Сынок... Я сразу вижу тебя маленьким. Не представляю, а – вижу!
И душа вибрирует: то ли сжимается, то ли расширяется. Но ощущение такое, что сжимается, перехватывает горло, нужно вздохнуть... Сладкая, или не сладкая, но цепкая, тягучая боль по прошедшему, как по чему-то упущенному.
Больно и тяжело? Нет, больно, но не тяжело. Как будто вытянуло что-то из души и душа теперь тянется к этому. Сейчас особенно остро чувствую, что моё время уходит, уходит… И такой неумолимый контраст – как наяву вижу и чувствую то, что было совсем давно. Вижу и чувствую так, как будто это было совсем недавно.
Вот так, «совсем недавно» я бежал утром по дороге из Островной в Иоканьгу. Роддом, - небольшой одноэтажный барак с пристроенной котельной, - расположен как раз на полпути, в низинке между двух пологих сопок. Погода, как всегда в начале июня на севере, совсем не летняя, но я бегал в любую погоду, и в снег, и в ветер.
Я уже знаю, что в этом бараке – мой сын! Пока совсем маленький, сморщенный и запутанный в пелёнках. И я бегу, не чувствуя ног, хотя главное дело сейчас не в ногах, а в голове. Мне нужно его назвать! Выбрать имя.
Мне позвонили вчера, когда ещё был на службе: родился! Сын!
Я подпрыгнул: надо что-то делать! Для начала – отметить, все же знают, что жена в роддоме. Понёсся к старпому в свой экипаж, он тут же выдал бутылку «шила». Заскочил в кафэшку, которая днём – столовая, прихватил закуски. Накрыл стол прямо в кабинете, всех, кто был в отделе, пригласил.
Вечером с моими родителями, которые специально приехали издалека по такому случаю, и с дочкой ходили сына-внука-братика смотреть. А может, на автобусе доехали, точно не помню. Когда подходили, от мусорного контейнера через двор пробежала здоровенная крыса и скрылась в дырке под фундаментом, оставив в ужасе бабушку. Но в самом роддоме было чистенько и уютно, и нам даже разрешили войти и заглянуть в палату, где ты спал в свёрточке на кроватке.
А сегодня мне сыночка надо назвать. Я уже остановился на двух вариантах: Григорий, в честь моего деда, или Арсений. Думаю так: посмотрю на роддом, прочувствую и выберу! Бегу туда, вижу уже крышу, зелёные стены, дымок из трубы котельной... Пробегаю уже, а оба имени крутятся в голове, и ни одно не берёт вверх!
Пробежал дальше, за сопку, там развернулся – и назад. И, как только увидел барак роддома, самый главный для меня сейчас барак, и представил: вот там, в кроватке, – там сынок, – тут и услышал имя: Арсений!
…Розовая дермантиновая коляска, мы в Гремихе идём гулять. Если ветер – едем за тот дом, где не дует. Но сегодня тишина и редкая для северного лета жара, и я везу коляску в тундру за гаражами. Коляска стоит, сынок спит, я загораю на солнышке, сидя на ящичке.
1992 год мы встречали при свечах без электричества: ветром повалило опору линии электропередачи далеко в тундре. Потом больше недели электричество давали два раза в сутки по два часа по «скользящему графику», в это время готовили еду, а детское питание разогревали на спиртовке. Позже подсоединили силовой кабель к атомной подводной лодке, и тогда хотя бы по вечерам был свет. Только 18 января ЛЭП восстановили.
Летом мы с тобой уже ходим в тундру гулять, пока на сидячей складной коляске, или «на ручках». Смотрим цветочки и жучков, садимся на мягкий пахучий мох. Внизу, в заливе рядами темнеют чёрные туши подводных лодок, но нас больше интересуют ярко-красные пожарные машины, которые стоят на площадке перед воротами расположенной за углом нашего дома пожарной части.
На объекты, требующие изучения, ты показывал и начинал дёргаться на руках, что означало: туда надо подойти! Так мы ходили по всем палубам теплохода, когда плыли из Архангельска, возвращаясь из отпуска. На нас обратили внимание японцы, которые плыли до Мурманска. И сфотографировали «Полароидом», фотографию тут же подарили нам.
Уже к осени ты топал сам, только держи, чтобы не шлёпнулся. На улице, одетый в комбинезончик цвета «мокрый асфальт», сразу становился уверенным и деловым.
