Главка 1. Солнух
Так бывает: живешь в квартире с человеком, и все врозь - еда, телевизоры, компьютер, мыльно-рыльные, тапочки, посуда.
Он - хозяин, второй - вечный гость, попросился "перекантоваться" на три дня. Солнух - так гость Юра называет его про себя, терпит его не потому что Юра весь такой расчудесный и ценный представитель дружеского рода, а просто: он - Человек с большой буквы, а гость.. "Приплелся вот, ну не выгонять же его на беду - ведь человек, а не собака безродная".
А беды за Юрой мчатся, как чемпионы за рекордами: не успеет он от одного приключения отбрыкаться, как новое промеж ушей вдарит новым фортиусом. Кто знает, может Юра интересен Солнуху не как человек, а как сюжет захватывающего сериала? Жизнь так скучна в своем однообразии, а тут что ни день, то покатуха:
- Ну, что ты там опять начудил, дурила?
Утро у них тоже разное, одинаково лишь одно – «привет-привет».
Ровно в семь после звонка будильника он нехотя поднимается со своей роскошной софы, идет в туалет и в ванну, где задерживается минут на двадцать. А Юра за это время успевает прочитать утренние молитвы, а иногда и одну-две кафизмы из Псалтыри, а потом, когда Солнух садится в одиночестве перед телевизором на кухне завтракать, Вечный Гость включает подаренный ему компьютер в большой комнате за закрытой дверью и начинает читать новости из соцсетей.
Вот Света снова жалуется на жизнь – нечем оплатить съемную квартиру, на работу не устроиться, спина болит, квартиру в Карелии не продать. А вот Серафима* прислала хвалебный отзыв на новый рассказ Юры, а вот Сергий предупредил: та просьба о помощи, которую ты скопировал себе на стену – от мошенника.
Юра разведен, а любимая Солнуха скончалась от рака - давно уже, и никак он не может найти ей замену. Два одиночества. Не Шерлок и Ватсон, и.. не то, что некоторые подумали - вас попрошу на выход. Не осуждаю – есть причины, от вас бы подальше – несчастные вы люди, если не поняли кому вы сдались в плен.
Солнух принимает жизнь как есть, Юра - фильтрует. Хозяин - порядочный, честный и надежный, Гость - все никак не может отмыться от еще одного ляпа в жизни. Теперь вот Алина...
Главка 2. Победы православным христианам..
Иногда Юру уносит в монастырь - это самая большая загадка для хозяина квартиры.
Была у Вечного Гостя работа - возвращался он по вечерам уставший и оттого счастливый, перестал "зависать" у компьютера и писать от безделья изысканную и красивую чепуху, иногда на грани нарушения очередного депутатского ФЗ по борьбе "с рябью на воде" (а вдруг шторм?), возвращал долги, мало-помалу начал обновлять свой гардероб. Солнух только надеяться начал на скорое избавление свое от "ига" присутствия Вечного Гостя:
"Может уже найдет себе кого из баб, или снимет жилье, наконец-то вздохну свободно и смогу пригласить кого хочу - настоящих гостей, которые УХОДЯТ, а не остаются навсегда". А тут - бамц! И..
Нет-нет, хозяин еще в ванне, он еще не знает о том, что началась новая серия трагикомедии "Вечный Гость". Итак, дамы и господа, милости просим! Потрясающий своей новизной и непредсказуемостью сериал, серия номер
Главка 3. Да все о том же
...кстати, номер Сбербанк-карточки автора 5469... а впрочем - на все воля Божья!
Итак, о чем это я? Ах да,
Главка 4. В монастырь
У хозяина квартиры впереди три выходных. Надо съездить в область, домой в деревню наведаться, родню и соседей на традиционного цыпленка табака пригласить... А Вечный Гость прибежал из храма, как ужаленный, в сумку вещей наскоро побросал и.. умчался, оставив ключи на встроенной полочке у старинного высокого зеркала перед дверью на выход.
