Спасители

Действие  первое.
   
  Серое  одноцветье , скучная  гладь, шорохи , скрипы – от  шагов  одного  единственного  существа: в  центре  сцены  находится  внушительный  вентиль  и  вокруг  него  в  одиночестве  прогуливается  Павел. Медленно , степенно , угрюмо – предоставляя  мирозданию  идти  своим  чередом.
  Спустя  какое-то  время  из  недр  тумана  появляется  Петр. Останавлива-ется , хрустит  шеей , скрещивает  руки ; на  обоих  партнерах  серебристые  поношенные  саваны , пыльные  сандалии , красные  носки ; у  Петра  вы-пуклые  глаза , мощные  плечи , приподнятая  бровь ; у  Павла  выгоревшие  волосы  и  слегка  затронутое  оспой  лицо. На  первый  взгляд  их  внеш-ность  можно  охарактеризовать , как  изнуренную. Более  детальное  всмат-ривание  оценку  едва  ли  изменит. 

Петр. Зачем  звал , Савл? Пошвыряться  камнями , в  названия  галактик  по-играть?
Павел. Посоветоваться  надо. Обменяться  мнениями  и  непременно  ими  сойтись. 
Петр. Мало  ли  что  кому  надо… вростая  по  пояс  в  нездоровое  вооду-шевление. С  раздраженным  сопением  под  обрушившимся  куполом  цир-ка. Почему  здесь?
Павел. Для  удобства. Если  мы  примем  решение , то  сразу  же  его  и  ис-полним. Лупанем  нашей  правотой   по  этим  марионеточным  канальям…
Петр. Ты , насколько  я  понимаю , опять  об  этом. Что  теперь  у  них  там  случилось? Глобальное  потепление? Похолодание? Ядерная  война?
Павел. В  том-то  и  дело , что  ничего. В  который  раз… не  знаю , как  тебе, но  мне  ждать  уже  надоело. Под  самую  завязку… я  предлагаю  покончить  с  этим  сейчас  же. Начать  и  кончить.
Петр. К  чему  эта  спешка?
Павел. Спешка?! Ты , Симон , с  мозгов-то  пыль  смахни. Ты  ими  редко  пользуешься , вот  они  у  тебя  и  барахлят. Спешка… Сколько  лет  мы  присматриваем  за  этой  планетой?
Петр. Где-то  тысячи  две.
Павел. Ну , и  как  тебе  результаты?
Петр. К  нам  не  может  быть  никаких  претензий. Все  эти  годы  мы  рабо-тали  честно. Возможно , не  слишком  продуктивно, но  честно.
Павел. Я  говорю  не  о  нас. Я  про  них (показывая  пальцем  вниз). За  все  эти  годы  они  хоть  капельку  изменились? На  какой-нибудь  гребаный  микрон?
Петр. Они  стали  образованней. Раньше  и  читать  единицы  умели , а  те-перь  даже  в  самых  отсталых  племенах  знают , кто  такой  Билл  Гейтс. А  мы  с  тобой , Савл , одну  букву  на  двоих  знали… Но  это  так , к  слову.
Павел. Ты  нас  общей  гребенкой  не  расчесывай. Будь  объективен  и  быстро  признай , что  я  с  пути  к  себе  не  сворачивал  и  с  образованием  никогда  не  враждовал - все , что  полагается  выучил.
Петр. Да  что  ты  там  выучил… В  наше  время  и  учить-то  особо  нечего  было.
Павел. Это  только  ты  со  своей  колокольни  исключительно  язык  от  свисающего  колокола  видел. Я  же  смотрел  куда  дальше - я  всегда , Слава  Создателю , смотрел  дальше  тебя…
Петр. Не  чувствуется  в  твоих  словах  нищета  духа , ой  не  чувствуется. Гордыня  одна. Павлинья  придурь.
Павел. Кивать  на  слова , Симон , последнее  дело. С  каждым  днем  на  этой  планете  их  становится  все  больше  и  больше , но  кого  это  согрева-ет?
Петр. Слова  и  не  должны  согревать. Они  предназначены  для  другого - ими  называют  города , рассказывают  истории , молятся , наконец.
Павел. В  молитве  слова  не  имеют  значения. Там  важно  настроение , с  которым  она  произносится.
Петр. Но  говорится-то  она  словами.
Павел. Она  не  должна  говорится! Слова  это  всего  лишь  скорлупа , где  и  созревает  истинная  молитва. Но  Он  не  ест  скорлупы! Ему  нужно  чувство , вырвавшееся  из  застенков  словесных  игр. Было  нужно…
Петр. Ты  за  Него  не  говори. Он  и  сам  за  себя  сказать  в  состоянии. И  мне , и  тебе – мне  мягко  и  подбадривающе , тебе  замахнувшись  и  нели-цеприятно. Чтобы  спесь  сбить.
Павел. Здесь  Он  уже  ничего  не  скажет - Он  никогда  не  возвращается  на  планету , убившую  Его  сына. Так  было  на  сотне  планет  и  так  будет  до  скончании  века. Под  колониальным  гнетом  физических  законов  Он  давал  им  много  шансов, однако  они  не  воспользовались  не  одним  из  них. И  жизнь  покинула  эти  планеты. Покинет  и  Землю.
Петр. Но  когда  это  произойдет , зависит  только  от  нас.
Павел. Такова  Его  воля.
Петр. Ошибаешься.
Павел. Как  это  ошибаюсь?
Петр. Это  была  воля  Его  Сына. А  Его  мы  даже  в  глаза  не  видели.
Павел. Правильно , все  контакты  поддерживались  через  Сына. Но  воля  была  Его. Сын  просто  переводил  ее  на  доступное  нам  наречие. По-моему , мы  верно  истолковали  перевод.
Петр. По-моему , тоже. Полагаю , нам  следует  рассуждать  именно  под  таким  углом , поскольку  заниженная  самооценка  бьет  прямо  в  кость. Делает  легкого  на  подъем  легким  на  спуск. У  тебя , кстати , ничего  не  болит? Ничего  не  раздирает?
Павел. С  чего  ты  взял?
Петр. Бледный  ты  какой-то.
Павел. Как  смерть?
Петр. Не  знаю , мне  еше  не  приходилось  сталкивался  с  ней  лицом  к  лицу. Он  миловал.
Павел. Тебя-то  Он  миловал , а  вот  им  этого  уже  не  светит - ими  теперь  распоряжаемся  мы: я  и  ты , великий  человек  и  некто  пожиже…
Петр. Мы  распоряжаемся  не  каждым  из  них  в  отдельности , а  планетой  в  целом. Это  разные  вещи. К  тому  же  все  наше  распоряжение  сводится  к  одному – выбрать  точное  время  ликвидации.
Павел. Да , ликвидация , уничтожение , устроим  им  всем  кровавую  баню - безбожникам , патриотам , разбитым  параличом  папистам , говенным  гуру, переодетым  в  бродячих  артистов  агентам  ЦРУ , аристократам  духа , фрейдистам…  Тебя  наши  полномочия  не  устраивают?
Петр. Об  этом , наверное , поздно  рассуждать. Будучи  нареченными  свы-ше  единственными  в  своем  роде , мы  приняли  предложенные  условия.
Павел. Ну , не  отказываться  же.
Петр. А  ты  бы  посмел? Отважился  возражать?
Павел. Я  нет. Убедившись  в  реальности  существования  воды , я  бы  не  посмел  подвергать  сомнению  лед. И  если  жребий  пал  на  нас , мы  были  не  вправе  переворачивать  монету. Пусть  лежит , как  упала. В  бытии  пространства… нет , подожди – в  пространстве  бытия… что  такое , опять  не  звучит… ну , давай же.. я  сейчас  сформулирую… секунду…
Петр. Махровый  фатализм , Савл , отнюдь  не  входит  в  число  добродете-лей - осознанность  выбора  приветствуется  гораздо  больше. Данную  пер-вооснову  предпочтительней  понять  самостоятельно.
Павел. Мой  фатализм  настолько  осознан , что  ему  часовая  стрелка  поза-видует. И  минутная  позавидует. Не  успею  насладиться  видом  гусеницы , как  она  уже  превратилась  в  бабочку… Помахала  чуток  крылышками  и  сложила  их  у  себя  на  груди. Тельце  все  такое  же , а  внутри  что-то  пе-ременилось. Исчезло  что-то…
Петр. Жизнь  тем  и  прекрасна , что  она  исчезает. Только  тогда  она  обре-тает  хоть  какой-нибудь  смысл.
Павел. Еще  один  довод  свершить  намеченное. И  унестись  восвояси!
Петр. Этим  ты  перечеркиваешь  все , чему  нас  учили. Ты  ставишь  на  пьедестал  свой  личный  интерес  и…
Павел. И  твой! И  твой  интерес!
Петр. И  мой… Но  при  принятии  решения  наша  с  тобой  выгода  должна  стоять  в  самом  конце  списка. Придержи  отвисающую  челюсть - я  помню  слова , которыми  нас  напутствовали. Более  того , я  не  забыл , что  нам  обещали. И  я  ничуть  не  сомневаюсь - ты , Савл , это  тоже  помнишь. Скрывай , не  скрывай.
Павел. А  как  же! Помню , как  такое  забудешь - Он  обещал  взять  нас  с  собой , чтобы  нести  отцовское  слово  на  планеты , где  его  еще  не  слы-шали. Он  говорил , что  когда  мы  присоединим  Землю  к  числу  неоправ-давших  ожидание , нас  будут  Там  ждать. Неужели  эти  перспективы  тебя  не  вдохновляют?
Петр. Меня  не  вдохновляют  перспективы  несчастного  человечества. Если  мы  с  тобой  поступим  так , как  ты  тут  предлагаешь  и  на  чем  настаиваешь , они  уже  никогда  не  станут  счастливыми.
Павел. Они  заслужили  свое  несчастье! Посмотри  на  них , Симон , повни-мательней - у  них  вся  жизнь  проходит  ползком. А  индивидуума , кото-рый  стремится  хотя  бы  немного  их  выпрямить  и  приподнять  из  грязи , они  из  своего  общества  выбрасывают. Потому  что  во  время  гениальных  песен  он  им  мешает  зевать!
Петр. Все  так. Но  лишив  их  жизни , мы  уподобимся  им  же самим: тем  гнусным  гнидам , что  травят  беззащитных  одиночек - мы  с  тобой  оди-ночки  не  беззащитные  и  по  сравнению  с  нами  все  эти  миллиарды  за-щищены  еще  меньше, чем  пытавшиеся  встать  против  большинства.  Я  не  сторонник  такого  подхода.
Павел. Ты?!... А  я?! Знаешь  меня?! Конечно , знаешь! Но  кто  я?! Это  ты  знаешь?! Я  не  сторонник  терпеть  твои  колебания! Значит , так – я  неод-нократно  заводил  с  тобой  речь  о  закрытии  этой  планеты , но  еще  ни  разу  не  ставил  вопрос  ребром. Сейчас  ставлю. Не  сходя  с  места , ты  должен  определиться , с  кем  ты. Со  мной  или  с  жалкими  человечками , ставшими  для  тебя  роднее  твоего  многолетнего  компаньона. Определяй-ся , Симон , не  раздражай  меня  молчанием.
Петр. На  Земле  живут  не  только  люди… Чем  перед  нами  провинились  другие  формы  жизни? Задача  рыб – метать  икру , а  не  слушать  Высшее  слово. Нельзя  же  сказать  микроорганизмам – любите  друг  друга. Если  они  перестанут  между  собой  воевать , то  безвозвратно  и  без  нашего  вмешательства  сгинут.
Павел. Насчет  других  форм  жизни  нам  не  давали  никаких  указаний. В  конце  концов , за  все  ответственен  человек. Он  отвечать  и  будет.
Петр. Человеку  глубоко  наплевать  на  микроорганизмы.
Павел. И  мне  наплевать. Обрекать  себя  на  вечное  заточение  в  этой  глуши  из-за  какой-нибудь  паршивой  амебы? Мы  не  для  этого  общались  с  Ним… Мне  никто  не  докажет , что  для  этого! Пусть  даже  не  старают-ся.
Петр. А  Он  не  для  этого  общался  с  нами. Нет , не  для  этого – категори-чески  для  иного. Охлынь  и  учти - как  бы  ты , Савл , ни  кряхтел , ни  в  чем  не  повинные  животные  на  справедливости  твоего  решения  огром-ное  бельмо  проявят. Орбита  их  предназначения  лежит  весьма  вдалеке  от  твоего  желания  уничтожить  их  без  последствий - нам  за  это  спасибо  не  скажут.
Павел. Я  давно  не  рассчитываю  на  спасибо. С  меня  вполне  достаточно  снова  говорить  с  Ним. Положись  на  мои  предчувствия , друг - нас , кон-кретно  нас , Он  не  прогонит.
Петр. Ну , а  если  выгонит? Ногой  под  мягкие  ткани. Ты  подумал , что  тогда  с  нами  будет?
Павел. Не  подумал. Как-то… что-то… А  что  с  нами  будет?
Петр. Вероятно , нас  тогда  вернут  на  Землю.
Павел. Но  Земли-то  уже  не  будет.
Петр. Я  о  том  же.

Павел. Да  не  выгонит  Он  нас… С  чего  бы  вдруг… мы  к  Нему , Он  нас  взашей… Это  не  в  Его  правилах – своих  людей  выгонять.
Петр. Мы  уже  две  тысячи  лет  не  люди… Впрочем , делай  как  знаешь.
Павел. Ты  о  чем?
Петр. Только  не  устраивай  сцен  с  объятиями. Я  согласен. Согласен  уни-чтожить  эту  планету.
Павел. С  чего  это  вдруг?
Петр. Моя  душа  потемки… Так  что  так , Савл - моментом пользуйся , а  в  нее  не  лезь. Она  женщина  вздорная , может  и  передумать.

Павел. Не  будем  терять  времени. (подходит  к  вентилю  и  машет  рукой) Иди  сюда. (Петр  подходит) Возьмись  за  него  правой  рукой.
Петр. (взявшись) Правой , потому  что  я  главный?
Павел. Нет , потому  что  я  левша. Шучу , так  удобней. Как  ты  помнишь , мы  должны  сделать  один  полный  оборот , разделив  его  на  три  пример-но  равных  фазы  и  действуя  строго  одновременно. Крутить  будем  по  моей  команде.
Петр. Почему  не  по  моей?
Павел. Доставь  это  удовольствие  мне. Я  дело  инициировал , я  его  и  от-считаю. Скандалить , надеюсь , не  будешь?
Петр. Не  буду. Если  ты  прочтешь  что-нибудь  из  Книги , то  не  буду. Сдержусь.
Павел. Да  не  хочу  я  ничего  читать. Тем  более  из  Книги. У  меня  к  ней  неоднозначное  отношение. Там  иногда  на  такое  наткнешься… но , само  собой , в  ней  есть  и  здравые  места. Даже  где-то  любимые.
Петр. Вот  их  прочитай.
Павел. Не  хочу.
Петр. Ты , Савл , не  злись , но  я  настаиваю. Что-нибудь  коротенькое.
Павел. Коротенькое  можно. Ты  натолкнул  меня  на  эффектную  мысль. Я  буду  считать , цитируя  Книгу. Так  мы  придадим  церемонии  дополни-тельную  официальность. Поголосим  под  приспущенными  знаменами…  Итак , ты  готов  указать  Земле  ее  место  на  карте  вселенной?
Петр. Я  только  что  с  ней  мысленно  попрощался.
Павел. Мысленно  грешат  и  мысленно  следуют  за  Ним… Нервничаешь? Испариной  покрываешься?
Петр. Начинай.
Павел. Неужели  дождались… (поднимает  глаза  наверх) Прими  нас , ибо  уже  идем  мы!

                Павел  берется  за  вентиль.

Павел. Се , гряду  скоро , и  возмездие  Мое  со  Мною , чтобы  воздать  каж-дому  по  делам  его. Я  есмь  Альфа  и  Омега, начало  и  конец , первый  и  последний. Раз! ( крутят  вентиль) Блаженны  те , которые  соблюдают  за-поведи  Его , чтобы  иметь  им  право  на  древо  жизни  и  войти  в  город  воротами. Два! (снова  крутят) А  вне – псы  и  чародеи , и  любодеи , и  убийцы , и  идолослужители , и  всякий  любящий  и  делающий  неправду. Аминь. Три! (Петр  не  крутит) Три!! (Петр  не  крутит) Ты  почему  не  кру-тишь?!!
Петр. Она  передумала.
Павел. Кто  она?!
Петр. Душа. Моя  душа  решила  предоставить  им  еще  один  шанс. Мы  спустимся  на  Землю  и  поищем  наследников  того  духа , ради  которого  все  и  затевалось. А  не  найдем… Тогда  никаких  хождений  на  попятные  уже  не  будет. Вперед , мой  меньший  брат  во  Христе. Двинули!
Павел. Что  же  ты  за  человек – как  говорится , съест  мой  апельсин , да  еще  и  соком  мне  в  глаз  брызнет…
Петр. Твои  оскорбления  ничего  не  изменят. Я  не  человек , тут  ты  на  меня  клевещешь , но  я  не  стыжусь , что  некогда  им  был. Вынужден  со-знаться - это  далекое  время  вне  всяких  сомнений  было  наилучшим  вре-менем  моей  бесконечной  жизни. Вне  сомнений - вне  всяких , всяких… вне  всяких , всяких… вне, вне , вне…   

                Петр  уходит  со  сцены.
 
