжали встречаться в тайне от всех. Они любили, они наслаждались друг другом, как когда-то во времена мечтаний и надежд. В один из таких вечеров, когда они упивались своим вернувшимся счастьем, были наверху блаженства, Иван вдруг услышал чудесные слова: «Знаешь, дорогой, а у нас будет малыш»… Лена говорила эту фразу, счастливо улыбаясь, она преподносила это, как самый главный поступок в своей жизни. Милая, милая Лена, если бы она знала, что прекрасней этой минуты в жизни Ивана не было ничего. Она родит ему ребенка, значит, по настоящему любит только его. Только его.
- Это моя просьба о прощении за все те страдания, которые я тебе причинила, - шептала ему Леночка в самое ухо. Она опять победила, опять, как всегда. Но так он готов был проигрывать ей всю жизнь. Ведь он грезил только своей Леной. С тех самых пор Иван уверился только в одном – теперь их ждет только хорошее на вечные времена. Пребывание в сказке ему очень нравилось. Чувство доброго волшебства не покидало.
Лена родила Ивану сына, замечательного солнечного мальчика, которому он не мог не нарадоваться. Его смысл жизни принял свои физические очертания. Все остальное было не важно и мелко. Иван смотрел в глаза маленького существа и видел себя. Сын был очень похож на него. Это был он, мое, наше. Лена была на седьмом небе, она порхала, смеялась. Она искрилась и благоухала, светилась и ярко горела.
…Но, через несколько месяцев их малыш заболел. Бог осчастливил их наказанием. Болезнь оказалась сложной и быстро прогрессировала. Иван дни и ночи был на ногах, он умолял людей в белых халатах оставить ему надежду на смысл жизни. Врачи делали все, может быть, даже больше. Требовалась срочная операция. Если бы Ивану разрешили оперировать самому, он бы спас своего малыша, но в медицинской профессии есть неписанные законы.
Он вошел в палату и в темноте вгляделся в личико своего сына. Только недавно улыбающийся и агукающий, он теперь был похож на восковую куклу. Иван понял все – малыш умер. В тот же самый миг умер и он, умер и больше никогда не воскрес. Вспоминать о том, что было с Леной невозможно без содрогания. Она почернела, большущие глаза ввалились, а губы шептали только одну фразу: «Бог ничего не прощает…» Через несколько дней Лена погибла в автомобильной катастрофе...
Иван опять открыл глаза. Ветерок, проникший в окно, ласково теребил его волосы.
- Странно,- вдруг прошептал Иван, - я еще жив. Еще думаю и вспоминаю. Зачем я здесь, ведь все уже давно свершилось.
В палату ворвалась молодость, добрая фея – медсестра. Все похоже на плохой конец хорошего спектакля, - подумалось Ивану, - И вот эта девочка тоже из тамошней жизни. Зачем она пришла на похороны?
- Милый доктор, о чем вы думаете? – спросила его добрая фея музыкальным голоском.
- Я думаю, что жизнь – ничто, когда кончаются грезы…
Олег Гудков (с)