Солнух чистый, благоухающий, бритый выходит из ванной, чтобы спросить Юру о чем-то… Надо заметить, что так бывает очень-очень редко, чтобы они говорили о чем-то – только по крайней необходимости. Два неисправимых молчуна. Иногда за день они могли ни слова друг другу не сказать - посмотрел бы кто со стороны, подумал бы, что эти люди в ссоре.
Солнух идет в комнату, на кухню, а в квартире - никого. Ворочалось тут что-то всю ночь на матрасе на полу, бредило молитвами, уходило-приходило из-в-комнаты-кухни, посудой в полпятого ночи тихо звякало на кухне, включало-выключало там телевизор, потом шуршало в прихожей, струилось в ванне - тихо-тихо, но, ох, как слышно, а утром – ни-ко-го.
И завис вопрос, как матрас на турнике во дворе - для выбивания: "Ммммм, этсамое, терзают меня смутные сомнения: дык как - обратно ждать или в монахи подался?".
И как-то так поначалу тоскливо стало Солнуху перед незапертой дверью у антикварного зеркала - ни-ко-го! Как в последний путь кого проводил. А потом - стало смешно, он обреченно улыбнулся и стал неспешно и по порядку, согласно списку складывать в большие рюкзак и сумку все необходимое для поездки в деревню: "Коламбия Пикчерз представляет..", однако.
Юра в метро, сорок минут до станции «Обводный канал», потом – перейдя дорогу повернуться налево, перекреститься и поклониться храму – собору Воздвижения Креста Господня, потом десять минут пешком до автовокзала, пройти рамку металлоискателя, купить билет на автобус до Свирского, получить смс с благословением батюшки на поездку, посидеть-постоять-послоняться по вокзалу. положить по сотне на мобилы батюшки отца И., матушки Ф. хозяйки дома паломника, а еще на общую мобилу друзей его Наины и Георгия, что не раз добродушно привечали его в стенах своего махонького дома. Съесть-купить-почитать-початиться до появления автобуса, а потом четыре с половиной часа молитвы – наизусть и из псалтыри, и – воспоминаний.
Главка 5. Терзания
Не так тоскует душа Юры о родных ему людях и малой родине, куда вернуться бы и снова попробовать начать все заново, после тридцати пяти лет скитаний по свету - не так. Иное - о монастыре. Знает он, есть в этой погасшей тоске по родному краю, отчему дому и по корням его какая-то преступная неправильность, фатальный изъян в худо-бедно, но работающем механизме связей его с родственниками. Теперь вместо чарующей мелодии радости от встречи - грохот и стон колымаги непонимания, что опять застряла в колдобине на вдруг возникшем перепутье. И никак ее не вытянуть на озаренный светом путь. Неправильно, как сколом от чашки антикварной рисовать сердце на груди. Приходит кто на ум в воспоминаниях - молится о нем, чаще о умерших, иногда не по разу, а по сотне и даже сотням. Беспокоится: «А ходит ли кто еще из родни твоей в храм, пишет ли записки о здравии и упокоении или все на тебя одного свалилось?».
Думает Юра горько: «А ведь я не лучший молитвенник о них. Хоть и осиян отблеском света веры, но слаб и грехами избит». Доброе дело бесы без мести не оставляют. Лучше бы соборно, всем вместе, а может и по соглашению, испросив прощения друг у друга – каким бы трудным и бесполезном не казалось это дело молитвы.
Корит он себя за осуждения, а придет обида через помыслы бесовские - вспоминает лучшее, о каждом.
Вот чемодан привезенных старшим братом чудно и волшебно пахнущих оранжевых мандаринов, непонятно где и каким образом добытых им в годы тотального дефицита в тотально тоскливой стадии то ли развитого, то ли распитого и пропитого социализма.
