***
Едва глаза свои закрою,
Мне мнится дом наш под горою,
Отец, встречающий рассвет,
По деревенскому одет
Добротно, просто, для труда,
Сосредоточен, как всегда.
С ним в горы едем на осле,
Чтоб веток нарубить и дров…
Наш быт был скромен и суров
И газа не было в селе.
Дрекольем двор и старый сад,
Урючины и виноград
Ограждены, спасая кров
От чуждых взоров и воров,
Что забредали иногда
Сюда, не ведая стыда.
Но это редко…
Мир души,
Взращённой в праведной тиши,
Не ведал пагубных страстей –
Обманов, козней всех мастей
И непосильного труда…
Он, как студёная вода
Бежал по склонам добрых лет
Не зная горестей и бед.
Домой, под бледною луной
Отец, с дровами за спиной,
Ведя осла на поводу,
Спускался…
С ними в череду
Я – молода и весела –
Вязанку хвороста несла.
Не ждали мы ни яств, ни вин…
Несла нам матушка кувшин
С водой холодной ключевой,
Прозрачной, словно бы живой,
Овечий сыр, молочный суп,
Да кашу из домашних круп…
Ах, хлеб из матушкиных рук,
Ах чай, ах, лакомый урюк.
Кувшин изящен и высок
Овитый травами осок,
Хранил бальзам медовых сот…
По стенкам глянца, словно пот
Прохлада в каплях серебрится,
Как на лице усталой жницы
В страду уборочных работ.
Мы – Арцвашенцы – словно птицы
Любили семьями селиться
В прозаповеданных местах:
Ущельях, долах и горах.
Не пожелаю никому
Менять свободу на тюрьму
Асфальта, каменных гробов –
Рок эмигрантов и рабов,
На тех отелей неуют,
Где за ночлег простой дерут
Три шкуры, с тех кто неучён,
И на поживу обречён
Дельцам, что в жизни никогда
Не знали чести и стыда.
Как славно дома под луной
Спать рядом с матушкой родной!
На земляном полу солома
Чарует запахами дома
И мать
крахмальное бельё
Привычно стелет на неё.
Прохладный хруст прикосновенья
Подарит просинь белизны,
Лаская каждое мгновенье
В лучах стеснительной луны.
Не быть удачливым в столице
Тем, кто надумал поселиться
В её хоромах дорогих,
Где, в позументах золотых,
Швейцар, угодливостью лих,
Готов дорожкою стелиться,
А сам обкрадывает их.
Мне жаль людей, чьё положенье
Обязывают позабыть
О ежедневном униженьи
От тех,
с кем должен рядом быть.
Живут, как мыши в мышеловке,
Не вырываясь из неё,
Справляют свадьбы и помолвки,
Ценя смирение своё,
Ущербности не замечая,
Не почитая за беду,
Несутся в сети
и отчаянно
В них бьются, к вящему стыду.
Мой Арцвашен –
святыня сердца –
Ни стонов тут и ни мольбы,
Все трудятся, никто не ленится,
Не ждёт подачек от судьбы.
Нет хлеба? - выручат соседи,
Нет денег –
в долг дадут всегда…
Процентщики и душееды
Здесь не селились никогда.
Долги платили – по возможности,
Давали хлеб – когда спекут…
Ни нареканий, ни задолжности,
Ни распрей, ни дворовых смут.
Случались дни недоедания…
Примером самообладания
Шутила матушка тогда,
Что и собаке голодание
Идёт на пользу иногда.
Ушли в далёкое предание
Костры и дымники в домах,
Где наднебесное сияние
Лилось в дыру, дымил очаг…
Дым дымоволоком струился
В отверстие на потолке,
Полз хлопьями, летел, клубился
И растворялся вдалеке.
Бывало так, что через горы
В село наведывались вОры,
Надолго приживаясь тут.
Озоровали, воровали…
Но их суду не предавали…
У поселян особый суд:
Прохвостов
сельская община
Лишала звания и чина.
Клеймом над ними с этих пор
Висело имя: подлый вор.
Тем, кто ворами рождены
Поздней,
и жили без вины
Не отменялся приговор.
Их звали так же:
подлый вор».
В горах на Родине любимой
Старение проходит мимо
Моих сельчан…
Для них 100 лет –
По сути – творческий расцвет.
Добросердечием мудры
Они до старческой поры
(Сто двадцать лет…
Сто пятьдесят)
Здоровье крепкое хранят.
К нам гости из соседних стран
(Одна из них – Азербайджан)
В тому недавние года
Наведывались иногда.
Верхом… с дровами на осле…
Тот трезв,
другой – навеселе.
Вели торговые дела
С людьми из нашего села,
Являя добрые примеры
Апологетам разной веры.
В лучах предутренних зарниц
Звенело пенье ранних птиц,
А петушиный переклик
Животворящий солнца лик
Выманивал из-за холма…
И, пятясь, уползала тьма
В ущелья, сумрачный овраг
Под лай проснувшихся собак.
Мы чтили заповеди Бога…
(Нам без него – ни до порога),
Ходили в церковь на селе,
Молясь о мире на земле…
Знать, заблудившись в темноте,
Не донеслись молитвы те.
В село ворвались туркоманы…
Прошлись кривые ятаганы
По нашим хижинам, телам…
Над православными
Ислам
В хмельном воинственном угаре
Куражился, как волк в отаре.
Разрушен милый Арцвашен,
Теперь безлюдье там и тлен.
Селенью а-зеров, что рядом
Соседствовало на холмах,
Дана печальная отрада
Потешить душ их злобный страх,
Когда на них с немым укором
Глядят поруганные горы,
Пророчат ненависть и прах…
Так на врагов в былые дни
Глядел поверженный Ани.