Павел. Оо-хх , что  с  него  возьмешь - как  был  рыбаком , так  и  остался…
 
                Следует   вслед  за  Петром.

               
               
                Действие  второе.      
 
  Ясный  летний  вечер  Дальний  угол  непопулярного  парка – скамейка. Под  ней  пустой  пакет  из-под  чипсов. На  ней  Иосиф. Он  молод , поры-вист , совестлив. Обыкновенно  одет – рубашка, джинсы , кроссовки. Не-большой  рост , несерьезная  фигура. Кожа  да  кости , глаза  и  сверкание - оно  в  них  неординарно  и  притягивающе. Было  бы  неверно  утверждать , что  истоки  всему  безумие. Но  этого  нельзя  и  отрицать.
 Над  Иосифом  - чуть  в  стороне , непонятно  на  чем - сидят  Павел  с  Пет-ром. Вполне  вероятно, что  они  сидят  на  воздухе. В  руках  у  Павла  про-долговатый  пульт. Наподобие  телевизионного - если  он  нажимает  на  некую  заповедную  кнопку , реальность  встает  на  паузу.
  Павел  ее  нажимает. Все  сущее , включая  Иосифа, временно  застывает.

Павел. Долго  мы  будем  ждать? День , неделю , месяц , два?
Петр. Пока  не  надоест.
Павел. Мне  уже  надоело. Ты  только  входишь  во  вкус , а  мне  бы  отсюда  и  подальше – сейчас  же. Немедленно. Не  объяснишь , почему  мы  ждем  именно  здесь?
Петр. Это , Павлуша , называется  интуиция. От  латинского  intueri , озна-чающего  «пристально  смотреть» - чувствуешь  связь? Я  не  совсем , но  изволь  положить  наш   пульт  ровно  посередине. Дай  тебе  волю , ты  ни-когда  реальность  с  паузы  не  снимешь.

  Петр  снимает. Через  несколько  секунд  мимо  Иосифа  уверенно  прохо-дит  одноногая  девушка  на  костылях. Это  Мария. Грациозная  шея , блед-ные  щеки , пронизывающий  взгляд. Маленькие  серьги , свободная  кофта , длинная  черная  юбка. Лучезарная  улыбка  на  ее  интересном  лице  не  играет - она  не  собирается  разыгрывать  из  себя  кого-то  без  мозгов , но  приятного  в  общении.
  Иосиф  ей , кажется , понравился.               

Мария. Мне  можно  сесть?
Иосиф. Конечно , конечно. Это  общая  скамейка – на  ней  можно  и  сидеть, и  лежать , но  в  данную  секунду  на  ней  лежать  затруднительно , потому  что  на  ней  уже  сидят. Я  сижу.
Мария. Я  вижу , что  вы.
Иосиф. Вы  видите  меня   всего , а  я  по  большей  части  лишь  свои  ноги. Что  это  я  говорю! Как  же  глупо  и  непростительно… Да  вы  садитесь!
Мария. В  ногах  правды  нет?
Иосиф. Нет. Ой , ой , опять  я  не  то…
Мария. Успокойтесь. Не  переигрывайте.    
    
                Мария  присаживается.

Иосиф. Гуляете?
Мария. Ага , гуляю.
Иосиф. Мне  сегодня  тоже  дома  не  сиделось. Какое-то  странное  предчув-ствие - как  с  утра  началось , так  весь  день  не  отпускает.
Мария. Какое  предчувствие?
Иосиф. Странное. Вам  непонятно? Хмм… Как  будто  что-нибудь  случится, но , если  я  не  напрягу  все  свои  силы , я  этого  не  замечу.
Мария. Может , и  надо  замечать?
Иосиф. Мне , думается , надо. Хотя  для  взаимопонимания  с  Богом  по-средничество  психиатра  нередко  требуется. Но  это  я  в  общем , не  о  се-бе – по  ходу  разговора… У  вас  бывают  такие  предчувствия?
Мария. У  меня  нет  времени  на  предчувствия. Меня  обременяют  не-сколько  другие  заботы.
Иосиф. Вы  о  своей  болезни?
Мария. Болезни?! Вы   называете  это  так  просто – болезнью?!… Следует  сказать , что  вы , молодой  человек , неисправимый  оптимист. За  чужой  счет.
Иосиф. Если  я  вас  обидел , Бога  ради , извините!
Мария. Да  вы-то  тут  причем.
Иосиф. Готов  побожиться – я  тут  совершенно  не  при  делах. Так  и  есть… Трудно , наверное , без  ноги?
Мария. Ерунда. Легче , чем  без  двух. Вопросы  у  вас , прямо  скажем , от-кровенные. Не  заскучаешь.
Иосиф. Вы  считаете , что  я  не  скучный?
Мария. Вам  это  важно?
Иосиф. Скучный  я  или  нет?
Мария. Каким  я  вас  считаю , вам  важно?
Иосиф.  Разумеется , важно. Как  для  человека , поклоняющегося  величию  ненаписанных  шедевров – в  музыке , литературе, кубической  живописи…
Мария. Это  глупо.
Иосиф. Что  глупо?
Мария. Да  все. Я  утрирую - глупо  полагаться  на  мнение  совсем  посто-ронненго  человека.
Иосиф. Почему  постороннего?
Мария. А  что , родного? Такие  родные  и  костыль  сопрут , не  поморщать-ся… Мы  даже  не  знакомы.
Иосиф. Меня  зовут  Иосиф.
Мария.  Еврей , что  ли?
Иосиф. Да  какой  там  еврей - мой  дед  был  не  без  проблем  обрусевшим  поляком , вот  папа  в  честь  него  меня  и  назвал. Я  не  жалуюсь. Под  сво-ей  смоковницей  кучи  не  кладу! Отца  трудоспособности  не  лишаю – не  подкарауливаю  его  в  темном  коридоре  с  разводным  ключом  или  про-чими  тяжелыми  предметами.
Мария. Вы  достойный  сын.
Иосиф. Вероятно… не  уверен… возможно…
Мария. И  чем  ваш  достопочтенный  родитель  занимается? Работает , бо-леет , ищет  себя?
Иосиф. Он  зарабатывает  деньги. Точнее , не  он  сам , а  его  фирма. Я  в  этом  деле  ничего  не  понимаю. Мне  больше  нравится  работать  с  засох-шим  деревом - плотничать , так  сказать.
Мария. Так  вы  плотник?
Иосиф. Я  пока  что  студент. Вот  изучу  ненавидимые  мной  финансы , размешаю  ложку  воды  в  коробке  с  сахаром  и  стану  настоящим  плот-ником. Смастерю  мельницу , гондолу , пятиметрового  снеговика  из  дуба  или  баобаба… Да  что  мы  все  обо  мне  и  обо  мне – вас  саму  как  зовут?
Мария. Мое  имя  Мария.
Иосиф. Можно  я  буду  называть  вас  Машей? Меньше  букв , больше  теп-лоты?
Мария. Называйте.

Павел. Как  их  зовут?!
Петр. Этот  парень  еще  и  плотник…
Павел. Подозрительное  совпадение… Ты  все  подстроил?
Петр. Не  говори  глупостей - ты  знаешь , что  за  этим  миром  мы  можем  лишь  наблюдать. Еще  мы  в  праве  его  уничтожить, но  в  ход  событий  мы  этим  никак  не  вмешаемся. Поскольку  никаких  событий  уже  не  бу-дет.
Павел. Невелика  беда , переживем… Все  только  с  облегчением  вздохнут.
Петр. Кто  все?
Павел. Слова  мудрых  уточнению  не  подлежат. Понимай , как  понима-ешь.

Иосиф. А  что  вы , Маша , обычно  делаете  одинокими  вечерами? В  кри-вых  когтях  ненасытного  сумрака!
Мария. В  депрессии  я  предпочитаю  музыку  слушать  - завывание  воль-ного  ветра , стук  дождя  по  стеклу , тиканье  часов. Это  и  есть  моя  музы-ка.
Иосиф. В  ваших  словах  прослеживается  что-то… не  ваше. Что-то  от  прежних  людей , знавших  о  правде  жизни  побольше , чем  мы.
Мария. Прежние  люди  ничем  не  отличались  от  нас. Те  же  слабости , те  же  радости. Те  же  глупости.
Иосиф. У  тех  людей  было  больше  времени. И  хотя  они  жили , в  сред-нем , меньше  нашего , их  годы  длились  дольше.
Мария. Вряд  ли.
Иосиф. А  я … ч , извините , уверен.
Мария. Я  уверена  только  в  том , что  солнце  сядет  раньше , чем  взойдет  луна.
Иосиф. Это  не  вера. Наука – только  она.
Мария. Узнай  я  об  этом  из  книжек , то , да , наука , а  если  просто  узна-ла, то  извините. Моя  заслуга.
Иосиф. Наука , заслуга – на  теле  следы  от  комбайна  и  плуга… Стихи  пишите?
Мария. Прошу  избавить  меня  от  ваших  издевок. Тем  более ,  издеваться  над  стихами  подло  и  гнусно – они  слишком  беззащитные.
Иосиф. Да  я… Постойте , не  держите  зла – ни  над  чем  издеваться  я  не  думал… ну  как  мне  вам  это  доказать? Вы  только  скажите , я  все  сде-лаю. 
Мария. Мне  не  следует  ничего  говорить , а  вам , соответственно , делать. Вдыхайте   воздуха  сколько  сможете - как  прежде. Я  вас  прощаю.
Иосиф. Спасибо! А  за  что? За  что  вы  меня  прощаете?
Мария. Все  нормально. И  вообще , что  бы  ни  происходило , это  не  должно  становиться  для  нас  внеочередным  поводом  для  разочарования. Как  бы  ни  было  больно , ныть  все  равно  противопоказано - пусть  мы  иногда  достойны  и  лучшего , нам  по  силам  насытиться  и  случившимся.  Неважно , с  нами  или  нет.
Иосиф. Вы  сильная.
Мария. Тут  другое. Когда я была маленькая , мы  летом  жили  за  городом – в  деревянном  доме , у  которого  при  малейшем  дожде  протекала  крыша. Как-то  я  встала  с  утра , пошла  чистить  зубы , а  моя  зубная  щетка  уже  мокрая. Я  страшно  разозлилась. Зачем , думаю , они брали  мою  щетку , своих  что  ли  нет. Ничего  никому  не  сказала , но  полдня  ходила  очень  смурная. И  только  к  вечеру  я  догадалась , что  мою  щетку  намочил  дождь. Тогда  во  мне  что-то  изменилось. Или  еще  раньше. Но  безвоз-вратно.
Иосиф. У  вас  тогда  наличествовали  обе  ноги?
Мария. Да , тогда  у  меня  был  полный  комплект. Нога  к  ноге , одна  к  одной…  Рассказать , что  случилось?
Иосиф. Если  можно.
Мария. Ну , почему  же  нельзя. Меня  привезли  в  больницу  с  приступом  аппендицита , подготовили  к  операции  и  по  ошибке  на  тележке  в  дру-гую  операционную  отвезли. Там  мне  какие-то  подвыпившие  гниды  полноги  и  оттяпали. Потом  извинились , конечно.
Иосиф. Пришить  ее  на  место  было  уже  невозможно?
Мария. Вполне  возможно. Но  они  ее  как  бы  куда-то  потеряли. Устами  заведующего  отделения  сказав , что  не  со  зла - я  им , в  принципе , верю. Со  всеми  бывает.
Иосиф. Компенсацию  хотя  бы  заплатили?
Мария. Заплатили , как  же  не   заплатить. Ее  как  раз  на  эти  костыли  и  хватило.

  Иосиф  сочувственно  смотрит  на  Марию. Потом  отворачивается. Слы-шатся  частые  всхлипывания.

Мария. Вы  что , плачете?!
Иосиф.(сквозь  слезы) Мне  бы…  я… с  вами… не  понимаю… ломая  нож-ки  табурета , ты  этим  не  ломаешь  ноги  дьяволу… простите…
Мария. Не  плачьте , ни  к  чему - мне  ведь  даже  не  было  больно.
Иосиф. Это  несправедливо…
Мария. Нет  худа  без  добра. Если  проецировать  эту  логику  на  мой  слу-чай , можно  сделать  следующий  вывод - вырезая  мой  аппендицит, они  могли  меня  зарезать. А  так  дело  ограничилось  всего  лишь  одной  ногой. В  определенных  ситуациях  это  приемлемые  потери.
Иосиф. Получается , они  сделали  благо?
Мария. Благом  бы  я  это  не  назвала , но  все , как  мне  представляется , было  в  состоянии  продвинуться  и  по  более  худшему  пути. Как  с  моим  отцом.
Иосиф. А  что  с  ним?
Мария. Уже  ничего. Он  умер.
Иосиф. Мои  искренние  соболезнования.
Мария. Ему  от  них  уже  не  жарко. А  жарко  ему  было – и  еще  как , про-сти  меня  Господи…  Он  в  бане  скончался. До  того  натопил , что  его  ангелу-хранителю, по-видимому , стало  невмоготу  и  он  вышел  подышать  в  предбанник - о  нем  больше  никто  не  слышал , а  мой  отец , оставшись  в  одиночестве , дал  слабину. Полем  его  последней  битвы  оказалась  ба-ня… Хотя  если  посмотреть  на  это  с  позиций  гигиены , смерть  букваль-но  образцовая.
Иосиф. Ты  сильно  переживала?
Мария. Как  тебе  сказать… сознание  я  не  потеряла.
Иосиф. Я  терял  сознание  только  один  раз  в  жизни. У  меня  дома  были  рыбки. Две, три , потом  шесть - доходило  до  восьми. До  двенадцати. И  вот  прихожу  я  из  школы , собираюсь  покрошить  им  купленного  по  до-роге  корма , а  мама  мне  говорит , что  все  рыбки  сдохли. Я  плакал  до  самого  ужина… А  на  ужин  мама  пожарила  нам  с  отцом  рыбу – я  как  об  этом  узнал , чуть  с  ума  не  сошел. Перед  глазами  все  завертелось , закружилось , и  я  упал – навзничь. Сейчас-то  я  понимаю , что  это  не  мо-их  рыбок  зажарили.
Мария. Рад , что  понимаешь?
Иосиф. Я  был  рад , когда  были  живы  мои  рыбки. Еще  как  был!
Мария. Рано  или  поздно  они  бы  все  равно  умерли.
Иосиф. Лучше  бы  поздно. Но  чего  там  жаловаться… Забыли , проехали - чтобы  я  не  особо  грустил , отец  купил  мне  боксерские  перчатки. Про-ворчал , что  пора  становиться  мужчиной  и  отвел  в  секцию.
Мария. Выходит , ты  чемпион?
Иосиф. С  боксом  у  меня  не  сложилось. Я  старался , но  другие  старались  намного  удачней , и  каждый  вечер  я  приходил  домой  в  плохом  настро-ении. Мое  нахмуренное  лицо  покрывала  ровная  синева. Как  говорится , судьба  отказала  мне  в  праве  покидать  ринг  не  на  носилках , и  дней  через  десять , вдоволь  насмотревшись  на  мои  никому  не  нужные  раны  , отец  с  подобным  способом  времяпрепровождения  разрешил  мне  завя-зать.
Мария. А  если  бы  не  разрешил?
Иосиф. Пришлось  бы  продолжать. Не  могу  же  ослушаться  своего  отца. Ты  ведь  тоже  своего  слушалась?
Мария. Это  было  трудно.
Иосиф. Он  был  несправедливым? Несправедливым  человеком , закончен-ным  подонком , последней  сволочью?
Мария. Не  о  том  разговор. Я  не  очень  прислушивалась  к  нему , по-скольку  он  был  немым.
Иосиф. Совсем?
Мария. Со  всеми. Не  знаю , что  он  об  этом  думал , но  по-моему  в  этом  что-то  есть. Недавно  я  видела  сон , который  подтвердил  мои  догадки - мне  приснился  зеленый  туман  и  скрипучая  телега , доверху  заполненная  музыкальными  дисками. На  этих  дисках  было  записано  абсолютно  все , что  я  говорила  в  своей  жизни. И  меня  заставили  их  прослушать.
Иосиф. Кто  заставил?
Мария. Откуда  я  помню - это  же  сон.
Иосиф. Извини , не  сообразил. Всегда  со  мной  что-то  не  так… И  ты  прослушала?
Мария. Не  все , но  многое. Такого  отвращения  к  себе  я  от  себя  никак  не  ожидала. Какое-то  нервное  нытье , никчемные  словесные  изыски , бесцветные  эмоции - обвинения  всех  подряд , начиная  с  мертвых  и  кон-чая  еще  живыми. Чрезмерно  громкие  претензии , плавно  переходящие  в  отчаянье… Знаешь , что  я  чувствовала , когда  себя  слушала?
Иосиф. Страх?
Мария. Стыд! Мне  было  стыдно. Ужасно  стыдно. Через  край  перелива-лось. Слава  Богу , этот  сон  лишь  раз  мне  снился.