А вот брат помладше вернулся с заработков на Севере и привез каждому из братьев и сестер и родителей их по подарку, да какому! Запомнились разложенные по кроватям куртки разных фасонов и размеров – вот младшему, Юрке, вот сестрам, вот самому старшему, вот брату К. А потом, когда и брат К. и покойный брат Павел отслужили в армии, взял их вместе с собой в очередную поездку туда же, в Ханты-Мансийск. И снова по возвращении - подарки, подарки, подарки. Такая традиция.
Брат Юры Алексей как никто другой, чтил и чтит семейные традиции. Честь семьи для него не пустое понятие: обидят кого из родни - разбирается лично, жестко, чтобы неповадно было более «врагам». Он всегда был мотором и заводилой, полным идей, иногда странных, на грани. Однако ныне - знаток и мастер в разных полезных делах: электрогазосварка, печное дело и многие другие. А еще он научил Юру ценить по-настоящему хорошую литературу: Диккенс, Золя, Бальзак, Дж. Лондон, Шукшин, Стельмах – у него было чутье на все честное и настоящее. Увлечение младшего брата Юры классической музыкой из телевизора Лёша особо не жаловал, больше приучал его слушать Высоцкого и думать своим умом, а не чужим.
Но однажды случился с братом Лёшей страшный катаклизм, и он стал злым и жестоким. Последствия этих изменений сказались на психическом здоровье Юры. Так сказалось, что пришлось младшему брату поневоле ознакомиться с состоянием дел в советской психиатрии.
Главка 6. Ciesh
На приеме у психолога во время прохождения призывной комисии Юра говорил правду. Он не мог не говорить правду, потому что был воспитан честным гражданином - кем? Отец - алкоголик, братья, повзрослев, пошли по той же стезе – служба в армии помогла. И еще он был патриотом своей Родины - с большой. Верил партии - единственной. Верил другу.. особенному, который вроде и был, а вроде и не был.
Ciesh появлялся вдруг, но не телесно, а как-то необъяснимо - шорох ли то был или шепот? - вдруг как легкое прикосновение, как облако, в котором было спокойно и тепло. Он говорил с ним, но - не мириадами шевелений синапсов и ганглий, не рефлексией языка на заряд мысли в зоне Брока - он просто знал: пришло!
Однажды пришло страшное: "Советского Союза не будет. Страны Варшавского Договора все, без исключения, будут в НАТО. Будет много крови. По телевизору будут показывать порнуху, говорить матом,... откроются храмы".
Психолог задал вопрос:
- Был ли у Вас придуманный друг?
- Дда.. Да!!! - ответил Юра - он и сейчас здесь, рядом. Вы знаете, он сказал мне, что Советского Союза не будет...
Он не мог врать, он говорил честно, потому что не мог иначе, потому что..
- Как сказал?
- Не знаю. Я не могу объяснить - как. Оно просто появляется - не знаю как.
- Понятно.
Потом были таблетки, после которых он забыл все - шесть языков, изученных за десять лет учебы в школе - самостоятельно, на которых говорил довольно сносно, формулы из алгебры, математики, физики, законы Ома, Бойля-Мариотта, и т.д. и прочее и прочее. Отличник в школе - был, но дебилом в жизни - стал.
- Я не могу признать Вас больным, это психосоматика, Вы росли в нездоровой среде. Скорее это издержки недостатков воспитания, невроз замещения. Психически Вы практически здоровы, но в армии Вы не выживете. Выбирайте.
Юра выбрал:
- не Афганистан,
- не возвращение домой победителем,
- не мускулы,
- не судьбу примерного семьянина,
- не звание настоящего мужика - с перегаром, с каким-то застывшим в глазах непониманием и тоской - обидными после стольких трудностей, но - понятливостью,
- не стержень в жизни,
- не принадлежность к братству уверенных в себе и сильных духом.
Он остался с другом - придуманным? И жизнь его стала придуманной.