Спустя ещё год с хвостиком, зимой, мы с тобой уже ходили на горку в лесок у озера Курочкино. Мутоновая коричневая шуба, такая же шапка, и валенки – маленький, подвижный и радостный медвежонок. Санки мы привезли с собой из Гремихи, деревянные финские. Хорошие санки, большие и удобные, с полукруглой спинкой. Но если с горки на них кататься, всегда непредсказуемые, могут свернуть куда захотят.
И один раз – вырулили прямо в здоровенную берёзу, росшую посредине горки. От удара деревянная поперечина впереди санок сломалась, и ты ткнулся лбом в бугристую кору нижней части ствола. И не понял сначала, а потом, уже когда я подбежал, заплакал. Я тебя схватил на руки, сначала в ужасе был, но потом сообразил: раз сознание не потерял – ничего страшного. Но себя ругал последними словами.
Шапка защитила голову, но по лбу пришёлся удар выступающей коры. Рассёк кожу так, что кровь выступила. Отметина потом долго была видна, почти по серединке лба.
На этих санках мы больше с горки не катались, были ещё одни – обычные алюминиевые. Полегче и ниже, с них и падать неопасно. Позже ты уже выбирал спуск с подскоком на ухабе, служившем небольшим трамплинчиком. Санки по дорожке можно было за верёвку тащить с виражами, это тебе особенно нравилось. На неровностях они переворачивались набок и вытряхивали тебя в сугроб.
А летом у нас был велосипед. Здоровенный велосипед «Урал». Для того, чтобы тебя возить, я сделал на раму деревянную седушку в форме седла. В выходные, если была хорошая погода, мы отправлялись на велосипеде в путешествие. Чаще всего проезжали по дамбе, с которой открывался вид на всё озеро Курочкино, потом колесили вокруг озера, по лесным тропкам. В сторону посёлка Октябрьский лес был чистый и красивый, с большими полянами и широкими утоптанными дорожками.
И как-то раз тоже случилась авария. Переднее колесо, скользнув на траве, попало в канавку и мы полетели на землю. Мне ничего, а тебе этим деревянным седлом стукнуло по ноге, ссадина была серьёзная. Я растёр и приложил к ссадине подорожник. Тебе уже было лет пять, ты морщился и хныкал, но мужественно терпел. Потом сразу поехали в сад на перевязку.
По утрам мы собирались и топали в детский садик. Если торопились – то я нёсся вприпрыжку с тобой на руках. Машины тогда у нас не было, а мне потом нужно было ехать на работу в центр, на автобусе.
Твоей любимой и неразлучной игрушкой долгое время был бурундучок Чип, названный в честь персонажа мультика «Чип и Дейл спешат на помощь». Ты с ним не расставался и «дружил», показывал и рассказывал как другу обо всём вокруг.
И однажды по дороге в детский сад мы его где-то обронили!
Дело было зимой. Когда ты увидел, что Чипа нет, ничего никому не говоря, в одних носочках без валенок и без шапки, в расстёгнутой шубке рванул на улицу искать друга. Я чем-то, не помню, отвлёкся – тебя уже нет, а кто-то приведший своего ребёнка сказал, что видели тебя возле выхода. Я догнал тебя уже возле оградки, взял на руки и мы пошли – искать! Но немного прошли – навстречу пожилая женщина, несёт Чипа. Говорит, так и думала, что кто-то из детишек по дороге обронил.
А когда поехали в Белгород, на Курском вокзале зашли в павильон с игрушками, а там – точно такой же бурундучок, но уже тёмно-коричневый. Так появился ещё и Дейл.
В поезде ехали в плацкартном вагоне, и ты познакомился с мальчишкой такого же возраста. И вы вместе лазили по верхним полкам – в купе всё было колесом! Только пресечёшь безобразие – уже снова полезли.
В Москву приехали утром, а поезд до Белгорода – часов через шесть. И такая жара была – никуда не деться! Сдали вещи в камеру хранения, поехали в метро искать Макдоналдс, тогда он только в Москве был. Но вышли не там, на Манежной площади. Полазили по Охотному ряду под стеклянной круглой крышей, покатались на стеклянном лифте.
Потом пошли по Тверской, по тенёчку. Ты попить захотел, подошли в скверике к открытой кафешке, смотрим газировку в бутылочках – несколько рублей! Как дёшево! Протягиваю продавцу деньги – он на меня смотрит, как на идиота. Оказывается, цены-то – в долларах!
