2
Из распадка меж двух крутолобых сопок, заросшего листвянками да хилыми однобокими елками, вперемешку с березняком, выползали космы тумана. От порывов ветра они зыбились, в виде киселя медленно затекали в провалы, уплотняясь, провисали до земли.
Иногда из рванины белесой прорехи налетал запоздалый снежный заряд. Свист, толчея и хлюпанье в воздухе усиливались. В унылой мгле дождя, гонимые ветром хлопья снега цеплялись за ветки, липли бородами на стволы готовых вот-вот распуститься листвянок. Кое-где уже проклюнувшиеся, зеленые кисточки, исхлестанные ветром, слезливо набухли, источались прозрачными каплями.
Вырвавшись из распадка, ветер яростно наталкивался на недостроенное здание газовой подстанции, скрежетнув оторванным куском профнастила, грюкнув, он остервенело раз за разом накатывался, пытаясь прорваться вперед.
Все что могло дребезжать, звенеть, стонать от порывов ветра тряслось, утробно бухало. Эти уханья в переплетениях металлических конструкций, дребезжание разбитых стекол непроизвольно заставляли подвигаться поближе к отливавшему малиновым цветом спирали обогревательному козлу, который был подключен в конце помещения.
Дело шло к обеду, и нехитрая снедь рабочих в стеклянных банках была выставлена на доске сбоку для разогрева.
– Как с хрена погода сорвалась, – ворчливо проговорил один из работяг, прикрывая растопыренными пальцами лицо. От влажных брюк на коленях шел пар. Шея у мужика была замотана шарфом, в прорези рта были видны обломанные, пожелтевшие концы передних верхних зубов. – Во крутит, во лепит горбатого к стенке... В такую погоду не кабель тянуть надо, а водчонку из стакана в теплом помещении... Приспичило начальству, я ж говорил, что ничего не выйдет... Нет, поезжайте, говорят... это ж как не любить себя надо, чтобы мокнуть ни за хрен... Зарплату не платят... То ли ты – раб, который работает без денег, то ли ты нуль...
– А вот ты, Семен, и решай, кто ты есть и кто мы... Тебя поставили над нами, вот и руководи... Бугор – это не чирей, – согласился сидевший рядом с первым мужчиной веснушчатый крепыш. – Энтузиазм наказуем, наработались... Один коммунизм построили, теперь в рай наладились... Может, сбросимся, мужики? Как платят, так и кабель тянуть будем... Смелые есть в магазин сгонять? Зря вахтовку отпустили, – проговорил он сожалеюще.
Головы сгрудившихся около козла мужиков сначала дружно повернулись к полуоторванной двери, за которой бесновался ветер, как бы прикидывая марш-бросок под дождем до ближайшего магазина, а до него было не менее трех километров, потом, с напускным равнодушием, позевотой, все снова повернулись к пышущему жаром козлу.
– Смелых нет, – заключил первый говоривший. – Как всегда надежда на халяву... Ох, люди, люди... Я, бывало, в свои двадцать за пузырем летал так, что мужики только-только успевали открыть две банки фрикаделек... Я вот звеньевой у вас, а приказывать не могу, – Семен хмыкнул, высморкался, вытер пальцы о полу телогрейки.
– Сбегать не хило, – поддержал звеньевого Витя Винт, – сегодня пятница... Традицию нарушать нельзя... День насухо просидеть – с тоски подохнешь...
Витя Винт, слесарь-монтажник, был прозван так, потому что когда его посылали за болтами, всегда со значением спрашивал: “С правой или левой резьбой винтик принести? А, может, с мелкой резьбой?”
Соглашаясь с доводами звеньевого, Витя Винт покосился на сидевшего на ящике чуть в стороне от всех солдатика, клевавшего носом.
– Что у нас сбегать некому? Да вон армия, он все одно в карты не играет... Не спать же его присылают! Сучок драный, спит, когда страна в разрухе, когда каждая рука на учете, когда нужен единый порыв. От каждого зависит окончательное благополучие... Репа, сгоняешь за пузырем?
В ответ на эти слова солдатик испуганно дернулся, обвел всех глазами. Дениса Репьева в этот день устраивало все: и погода и то, что не было начальства. Солдату главное в его нелегкой службе в укромном месте отоспаться. Чем хуже погода, тем лучше идет служба. Если б не Винт, который постоянно приставал да подкалывал, вообще все было бы хорошо.
От вкрадчивого голоса Винта Денис сжался, натянул бушлат на голову. Был Денис худ, узколиц. И если бы не военная форма, он вполне сошел бы за пацана. Прыщеватый лоб, немного раскосые глаза. В отвороте грязноватой гимнастерки на тонкой шее выделялся большой острый кадык.
– Репа сбегает, – повторил Винт. – А то, за здорово живешь, присосался. С меня в его пользу подоходный дерут, управление опять же тысячи отстегивает из моего кармана, а он, козел, у козла греется...
Денис вскочил на ноги, зачумлено посмотрел по сторонам. Он стоял перед Винтом испуганный и бледный, с растерянными, виновато бегающими глазами. Улыбка на лице висела криво.