Павел. Не  упоминай  это  имя  всуе! Забудь  о  таком  даже  думать! Всуе  ведь  нельзя.
Петр. А  орать  можно? Визжать  и  бесноваться , как  беременная  ослиха  при  виде  скелета  волчьего? Их  твои  выкрики  не  задевают - они  тебя  не  слышат , но  я-то  не  на  паузе. Я  в  деле , Савл , я  все   слышу – оглушен-ный  и  незлопамятный  я. И  о  каком  имени  ты  тут  развопился?
Павел. О  Его.
Петр. У  Него , мой  забывчивый  тарсянин , нет  имени. Вот  тебе  крест.
Павел. Но  они-то  его  упоминают.
Петр. Его , но  не  имя.
Павел. Фарисей  ты…   

Иосиф. Касательно  сновидений , у  меня  есть  свой  собственный  кошмар -  увы , но  он  приходил  ко  мне  гораздо  чаще , чем  один  раз. В  нем  я  иду  по  асфальтированной  дороге , шпыняю  ногами  засохшее  дерьмо  и  вос-хищаюсь  удивительнейшим  солнечным  закатом. Смотрю  ему  в  глаза , ощущаю  его  каждой  клеточкой  своей  физической  оболочки - можно  да-же  сказать , намазываю  его  масло  на  хлеб  моей  души. Но  когда  солнце  полностью  исчезает , асфальтированная  дорога  незамедлительно  превра-щается  в  болотную  топь. Я  пытаюсь  бороться , но  ничего  не  помогает  и  меня  засасывает. Я  никогда  не  спасаюсь.
Мария. И  что  ты  видишь  последним?
Иосиф. Свое  лицо.   
Мария. Каким  образом?
Иосиф. Оно  отражается  в  тех  глазах…               
Мария. Чьих  глазах?
Иосиф. Глазах  того , кто  за  мной  наблюдает. Страшного , великого , един-ственного , не  отвечающего  на  мой  зов… Кто  он , я  не  знаю. Я  мог  бы  разглядеть  его  получше , но  во  сне  я  боюсь  высоты. Это  очень  редкая болезнь.
Мария. Миллионы  людей  боятся  высоты. Десятки  миллионов.
Иосиф. Миллионы  боятся  смотреть  сверху  вниз , я  же  боюсь  смотреть  снизу  вверх. Но  я  все  равно  туда  когда-нибудь  посмотрю.
Мария. Кто  же  тебе  мешает? (показывает  на  небо) Смотри.
Иосиф. Сначала  мне  нужно  уснуть.
Мария. Только  не  здесь. Тут  же  народ  простой… простой , по-своему  та-лантливый – их  вроде  бы  нет , но  только  попробуй  уснуть , сразу  же  из-за  деревьев  высунутся.
Иосиф. Что  они  мне  сделают… Снимут  часы? Пес  с  ними , мне  не  жал-ко.
Мария. Часы - это  если  очень  повезет: они  запросто  могут  и  какой-нибудь  жизненноважный  орган  выкидным  ножом  вырезать. Сердце , к  примеру.
Иосиф. Разве  его  стук  доставляет  кому-нибудь  неудобства? Я  думаю , нет. Подумав , думаю. О  том  же – думаю , нет. И  еще  я  думаю , что  ни-кто, кроме  меня , на  мое  сердце  не  позарится. Ну , если  только  из  хули-ганских  побуждений.
Мария. В  более  или  менее  развитых  странах  уже  фактически  ничего  не  делается  из  хулиганских  побуждений. Все  просчитано  на  калькуляторах  последнего  поколения , накрепко  цифрой  предопределено , скоро  и  слова  будут  состоять  из  цифр - наша  жизнь  станет  единым  целым , без  деле-ния  на  гласные  и  согласные: она  окажется  монолитом , не  пропускаю-щим  не  подсчитанной  радарами  фантазии...
Иосиф. Люди  этого  не  допустят.
Мария. Люди  этого  даже  не  заметят.
Иосиф. Я  замечу! Я  просто  не  сумею  не  заметить. И  ты  заметишь.
Мария. Если  мы  это  заметим , то  горе  нам. Это  все  равно , что  бег  на  четырехсотметровый  круг - предпочтительней  бежать  вместе  со  всеми  против  часовой  стрелки  и  прийти  где-нибудь  в  конце , чем  бежать  од-ному  по  часовой  и  показать  лучший  результат. Его  ведь  все  равно  не  засчитают. А  тебя , вместо  велеречивых  поздравлений , истерично  засме-ют.
Иосиф. И  пусть  засмеют! Мою  уверенность , что  в  забеге  выиграл  имен-но  я , они  этим  с  места  не  сдвинут! Не  заставят  переосмыслить  честно  одержанную  викторию!
Мария. Твое  мнение  здесь  никого  не  интересует.
Иосиф. Оно  интересует  меня!
Мария. Тебе  этого  достаточно?
Иосиф. Не  достаточно. Но  я  не  вправе  отбрасывать  его , как  нечто  вто-росортное. Оно  неотъемлемая  часть  меня , созданного  по  образу  и  подо-бию… Сама  знаешь , кого.
Мария. Боюсь , не  знаю.

Иосиф. Когда-то  я  тоже  не  знал , что , споткнувшись , упаду  по  прямой – в  центре  города , зимней  полночью , с  особенным  чувством  вскричав… народ  подходил , оборачивался - увидевший  меня  майор  перекрестился… 
Мария. Ты  умеешь  плавать?
Иосиф.Только  на  корабле. А  что?
Мария. Как , ты  не  умеешь  плавать?! Бить  руками  по  морю , чуть-чуть  продвигаясь  от  берега?
Иосиф. Меня , знаешь  ли , вода  не  держит. Я  для  нее  слишком  тяжелый.
Мария. Даже  я  умею  плавать.
Иосиф. Это  вполне  естественно. Женщины  легче  мужчин.
Мария. Но  я , как  ты  уже  успел  заметить , не  совсем  обычная  женщина.
Иосиф. Да , это  так. Ты  красивей  обычных.
Мария. Достойная  шутка.
Иосиф. Я  не  шучу. Ты  очень  красивая.
Мария. Да  брось  ты… Человек  без  конечности - конченый  человек. Он  не  может  быть  красивым.
Иосиф. У  многих  древних  статуй  не  было  рук , но  они  и  сейчас, спустя  тысячелетия , божественно  красивыми  остаются. Недостижимыми  для  нынешнего  убожества.
Мария. У  них  не  было  рук , а  у  меня  нет  ноги. Ситуация   намного  се-рьезней.
Иосиф. Зато  они  всегда  были  мертвыми , а  ты  живая.
Мария. Пока  живая. Однако  в  этом , безусловно , что-то  есть. При  по-верхностном  взгляде  никаких  сомнений…
Иосиф. В  чем?
Мария. В  том , что  я  живая. Слушая  тебя , так  и  хочется  вскрыть  непри-косновенный  запас  оптимизма  и  наесться  им  до  отвала. Только  вот  от  переедания  живот  обычно  болит. А  если  переешь  оптимизма , будет  бо-леть  даже  не  живот , а… Сердце  будет  болеть. Пока  его  не  вырежет  ка-кой-нибудь  заблудший  мерзавец….   
Иосиф. У  тебя  и  с  сердцем  проблемы?
Мария. Допустимо  сказать  и  так. Оно  у  меня  стучит  как-то  нарочито  медленно - видимо , решило, что  спешить  нам  с  ним  уже  некуда.
Иосиф. А  что  говорят  врачи? Они  за  положительный  исход  или  им  до  лампы? Если  ты  нуждаешься  в  операции , я  могу  поговорить  с  отцом , он  нам  в  помощи  не  откажет. Не  должен  отказать.
Мария. Спасибо  за  заботу , но  без  операции  обойдемся. Необходимого  оборудования  все  равно  ведь  еще  не  придумали. Наука  бессовестно  от-стает.
Иосиф. Ну , не  знаю… Благодаря  науке  люди  летают  в  космос, строят  многокилометровые  тоннели , играют  на  электрогитарах - твои  костыли  тоже  спроектированы  не  без  участия  научной  мысли.
Мария. Научная  мысль  ни  за  что  не  решит  проблемы , возникшие  за-долго  до  проявления  на  свет  столь сложного  для  произношения  слова , как  наука.
Иосиф. Наука  несложное  слово. Всего  три  слога.
Мария. Не  бери  на  себя  больше , чем  от  тебя  ждут… самое  сложное  слово  Солнечной  системы  вообще  из  одной  буквы  состоит.
Иосиф. Из  какой  буквы?
Мария. Из  буквы  «я».
Иосиф. Я  лежу  на  обеих  лопатках – тупо  слежу  за  луной  и  восхищенно  кусаю  губы…. Но  почему  только  Солнечной  системы?
Мария. За  другие  говорить  не  могу - не   была. Поболтали  и  довольно. Тебе  оставаться , нам  расставаться - я  пойду. Приятно  было  познакомить-ся. Представится  случай , друг  друга  увидим  и поздороваемся. Если  настроение  будет.

                Мария  встает  и  уходит.

Иосиф. Маша! Не  уходи. Вернись , где  была , и  мы  попробует  вместе  определить  те  вещи , на  совершение  которых  у  нас  никогда  не  хватит  веры  в  чудеса! Нам  надо  еще  о  многом  поговорить. Это  может  звучать  бредово, но  мне  это  крайне  необходимо! И  я  очень  опасаюсь , что  ты  вот  так , беззвучно  одаривая  меня  непонимающим  взглядом , уйдешь  из  моей  жизни  навсегда. Так  или  как-нибудь  по-иному!
Мария Да  что  с  тобой?
Иосиф. Со  мной  все  хорошо. Но  если  ты  уйдешь , со  мной  все  будет  плохо. Да  что  там  плохо – погано. Обещаю!
Мария. Зачем  же  так  категорично?
Иосиф. На  стыке  надежды  и  отчаяния  мне  не  остается  ничего  друго-го… Я  отвечу  стихами.

Покидая  меня  на  рассвете
Знай , что  я  жизнь  уступил
Тебе , удостоившей  плети
Все  то , чем  я  раньше тут жил.
Знай , что  в  моей  одиночке
Всегда  будут  рады  тебе
Вырвавшей  сердце  из  точки
Поставленной  кем-то  на  мне.

  Одновременно  с  последней  строчкой  на  обозрение  выходит  бородатый  мужчина  со  спортивной  сумкой  через  плечо – это  человек  без  опреде-ленных  занятий  Андрей. Взвинченный , неприкаянный , хмурый ; подойдя  к  скамейке , он  садится  впритык  с  Иосифом. Снимает  сумку. Переводит  дух.

Иосиф. Простите , но  тут  занято.
Андрей. Никого  не  вижу.
Иосиф. А  как  же  я… я  же  здесь… бок  о  бок  с  вами…
Андрей. По-прежнему  не  вижу. Никого.
Иосиф. Видеть  или  не  видеть – сугубо  на  ваш  выбор , но  я  бы  пореко-мендовал  вам…
Андрей. Никого.   
Мария. Ты  что , слепой?! Как  это  никого  не  видишь? А  мы , по-твоему , что - пустота?

        Андрей  молча  поднимается , берет  сумку  и  уходит.

Андрей. Сборище  поэтом  и  инвалидов… психи  хреновы… бараны…
Мария. Иди , иди , козел! Как-нибудь  и  без  твоей  компании  обойдемся! Никто  сопли  по  лицу  размазывать  не  станет! (Иосифу) Ты  для  кого  ме-сто  занимал?
Иосиф. Для  тебя.
Мария. (садится) Забавный  ты  парень. Стихи  читаешь , громкие  слова  говоришь… Тебе  не  кажется , что  в  твоей  прошлой  жизни  ты  был  ды-мом?
Иосиф. Дымом? Почему  дымом? Ты  о  том  дыме , о  каком  я?
Мария. От  дыма  слезятся  глаза. И  не  от  переизбытка  чувств -  из-за  то-го, что  им  больно. А  боль , в  отличие  от  чувств , ни  у чего  не  идет  на  поводу - как  ее  словами  не  заговаривай , она  не  исчезнет , не  отстояв  свою  вахту  до  конца. До  победного.
Иосиф. Дым  холодный. Я  знаю – приходилось  пальцем  притрагиваться. Не  скрою , приходилось… А  я  не  холодный.
Мария. Бывает  и  горячий  дым. Не  в  Африке – ближе. Но  тебе  это , ко-нечно , не  интересно.
Иосиф. Мне  интересно  смотреть  на  тебя.
Мария. Я  и  сама  не  против  на  себя  посмотреть. Если  зеркало  выше  по-яса.
Иосиф. Зеркалам  доверять  нельзя. Когда  я  в  них  смотрюсь , мне  думает-ся , что  человек , уставившийся  на  меня - это  отнюдь  не  я. Страшно  смотреть!
Мария. Ты  не  урод , чтобы  настолько  бояться  своего  отражения.
Иосиф. Не  я  в  нем  отражаюсь , не  я… честное  слово , не  я!
Мария. А  кто?
Иосиф. Я  зову  его  Человеком  в  зеркале. У  него  тот  же  цвет  волос , что  и  у  меня. Те  же  брови , те  же  щеки…. 
Мария. Носами  вы  не  похожи?
Иосиф. Похожи. И  носами , и  ушами. Но  не  глазами. Глаза  у  нас  разные.
Мария. Но  ты  же  свои  глаза  только  в  зеркале  и  видел. Увиденное  там  тебе  не  с  чем  сравнивать.
Иосиф. Есть!
Мария. Ну , и  с  чем  же?
Иосиф. С  тем , как  они  отражаются  в  воде. В  ней  они  совсем  иные , чем  в  зеркале. Объемные.
Мария. Вода  дает  размытое  изображение. Уровень  предоставляемой  ею  четкости  недостаточен  для  объективного  заключения.
Иосиф. Вода  настоящая , а  зеркала  искусственные. Я  лучше  поверю  воде. Мария. Человек  подпрыгивает  на  месте  и  верит , что  перепрыгивает  горы. Расстегивает  верхнюю  пуговицу  и  верит , что  этим  он  освобождает  все  народы  мира  от  удушливого  рабства  тяжелых  наркотиков. Плюет  и  верит , что  останавливает  засуху – по  всей  земле. Его  везут  в  дурдом , но  он  верит  все  сильнее. Уже  не  помнит  в  что , но  верит.
Иосиф. От  этого  человека  нет  никакого  зла. Он  заблуждается , но  его  заблуждения  направлены  на  благо - через  горы  он  перепрыгивает  для  себя , но  в  том , что  касается  засухи  и  рабства , он  хочет  помочь  людям. Разве  это  плохо?
Мария.Каким  людям?! К  железной  кровати  ремнями  привязанным? По-очередно  мочившимся  на  выброшенного  на  берег  Посейдона? Или  вовсе  мертвым?
Иосиф. Мертвым  тоже  нужна  помощь. Это  так  же  очевидно , как  неми-нуемый  позор  после  капитуляции. Мне  жаль , что  ты  этого  не  понима-ешь.
Мария. А  мне  не  жаль! И  капитуляция  далеко  не  всегда  позором  сопро-вождается. Если  я  всего  одна , а  их  десять - что  ты  тогда  мне  предло-жишь  помимо  почетной  капитуляции? Ну , напряги  извилины! Что? Ничего  ты  мне  не  предложишь.Так-то.
Иосиф. Ты  делаешь  упор  исключительно  на  людях. А  о  лошадях  ты  подумала?
Мария. Каких  еще  лошадях?
Иосиф. Лошади  побежденных  становятся  собственностью  победителей – и  это  при  том , что  они  очень  тяжело  переносят  смену  хозяев. Им  при-ятней  погибнуть  под  своим  господином , чем  принимать  пищу  из  рук  чужого.
Мария. Ты  что , лошадь? Откуда  ты  знаешь , что  им  приятней?
Иосиф.Я  тварь  земная! По  большому  счету  все  мы  одинаковы.
Мария. Так  какая  же  твоим  лошадям  разница , кто  у  них  хозяин?!
Иосиф. Лошадям  важен  не  хозяин , а  их  собственное  чувство  к  нему - люди  приходят  и  уходят , чувство  же  либо  остается , либо  умирает. Ча-ще  умирает. У  чувства  ведь  нет  костей , защищающих  его  от  воздей-ствия  безжалостного  времени.
Мария. Вполне  гуманно.
Иосиф. Гибель  чувства  гуманна?! Я  не  ослышался?! Не  ожидал  от  тебя  такого…
Мария. Ну , сам  посуди - если  чувство  умирает , лошади  будет  в  сто  крат  легче , чем  если  бы  оно  осталось  в  живых , мучая  и  грызя  ее  изнутри. Хозяина  же  этим  все  равно  не  вернуть.
Иосиф. Чувство  не  приемлет  рационального  подхода! В  этом  вся  его  суть… Ты  хочешь  есть?
Мария. Смотря  чего.
Иосиф. Когда  хотят  есть , на  деталях  не  зацикливаются. Хватают  что  попало  и , оглядевшись  по  сторонам , забиваются  в  темный  угол - чтобы  никого  не  смущать  своим  одержимым  чавканием.
Мария. Есть  что  попало , я  не  хочу. Но  чего-нибудь  вкусного  я  бы  съе-ла.
Иосиф. Яблоки  подойдут?
Мария. Ты  сказал , яблоки? Это  допустимо , но  с  оговорками -  видишь  ли, я  предпочитаю  сладкие…
Иосиф. Я  попрошу  сладких! Тут  рядом  есть  киоск , где  торгуют  в  числе  всего  прочего  и  приличными  яблоками. Тебе  сколько  купить?
Мария. Если  большое , то  одно.
Иосиф. Большое – одно. Я  запомнил. А  если  они  маленькие? Маленьких  сколько?
Мария. Тоже   одно.
Иосиф. Ты , Маша , как  знаешь , но  я  бы  взял  тебе  парочку.
Мария. Не  люблю  четных  цифр.
Иосиф. Как  знаешь. (встает) Я  быстро. Не  хочу  надолго  оставлять  тебя  одной. Час  сейчас  поздний, мало  ли  что.
 