Развалился Советский Союз, НАТО пополнилось новыми верными членами - из тех, что считались друзьями. Порнуху можно было увидеть не только по телевизору, но и в клубах, куда он хаживал, и на видео, и - везде. Мат? Не это было самым страшным. Кровь лилась рекой - 90-е! Друзья – отслужившие – кто умер от алкоголизма, кто повесился, кто сел в тюрьму, да там и сгинул.
Юра так и не стал никому ни защитником, ни отцом, ни Другом. Потом пришли - долги, БОМЖевание, изгой, один. Уходящее НИЧТО.
Надо ли было выбрать ДРУГОЕ? Надо! А друга, особенно ТАКОГО - прогнать, забыть, забить, уничтожить, замуровать, утопить, стереть. Надо было - ДРУГОЕ.
.. победы православным..
Народ Росиии праздновал советское 23 февраля.
Юра слышал: в этом огромном парке убивают, там странные люди предлагают странные вещи. Туда он и пошел. "У них праздник, а я - в ночь, в кромешную". Его могли принять и за убийцу, и за маньяка, и за наркомана, и за кого только его не могли принять- плевать! Отчаянье растерло страх в порошок безрассудства, напоило его любопытством и выбросило на дорогу: а нам, татарам, один.. "Тварь дрожащая?"..
Нет, это не из той драмы - старушке-процентщице он помыл бы ноги, вытер насухо мягким полотенцем, усадил в уютное мягкое теплое кресло и стал бы читать ей.. "Хроники Нарнии" - тихо, почти шепотом, как бы из ниоткуда, как легкое прикосновение, как облако..
Он улыбнулся этой нелепости - его сюжет обещал ДРУГОЕ. Вряд ли старушка была бы рада этому небритому, дурно пахнущему престарелому ребенку в преотвратных обносках. Пойти туда, где убивают?! В темень тьмущую. Но не за смертью - своей для себя, а с.. молитвой.
Как тогда в монастыре вокруг озера, в лесу, где он заблудился пять лет назад, и родился заново - навечно.
"Богородице Дево, ..". И вдруг предательское:
- А надо ли?
Сейчас, когда с неба будто стерли Луну и звезды, и вот-вот всю Землю накроет вечная тьма. Сейчас, когда не осталось ничего - ни надежд, ни желаний, ни мысли. Сейчас, когда у большинства людей салют и долгий секс до бесчувствия - настоящих мужчин с настоящими женщинами, а у него - всего лишь начало. А потом - свобода. Надо!
... но избави нас ..
То ли шорох, то ли дыхание - из ниоткуда, как прикосновение, как облако - пришло: "России придется пройти меж двух наждачек, лишнее - уйдет. Не торопись умирать: в конце 2017 года вылечат твою болезнь - не в России, украдут у нее славу. И еще - цыган поблагодари. Они последние, но первые. У них жезл спасения. Вспомнят о них".
ГДЕ ЖЕ ТЫ БЫЛ СТОЛЬКО ЛЕТ, ДРУГ? Как же мне тебя не хватало.
Главка 7. Все живы
Юра был зол на брата своего долгие годы за психушку, но потом вдруг понял: ведь брат его был едва ли не самым ценным сокровищем в их семье! Открылось все это Юре в монастыре, во время молитвы за покойного отца Иоанна у Кануна с распятым Христом.
Он читал эту молитву непрестанно после одного странного случая.
Года три назад, в третий или четвертый свой приезд в монастырь, по благословению духовного отца своего стал он каждый вечер ходить вокруг озера у монастыря с молитвой Богородице. И вот на третий или пятый день молитвенных хождений своих в шагах трехстах от первых домов деревни то ли почудилось ему, то ли сама Царица Небесная внушила:
«Молись за отца своего, за каждый прожитый им день".
Невозможно было это объяснить - как? Нет, это не было как тогда в детстве, на грани сумасшествия, в истории с Ciesh - нет! Скорее, наоборот, - на миг его будто накрыло невидимой шалью, и он ощутил такое невероятное спокойствие и защиту, что-то очень теплое коснулось его так, что сердце замерло в ожидании чуда и весь слух его стал совершенным:
- Молись за отца! - пронеслось невидимой волной по сердцу так нежно и с такой добротой, что слезы сами собой брызнули из глаз.