Прошли чуть дальше – там Макдоналдс, вдоль него на улице – очередь. Встали, но очередь шла быстро. Уже через полчасика зашли, заказали то, что все брали. В такую всё было диковинку!
На обратной дороге из Белгорода мы в Москве были весь день, с раннего утра до позднего вечера. Побывали на Красной площади, в Кремле, потом поехали на ВДНХ. Там начали с высоченного колеса обозрения, от него на автопоезде прокатились до космического павильона. Из павильона пошли смотреть самолёты, стоявшие на площади. Тебя для фотографии посадили в кабину МиГа и одели настоящий шлем лётчика. Фотография эта осталась.
Сейчас старые фотки я смотрю реже. Стало не только приятно их смотреть и вспоминать, но и уже как-то печально.
Конечно, это щемящее чувство, эта боль – просто осознание безвозвратно ушедшего. Ушедшего вместе с молодостью, вместе с радостью быть вдвоём. Но это – было! Всё было: радость, счастье, планы на будущее, беспокойства... Всё это теперь вызывает такое чувство.
Все те моменты, когда было общее, когда были вместе, все эти воспоминания чётко и прочно сидят в памяти. И стоит только их затронуть, - всплывая, они гонят тёплую волну, и с каждым днём она горячее...
Твоей любимой книжкой была «Едем, плаваем, летаем», в которой в картинках описывалась история создания и развития всевозможных транспортных средств. Неоднократно просмотренная и перечитанная, она всё равно раз за разом извлекалась и изучалась.
Какой-то период мы не проходили мимо ни одного киоска «Союзпечати» и покупали наклейки с машинками и мотоциклами. Наклеивали их на стёкла книжного шкафа, потом на дверцы, пока весь его не обклеили. Он потом до самого нашего отъезда с Урала стоял в гараже.
Как-то раз мы за счёт фирмы, в которой я работал, выезжали на базу отдыха на озере Еловом, и нам это озеро понравилось. При хорошей погоде частенько туда ездили, тогда можно было свободно пройти на пляж санатория. Занимали лежак, загорали и купались. Для детей там был «лягушатник», огороженный деревянным дощатым помостом, и с этого помоста ребятишки постарше ныряли. Ты мог нырять как заводной не меньше часа, до посинения, пока я тебя не перехватывал и заставлял передохнуть.
На лодке катались по всему озеру, вокруг лежащих в нём заросших лесом островков.
Недалеко от Елового было озеро Кисегач, на котором находился санаторий для «сердечников». Это ещё был и самый знаменитый на Южном Урале климатический курорт, там же размещался и бывший «обкомовский» дом отдыха, плавно перешедший в статус губернаторского.
У мамы были проблемы с сердцем, и я через друзей «пробил» ей путёвку на курс лечения. Попросился в отпуск и мы поехали туда втроём. Её определили в палату, а мы с тобой поставили машину на стоянку и пошли в близлежащий посёлок искать жильё. И, походив не больше часа с расспросами, нашли однокомнатную квартиру. Устроились и пошли купаться на озеро.
Озеро чистое, на пляже белый мелкий песочек – красота. Но стояла дикая жара и вода зацвела. Нам-то ничего, а ты к вечеру вдруг сразу зачесался, и красные пупырышки пошли по телу. Потащил тебя на снятую квартиру, вымыл в ванной, ещё лосьоном мазал, полночи ты спать не мог, ворочался, чесался и скулил. На следующий день матери в санатории посоветовали помыть тебя с марганцовкой и давать какие-то таблетки. А купаться мы с тобой пешочком ходили уже в озере Еловом, были там с утра и до обеда.
Кормиться мы приспособились. Утречком пили чай и что-то перекусывали на квартире, к обеду шли в санаторий, тебя мама брала с собой в столовую. А ближе к вечеру мы почти каждый день брали маму и шли в шашлычную на берегу озера Теренкуль. Санаторий располагался между двух озёр: Кисегач и Теренкуль. Кисегач – огромное озеро, на его западном берегу уже был Ильменский заповедник. А Теренкуль - небольшое и живописное озеро, но заросшее водорослями, вдоль берега белело много водяных лилий.
Пока готовился шашлык, я брал две воблы и бутылочку пива. Одну воблу чистил тебе и ты её махом съедал, а потом уже – шашлык. Шашлычок был отменный, туда частенько заходили его отведать отдыхающие «шишки» из областной администрации. Потом мы сидели на скамеечке возле причального помоста лодочной станции, или с этого помоста кормили чаек, которые ловили кусочки хлеба прямо на лету.