  Иосиф  уходит. Мария  смотрит  по  сторонам  и  задерживает  взгляд  на  Павле  с  Петром. Отвести  его  куда-нибудь  в  сторону  не  спешит , заинте-ресованно  нагибает  голову , ее  глаза  принимают  все  более  осмысленное  состояние , наконец , она  поднимается  с  места  и  подходит  к  партнерам  в  упор.

Павел. Она  нас  не  видит.
Петр. Не  видит.
Павел. Однозначно  не  видит. Не  видит , нет… А  чего  она  тогда  на  нас  смотрит?
Петр. Почему  на  нас? По-твоему , кроме  как  на  нас , ей  и  посмотреть  не  на  кого? Девушка  смотрит  за  горизонт. Это  вполне  по-женски – они  не-редко  лелеют  огненное  озеро  вброд  перейти.
Павел. Какой  еще  горизонт? Что  за  шутки? А? Смеешься ,  наверное… Она  смотрит  на  нас.
Петр. Даже  если  и  так , тебе-то  что?
Павел. Она  не  может  на  нас  смотреть. (двигает  руками , крутит  шеей , проверяет  ее  реакцию) Мы  невидимые.
Петр. Все  правильно , видеть  нас  она  не  может. А  смотреть  сколько  ду-ше  угодно.
Павел. Ты  мне  только  про  душу  не  говори… разбираюсь , Слава  Богу , я  в  этом.

  Еще  немного  посмотрев  на  невидимых  апостолов , Мария  ковыляет  обратно  к  скамейке. Садится  и   потерянно  разглядывает  костыли. Вскоре  появляется  Иосиф. 

Иосиф. Все  нормально?
Мария. Ничего , неплохо – сижу , взрослею , дегенирирую. А  ты  чего  ждал?
Иосиф. Этого  и  ждал. Надеялся.
Мария. Приземленные  у  тебя  надежды.
Иосиф. Надежда  не  мечта - она  по  земле  ходит. (садится) Твое  яблоко.
Мария. Спасибо  тебе , добрый  юноша – накормил  ты  инвалида , насытил  его  витаминами , положил  на  материальные  потери  ради  совершения  столь  благого  поступка.«Мяса  куски  вперемешку  с  вином  во  сне  изры-гаю»… Похоже, сладкое.
Иосиф. А  у  меня  не  очень. Горчит  и  червивое. Выбирал , выбирал  и  вы-брал… Как  специально  подсунули…
Мария. Ты  бы  купил  себе  несколько  яблок  - были  бы  неплохие  шансы , что  среди  них  и  вкусное  обнаружится. Берешь  яблоко , надкусываешь – гадость. Берешь  другое , третье - на  лбу  выступают  капельки  пота , азарт  бьет  ключом , перекусанные  пополам  черви  валяются  под  ногами… 
Иосиф. Я  себе  два  яблока  купил.
Мария. И  где  второе?
Иосиф. Я  его  по  дороге  съел. Так  что  оно  не  второе , а  первое - второе  я  съел  при  тебе.
Мария. Ну , и  как  было  первое? Которое  не  при  мне , а  по  дороге  ко  мне.
Иосиф. Оно  было  лучше. Категорически  сочнее  и  нежнее.
Мария. Это  знак.
Иосиф. Какой  знак? Пожалуйста  договаривай. Не  будь  себе  на  уме , ко-гда  нить  я  теряю – подобная  скрытность  тебя  не  красит… Что  за  знак? Какой?
Мария. Мощно  подталкивающий  к  бескомпромиссному  одиночеству. Не  чеши  затылок , сейчас  поясню - яблоко , съеденное  без  свидетелей  было  лучше  по  всем  параметрам , так?
Иосиф. Не  по  всем. Когда  я  ел  первое  яблоко , я  волновался  за  тебя , когда  же  второе , всего  лишь  плевался  от  горечи. Не  от  горечи  жизни , а  от  горечи  яблока – я  готов  поклясться , что  когда  я  ел  лучшее  яблоко, мне  было  хуже.
 
Павел. Не  клянись! Не  клянись  и  все! Грех  это!
   
Петр  вырывает  у  него  пульт  и  им  же  замахивается. Пока  не  бьет - сдерживается , но  еле-еле.

Иосиф. Мне  не  достает  мужской  жесткости. Мой  отец  не  стал  бы  отравлять  поедание  первого  яблока  психозом  и  волнением. Чем-то  я  в  него , чем-то  в  маму…
Мария. А  кто  она?
Иосиф. Женщина.
Мария. Я  это  не  оспариваю , но  наверняка  ее  можно  позиционировать  и  как-нибудь  по-другому? Или  исключено –женщина  и  женщина?
Иосиф. В  ее  участи  нет  ничего  сногсшибательного. Совершенно. Не  ак-триса , не  знахарка , не  метательница  спортивного  молота - она  дома  ра-ботает.
Мария. У  кого  дома?
Иосиф. У  нас. Готовит  еду , занимается  хозяйством - мы  с  отцом  ее  за  это  очень  уважаем.
Мария. Уважать  просто  так , разумеется, нельзя.
Иосиф. Просто  так  любят. А  уважают  за  что-то - за  высокий  голос , за  крепкие  нервы , за  рецидивы  былой  героики - хотя  бы  за  длинные  ног-ти. У  тебя , кстати , длинные  ногти?
Мари. Не  особо. Думаешь , следует  отрастить?
Иосиф. Как  тебе  удобно.
Мария. Мне  удобно  с  короткими. Но  будешь  ли  ты  меня  за  это  ува-жать?
Иосиф. Судя  по  распирающим  меня  импульсам , тебя  есть  за  что  ува-жать  и  без  учета  ногтей.
Мария. Намекни.
Иосиф. Ты  честный , красивый  человек. И  еще  я  всей  душой  убежден , что  ты  патриотка. Последнее , наверное , лишнее?
Мария. Во  всяком  случае  это  не  оскорбление.
Иосиф. Но  и  с  комплиментом , пожалуй , никак  не  спутаешь…
Мария. Тут  ты  ошибаешься - для  кого-то  твои  слова  явились  бы  наивысшей  похвалой. Ты  им  только  скажи: «По  вашим  глазам  видно , что  вы  патриот» , и  они  бы  пришли  в  состояние  радостное , ты  бы  увидел  экстаз…
Иосиф. Разве  такие  люди  существуют?
Мария. Они  не  только  существуют - они  плодятся. Моя  мать  была  из  таких.
Иосиф. Она  тоже  умерла?
Мария. Почему  тоже? Лично  я  еще  не  «под»  и  не  «над»  землей - как  бы  пока  на  ней.
Иосиф. Я  подразумевал  твоего  отца. Не  тебя – ты  что! - я   совсем  не  о  том.
Мария. Да , не  о  том , не  обо  мне , о  моем  отце - прагматике-горемыке , боровшимся   с  жизнью , как  с  недугом… Он  сам  говорил , что  у  него  все  было  удачно , не  считая  судьбы. За  компанию  с  ним  она  и  маму  не  приветила.
Иосиф. С  ней-то  что  сталось?
Мария. Она  сдала  кровь. Всю  кровь
Иосиф. Зачем  всю?
Мария. Хотела  максимально  послужить  обществу - что  поделаешь , ее  так  воспитали. На  похороны , разумеется , никто  не  пришел - только  прави-тельство  прислало  телеграмму , да  и  то  выделив  средства  всего  на  два  слова. «Благодарим  вас». Не  за  что , господа…
Иосиф. Ух  ты , как  все  мерзко. Надо  же , какие  гадины. И  кому  они  ее  прислали?
Мария. Матери  прислали. Не  мне  же.
Иосиф. До  или  после  смерти?
Мария. По-моему , после. Дня  через  два  или  три. Но  что  это  меняет? Что, говоря  иначе , показывает?
Иосиф. Степень  их  заинтересованности. Если  правительство  послало  те-леграмму  до  ее  смерти , значит  они  одобряют  ее  поступок , а  если  по-сле , то  всего  лишь  благодарит  за  него. Причем  даже  не  ее  саму , а  то-го, кто  эту  телеграмму  за  нее  получит.
Мария. Нельзя  исключать , что  они  послали  телеграмму  до  ее  смерти , а  пришла  она  уже  после.
Иосиф. Пустая  надежда. Правительственный  телеграммы  идут  крайне  быстро. Как  дьяволы.
Мария. Это  не  аргумент - паром , курсирующий  между  жизнью  и  смер-тью , не  имеет  себе  равных  по  скорости. Вот  ты  на  одном  берегу – жаждешь  познаний , не  расстаешься  с  записанными  на  диск   юмореска-ми  Шумана , добросовестно  опережаешь  красным  вином  наступление  скуки , но  кто-то  в  ладони  хлоп , и  ты  уже  на  другом.

Павел. Я  тут  хотел  тебя  спросить – в  теперешние  времена  рыба  в  Иор-дане  еще  водится?
Петр. Теперь  там  в  основном  водятся  гильзы.
Павел. Нехристи… суки… Совсем  Святую  Землю  изгадили.
Петр. Наши  в  этом  деле  тоже  по  мере  сил  постарались.
Павел. Я  и  не  сомневаюсь. Но  не  беда - скоро  все  они  в  единое  брат-ство  сольются. Братство  смерти.
Петр. Это  еще  не  решено.
Павел. А  я  на  тебя  и  не  давлю. За  свою  долю  решения  ты , Симон , бу-дешь  отвечать  сам. Поэтому  смотри. И  не  просто  смотри , а  держи  глаза  открытыми - даже  когда  их  под  мои  сдавленные  смешки  от  усталости  начнет  судорогой  сводить.

Иосиф. Твой  паром  ходит  сразу  в  обе  стороны?
Мария. Он  не  мой. Был  бы  он  мой , я  бы  внесла  в  его  движение  кое-какую  корректировку. Не  знаю , с  чего  начать. Чтобы  облегчить  всеоб-щие  страдания , я…
Иосиф. Ой!
Мария. Что  такое?
Иосиф. Мне , кажется , голубь  на  голову  нагадил. А  раньше я  думал , что  все  это  присказки.
Мария. Дай  посмотрю. (раздвигает  Иосифу  волосы) Действительно  нага-дил.
Иосиф. Густо?
Мария. В  первые  секунды  создается  впечатление , что  очень  основатель-но. Затем  присмотришься  и  вроде  бы  не  очень.  У  тебя  платок  есть?
Иосиф. (доставая  из  кармана  роскошный  платок) Держи , Маша. Растирай  с  нажимом.
Мария. Не  платок , а  какой-то  марокканский  гобелен… Жалко  перево-дить  его  на  помет. Пусть  он  лучше  засохнет , а  мы  потом  смахнем.
Иосиф. А  у  тебя  платка  нет?
Мария. Зачем  он  мне. У  меня  не  бывает  насморка – не  таскать  же  его…
Иосиф. Никогда  не  бывает?!
Мария. Практически  никогда.
Иосиф. Так , бывает  или  нет?!
Мария. Ну , не  бывает. Тебе-то  что  за  дело  до  столь  интимных  момен-тов?
Иосиф. В  пророчестве  сказано: «Когда  ты  встретишь  женщину , у  кото-рой  из  носа  не  течет  вода – это  будет  твоя  женщина. Будь  с  ней  и  оставь  за  кормой  остальное…»
Мария.  У  меня  из  носа  часто  идет  кровь. Если  тебе  от  этого  легче.
Иосиф. Про  кровь  в  пророчестве  ничего  не  сказано. Ни  буквой , ни  прочерком.
Мария. В  каком  еще  пророчестве?
Иосиф. На  прошлой  неделе  я  видел  длинный  сон. Начала  я  уже  не  помню , но  середина  и  конец  отложились  в  моей  памяти  вполне  отчет-ливо. Мне  снился  лед. Бескрайнее  пространство  льда. Переливаясь  на  солнце , лед  дышал… Нет , солнца  не  было. А  было… Выясняется , я  и  середину  забыл. Но  конец  мне  ни  за  что  не  забыть. Уже  перед  рассве-том  мне  послышались  те  самые  слова , которые  я  тебе  только  что  ска-зал.
Мария. Тебе  их  лед  нашептал?
Иосиф. Больше  там  никого  не  было. Но  лед  мне  не  шептал.
Мария. Раскатисто  напел?
Иосиф. Он  вложил  их  в  меня , как  увесистый  кусок  света  в  рот  со-зревшего  индивида , самопожертвенно  голодающего  от  недостижимости  больших  чувств. Я  долго  был  таким  голодающим , очень  долго… Только  сейчас  я  понимаю , что  он  имел  в  виду.
Мария. Я  не  буду  спрашивать , что.
Иосиф. Тебе  и  не  нужно  спрашивать. Ты  и  так  это  знаешь.
Мария. Ладно , хватит. С  тобой , дорогуша , и  у  сытой  коровы  от  голода  челюсти  сведет.
Иосиф. Сытость  имеет  свойство  проходить.
Мария. Согласна. Но  пока  она  есть , ею  необходимо  наслаждаться. Под-певать  первобытному  пению  птичек  и  из  полевых  цветочков  венки  вязать.
Иосиф. Похоронные  венки?
Мария. Какие  получатся. В  детстве , когда  мы  жили  на  даче  под  Загор-ском , я  обожала  выходить  ночью  из  дома , брать  раскладной  стульчик  и  идти  в  поле , которое  почему-то  ничем  не  засеивалось. Там  я  сади-лась  на  стул  и  смотрела  на  звезды. Они  неподвижно  стояли  у  меня  над  головой  и  в  тоже  время  плыли – уходя , назад  уже  не  стремясь…
Иосиф. Страшно?
Мария. Терять  звезды?
Иосиф. Я  про  ночное  одиночество.
Мария. Да  что  в  нем  страшного. Как  ты  сказал , ночное  одиночество? Я  постараюсь  запомнить. Ночное  одиночество… Опасность  всегда  бродит  среди  людей , а  одиночество , в  любом  его  виде , подразумевает  их  от-сутствие - нет  людей , нет  и  страха.
Иосиф. Но  люди  способны  вызывать  не  только  страх. На  свете  есть  и  хорошие  люди.
Мария. На  каком  свете?
Иосиф. На  нашем. Не  смейся , Маша , не  смейся , моя  милая , не  над  чем  смеяться - на  нашем  свете  полно  хороших  людей.
Мария. Я  и  не  смеюсь.
Иосиф. Не  смеешься - вижу. А  что  ты  делаешь?
Мария. Ловлю  твои  слова. Соорудила  для  них  сеть  и  прихватываю - за-морозки  придут , а  мне  тепло , запасы  уже  сделаны.
Иосиф. Запасы  правды?
Мария. Это  твоя  правда. Я  в  ней  не  участвую.
Иосиф. Но  свою  сеть  ты  все  же  сплела! А  лучший  материал  для  нее  это  надежда.
Мария. Никакая  надежда  не  выдержит  расставания  лет  на  тридцать.
Иосиф. Выдержит! Вот  подтверждение. Послушай , что  я  тебе  прочитаю. Из  моего!

Я  не  знаю , как  бы  жил
Если  бы  не  слушал  ветер
Несший  песни  про  тебя
Меня  чуточку  дразня
Невозможностью  узнать
Что  ты  делаешь  сейчас.
Но  мечта  тебя  обнять
Убивает  мою  боль!