На отца Юра тоже был зол многие годы. С презрением и осуждением, свысока и с усмешкой смотрел на всякую пьяную мразь: «Я не такой! Я выше!».
Пришлось Господу попустить и в его жизни катаклизм - похуже того, что случился с его братьями! Чтобы обожгла сердце заповедь: «Почитай отца своего и мать свою». И чтобы якорем вонзилось навечно - «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Вразумление пришло через страшное падение. А как иначе? Открылось ему что значит «нести свой крест».
Господи спаси и помилуй, сродников моих...
брата Н.
Вспомнил он как брат Н., школьником, кажется, каждый день – Юра уже не помнил - приносил домой вкусные пирожки из школьного буфета – для него, самого младшего брата. Сам есть хочет, а младшему брату несет. Дома - шаром покати и до зарплаты родителей еще далеко-далеко, а все равно хоть два пирожка, но принесет. Но и с ним потом случился катаклизм…
Пошла воспоминанием раздирать душу песня из 90-х в исполнении брата Н.: вот сидит он в изрядном подпитии, как почти все после армии - озлобленный и будто опустошенный, на скамейке во дворе у их старого дома и сквозь слезы, теряя ритм и путая слова поет, словно сквозь пелену невыносимой тоски прорваться хочет. Что-то о синей птице, что-то о возвращении к невозвратному.. непривычно высоким для сердца слогом, из 90-х, когда все стало потихоньку разваливаться - и в стране и в семье.
Они десять лет не виделись, да и вряд ли когда-то еще увидятся. Попросить бы прощения. Ходит ли он в храм?
Без монастыря, без катаклизма, без скорбей не понял бы - насколько же несчастен брат его, оставленный один на один со своей бедой, отверженный – такой же изгой, как Юра.
сестру Н.
Вспомнилась модная красная шапочка старшей сестры Н. Почему именно эта шапочка из семидесятых приходит на ум Юры при воспоминании о ней? Может потому, что именно в ней она запомнилась ему особенно счастливой и красивой? Она никогда не жаловалась на жизнь, вышла замуж, обзавелась своим жильем, а потом и дачей, где все родственники стали желанными гостями и.. помощниками, не без этого. Может где-то излишне жесткая в оценках, она всегда говорила слова справедливые, от жизни, по делу. А о жизни она знала не понаслышке. Ее поначалу горький, а потом созидательный опыт помог дочери ее сделать правильный выбор в чрезвычайно тяжелой ситуации в бандитских 90-х. Но была одна незаживающая рана в ее жизни и с каждым годом все более невыносимо саднила душу, пока не разрешилась болезнью.
Все могло бы быть совсем иначе, если бы рядом с их домом не была разрушена церковь. Церковь, где исповедь, где причастие, где «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». 1 Кор 13:4-8
сестру Т.
Сильная и смелая, как привычно на Руси, сестра Т., неутомимая труженица, благородная и мудрая. А еще решительная. Она могла бы запросто покорить любую гору, стать чемпионкой в мотокроссе или бери выше – автогонках, а может и в парашютном спорте. Не стала она испытывать судьбу и каким-то шестым чувством поняла, что в жизни этой главное – не быть первой во всем и всегда, не перехитрить себя в своей судьбе, а остановиться на своем месте и в свой час. Наградой от Бога за терпение, лишения и труды, иногда сверх сил, стали ей дети. Господи, спаси и сохрани!
сестру Е.
