Соловей и разбойник

Олег Ковалев
24.10.02

Соловей и Разбойник

Когда, возбуждённый лёгким охотничьим завтраком, Александр Александрович Алябьев* весело просвистел вслед каркающей вороне пустышечную мелодию, он и не представлял , что его "Соловей" так повлияет на человечество, что и сегодня отдалённые последствия этой мелодии скажутся на отношениях между полами...

Стены вспотели, а крыша старенького провинциального клуба выгнулась вверх, приняв куполообразную форму Миланского театра.
Если бы Таиса была ещё и сиротой, то весь зал  рыдал бы, размазывая слёзы умиления от соприкосновения со святым... Но она была примерной дочерью заведующего ветлечебницей и старшей аптекарши.
Даже натянутые на гитару венецианского гондольера струны не смогли бы передать все нюансы её дрожащего, колеблющегося как альковная свеча*, вибрирующего, как греческая лютня*, голоса. "Соловей" в несравненном исполнении Зефировой Таисы был уникален.
"Са..а..а..ла..вей, мой, Са..аа..ла..вей, го..оо..ло..си..истый, Са..а..ала..вей!... аккомпанировал ей на баяне наш курчавый учитель пения.
Особенно любили её слушать мужчины всех возрастов и занятий.
- Что это сегодня в клубе? – робко спросил местный сапожник Семён Карасик.
- Да вы что? Ленинский юбилей! Как же вы так забыли?
- Аа... а... мне... не говорили. Вернее..., я то со скамьи знаю, да замаялся в сапожной. Знаете, сапоги, да подошвы... А между ними дратва... сучёная.
- Какая там дратва, да ещё ссучёная? Сегодня наша Зефирова поёт!
- Вы бы сразу сказали. Юбилеев дохрена. Интернационал уже надоел. А на Зефирову пойду! Звезда местная!
Да, своей прекрасно развитой внешностью, отдельно ногами /к восторгу первого ряда мода становилась короче и короче/ и, конечно же, "Соловьём", она особенно волновала мужской пол.

*А.А.Алябьев /1787-1851/ – русск.композ., авт. известн. романса „Соловей“.
*альковная свеча – свеча, установленная в алькове – стенной нише для кровати.
*лютня – стар. струнный щипковый инструмент, распр. в Южн.Европе.

В своем пятнадцатилетнем возрасте я особенно быстро настраивался на эту волшебную волну, идущую из центра сцены, что не влюбиться в Т.З. не мог.
С виду, говорили, был ничего, но излишне робким. Я сразу влюбился в неё, правда, на расстоянии! Из-за забора тайно любовался её лицом, нежнейшей, как персик, кожей, лебединой шеей... и... оо... оо! Это была не грудь, а холмы счастья, высокие, трепетные под воображаемой ладонью /моей, конечно!/, чуть колышущиеся при быстрой ходьбе!
Гордая и недосягаемая Таиса никогда не позволяла никаких намёков по отношению к себе, ни унижающих её достоинство примитивных жестов ухаживания. В целом районе и окружавших его местах она являла собой высший эта-лон девичьего целомудрия и нетронутой красоты!
Но поклонников у неё в нашей школе почти не было. Своей холодной красотой, отстранённостью и безупречным поведением Т.З. отпугивала всех, кто тайно страдал и тех, кто открыто волочился за ней. Были и такие, кто не любил её совсем. Но не восхищаться ею было нельзя!
С четвёртого класса меня плотно обложили общественными нагрузками. Хор, кружки рисования, лепки, стен и радиогазета, член Совета школы... и пошло, поехало.
Сижу как-то в зале и жду начала следующей ёлки для более старших класссов. В одной пьесе я играл Деда Мороза, в другой Волка, в третьей Ванюшку-дурачка. Дед и Волк удавались не очень, а Ванюша в моём исполнении был не хуже, чем её "Соловей". Снегурочку постоянно играла рыжая учительница рисования, Михельсон. Старая дева, она уже много лет имела вид хорошо сохранившейся сушёной таранки и поэтому роль падчерицы ей подходила как нельзя лучше.
Надоело сидеть и решил я купить пончиков в буфете городской столовой. Первого января работала только эта торговая точка. ТОПИЗ, так звалась она в этом городке в начале шестидесятых. /Точка для Питья и Закусок!/
Там было всего завались в те трудные годы – шпроты с огурчиком под "Волжское" /чернильце* местного изготовления/, солёные грибочки под стопочку и  украшение  любого  стола  пьющих  интеллектуалов - килечка на развес во вчерашней "Правде".
Закрыл зал и школу на ключ. Мне, как одному из активистов, доверяли целую школу и я, купив два пирожка и бутылку "Ситро", бодро зашагал минут через двадцать обратно.
Набегали и приятные фантазии - если бы Лису или Снегурочку играла Зефирова, то она, как и я, ждала бы вместе со мной следующей ёлки. Там бы и сказать ей о главном! Сидели бы в одном ряду, может, ближе... Ох, как жарко становится! А дотронуться бы пальчиком до... Говорить ласково что-нибудь при этом, отвлекая её от моих замыслов! Например, будем ли мы в партии Волка и Лисы за хвосты или за руки держаться? Или... Как к этой недотроге подобраться? Совсем невмоготу стало, идти неудобно.
Полюбовался с расстояния огнями ёлки в высоких стрельчатых окнах, с трудом открыл тяжеленную входную дверь и направился на второй этаж, в зал. Подойдя к двери, услышал музыку?
- Как это, - подумал я, - выключено ведь всё было? И я там один был.
Тихонько открыл заднюю дверь /зал имел два входа/. Со сцены довольно громко звучала любимая песня суворовских солдат: " Сал-да-туш-ки, браво ребя..ту..ушки, где же ваши жё...ены? Наши жё..ё..ёны- ру-жья заря..жё..ё..ёны, вот где на..а..аши жё...ены!" в яростном исполнении ансамбля Александрова. Мелодия никак не вязалась с празднично украшенным залом, как и с шумами, доносившимися из-за малинового занавеса.
Какой-то скрип и ещё что-то, напоминавшее работу пожарной помпы...
На цыпочках подойдя к сцене, я отодвинул прилегавший к трибуне край ткани...
В противоположном углу, в полутьме артистических подмосток, на закрытой крышке рояля полулежала полуголая красивая девичья фигура в позе.., как бы это выразиться.., не знаю.., а к ней, пристроившись, стоял тоже полуголый и кучерявый со всех сторон, учитель пения. Он совершал свой возвратно-поступательный "Perpetuum mobile"* cо светлым  лицом, выражавшим состояние постоянного Созидания!
- Соловейчик ты мой, соловьишко сладенький! Аа...аа...а, чуть левей,вот так хорошо! Не скользи только!
-  Ох...оо...о! Пробойник ты шаловливый! Работай, работай, ещё, ещё, скоро полетим! Давай, давай, а то этот дурачок сейчас придёт. Не успеем наш  романс закончить! Ааа...ааа...аа! Вот кода близко!

Семьи я не создал. Куда там после такого? Многие годы работал в библиотеке. Иногда, среди тёмных и пыльных полок вспоминал, искал параллели и толкования некоторых неясных по смыслу языковых оборотов, услышанных тогда в новогоднем зале из-за занавеса... Так и не нашёл. До сих пор толком не знаю, на каком же языке говорили?


*perpetuum mobile /лат./ - вечный двигатель.