Винт утром, выходя из вахтовки, шепнул Денису, что пора отрабатывать долг, по намеку выходило, что задолжал Репьев, как земля колхозу, отдать этот долг нельзя, его нужно только отработать. Вот это “отработать” и страшило Дениса. В притязаниях Винта слышалась скрытая угроза, да и цедил все это Винт сквозь зубы.
– Отстань от парня, – миролюбиво осадил ретивого слесаря звеньевой, – найдется и без него кому сбегать. А ты, – повернулся он к Репьеву, – не жуй губами, огрызаться надо. В этой жизни волком надо быть, зубами клацать... Иначе вниз головой... Слыхали, бабенка с крыши сиганула... Насмерть разбились... Дура, ладно бы одна, а то и ребенка... Его-то зачем? Жить ей расхотелось... Сучка...
– Доперестраивались... Жить тошно стало, – раздались голоса, – а с другой стороны, баба просто так ни за что сигать с крыши с ребенком не будет... Довели, сволочи... Но и решиться на такое...
– На митинг кто ходил? До чего там докричались? Хоть толк какой выйдет? Или паром все выпустили?
– Митинг, – скривился Винт. – Толку-то, хоть закричись... Поговорили да и разошлись... Кому орать, начальству? Бля, да их взрывать надо... Дошло, что в подъездах у них милиция дежурит... Во демократия... А рот откроешь, сразу: “не нравится – увольняйся...”. Скопом все делать надо, – Винт зло сверкнул глазами на прислушивавшегося к разговору Репьева. – Сучок драный, ты слышал, что тебе сказали? Если одну извилину имеешь, так хоть шапку каракулевую носи, может, от ее завитков ума добавится...
– Отстань от парня, – повторил звеньевое. – Ты балаболить тоже мастак, а в магазин сбегать слабо...
– Давайте деньги, – зло сказал Винт, полоснул по Репьеву взглядом.
– Вахтовка возвращается, – крикнул кто-то, разглядев в круговерти снега машину. – Никак на другую работу перебрасывают... Туда-сюда, и день побоку...
Мужики наскоро собрали свои расставленные банки с едой, забыв про разговоры о выпивке, ломанулись к остановившейся у двери вахтовке. Винт перехватил Дениса.
– Слышь, Репа, про бабу слыхал, что с крыши сиганула, смотри, держи язык за зубами... Серый пупок на макушку натянет, если вякнешь где... Ты ее привел, ты был первым, – в узких, прищуренный глазах Винта горел злой полуслепой диковатый блеск. И этот взгляд, оскальзывавшийся на Денисе, вызвал тревогу. Нисколько не смутившись на недоумение Репьева, Винт хохотнул, воровато оглядываясь по сторонам, продолжил: – Нас двое... Не докажешь... А вообще, не боись, следов не осталось, закладывать некому...
Покровительство Винта выходило боком, это Денис теперь хорошо понял. Отданный на прокорм в строительную организацию, он в первый же день был отмечен Винтом, который взял над ним опеку. И куревом Винт снабжал, и, если шло бригадное застолье, наливал наркомовские сто грамм, как он говорил “с барского плеча”.
Автобат, в котором проходила служба Репьева, зачах, вот солдат и бросили на прокорм к строителям. Зарабатывал Денис на свое содержание копанием траншей под кабель, уборкой мусора да работой типа «подай-принеси». Этого, наверное, хватало, к Денису не придирались. Утром выпроваживали из части, вечером забирали с объекта.
Винт уходил к вахтовке не оборачиваясь, своей странной расхлябанно-разболтанной походкой. Глядя на него, со сто-роны казалось, что все суставы у Винта, ну если не выпадают, то вот-вот должны выпасть, и непонятно было, как можно так ходить. Колени у Винта поднимались при ходьбе не вперед, как у настоящего мужика, а куда-то вбок, делая нелепые, кругообразные движения. Тощий, длиннорукий, дергающийся Винт был в корешах у электрика участка Сергея Карноухова, попросту Серого Кардинала, имевшего две судимости.
Денис слышал разговоры про женщину, бросившуюся с крыши. Ни осуждать, ни жалеть он не мог. Он ее не знал. И в мыслях не связывал это с собой. Фамилия чужая, подробности, выплывшие наружу, сильно не интересовали, так, между делом, как и всякие сплетни. Но из уст Винта все это звучало зловеще. Касаемо. Это сразу притянуло за уши к действительности. Какая-то скрытая угроза заставляла сжаться сердце. Верность как орден не носят. Не модно.
В тот день они втроем докапывали траншею под кабель к газовой подстанции. Было на удивление тепло, солнце даже не светило, а вовсю пригревало, может, впервые после долгих холодов. И песок, уже оттаявший, копался легко, усилий прикладывать не надо было. От этого и настрой был соответствующим. Ковырялись потихоньку, каждые пять минут курили, по граммульке принимали из принесенной запасливым Винтом бутылки.
Это Винт первым заметил бредущую по противоположной стороне насыпи фигуру.