Мария. Стихами  землю  не  распашешь.
Иосиф. Зато  их  в  космосе  слышно. Эхо  каждого  стиха  воспаряет  над  землей , обгоняет  самого  молниеносного  ястреба  и , обретя  новую  фор-му, становясь  малоприметным  облаком. Именно  поэтому  во  время  дождя  множество  людей  чувствуют  в  себе  поэтическое  настроение. И  дело  тут  не  в  падающей  с  неба  воде , а  как  раз  в  стихах , в  конце  концов  вер-нувшихся  домой.
Мария. Красивая  теория. Но  когда  идет  дождь , большинство  людей  ду-мает  не  об  эфемерной  романтике , а  об  осязаемо  промокших  ботах.
Иосиф. Данное  и  весьма  прискорбное  положение  вещей  означает , что  они  попали  под  дождь  из  плохих  стихов , только  и  всего. Завтра  им  повезет  больше.
Мария. Кому  не  повезло  сегодня , тому  не  повезет  и  завтра. Потерянное  тобой  уже  нашел  кто-то  другой…
Иосиф. А  ты  за  него  порадуйся! К  тому  же , потерянное  тобой  почти  наверняка  утратило  для  тебя  прежнюю  ценность. Но  для  того , кто  его  найдет , оно  еще  может  стать  откровением.
Мария. Ну , а  если  я  потеряла  что-нибудь  нематериальное? Если  я  поте-ряла… надежду?
Иосиф. Тогда  тебе , вообще , не  о  чем  грустить - сыскные  собаки  твоей   души  вернут  ее  тебе  в  целости  и  сохранности. Не  успеешь  глазом  моргнуть , как  она  снова  займет  свой  законный  трон.
Мария. Глазом  моргнуть  я  успею. Да  и  упомянутым  тобой  собакам  я  что-то  не  доверяю - поле  их  розыска  ограничено  длиной  поводка , а  моя  надежда  эти  границы  давно  пересекла...
Иосиф. Сыскные собаки  не  привязаны  к  какому-то определенному месту - они  идут  за  тем , кто  их  ведет. Причем , одновременно  с  этим , они  сами  ведут  того , кто  ведет  их. Длина  поводка  не  играет  тут  никакой  роли.
Мария. Где  ты  всего  этого  набрался?
Иосиф. Обыкновенный  экспромт.
Мария. Подходящее  название  для  ядерного  полигона. Где  что-то  прово-дится , а  общественность  в  неведении , уровень  радиации  растет , главно-командующий  маньяк  довольно  потирает  руки. Ты  когда-нибудь  бегал  по  женщинам?
Иосиф. Ты  хочешь  сказать , за  женщинами?
Мария. Если  бы  я  сказала «за  женщинами» , ты  мог  бы  истолковать  это  буквально , и  мой  вопрос  приобрел  бы  совсем  иной  оттенок. Я  сейчас  представила , как  бы  это  выглядело. Ты  бежишь  за  женщиной , она  от  тебя  стремительно  убегает - ничуть , бедняжка , не  догадывается , что  ты  гонишься  за  ней  без  всяких  грязных  намерений. На  открытой  местности  ваша  беготня  бы  смотрелась.
Иосиф. Не  вижу  в  этом  ничего  смешного.
Мария. А  ты  поищи!
Иосиф. Смешное  сразу  видно. Если  его  не  видно , то  и  искать  негде. Отец  мне  недавно  рассказывал  о  старости - не  о  своей, тут  он  еще  не-компетентен , а  о  старости  человечества. Он  говорил , что  в  поведении  рода  людей…
Мария. Он  же  у  тебя  финансист.
Иосиф. Финансист , но  не  глупец. Ближайший  помощник  своего  свобо-домыслия… Я  продолжу?
Мария. Не  пугай  меня.
Иосиф. Тебя  пугает  старость? Но  ее  же  бесполезно  бояться. Достаточно  копить  на  нее  деньги.
Мария. Старость  меня  не  пугает - я  не  умею  бояться  того , чего  не  знаю. Что  же  касается  старости , то  меня  с  ней  пока  не  познакомили.
Иосиф. Все  еще  впереди!
Мария. Очень  галантно  с  твоей  стороны  такими  предсказаниями  нездо-ровую  девушку  подбадривать. Хорошие  манеры  в  наше  время  большая  редкость. В  памяти , знаешь , не  особо  чего…  когда  ты , напряженно  вспоминая  какое-либо  событие , копаешься  в  памяти , ты  в  первую  оче-редь  вспоминаешь  не  самого  себя. Ты  вспоминаешь  кого-нибудь  или  что-нибудь  постороннее. Вот  попробуй  прямо  сейчас  вспомнить  о  шко-ле , где  ты  учился. Что  тебе  вспоминается?
Иосиф. Вспоминается… парта. И  еще  страх , что  девочки  увидят , как  я  вхожу  в  туалет.
Мария. А  себя  ты  помнишь?
Иосиф. Невероятно… Себя  я  совсем  не  помню… Это  патология?
Мария. Тебя  волнует , затронут  ли  ты   патологией? Могу  протестировать.
Иосиф. Тестируй. Я  буду  отвечать  откровенно.
Мария. Охотно  верю. Итак , ситуация  первая. Ты  идешь  по  пустынной , заросшей  тропе  и  вдруг  видишь , что  на  тебя  падает  луна. Варианты  твоей  реакции: ты – протираешь  глаза; выставляешь  руки , чтобы  от  нее  защититься;  или  радостно  взлетаешь  ей  навстречу. Выбирай.
Иосиф. Красиво  было  бы  взлететь , но  я  это  вряд  ли  сумею. Нет , нужно  трезво  оценивать   свои  возможности… Я  бы  выставил  руки.
Мария. Ситуация  вторая. Ты  наступаешь  на  хвост  огромной  змее. Вари-анты  такие: ты – убегаешь ; надеешься , что  она  не  ядовитая; или , покло-нившись  ей  в  пояс , начинаешь  перед  ней  извиняться.
Иосиф. А  можно  быстро  извиниться  и  тут  же  убежать?
Мария. Увы , нет.
Иосиф. Ну , тогда  я  буду  надеяться , что  она  не  ядовитая. И  если  моя  надежда  оправдается , я  перед  ней  обязательно  извинюсь.
Мария. Очень  учтиво. А  если  не  оправдается?
Иосиф. Надежда  на  то  и  надежда , чтобы  убивать. Ее  глаза  полны  чу-жими  слезами , ее  ногти  накрашены  кровью… Какие  божественный  строки! Мои  собственные.
Мария. Ситуация  номер  три. Ты…
Иосиф. В  двух  предыдущих  я  как , достойно  выглядел?
Мария. Вполне. Третья  ситуация  такова. Ты  так  сильно  надуваешь  воз-душный  шарик , что  он  лопается. Выбор  у  тебя  следующий: ты – закри-чишь  от  ужаса ; попытаешься  его  склеить;  или , как  ни  в  чем  не  быва-ло, бросишь  его  в  грязь  и  пойдешь  в  магазин  за  новым.
Иосиф. Он  лопнул  по  моей  вине… Я  обязан  попытаться  его  оживить. Ты  тестируй , не  стесняйся.
Мария. Тесты  кончились.   
Иосиф. И  что  они  выявили?
Мария. Они  выявили  у  тебя  отклонение. Спасительное  отклонение.
Иосиф. Как  это – спасительное  отклонение? Что  за  дикобраз?
Мария. Ну  это  примерно , как  если  бы  человек , страдающий  амнезией , забыл  билет  на  самолет , впоследствии  взлетевший  без  него  и  всеми  своими  тоннами  рухнувший  на  дом , откуда  этот  человек  уже  вышел , но  пока  еще  не  успел  вернуться. 
Иосиф. Я , похоже , ухватываю  твою  мысль. Ты  намекаешь  на  то , что  я  больной , но  моя  болезнь  сохранит  для  меня  плодородный  оазис  здоро-вья , который  бы  сгинул  под  песками  обстоятельств , в  том  случае , если  бы  я  не  был  болен. Как  это  я  сам  об  этом  не  додумался…
Мария. Про  песок  ты  случайно  упомянул?
Иосиф. А  что  такое?
Мария. В  песке  скрыт  колоссальный  мистический  смысл. Эта  не  та  суб-станция , о  которой  говорят  вслух.
Иосиф. Песок - это  скопление  разрушенной  горной  породы. Никакой  ми-стики. 
Мария. Вся  мистика  в  том , кто  ее  разрушил.
Иосиф. Секунды  стали  днями , дни  годами , годы  столетиями. Их  работа.
Мария. Они  лишь  наемники. Им  наточили  зубы  и  сказали , где  склади-ровать  изуродованные  трупы  противников. На  большее  они  не  годятся: слепота  не  позволяет. А  слепые  они  все  без  исключений. Что  год , что  мгновение.
Иосиф. Я  заблудился  в  твоих  мыслях. Они  вроде  бы  легкие , как  тень  вишневых  деревьев , но  им  почему-то  понадобилось  придавить  меня  к  земле…Чтобы  прийти  в  себя , мне  надо  какое-то  время  не  дышать.
Мария. Чем  не  дышать?
Иосиф. Ничем. Не  удивляйся - таков  мой  способ  медитации. К  тебе  у  меня  одна  просьба. Когда  я  погружусь  в  размышления , начни , пожалуй-ста , считать  до  ста  и  досчитав , ударь  меня  в  плечо. Договорились?
Мария. Считать  так , чтобы  ты  слышал?
Иосиф. Ни  в  коем  случае! Это  разрушит  целостность  моих  видений. Сначала  я  закрываю  глаза , потом  зажимаю  нос  и , наконец , затыкаю  ладонью  рот.

  Иосиф  входит  в  транс. Мария  смотрит - на  него , сквозь  него, по  сторо-нам ; она  считает  про  себя. Потом  громче.

Мария. Девяносто  шесть , девяносто  семь , девяносто  восемь , девяносто  девять…

                Иосиф  падает  со  скамейки.

Мария. Эй , ты  живой? Поговорим  или  еще  не  время?
Иосиф. Немного  не  рассчитал… Обычно  я  прошу  считать  мне  до  ше-стидесяти , но  сегодня  у  меня  особенный  день  и  я  решил  выйти  на  неизведанные  рубежи…
Мария. Теперь  они  для  тебя  уже  изведанные. Как  ощущения? Отрезвля-ющие?
Иосиф. С  самого  рождения  я  не  был  так  близко  к  смерти. Но  тогда  я  видел  ее  позади  себя , сейчас  же  увидел  впереди - удушье  вонзало  в  меня  стрелы  и  я  тратил  силы , пытался  сопротивляться… Даже  не  стре-лы , а  копья. Длинные  копья… Длинные , как  радуга. А  после  мне  пока-залось , что  чьи-то  руки  захлопнули  окошко , впускавшее  в  мою  комнату  свежий  воздух…
Мария. Чьи-то  руки? Ты  свою  глупость  на  других  все  же  не  сваливай. Не  чьи-то , а  твои - это  ты  своими  собственными  руками  перекрывал  себе  кислород. И  зачем  так  над  собой  измываться…

   В  районе  скамейки  появляются  двое  хулиганов. Патлатый  и  худосоч-ный – «Нитрат». Здоровый  и  коротко  стриженный – «Бычонок».
  Они  нетрезвы , немилосердны. Их  души  обнажены , их  подбородки  приподняты – они  готовы. Им  хорошо.

Бычонок. (продолжая  начатую  беседу) … мне  наплевать , что  они  обо  мне  думают. Кто  они  такие , эти  сучары , чтобы  обо  мне  думать?! Ну? Кто  они  такие? Мне  наплевать , кто  они  такие!
Нитрат. Тебе , Бычонок , вообще  на  все  наплевать - мне  особенно  нравит-ся  в  тебе  то , что  ты  на  них  кладешь  и …  не  поднимаешь.
Бычонок. Спасибо , Нитрат , на  добром  слове. (видит  лежащего  под  ска-мейкой  Иосифа) Смотри , какой  гусь… Ты  что , мужик , на  земле  валя-ешься?
Иосиф. Так  вышло.
Бычонок. Вышло… У  кого  вышло , а  у  кого  и  не  вошло! Я  сказал!
Нитрат. (Иосифу) Не  слушай  его , чувак – у  кого-то  в  голове  тараканы , а  у  него  целые  тарантулы. Ты  это… вот  что… деньгами  нам  не  подсо-бишь?
Иосиф. Они  у  меня  кончились. Я  яблок  купил.
Бычонок. А  мы  поищем. Найдем – наши. Нам  от  тебя  бабки , тебе  от  нас  по  мозгам – за  вранье. Если  найдем.
Мария. Стой , где  стоишь.
Бычонок. Что?!
Мария. Хочешь  добраться  домой , миновав  больницу - стой , где  стоишь.
Бычонок. (Нитрату) О  чем  она?
Нитрат. Она  тебе  угрожает. Отчаянная  баба.
Иосиф. (наконец-то  вскакивая) Не  смейте  называть  ее  бабой! Она  вам  не  баба , а  женщина!
Нитрат. (беря  Иосифа  за  нос  и  фактически  беспрепятственно  возвращая  его  под  скамейку) Тихо , паренек , не  дергайся. Приляг  и  отдышись. Дай  взрослым  людям  спокойно  о  насущном  переговорить.
Бычонок. (Марии) Грубость  у  нас  с  Нитратом  прощать  не  принято. И  нам   без  разницы  от  кого  она  идет – от  дистрофика  или  кальтуриста. От  старухи  или  сопливого  дошкольника.  Сейчас  я , цыпочка , такое  с  тобой  сделаю…

  Мария  встает  со  скамейки , откладывает  один  из  костылей  в  сторону  и, взяв  обеими  руками  другой , начинает  им  помахивать , как  секирой.

Мария. Если  успеешь , твоя  возьмет.

  Противники  приступают  к  искусному  маневрированию  вокруг  скамей-ки.

Бычонок. Прибью… не  пожалею…
Мария. Рискни.
Бычонок. Наброшусь  и  заломаю…
Мария. Хотела  ударить  просто  так , касательно , но  теперь  только  в  ви-сок… 
Нитрат. Смеяться  поздно , плакать  рано - ты  что , Бычонок  с  бабой  драться  собрался? Даже  до  этого  опуститься  не  преминешь?
Иосиф. (из-под  скамейки) С  женщиной  драться  некультурно.
Бычонок. Да  пошла  она  ко  всем  чертям! Стерва  проклятая!

  Из  последних  сил  держа  себя  в  руках , «Бычонок»  идет  прочь «Нит-рат»  следует  его  примеру.

Бычонок. Молись , женщина! Освободи  руки  от  костыля  и  крестами  се-бя, крестами – справа  налево! Покажи  класс!
Мария. В  честь  чего  молиться?
Бычонок. В  честь  того , что  я  с  бабами  не  дерусь! Тем  паче  с  неполно-ценными!
Нитрат. Повезло  вам  сегодня.
Иосиф. Кому  еще  повезло!

                Бычонок  с  Нитратом  уходят.

Иосиф. Здорово  мы  их  усмирили. Собрали  все  свои  силы  в  кулак  и  ударили  им  конкретно  в  лицо  опасности! Я  нами  горжусь.
Мария. За  всю  протяженность  нашего  знакомства  я  ни  разу  не  видела , чтобы  ты  сжимал  кулаки.
Иосиф. Ну  и  что?
Мария. Лишь  то , что  у  людей  предрасположенных  биться , кулаки  все-гда  сжаты.
Иосиф. Я  не  умею  драться. Но  и  сдаваться  я  тоже  не  умею!
Мария. Как  раз  это  нам  и  помогло. Не  буквально , но  в  принципе. Нос  в  порядке?
Иосиф. Вроде  не  сломан… Или  все-таки  сломан?
Мария. Ты  бывший  боксер , тебе  лучше  знать.
Иосиф. Его  нужно  испытать – если  он  будет  пропускает  запахи , значит  пережить  недавнюю  агрессию  ему  удалось. Что  бы  мне  понюхать…
Мария. Понюхай  время.
Иосиф. Мое  время  ничем  не  пахнет. Нарушить  его  стерильность  ты  мне  поможешь?
Мария. Тебе  помогать , только  силы  впустую  тратить. Ни  намека  на  бла-годарную  интонацию - шум  один.
Иосиф. Я  слишком  громко  говорю?
Мария. Ты  говоришь  не  о  том. Я  его  защищаю , ввязываюсь  в  драку  с  какими-то  подонками , и  что  в  ответ? Помогите  мне  снова? Странное  распределение  ролей.

Иосиф. Меня  задели  твои  обвинения. Моя  привязанность  к  тебе  растет  с  каждым  моим  вдохом , а  ты , вместо  того , чтобы  радоваться  нашей  удаче , кипящей  желчью меня  обливаешь. Откуда  в  твоем  возрасте  столько  пепла?
Мария. Про  пепел  потом. О  какой  удаче  ты  говоришь?
Иосиф. О  нашей! И  мы  уже  не  сумеем  от  нее  отказаться - можно  отка-заться  от  ребенка , бросив  его  на  пороге  роддома, можно  отказаться  от  своего  имени , выбрав  себе  более  длинное , но  отказаться  от  удачи  не-возможно: она  не  отпускает  избранных.
Мария. И  в  чем  же  заключается  эта  наша  удача?
Иосиф. В  том , что… Словами  я  ничего  не  объясню. Внутри  меня  пере-катываются  огромные  волны , но  об  их  химическом  составе  я  расска-зать  тебе  не  смогу - хотел  бы , но  не  в  силах. Я  не  поэт , чтобы  выра-жать  чувства  словами. Так , изредка  что-то  пописываю…
Мария. Поэты  частенько  врут. Вот  Фет , говорят , был  последней  своло-чью , но  при  этом  такие  лирические  колбасы  на  листе  раскладывал – закачаешься , прослезишься , всю  ночь от  умиления  не  заснешь. Ты  тоже  искренностью  так  и   пышешь… Или  я  чего-то  не  разглядела  и  все  это  домашняя  заготовка?
Иосиф. Когда  я  выходил  из  дома , я  даже  не  догадывался  о  твоем  су-ществовании. О  том , что  я  тебя  встречу  и  мы  будет  премило  общаться  и  стоять  друг  за  друга  горой. У  меня  и  в  мыслях  ничего  подобного  не  было.
Мария. Разве? Но  раньше  ты  говорил  о  предчувствии , что  сегодняшний  день  приготовит  тебе  нечто  выходящее  из  ряда  вон. Не  отпирайся , не  отмахивайся - я  слышала. Будь  я  следователем , я  бы   схватила  тебя  за  волосы , прижала  к  столу  и  строго  сказала: «В  ваших  показаниях , моло-дой  человек , обнаружена  значительная  нестыковка - больше  никогда  так  не  поступайте. Ведите  себя , как  полагается   добропорядочному  гражда-нину. И  все  образуется. Скорее  всего».
Иосиф. В  них  нет  никакой  нестыковки. Да , я  рассчитывал  на  события , но  на  события  гораздо  меньшего  масштаба - подсмотреть  момент  отрыва  листьев  от  примирившихся  с  ними  веток , подслушать  треск  скорлупы , выпускающей  из-под  своей  опеки  неразумного  птенца , переглянуться  с  солнцем , дождаться  луны. Как  я  мог  предполагать , что  в  моей  жизни  произойдет  такое  событие?
Мария. Какое  такое?
Иосиф. Представь , что  я  говорю  одними  заглавными  буквами. СОБЫ-ТИЕ! СОБЫТИЕ! СОБЫ…
Мария. Да  постой  ты! Постой… Как  ты  прикажешь  мне  на  это  реагиро-вать?
Иосиф. Органично. Просто  скажи , что  разделяешь  мой  восторг.
Мария. Я  разделяю  твой  восторг.
Иосиф. Не  так. Вложи  в  свои  слова  безумную  радость. И  не  обязательно  повторять  их  дословно. Выскажи  по  этому  поводу  что-нибудь свое.
Мария. Пусть  мое  останется  во  мне - я  еще  не  готова  быть  откровен-ной. Может  быть , после.
Иосиф. После  чего?
Мария. После  того , как  я  всмотрюсь  в  тебя  получше. Но  когда  это  бу-дет  и  будет  ли  вообще , я…
Иосиф. Завтра!
Мария. Что  завтра?
Иосиф. Завтра  ты  всмотришься  в  меня  получше. (встает) Позвольте  мне , от  имени  меня  и  обоих  моих  родителей , пригласить  вас  на  завтрашний  ужин. Мы  будем  несказанно  рады  вашему  визиту.
Мария. Мы - это  только  ты , или  ты  вместе  с  родителями?
Иосиф. Мы  будем  рады  как  все  в  целом , так  и  каждый  в  отдельности. А  я , со  своей  стороны , буду  рад  этому  больше, чем  чему-либо  еще. Смею  тебя  уверить.
Мария. Ты , возможно , и  будешь , но  в  реакции  твоих  родителей  я  не  уверена. Они  могут  что-нибудь  не  понять. Я  бы  их  поняла , если  бы  они  не  поняли.
Иосиф. Они  поймут! Я  представлю  тебя  в  самом  лучшем  свете  и  они  сразу  же  обрадуются  от  мысли , как  же  мне повезло. Итак , вы  осчастли-вите  меня , приняв  мое  приглашение?
Мария. Пуркуа  па.
Иосиф. Это  на  каком?
Мария. На  французском.
Иосиф. Я  не  разбираюсь  во  французском. Говори  яснее - ты  придешь?