От санатория до нашей квартиры надо было идти сначала по берегу Теренкуля, а потом по длиннющей и пологой металлической лестнице, поднимающейся прямо через лес. Это был такой терренкур для пеших прогулок, дальше лесом шла дорожка в шахтёрский пансионат «Каменный утёс», а перед его оградой мы сворачивали в посёлок. Несколько раз на дорогу выскакивали ёжики, ещё больше было белок.
А спускались мы по лестнице бегом, в санатории заходили на спортивную площадку, а если было совсем жарко – то сразу в корпус, где жила мама, или ждали её под навесом санаторной кафешки. И часто лопали за столиком мороженое, но уже после обеда.
В одно из воскресений поехали в Миасс, в минералогический музей Ильменского заповедника. Там на тебя произвели впечатление уральские самоцветы, после чего у нас был период изучения и собирания камней. Купили книжку «Камни и минералы», картонку с коллекцией уральских камней с маленькими образцами. И ещё приезжали в этот музей, когда отдыхали на озере Еловом.
И ты даже гуляя с друзьями, собирал камни. Помню, я как-то усёк, что ты с мальчишкой со двора, у которого тоже был «бзик» на камни, собрались идти на железнодорожную насыпь собирать камни. Пришлось мне эту экспедицию возглавить.
И ещё была настоящая эпопея со сбором и коллекционированием пробок от бутылок. Тогда только начиналось разнообразие всяких стеклянных бутылочек с газировками и минералками. Я и сам везде смотрел и искал новые пробки. Оглядываясь, всё ж неудобно как-то, подбирал. Коллекция была в большой коробке, пробки раскладывались на картонках в несколько слоёв.
Потом появилась игровая приставка к телевизору с первой игрой «Марио», в которой ты прошёл все уровни за неделю. И вообще не отходил бы от телевизора, если бы через два-три часа я его не выключал.
Потом – уже «Сега». Через какое-то время – уже компьютер. Его покупали в магазине на Салютной и потом частенько туда наведывались за разными принадлежностями и гаджетами.
Компьютер с «игрушками» на нём – это была беда. Но эта беда, может, увела от другой беды – кто знает?
Ещё был музыкальный период с освоением гитары. Я договорился с преподавателем музыкальной школы, он вёл в вечернее время индивидуальные занятия. Гитару покупали в специализированном магазине на Комсомольском проспекте. Хорошо помню, когда купили и возвращались домой, насадкой от «болгарки» пробило колесо нашего «Святогора».
Потом месяца четыре я после работы приезжал к музыкальной школе и тебя ждал после занятий. Район был нехороший, да ещё нужно было пересаживаться с одного автобуса на другой, маршрутки тогда ещё не ходили.
Был ещё период большого тенниса, он длился около года. Я тебя встречал у спорткомплекса ЮУрГУ. А позже частенько забирал тебя после занятий в самом университете.
Но ещё до поступления в университет, месяца за три до экзаменов в школе стало известно, что придётся сдавать английский язык, а у тебя в школе его изучали так... Ну, в общем, никак. Записались на курсы, занятия были чуть ли не ежедневно, и опять я тебя встречал, и домой возвращались вместе.
С года окончания школы ты уже попадал под призыв в армию, и нужно было на всякий случай подсуетиться, чтобы не забрили до поступления в ВУЗ...
А твои планы поехать в Штаты во время каникул после третьего курса... Потом - как покупали тебе машину и в какую «эпидерсию» это вылилось, отголоски этой приснопамятной «тачки» тянутся до сих пор... Но ты это уже и сам хорошо помнишь. А я с тех пор и до недавнего времени редко засыпал без какого-то беспокойства, а когда ты звонил – вздрагивал: не случилось ли снова чего?
Много ещё разных кадров демонстрирует память, с каждым из них связано какое-то переживание. А сама плёнка с кадрами – длиною в жизнь...
Когда ты был подростком, да и когда учился в университете, с разными трудностями или проблемами, бывало, приходила мысль: скорее бы уже вырос!
И вот – вырос. Уже сам по себе. А мне остаётся вспоминать и укорять себя за то, что не сделал так, как надо бы, не сказал всего, что следовало бы, не подсказал, не заставил, что-то просмотрел...
Теперь уже всё по-другому. Тебя уже учит непосредственно сама жизнь. Но всё-таки, может, главному я и научил: стремиться учиться у жизни только хорошему?