– Телка идет, – зашептал он, привстав на четвереньки после очередного перекура. – И чегой-то она одна гуляет? Ищет... А кого искать здесь, если не нас? Замри, мужики, напугаем...
Они залегли на обочине. Скоро стал слышен скрип песка, голос.
– Ишь ты, – скривился Кардинал, – под балдой... Сама с собой разговаривает... Проветривается... Смелая, – он привстал на колени. – Давайте-ка мы ее проветрим, чтоб хмель вышел... Не ходите, дети, в Африку гулять, – проговорил он.
“Значит я плохая, а она хорошая, – разговаривала приближавшаяся девушка. – Значит, я – дрянь... Ах ты... Ну, погоди... Я докажу... Я назло...”.
– А вот назло ничего делать не надо, – проговорил, внезапно поднимаясь на ноги Винт, когда та поравнялась с ними, – назло не надо... Зло, говорят, возвращается... Чего одной доказывать, давай вместе...
Опешив от неизвестно откуда появившегося человека, девушка остановилась, отшатнулась назад, испуг отразился на лице.
– Отвали, – проговорила она, защищая лицо ладонью.
– Ой, ой, – осклабился Винт. – Ну, никакой культуры... Ну, сразу хамство. Нужно сначала познакомиться... Какие же мы грубые... Не-з-зя так, – говорил он, юродствуя, расставив руки в стороны, присев немного.
– Отвали, кому сказала, – дернула плечами девушка. – Ты мне не нравишься.
– Как это, как это, – деланно улыбаясь, зачастил Винт. – Я не нравлюсь, может, кто из друзей понравится, – Винт согнулся в поклоне. Кардинал и Репьев поднялись в рост. – На любой вкус хлопцы.
– Не надо, мальчики, – умоляюще попросила девушка. – Ну, зачем вам... Я закричу... А-а-а...
– Лишнее, – остановил ее Кардинал. – Без толку... Заткнись. Нет кругом никого... Жизнь хороша... Солнце светит, щепка на щепку лезет, а ты кричать... Нехорошо... Нехорошо одной ходить, а вдруг обидит кто... Да не трясись, – зло сказал он. – Убудет что ли, печать, поди, сорвали, когда с пионерским галстуком ходила... Что ставишь из себя? Приперлась сюда – знала, зачем шла... Сунем в болото башкой - и искать никто не будет, а следы дождь смоет...
– Только не убивайте, – попросила девушка, внезапно сорвалась с места, попыталась бежать, но споткнулась.
– Куда, куда, – подхватил ее Винт. – Какие мы скорые... Мы ж не прокаженные, не уроды... Ты что познакомиться с нами не хочешь? Да хочешь же, хочешь... Погреемся маленько, у нас и выпить есть... На природе, на свежаке... Да чего ломаться, – грубо сплюнул он. – Кочевряжится... Вякать будешь – прибьем...
...Вахтовка уехала. В сутолоке про Дениса забыли. Да и обычно его забирала своя машина.
Он некоторое время стоял у двери. Снег и дождь скоро скрыли удалявшуюся машину. Он вздохнул, пнул ногой калитку, понуро обошел помещение. Постоял у сколоченного из старой двери топчана с наброшенными поверх телогрейками.
– Сама снимешь или рвать? – усмехаясь, спросил тогда здесь Винт.
– Ну не надо, – чуть не плача проговорила девушка, потом озлобилась, закричала. – Подонки, кретины, гады...
Кардинал толкнул ее к топчану. Села, посмотрела невидящими глазами, пустыми, равнодушными. В этих остановившихся, наполненных неподдельным ужасом расширенных глазах, казалось, фиксировалось все.
Бессмысленно искать утешения и защиты там, где их нет, ведь все отнято, смято, растоптано. И даже те злые, звенящие голоса, что звучали в ней, притихли, им не место. Странная боль и презрительное возбуждение загорелись в глазах. Ее взгляд с каким-то внутренним ощущением, где фиксировалось все, где сработала пружина и бесконечная пленка памяти начала печатать боль и ненависть, этот взгляд отгораживал и защищал ее. Она уже была просто куском мяса.
– Ты, зема, первый, – сказал Винт, подталкивая Дениса к топчану. – Ты больше говел...
Денис видел презрительный взгляд, прикушенные губы. Напруженные, сдавленные руки.
– Не могу, – проговорил он. – Не могу...
– Сучок драный, – процедил Винт, – понарожали импотен-тов... Дебилы. Вали отсюда...
Денис помнил распятое сначала трепещущееся тело, потом сникшее, равнодушно покорное, молчаливое.
Он огляделся по сторонам, ему показалось, что вернулся Винт и все начнется сначала.
Решение уехать все равно куда пришло внезапно. На глаза попался старый брезентовый плащ, висевший на гвозде. Нуж-но было всего лишь добраться до трассы, а там ищи ветра в поле, любой водила возьмет попутчика. Лишь бы уехать от-сюда подальше. Повинуясь этой мысли, Денис натянул плащ, без мыслей в голове он закрыл дверь. Дождь не кончался.