  Мария  молчит , Иосиф  дрожит , непонятно  откуда  слышится  «Ламбада». Приглушенно , но  вполне  отчетливо.

Мария. Слышишь?
Иосиф. Слышу. Откуда  эта  музыка?
Мария. Наверно , из  какой-нибудь  машины. Или  еще  откуда. Потанцуем?
Иосиф Я  даже  не  знаю… как  это – потанцуем… А  ты  сможешь?
Мария. Ты  о  себе  беспокойся. (поднимаясь  со  скамейки). Обо  мне  не  надо.

Иосиф  и  Мария  танцуют  «Ламбаду». Мария  управляется  с  костылями  просто  виртуозно , да  и  в  движениях  Иосифа , пусть  и  не  отличающего-ся  врожденной  пластикой , явно  превалирует  приподнятое  настроение. 
Павел  и  Петр  подтанцовывают  им  сверху. Руками  и  плечевым  поясом. Затем  Петр , несмотря  на  сопротивление  Павла , отбирает  у  него  пульт  и  ставит  реальность  на  паузу.

Павел. Чего  тебе?
Петр. Все  хорошо , все  больше , чем  хорошо - мы  редко  так  весело  время  проводим. У  тебя  на  щеках  даже  здоровый  румянец  выступил.
Павел. Это  от  стыда  за  тебя. Кабы  бы  не  твои  колебания , мы  бы  уже  давно  занялись  стоящим  делом. И  не  отвлекай  меня  по  пустякам.

  Павел  берет  пульт  и  снимает  реальность  с  паузы. «Ламбада» продол-жается.
   
 
                Действие  второе.
 
  Гостиная  в  квартире  Иосифа  – много  ничем  не  заполненного  про-странства , редкие , со  вкусом  подобранные  вещи. Чистота  и  довольство. Кофейные  обои. Отец  Иосифа  полулежит  на  диване  и  читает  газету – гладко  выбритый , аккуратно  причесанный , не  патетически  настроенный ; он  в  лиловом  джемпере , мягкие  брюках , с  двумя  большими  перстнями – в  нем  просматривается  завидное  отсутствие  внутренней  раздробленности, отвращение  к  необдуманным  поступкам , неброская  моложавость , умение  неплохо  жить  без  смысла  и  цели.
  Сам  Иосиф  сидит  за  столом , смотрит  на  настенные  часы  и  сильно  нервничает.
 
Иосиф. Эти  часы  не  отстают?
Отец. Ну…
Иосиф. Ты  меня  слушаешь?
Отец. Что  ты  сказал?
Иосиф. Я  сказал , ты  меня  слушаешь? Точнее , не  сказал , а  спросил.
Отец. Нет , это  я , кажется , не  прослушал. Перед  этим  ты  еще  что-то  спрашивал? Да?
Иосиф. Я  спрашивал , у  нас  часы  не  отстают?
Отец. У  нас  полно  часов. Какие , может  быть , и  отстают.
Иосиф. (показывая  на  стену) Я  об  этих.
Отец. Об  этих? Да  вроде  бы  не  должны.
Иосиф. Есть  с  чем  их  сверить?
Отец. Сверь  их  со  своим  настроением… Ты , сынок , успокойся. Никуда  она  не  денется - прибежит , как  миленькая  прибежит. А  опоздает , так  это  не  от  вредности , а  от  женской  сущности. Хотя  это  одно  и  тоже.
Иосиф. Она  не  прибежит. Она  не  из  тех , которые  за  кем-нибудь  бегают.
Отец. Ты  у  меня , Иосиф , еще  юн  и  неопытен. Нет  такой  женщины , чтобы  не  бегала  за  мужиком - не  бежит  за  тобой , побежит  за  другим.  Или  уже  бежит. Стучит  каблучками  по  асфальту  и  одаривает  прохожих  энергичными  улыбками. А  ты  тут  разнервничался , как  оживший  покой-ник  перед  кремацией.
Иосиф. Да , я  волнуюсь. Что  в  этом  зазорного? Кроме  того , мне  приятно  за  нее  волноваться.
Отец. Иногда  я  думаю , что  в  родильном  доме  тебя  все  же  подменили. Матери  не  говори. Не  добивай  старушку.
Иосиф. Эту  шутку  я  с  самого  рождения  знаю. Придумал  бы  что-нибудь  новенькое.
Отец. Новенькое  за  нас  придумает  наше  заботливое  правительство. (сво-рачивает  газету) Как  там  зовут  твою  пассию? Геката?
Иосиф. Я  тебе  уже  говорил.
Отец. Говорил?
Иосиф. За  обедом - между  харчо  и  курицей. Ты  тогда  тоже  переспраши-вал.
Отец. Пеняешь  отцу  на  плохую  память? Что  сказать , заслужил… А  то , что  я  принес  тебе  в  жертву  свой  первый  за  три  недели  выходной  и  вместо  того , чтобы  перекидываться   со  старинными  друзьями  в  техас-ский  покер , сижу  дома  и  жду  непонятно  кого , на  это  можно  и  напле-вать. Плюй  на  отца , сынок , унижай  его  доброту. Все  равно  он  тебе  ни  в  чем  не  откажет. Ни  в  любви , ни  в  деньгах.
Иосиф. Я  ценю , что  ты  с  отцовским  пониманием  к  моей  просьбе  от-несся. Этого  я  никогда  не  забуду.
Отец. А  вот  я  забуду. Я  задаю  своей  памяти  лишь  посильные  задачи - силы  у  нее  уже  не  те  и  она…
Иосиф. По  каким  критериям  не  те?
Отец. В  тебе  виден  будущий  финансист. Когда  подрастешь ,  мы  с  тобой  такие  дела  завернем - кое  у  кого  челюсти  поотвисают…
Иосиф. По  моим  наблюдениям  память  находится  у  тебя  в  идеальном  состоянии. Ты  помнишь  наизусть  телефоны  всех  своих  партнеров , раз-меры  зарплат  всех  своих  работников – мало  того , ты  помнишь  сколько  стоит  твой  ежедневник , хотя  сам  ты  его  не  покупал. Если  уж  ты  недо-волен  своей  памятью , то  другим  нужно  срочно  переходить  на  сильные  медикаменты. Или , что  гораздо  дешевле , наложить  на  себя  руки. От  от-чаяния! 
Отец. Эмоционально  ты , сынок , говоришь , но  истина  в  твоих  словах  пересекается  с  вопиющим  незнанием. Я  не  помню , кем  я  был  до  тех  пор , пока  меня  не  родила  моя  мать. (взглянув  на  потолок) Мама , ты  там? (прикладывает  к  уху  ладонь).
Иосиф. Никто  не  пом…
Отец. Тссс! Чувствуешь  вибрацию? Твоя  бабушка  хочет  тебе  что-то  пе-редать. Какой-то  совет – с  кем  жить , кого  гнать , на  кого  опираться , ес-ли  качнет. Прислушайся , как  звенит  потолок.
Иосиф. Это  наши  соседи  сверху. Отмечают  годовщину  свадьбы - тарелки  на  удачу  бьют. Идиоты.
Отец. Все-то  ты  знаешь… Я  восхищен , что  являюсь  твоим  отцом.
Иосиф. Ты  отличный  отец - обеспечивающий  деньгами  и  подпитываю-щий  духовно. Что  еще  надо… Но  мне  зачастую  хочется  обращаться  к  тебе  по  имени-отчеству.
Отец. Ну  и  обращайся. Захотел  и  тут  же  обращайся - почтительность  еще  никогда  не  вставала  на  пути  сыновней  привязанности.
Иосиф. В  подобном  обращении  будет  наличествовать  чрезмерная  книж-ность. Научившись  держаться  с  тобой  здоровых , искренних  отношений , я  не  намерен  загонять  себя  в  угол.
Отец. И  чем  тебе  угол  не  угодил? Они  бывают  и  тупыми , и  прямыми , и  острыми. Выбери  себе  по  вкусу.
Иосиф. Я  не  могу  похвастаться  тонким  вкусом. Этого  я  у  тебя  не  уна-следовал.
Отец. Тонкий  вкус  здесь  не  нужен. Он  необходим  совсем  в  других  де-лах. Например , чтобы  наладить  взаимодействие  с  противоположным  по-лом. (смотрит  на  часы) Что-то  он  беззастенчиво  запаздывает.
Иосиф. Ты  говорил , что  это  нормально.
Отец. Вот  именно , что  нормально. Но  отнюдь  не  хорошо. Такие  манеры  навевают  тягостные  сомнения  в  ее  заинтересованности  в  тебе , как  в  мужчине.
Иосиф. У  нее  есть  смягчающие  обстоятельства.
Отец. Она  замужем?
Иосиф. Да  не  похоже… Я  думаю , вряд  ли. Она  бы  мне  сказала.
Отец. А  ты  ее  спрашивал?
Иосиф. Как-то  в  голову  не  пришло – ярчайшие  огни  нашей  беседы  не  близорукостью  не  страдали! Эта  отмель  оказалась  ими  не  затронутой. Они  ее  обошли. У  нас  хватало  тем  для  обсуждения  и  без  упоминания  штампа  в  паспорте.
Отец. Ярчайшие  огни… огни  беседы… огни , не  страдающие  близоруко-стью - исключительная  чушь…
Иосиф.  Штамп  не  чушь?
Отец. Чтобы  обрести  этот  штамп , женщины  голодают , истязают  себя  членовредительством , подставляют  губы  дьяволу , лишь  бы  он  не  при-сылал  пополнение  нашему  брату – мужчинам , уставшим  потакать  их  мечтам. К  этому  штампу  нельзя  относится  легкомысленно. Он  приходит  к  неуважающим  его.
Иосиф. Пускай  приходит.
Отец. Так  вот  оно  что? Чувства  похитили  моего  слепого  сынка  и  поса-див  его  на  бешеную  лошадь , погнали  ее  по  раскаленной  степи… А  на  что  вы  будете  жить?
Иосиф. Найдем.
Отец. У  кого  найдете? У  тебя  или  у  нее? Или , может  быть , у  старого  больного  меня?
Иосиф. У  жизни. Она  нас  свела , она  нас  и  выкормит. Парным  молоком , как  детенышей! Ей  не  привыкать  одаривать  рукопожатием  протянутую  ей  руку. Она  не  вложит  в  нее  камень.
Отец. Если  жизнь  вложит  в  твою  ладонь  камень , это  еще  ничего. Тогда  у  тебя  по  меньшей  мере  будет , чем  от  нее  отбиваться. Камень , разуме-ется , защита  не  великая , но  при  определенных  раскладах  и  он  не  по-мешает. Но  бить  нужно  точно  между  глаз. Попадешь?
Иосиф. Я  не  жажду  крови. И  тебе  не  советую.
Отец. Судьба  поставила  меня  во  главе  семьи  не  из-за  раздачи  никчем-ных  рекомендаций  близким  мне  людям – при  подъеме  по  возрастной  лестнице  я  работал  не  только  сердцем, но  и  мозгами , руками , ногами  и  еще  кое-чем. Ты  же , сынок, закутал  себя  в  плюшевый  кокон , расковы-рял  ногтем  крохотную  щелку  и  своими  бездарными  советами  через  бамбуковую  трубочку  стреляешь. Наповал! Я  и  то  от  них  еле  уклоня-юсь.
Иосиф. Не  уклоняйся.
Отец. Двух  блаженных  наша  семья  не  выдержит - ни  морально, ни  мате-риально. Кому-то  необходимо  и  о  хлебе  подумать. Желательно  мягком.
Иосиф. И  с  маслом.
Отец. Ясное  дело , что  не  хлебом  единым. А  на  масло  густой  слой  чер-ной  икры – для  образования  замечательной  цветовой  гаммы. Белое  и  черное.
Иосиф. Но  не  главное.
Отец. Предлагаешь  поверх  черной  еще  и  красную? А  не  будет  ли  в  этом  излишней  эклектики?
Иосиф. Я  хотел  сказать , что  любая  еда  не  главное – и  помимо  нее  есть  множество  островков , где  мы  можем  поставить  на  ремонт  корабль  нашей  души.
Отец. Корабль  чего?
Иосиф. Корабль  нашей  души - тот , который  наши  надежды  на  неспо-койной  поверхности  жизненного  пути  удерживает. Не  позволяя  им  запутаться  в  расставленных  печалью  сетях… Я  всецело  полагаюсь  на  его  выносливость.
Отец. Твои  метафоры  все  настойчивей  приближают  меня  к  осознанию  собственного  ничтожества. Осознал , да , осознал , проникся  ощущением  повсеместной  внутренней  тяжести… И  как  ты  планируешь  его  ремонтировать?
Иосиф. Я  бы  заштопал  паруса , подкрасил  мачты , укрепил  якорную  цепь. Даже  спел  бы  ему  какую-нибудь  мелодию. Сейчас  подберем , ка-кую. (после  непродолжительных  раздумий  напевает  похоронный  марш) Нет , не  эту!
Отец. По  поводу  укрепления  якорной  цепи  я  бы  тебя , пожалуй , под-держал – звучит  довольно  основательно. Но  к  чему  ты  это  якорь  будешь  крепить?
Иосиф. К  костям.
Отец. К  своим  костям?
Иосиф. А  за  чужие  он  и  не  зацепиться.

  В  дверях  появляется  мать - простая  одомашленная  женщина  в  несураз-ном  желтом  платье  и  болотного  цвета  тапочках.

Мать. К  вам  можно?
Отец. Ужин  готов?
Мать. Все  готово – и  чизкейк , и  твои  любимые  закуски. Принести?
Отец. Пока  не  мельтеши  и  не  торопись. Я  подозреваю , что  ужинать  нам  придется  на  кухне. Торжественность , похоже , отменяется.
Мать. (Иосифу) Она  звонила?
Иосиф. Как  она  позвонит? Она  же  не  знает  номера. А  вдруг  она  попала  в  беду?!
Отец. Все  может  быть.
Мать. Как  тебе  не  стыдно  такое  говорить! (Иосифу) Не  волнуйся , сынок, все  будет  хорошо.
Отец. Или  не  будет.
Мать. Какой  же  ты  черствый! Твой  сын  не  находит  себе  места  от  пе-реживаний , а  он  тут  сидит… бездушным  ехидством  исходит.
Отец. Кто  он?
Мать. Ты  о  ком?
Отец. А  ты  о  ком?
Иосиф. О  ком  вы  сейчас  говорите?
Отец. Я  и  сам , сынок , ничего  уже  не  понимаю. У  матери  спроси.
Иосиф. (матери) О  ком  вы  только  что  говорили?
Мать. Я  пойду  проверю  говядину - что-то  мне  ее  запах  нравится  пере-стал. И  запомните , что  я  вам  скажу , надолго  в  головы  вбейте - настоя-щую  любовь  машиной  не  переедешь!