Она пожертвовала, казалось, главным – любовью земной, ради любви по сути христианской – к матери, за которой она ухаживала все последние годы с любовью, без ропота на судьбу и Бога, героически, с любовью к братьям непутевым, ко всем, кто нуждался в ее скорой и бескорыстной помощи. Казалось ему, что никто не сделал для него в детстве и всех родственников его так много, как сестра его Е.. Помощь ее была незаметная, без калькулятора в голове, от сердца незамутненного всякими философиями и напыщенными теориями, от души чистой и доброй. Ах, если бы еще и с молитвой. На похоронах отца он смотрел на своих сестер и не выдержал, сказал: «Какое же счастье, что вы у меня есть!».
.. родителя моего Иоанна..
А вот еще: отец идет домой, ему столько же лет, сколько и Юре сейчас – под пятьдесят, с банкой стеклянной 3-литровой белого молока в руках, зарплату семье несет. Пьяный, конечно, и отвратительный и опять всей семье ждать скандала, а может и на улице стоять, пока не угомонится он в своей ярости на весь мир. А потом проснется наутро и виновато отсыплет сыну Юре мелочь на кино – любимчик! - и пойдет что-то строить: новую веранду к дому, новый сарай, забор починит, соседям поможет.
Через годы, привез однажды сын Юра отцу Иоанну на старости его лет из Санкт-Петербурга книгу в подарок, кажется ко дню рождения - Ф.М. Достоевский «Идиот». Отец прочитал ее взахлеб за один день. Потом ушел надолго. Говорят, сидел у речушки, что снизу течет, в пятнадцати минутах ходьбы от дома, вдоль холма. А потом будто лед внутри него проломился, вдруг в глазах его засияла искра – не надежда ли? Он в свои почти семьдесят стал интересоваться новостями, читать газеты, книги, чего никогда ранее не делал, выписал у врача очки, стал в них похож на профессора из царских времен, стал учтив и почти перестал пить. А вскоре.. умер.
Ах, как это страшно, если не исповедовался он и не причастился перед преставлением.
Молится Юра о нем, за каждый прожитый им день. Без монастыря не простил бы.
... родительницу мою Марфу ...
Ей – в благодарность. И за то, что несмотря на все коммунистические сатанинские хитрости и уловки, на все «успехи» развитого социализма не предала Христа, сохранила в себе веру. Она передала, как светоч душе его мятущейся бесценный дар – православие. Почитать бы о ней Псалтырь, по разу за каждый прожитый ею год, и ведь благословение на это получил - набраться бы сил! Ах, как помогли бы в этом деле молитвы родственников его, но ходят ли они в храм, читают ли по утрам и вечерам молитвы?
.. и прости им вся согрешения вольная и невольная и даруй им Царствие Небесное.
В их семье не принято было выражаться высоким слогом, философии при разговорах были не в чести. А Юра после монастыря заделался писателем. Курам на смех! По разумению многочисленных братьев, сестер, племянников и племянниц, он малость тронулся умом на своей православнутости и стал нести какую-то ахинею на языке вычурном и непонятном, с ненужными красивостями.
О переменах его сокрушались, песочили между собой его кости, не понимали, а уж когда он вдруг накатал странную повесть о своих наездах в монастырь, то вникать в суть изложения не стали – скучно, непонятно, где-то откровенно отвратительно. Лучше бы за ум взялся, устроился на работу, женился, не позорил семью своими выходками. А этот «гибицонизм» души его в рассказиках – стыдоба!
А Юре хотелось написать о каждом из них - братьях, сестрах, детях их, о покойных тетях и дядьях хотя бы пару особенных строк. Мечтал он втайне еще об одном:
встретиться бы им всем, ныне, слава Богу, живущим братьям и сестрам, племянникам и племянницам, детям их - в храме, на празднике, на литургии и - понять, простить, полюбить. Прорасти бы им всем - ныне, слава Богу, живущим сродникам его и тем, кого уже нет на земле - прорасти бы им вместе единым живым цветком в Вечность, там где у Бога
ВСЕ ЖИВЫ.
© Валерий Иванов-Р.
10.08.2016. Отредактировано 20 октября 2021 г.
Санкт-Петербург