Иосиф. Вы  с  ней  такие  разные.
Отец. Спасибо  за  комплимент.
Иосиф. Я  не  очень  жадный  до  подобного  понимания , но  как  же  вы  почти  всю  жизнь  вместе?
Отец. Каждый  из  нас  живет  в  своем  собственном  теле , довольно  редко  из  него  выходя - может , поэтому  мы  и  продержались  до  сих  пор. Да  и , говоря  начистоту , у  меня  и  времени  на  развод  особо  не  было.
Иосиф. При  желании  смог  бы  выкроить.
Отец. Мои  желания , сынок , остались  в  давно  минувшем  позавчера. Уже  дошло  до  того , что  свой  единственный  за  три  недели  выходной  я  про-вожу  ни  где-нибудь  в  приличном  обществе , а  у  себя  дома. Раньше  бы  я  так  не  оплошал. Что-то  во  мне , наверное , свихнулось.
Иосиф. Не  посыпай  голову  крупными  вшами… это  ведь  я  попросил , чтобы  ты  сегодня  был  дома! Без  моей  просьбы  ты  бы  тут  не  остался - ты  же  хотел  идти  в  карты  играть.
Отец. Если  бы  хотел , то  ушел.
Иосиф. Значит , не  хотел?
Отец. Хотел , не  хотел , один  хрен - мой  покерный  позыв  не  являлся  жгучим  стремлением , которое  хватает  тебя  за  душу , вытаскивает  из  постели  и  волоком  на  край  света  тащит. Такие  меня  уже  не  посещают.
Иосиф. А  работа?
Отец. Работа - это  всего  лишь  проверенный  способ , помогающий  хотя  бы  утром  забыть  о  том , что  скоро  будет  вечер  и  тебе  придется  вновь  возвращаться  домой. И  чем  усердней  ты  работаешь , тем  период  твоего  беспамятства  увеличивает  количество  свободных  от  саморазрушения  минут. Ну , я  сегодня  и  вещаю… Мой  день.
Иосиф. Ты  ненавидишь  наш  дом?
Отец. Опять  ты  со  своими  эмоциями. Пойми , что  если  мой  выбор  не  будет  состоять  из  соленой  и  родниковой  воды , я  выберу  обыкновен-ную: тухлую , затхлую , но  надежную. Удовольствия  я  не  почувствую , но  мучений  послепраздничной  изжогой  в  большинстве  случаях  избегу. Я  благословляю  свое  равновесие. Пусть  оно  и  не  пахнет  лавровыми  вен-ками  выдающихся  победителей.
Иосиф. Победителей  в  чем?
Отец. В  рулетке. Не  в  русской – успокойся , сынок , я  говорю  о  той , где  проигрывают  только  деньги. Ты  когда-нибудь  в  нее  играл?
Иосиф. Не  довелось.
Отец. А  я  играл. Там  вероятность  такая  же , как  и  здесь - ставишь  день-ги  на  определенный  сектор  и  с  досадой  видишь , что  он  снова  не  вы-пал. Умножаешь  ставку  и  по-новому  наслаждаешься  своей  глупостью.
Иосиф. Но  кому-то  он  все-таки  выпадает.
Отец. Я  не  знаком  с  этим  кем-то. Мы  обедаем  с  ним  в  разных  полуша-риях. Он  с  голыми  руками  на  слона , я  с  пулеметом  на  канарейку – да  пребудет  с  нами  удача (снова  берется  за  газету) Иди  скажи  матери , чтобы  она  накрывала  на  стол - нечего  ей  без  дела  валандаться.
Иосиф. Здесь  накрывать?
Отец. На  кухне.
Иосиф. Не  пойду. Я  тебя  всегда  слушался , но  сегодняшний  день  это  уже … не  всегда - сегодня  я  имею  право  на  ослушание.
Отец. Ты  имеешь  право? Нет , сынок - это  право  имеет  тебя! Как  говорил  мне  один  мой  знакомый  юрист – алкоголик  и  пустозвон. Ты  бы  посмотрел  на  себя  со  стороны… У  тебя  сейчас  вид , как  у  побелевшего  от  ужаса  негра , которого  его  друзья-антирасисты  заставляют  внедриться  в  ку-клукс-клан.
Иосиф. Хмм… Если  его  сразу  же  не  повесят , он  выработает  там  желез-ный  характер.      
Отец. Тебе  бы  это  тоже  не  помешало – и  в  срочном  порядке , а  не  то  тебя  вкупе  с  твоими  чувствами  любой  сквозняк  доконает. Купить  тебе  альпинистское  снаряжение?
Иосиф. Зачем  оно  мне?
Отец. В  горы  пойдешь. Засунешь  в  карман  непродуваемой  куртки  вер-ный  плейер , врубишь  что-нибудь  возбуждающее  и  двинешь  наверх. Тропой  горных  козлов. В  твоем  возрасте  я  мог  об  этом  только  мечтать. Но , по-моему , не  мечтал.
Иосиф. Ничего  не  выйдет.
Отец. Если  ты  о  лицензии , этот  вопрос  я  улажу. Запросто - куда  хочешь, туда  и  пойдешь. Хоть  на  Лходзе-среднюю , хоть  на  Меру-центральную.
Иосиф. Я  не  о  лицензии , а  о  музыке. В  горах  плейер  замерзнет.
Отец. Положи  его  во  внутренний  карман - никакие  морозы  не  смогут  пересилить  жар  твоего  юного  сердца. Но  следи , чтобы  оно  само  от  пе-регрузок  не  остановилось. В  горах  устаешь  быстрее , чем  сидя  перед  фотографией  когда-то  одобренной  тобой  женщины - она  перед  тобой  в  вечернем  платье , ты  перед  ней  на  стуле. Немножко  дремешь. Годы  идут.
Иосиф. Знать  бы , куда  они  идут…
Отец. Осторожней , малыш - ты  слышал , что  знания  умножают  скорбь?
Иосиф. Я  об  этом  даже  читал.
Отец. Слышал , читал , но , как  я  вижу , ничего  не  извлек. Вот  тебе  моя  личная  точка  зрения - если  по  радио  начнут  передавать , куда  уходят  годы , я  обязательно  заткну  уши. От  такого  знания  следует  предохра-няться. Мозговым  презервативом.
Иосиф. Это  позиция  труса.
Отец. Выкуси , сынок - это  позиция  немолодого  человека , давно  про-стившего  нашему  миру  его  изначальное  несовершенство. Ступая  по  мо-им  следам , ты  не  промочишь  ноги  в  крови. Ни  в  своей , ни  в  чьей  бы  там  не  было.
Иосиф. Со  своей  кровью  я  могу  делать  все , что  мне  вознамерится. За-хочу  и  буду  в  ней  каждый  день  ноги  мыть -  надолго  ее  не  хватит , но  мне  долго  и  не  надо. А  еще  я  в  состоянии  ею  рисовать. Для  городских  пейзажей  она  бы  самым  подходящим  материалом  была.
Отец. Не  забывай , что  твоя  кровь  не  только  твоя , но  и  моя. Расходуй  ее  с  умом  и  не  забывай - она  еще  понадобится  моим  внукам.
Иосиф. Перед  тем , как  стать  твоими  внуками , они  станут  моими  деть-ми.
Отец.  Для  них  это  будет  страшным  ударом.
Иосиф. Они  его  выдержат. Папа  научит  их  быть  сильными , а  мама… Мама  научит  быть  сильным  папу.
Отец. Мама  это  та , которую  мы  ждем?
Иосиф. И  дождемся.
Отец. Я  только  «за» - чтобы  угодить  твоей  избранной , я  готов  до  зав-трашнего  утра  голодные  спазмы  терпеть. В  случае  чего  скорую  вызо-вешь.
Иосиф. Не  знаю , относится  ли  это  к  делу , но  я  только  что  вспомнил, что  она  не  просила  ее  ждать.
Отец. Еще  попросит - и  так  безаппеляционно , что  к  стене  плача  тебя  придавит. Но  тогда  уже  никакому  ветру  не  удастся  высушить  твои  сле-зы.
Иосиф. А  у  нас  будут  одинаковые  желания. Мы  поставим  наш  поезд  на  общие  рельсы  и  украсим  его  окна  своими  улыбками. И  пусть  только  хоть  кто-нибудь  сунется  его  грабить! Мы  не  просто  сбросим  его  на  ходу, но  и , затаскивая  его  обратно , будем  сбрасывать  еще  и  еще! Пока  он  окончательно  не  поймет , с  кем  он  имеет  дело.
Отец. Ну , и  с  кем  он  имеет  дело?
Иосиф. С  нами! Со  мной  и  с  ней! С  ней  и  со  мной! Мы  вырвемся  из  застенков  суеты  и  построим… Мы  построим… 

                В  дверях  появляется  мать.

Мать. Она  не  звонила?
Иосиф. Она  не  знает  номера!
Отец. Не  кричи  на  мать. (матери) Ты  почему  позволяешь  ему  на  тебя  кричать?!
Мать. Я  не  позволяю. Ни  в  коем  разе. (Иосифу) Ты  почему  на  меня  кричишь?!
Иосиф. Он  тоже  кричит.
Мать. Это  тебя  не  оправдывает. (отцу) А  ты  почему  на  меня  кричишь?!
Отец. Вы  оба  чокнутые. То-то  я  думаю , отчего  же  мне  здесь  так  не  по  себе. А  это , оказывается , бьют  тревогу  те  датчики , которые  за  безопас-ность  сознания  во  мне  отвечают. Предупреждая  о  страшном , они  гонят  меня  в  бега. В  отпуск  что  ли  съездить…
Мать. Ты  обещал  отпуск  мне.
Отец. Когда  я  тебе  его  обещал?
Мать. Дней  десять  назад. Десять  или  пять – примерно  семь. Я  еще  при-шла  из  магазина , поставила  сумки…
Отец. Ты  опоздала.
Мать. Куда  опоздала?! Что  опоздала?!
Отец. Месяц  назад  я  обещал  его  себе. А  ты  как-никак  обязана  знать , что  я - это  я  и  никто , кроме  меня. И  если  ты  хочешь , чтобы  после  от-пуска  я  вернулся , ты  будешь  вынуждена  с  этим  смириться. Что  я  поеду  без  тебя.

Мать. (садясь  на  диван) Выходит , она  точно  не  звонила?
Отец. Она  номера  не  знает!!! Какие  же  вы  все   безмозглые…
Иосиф. Не  кричи  на  мать. И  спокойно , без  истерик  поведай  мне  кого  ты  подразумевал  под  безмозглыми - нас  с  мамой  или  Марию?
Отец. Какая  еще  Марию?
Иосиф. Ту , которую  мы  ждем. Она  разрешила  называть  себя  Машей , но  только  мне. Если  вам  приятно  называть  ее  так  же, вы  должны  сами  попросить  у  нее  разрешение. Она  уже  близко , я  это  чувствую.
Отец. Святые  угодники , ну  почему  же  вы  не  хотите  мне  угодить… Я  задыхаюсь  в  этой  семье.
Мать. Окно  открыть?
Отец. Открой.
Иосиф. Самоубийство  огромный  грех.
Мать. Какое  самоубийство?
Иосиф. Он  сейчас  выбросится  из  окна. Как  я  предполагаю , солдатиком – ногами  вперед.
Мать. (отцу) Наш  сын  говорит  правду?! Только  правду?! Да! Он  говорит  правду! Иосиф  не  умеет  лгать!

         Отец  встает  и  выходит  из  комнаты.

Мать. Ты  куда?
Отец. Зубы  чистить. Чтобы  на  архангельском  допросе  у  меня  хотя  бы  изо  рта  не  воняло.

Мать. Отец  в  последнее  время  меня  пугает.
Иосиф. Для  мертвецов  это  обычное  дело  кого-нибудь  пугать. Самое  свойственное  для  них , как  для  упырей  и  вурдалаков. Он  не  исключе-ние. Ты  почему  вытаращенными  глазами  на  меня  смотришь? С  кем-то  из  нас  что-то  не  то? Со  мной  или  с  тобой? Со  мной , да?
Мать. Кого  ты  называешь  мертвецом?
Иосиф. Твоего  отца. Он  умер  много  лет  назад , однако  в  последнее  вре-мя , как  я  понял  из  твоих  слов , приходит  к  тебе , чтобы  напугать  и…
Мать. Ты  меня  смешишь?
Иосиф. Нет.
Мать. Но  ты  же  понял , что  не  про  своего - про  твоего  отца  говорю. Это  он  меня  пугает.
Иосиф. Он?! Никогда  бы  не  догадался… Тебе  опасно  оставаться  с  ним  наедине. А  как  он  тебя  пугает? Действием  или  просто  тем , что  он  су-ществует? Признайся - мне  можно.
Мать. Так  сразу  не  объяснишь , но  с  ним  происходит  нечто  жуткое. Или  не  с  ним , а  со  мной - так  сразу  не  различишь… Данная  задача  не  для  моих  мозгов.   
Иосиф. Не  различишь , не  объяснишь - и  не  надо. Оно  этого  не  стоит.
Мать. А  оно … какое?
Иосиф. Никакое. Оно  никакое. Ты  веришь , что  я  буду  с  ней  счастлив?!
Мать. Конечно , верю! Всей  душой! А  ты  про  кого?
Иосиф. Про  девушку  моей  судьбы.

         Отец  возвращается  в  комнату  со  стаканом  виски.

Отец. Она  такая  же  девушка , как  я  олимпийский  чемпион  по  художе-ственной  гимнастике.
Иосиф. Получается , она  не  девушка , а  женщина  моей  судьбы. Разница  несущественная.
Мать. Разумеется , несущественная. (украдкой  смотрит  на  присевшего  ря-дом  с  ней  отца) Главное , чтобы  человек  был  достойный.
Отец. Достойный  чего?
Мать. Достойный  быть  человеком! Не  родившийся , как  кое-кто  среди  нас  уже  с  седыми  волосами  и  глубокой  складкой  на  лбу… Ты  пом-нишь , как  Иосиф  вырезал  из  дерева  фигурку  Махатмы  Ганди?
Отец. Так  это  был  Ганди? Тот  самый , наиболее  значимый  из  всех  Ган-ди? Не  янычар , нет? (Иосифу) А  зачем  он  держит  в  руках  кривую  саб-лю?
Иосиф. Для  защиты  добра.
Отец. Своего  добра?
Иосиф. У  него  не  было  ничего  своего – лишь  посох  и  сандалии. В  этой  фигурке  я  выразил  то , как  я  понимаю  силу  добра. Бесталанно, но  ис-кренне.
Мать. И  вовсе  не  бесталанно - я  показывала  твою  фигурку  моей  лучшей  подруге  и  она  ее  очень  заинтересовала. Прямо  при  мне.
Отец. Твоя  подруга  работает  не  искусствоведом , а  заведующей  психиат-рического  отделения: аномалии - ее  профиль , ей  за  это  платят. Сколько  не  жалко.
Мать. Я  ей  ничего  не  платила.
Отец. Ты  не  платила  ей  денег. Но , поведав  о  душевном  нездоровье  тво-его  сына , ты  заплатила  ей  признанием  превосходства  ее  сына  над  нашим. У  нее  ведь  сын?
Мать. Дочь. Еще  на  прошлой  неделе  виденная  мною  лично - удивитель-ная  красавица. Но  она  ей  не  гордится. Ни  капли.
Отец. Неустойчивый  моральный  облик?
Мать. Если  бы! Ее  дочь - монахиня.
Отец. Горькая  участь. Но  терпимая – в  православии  еще  остались  не  срубленные  попами  леса.
Мать. Она  не  православная  монахиня.          
Отец. Не  православная? Ее  дело. (пьет  виски) А  какая? С  колокольчиками  и  бубенцами  по  пустырям  и  промзонам?

                Мать  что-то  говорит  ему  на  ухо.

Отец. Ничего  себе! Культ  вуду… У  меня  даже  брови  дыбом  встали. И  как  она  думает  с  этим  развязываться? К  властям   не  обращалась?
Мать. Ее  девочке  содействие  властей  ни  к  чему. Она  там  добровольно.
Отец. Я  о  матери.
Иосиф. Он  о  матери!
Мать. Матери  всегда  непросто. С  одной  стороны  своим  детям  хотелось  бы  все  же  доверять , а  с  другой – совсем  не  хотелось  бы.

                Звонит  телефон.

Мать. Я  подойду. (встает  с  дивана  , идет  к  стоящему  на  тумбочке  аппа-рату) Алло. Здравствуй! Да  нормально , кряхтим  пока  как-то. (зажимает  трубку  ладонью) Ничего  себе , это  она.
Иосиф. Мария?!
Мать. Моя  подруга. «Да , Вероника , пока  все  путем. Вот  сидим , ждем  невесту  нашего  сына. А  как  там  дочка  твоя? Что?! Брось , не  может  быть… м-да… я  и  представить  себе  такого  не  могла… И  как  ты  дума-ешь  поступать? Как? Успокойся , мне  есть  тебе… А  я-то  тут  причем?!». Трубку , дура , швырнула…
Иосиф. Неприятности?
Мать. Нет. Это  у  нее  неприятности.
Отец. Дочь  изводит?
Мать. Наотмашь  бьет. Доводит  до  полнейшего  расстройства  сна - она  беременна , и  аборт  уже  совершенно  невозможен. Поздно: в  ее  случае  природу  не  остановить.
Отец. Мои  поздравления.
Мать. Какие  там  поздравления… Мать  подозревает , что  она  беременна… не  от  человека.
Отец. А  от  кого?
Мать. Я  бы  сказала , но  язык  в  нужном  направлении  не  порачивается…  В  общем , есть  подозрения , что  от… Иосиф , закрой  глаза.

  Иосиф  послушно  закрывает  глаза. Удостоверившись , что  он  действи-тельно  ничего  не  видит , мать  начинает  изображать  кого-то  с  рогами.

Отец. От  черта?!
Мать. Рядом. Но  более  земное.

   Делает  вид , что  блеет. Потом  блеет  в  голос. Громче  и  громче.

Отец. Да  понял  я , не  идиот. Но  тебя-то  она  в  чем  обвиняет?
Мать. В  том , что  у  меня  сын. Сыновья , видите  ли , не  беременеют. Ду-ра…
Иосиф. (с  закрытыми  глазами) Кто , Мария?!
Отец. Я  ее  уже  ненавижу…
Мать. Мою  подругу?
Отец. Его  Марию… Открой  глаза , когда  с  тобой  разговаривают.
Иосиф. Ты  не  со  мной  разговариваешь. Впрочем , с  чего  я  это  взял?… Мама , ты  здесь?
Мать. Я  здесь , Иосиф.
Иосиф. Открыть  мне  глаза?
Мать. (присаживаясь  на  диван) Конечно  же , открой. Почему  бы  не  от-крыть.
Иосиф. Одновременно?
Мать. При  столь  серьезном  выборе  я  не  подсказчица. Сами  же  навесите  на  меня  всех  собак , если  опять  какую-нибудь  глупость  скажу… Давай  лучше  по  очереди.
Иосиф. Я  начну  с  правого.

          Иосиф  открывает  правый  глаз. Смотрит  по  сторонам.

Отец. Что  нового  на  горизонте , сынок?
Иосиф. Секунду. (открывает  левый) С  открытыми  глазами  здесь  есть  на  что  посмотреть. Но  видеть  легче  с  закрытыми… Я  видел!
Отец. Только  избавь  меня  от  сопливых  деталей. Я  знаю , кого  ты  видел , и  уже  одно  отравленной  стрелой  во  мне  ковыряется.
Иосиф. Отравленная  стрела  слишком  заезженный  образ – слабовато  для  тебя.
Отец. Охотно  соглашаюсь.
Мать. А  кого  он  видел?
Отец. Он  видел  свою  Марию. Да , сынок?
Иосиф. Не  завидуй  моей  любви. Такая  любовь  не  про  тебя , ты  никогда  не  достигнешь  приступки  ее  ангельской  колесницы!
Отец. Ты  переступил  черту. (матери) Звони  своей  подруге. Не  теряй  вре-мени  на  слезы.
Мать. Ей  сейчас  не  до  нашей  клоунады. Жизненность  ее  проблем  не  предполагает  сочувственных  заигрываний  с  посторонней  патологией. У  нее  и  своей - хоть  на  телевидение  иди. 
Отец. С  внуком  придет.
Мать. Или  с  внучкой. Девочки  обычно  красивее  мальчиков - что  ни  го-вори , но  если  ее  внучка  пойдет  в  мать , получится  прелестная  картинка. Глаз  не  оторвешь.
Отец. А  если  в  отца?
Мать. Тогда  жить  ей  будет  трудно… Однако  пластическая  хирургия  творит  настоящие  чудеса  и  ей , видимо , будет  на  что  рассчитывать. Смотреть  на  мир  через  призму  уныния  не  лучший  выход  для  моло-денькой  девушки.
Отец. Уныния  от  нее  никто  и  не  дождется - после  всех  внешних  ис-правлений , нутро-то  у  нее  козлиным  останется. Козлы  не  унывают.
Иосиф. Какие  козлы?
Отец. Любые. Вне  наличия  бороды  или  усов. Они  каждодневно  совер-шенствуются , небезуспешно  учатся  играть  в  хамелеона , но  их  выдает  тембр  голоса. Они  слегка  подблеивают.
Иосиф. Когда  объясняются  в  любви?
Отец. В  любви  они  объясняются  без  слов. Чтобы  не  засветить  себя  пе-ред  возлюбленной.
Иосиф. Если  от  возлюбленной  надо  скрывать  свою  сущность , то  какая  это , к  дьяволу , возлюбленная?! Для  возлюбленной  не  должно  иметь  значения , кто  ее  возлюбленный , кем  он  является… Если  она  возлюб-ленная!
Отец. Публичное  осознание  того , что  ты  козел , недюжинного  мужества  требует.
Иосиф. Любимой  незазорно  сознаться  в  чем  угодно - даже  в  том , что  ты  козел. Если  она , конечно , любимая , а  не  случайно  мимо  проходила.
Мать. Мимо  чего?
Иосиф. Мимо  меня. Но , проходя  мимо  меня , некоторые  из  них  успевали  пройти  и  мимо  себя. Я  не  в  состоянии  это  доказать,  но  еще  пару  дней  назад  я  был  в  состоянии  это  прочувствовать. В  те  недобрые  времена , грусть  шла  за  мной  по  пятам , она  не  отставая  от  меня   и  когда  я  спал - приходит  новый  день , сквозь  шторы  проглядывает  улыбчивое  солнышко , а  я  все  грущу. Еще  с  прошлого  вечера… Грущу  о  себе. Что  толку  грустить  о  других - я  же  не  пророк , чтобы  видеть  о  каком  завтра  они  мечтают. А  что , если  у  них  уже  все  сбылось… Выглядеть  дебилом  я  не  охотник. Не  по  мне  это , отец!
Отец. Пророки , охотники… Охота  пророков , пророчества  охотников - на  демонстрации  буйных  психов  в  поддержку  нынешнего  политического  режима  тебе  бы  доверили  нести  большой  желтый  флаг. Ты  бы  его  не  уронил.
Иосиф. От  грязи  он  особо  не  испачкается… лишь  желтизна  почернеет.
Отец. Почернеет  здравым  смыслом.
Иосиф. Это  и  настораживает.

Мать. Музыку  включить?
Отец. Включи. Но  не  какую-нибудь , а  моему  настроению  соответствую-щую. Довольно  неоднозначному. Я  же  дома…. не  на  заседании  попечи-тельского  совета. Тому  помоги , сему  не  откажи –  в  один  день  поддатые  кукловоды  придут , в  другой  команда  голодных  байдарочников… Цвето-водам  дай  на  редкие  семена , ветеранам  мародерского  движения  на  торжественный  банкет , слепым  на  подзорные  трубы… А  в  прошлый  понедельник  приходили  кришнаиты. Мы , говорят , переходим  под  опеку  креста, но  нам  для  этого  нужен  свой  храм. Вы  ведь  хотите , чтобы  мы  пополнили  воинство  креста  христианского? Я  им  сказал , что  хотел  бы. Но  ваш  истинный  крест  не  христианский , а  красный - пополнить  его  воинство  я  вам  с  радость  помогу. Они  все   поняли.
Иосиф. Обиделись?
Отец. Я  им  высокопрофессиональное  лечение  предложил. На  что  тут  обижаться?
Иосиф. Им  могло  показаться , что  о  лечении  ты  после  побоев – что  ты  грозишься  им  кости  переломать. Проявить  свое  меценатство  во  всем  его  разнообразии.
Отец. На  следующем  заседании  я  непременно  воспользуюсь  этой  воз-можностью. Мне  и  самому  давно  не  терпелось  придать  осуществляемо-му  нами  покровительству  нетипичных  личностей  направленность  более  разностороннюю. Люди , на  которых  я  возложу  заботу  о  просителях , у  меня  найдутся. И  какие  люди! Дима «Курдюк» , Иван  Никифорофич «Лошара» , братья  Мудновы… 
Мать. Делай , как  тебе  нравится , но  прошу  без  криминала. Нам  еще  сы-на  растить.
Отец. Наш  сын  уже  вырос. Ему  теперь  и  до  потолка  достать, как  до-плюнуть.
       
                Поднявший  руку  Иосиф  пробует  достать  потолок.

Иосиф. Не  достаю.
Мать. А  ты  подпрыгни.
Иосиф. (подпрыгивая) Все  равно  не  достаю. (перестав  прыгать , задумчи-во  оценивает  расстояние) И  доплюнуть , не  доплюну. Но  попытаться…
Отец. Не  надо. Но  ты , сынок , по  нашим  потолкам  свой  рост  не  определяй - бывают  такие  квартиры , что  и  младенец  до  потолка  достанет.
Иосиф. Младенец-мутант?
Отец. Зачем  мутант. Обыкновенный  младенец  с  розовой  попкой. Только  его  родители  не  постарались  так , как  постарался твой  старый  папа.
Мать. И  мама.
Отец. И  твоя  старая  мама. Мы  старались  вложить  тебе  в  клювик  нечто  большее , чем  дешевый  плавленный  сырок  и  прерывистое  пение  колы-бельных – на  два , разящих  перегаром , голоса. И  все , что  мы  просим  у  тебя  в  благодарность – признать  это.
Иосиф. Признаю. Я  ваш  сын , вы  мои  родители – вы  меня  взлелеяли , я  вас  разочаровал. Все  так… Следствие  закончено?
Отец. Не  беспокойтесь , товарищи  аристократы - самое  страшное  уже  по-зади. Впереди  только  суд.
Иосиф. На  суде  полагается  адвокат.
Отец. Но  суд  не  полагается  на  адвокатов - заслушивая  их  доводы , судья  еле  сдерживается , чтобы  не  рассмеяться. Он-то  в  курсе , что  его  реше-ние  уже  вынесено.
Иосиф. Ты  о  каком  суде  говоришь?
Отец. Спроси  у  себя.
Мать. Или  у  меня. Ты  можешь  спросить  у  меня  все, что  пожелаешь. Я  твоя  мать.
Отец. Ты  именно  она. И  он  с  этим  уже  смирился. (Иосифу) Спроси  у  нее.
Иосиф. Что  спросить?
Отец. Что  хочешь , то  и  спрашивай - мне  не  дано  предугадать , куда  тебя  забросит  воздушный  шар  твоих  фантазий. Но  учти - когда  он  лопнет , я  не  буду  излишне  рыдать.
Иосиф. А  вдруг  не  лопнет?
Отец. Такого  вдруг  не  бывает. Кобра  надеется  на  свою  выдержку , наде-ется  на  свою  скорость , но  она  не  надеется , что  мангуста  разобьет  па-ралич. А  ты  надеешься. Шатаешься  от  надежды.
Иосиф. И  кто  мой  мангуст?
Отец. Твой  мангуст  сама  жизнь. Она  смотрит  на  тебя  исподлобья  и  бормочет  себе  под  нос: «Какой  прекрасный  юноша… В  нем  одной  меч-тательности  поколений  на  пятнадцать. В  его  широких  глазах  плещутся  моря  нежности  и  океаны  возвышенных  чувств. Его  чистое  сердце  вы-стукивает  только  мажорные  мелодии. Действительно , прекрасный  юно-ша. А  не  проверить  ли  мне  его  на  прочность? Так , не  со  злобы , а  для  уравновешивания  его  взглядов  на  меня». И  проверяет. Серебряной  ступ-кой  по  неокрепшей  макушке.
Иосиф. Но  ведь  не  насмерть.
Отец. Насмерть  ей  не  выгодно - перед  тем , как  тебя  отпустить, она  по-требует  возврата  долгов. И  ты  их  выплатишь. Захлебываясь  соплями , но  полностью.
Иосиф. Бредятина , папа - я  могу  прямо  сейчас  выйти  из  дома, дойти  до  какого-нибудь  моста  и  разбиться  об  воду. Две  секунды  на  полет , чуть  больше , чтобы  захлебнуться -  жизнь  даже  пикнуть  не  успеет , не  то  что  о  долгах  позаботиться.
Отец. Успеет. И  в  сторону  худшую  для  тебя. Чем  меньше  у  нее  будет  секунд , тем  ужасней  они  будут  для  тебя – sorry , мой  мальчик , но  каж-дая  из  них  вместит  в  себя  боль  многих  годов. Все , что  ты  добровольно  не  доживешь , тебе  все  равно  придется  выстрадать. Пусть  и  за  одну , две  секунды.

Мать. Иосиф!
Иосиф. Что , мама?
Мать. Не  смей  бросаться  с  моста! Во  имя  людей , которые  привыкли  тебя  любить , не  смей  этого  делать. Если  тебе  надоело  жить , убей  сна-чала  меня! С  отцом!
Отец. Чего?!
Мать. Убей  нас  и  тебя  за  это  расстреляют! Но  мы  уже  не  увидим  твое  пробитое  пулями  тельце… Нам  будет  легче  его  не  увидеть.
Отец. Импульсивна  ты , мать. К  тому  же  еще  и  темна - смертная  казнь  у  нас  сейчас  не  применяется. И , подстрекая  нашего  сына  к  нашему  же  убийству , ты  обрекаешь  его  не  на  смерть, а  на  долгую  и  заслуженно  некрасивую  жизнь. Это  слишком  жестоко  даже  для  матери.
Мать. Ты  исковеркал  мои  помыслы. Я  не  подстрекаю  его  к  убийству , я  пытаюсь  ему  внушить , чем  станет  для  нас  его  смерть. (Иосифу) Она  станет  для  нас  нашей  смертью. Мне  бы  хотелось , чтобы  ты  об  этом  задумался.
Иосиф. Я  задумаюсь.
Мать. Когда?
Иосиф. Когда  перестану  думать  о  Марии. Или  когда  она  начнет  думать  обо  мне.
Отец. Или  когда  солнце  не  закатится. Или  когда  луна  примет  ислам. Ты  что , не  видишь - смеется  он  над  тобой.
Мать. (Иосифу) Ты  надо  мной  смеешься?
Иосиф. Я  вообще  не  смеюсь. Не  над  чем  мне  пока… А  если  я  вообще  не  смеюсь , как  же  у  меня  над  тобой  смеяться  получится?
Мать. Ты  у  меня  безумно  талантливый.. оворю  это  тебе  не  от  наивного  материнского  сердца , а  от  крепкого  материнского  разума. (отцу) Ты  цветы  на  кухне  поливал?
Отец. Некто  соизволил  расширить  круг  моих  обязанностей?
Мать. Намекаешь , что  не  поливал?
Отец. Будь  внимательней - я  намекаю , что  ты  правильно  поняла  мой  намек.
Мать. Как  намекаешь?
Отец. Посылаю  тебе  мысленные  образы  засохших  цветов. Из  твоего  по-хоронного  венка.
Мать. А  ты , любимый , не  шутишь - голова  у  меня  правда  закружилась. Надо  таблетку  выпить. (встает  с  дивана) Заодно  и  цветы  полью.

    Безмолвно  поглаживая  голову , мать  выходит  из  комнаты.

Иосиф.У  тебя  этот  дар  врожденный? Воздействовать  телепатией! Я  по-нимаю, он  помогает  тебе  в  делах , но  зачем  же  распространять  его  на  родных?
Отец. С  родными  тоже  ведутся  дела – и  очень  жестко , без  скидки  на  профессиональную  этику. Тут  как  на  дороге  с  односторонним  движени-ем , где  тебе  доверчиво  едут  в  лоб. Мол , подвинься , мой  хороший… Но  даже  родная  кровь  не  всегда  позволяет  прижиматься  к  обочине.
Иосиф. Но  матери-то  зачем  делать  больно? С  какого  лешего  ее  третиро-вать?
Отец. Она  мне  не  мать. Да  не  сжимай  ты  на  меня  кулаки - не  делал  я  ей  больно.
Иосиф. Она  говорит , что  делал.
Отец. Ну , говорит. Подумаешь - я  со  своей  стороны  также   нечасто  мол-чу. Говорит  и  говорит… А  она  не  говорит , что  я  ее  люблю?
Иосиф. Не  говорит.
Отец. Я  так  и  знал. И  раньше  не  говорила?
Иосиф. Не  говорила.
Отец. Тогда  все  предельно  ясно. Это  же  одно  и  то  же – нет  смысла  лишний  раз  понапрасну  язык  изнашивать. Раз  одно  и  то  же.
Иосиф. Что  одно  и  то  же?
Отец. Любить  и  делать  больно. Боль  достанется  тому , кого  ты  любишь. И  всем  остальным , недальновидно  попавшим  под  подошву  твоей  люб-ви. Тебе  сказать , кто  попадет  под  нее  первым?
Иосиф. Любимый  человек?
Отец. Любимым  человеком  ты  называешь  самого  себя?
Иосиф. Нет.
Отец. Значит , это  будет  не  он. Ставлю  на  карту  твою  сексуальную  со-стоятельность , что  не  он.
Иосиф. А  кто?
Отец. Ты  сам. Первым  ты  растопчешь  себя - только  затем  посыпятся  привлеченные.
Иосиф. Да  пожалуйста… Почему  ты  меня  постоянно  вынуждаешь  пере-спрашивать?! Чем  привлеченные?
Отец. Твоим  восприятием  главного. Но  не  вздумай  забыть - у  меня  сего-дня  первый  за  три  недели  выходной  и  я , сынок , неразумно  трачу  его  на  свободное  падение  с  башни  твоего  величия. Падать  низко , спасибо  моему  возрасту , но  беспокойно. Мне  жаль , что  отец  тебе  не  совет!
Иосиф. Ты  мне  совет. Но  не  ответ. Моя  судьба - это  стук  в  мою  дверь!
Отец. Гляди , чтобы  петли  выдержали.
Иосиф. Погляжу. Но  скоро  мне  уже  не  придется  придерживать  ее  в  одиночестве. Когда  придет  Мария , мы  будем  держать , мы  будем  ды-шать… двойная  сила  дыхания!
Отец. Задуете  вы  их. У  свечей  нет  шансов.
Иосиф. Я  спокоен , я  абсолютно  не  собираюсь  терять  лица... Поэтому  смогу  спросить  тебя , как  отца , без  утайки  моей  толерантной  терпимо-сти - каких  еще , к  ядреной  матери , свечей?
Отец. Согревающих  бесконечность  твоей  прямой. Ты  ведь  решил  идти  по  кривой – предлагая  всем  желающим: «Бейте , бейте , меня , меня , в  лоб-барабан , в  лоб-барабан…
Иосиф. Моя  кривая  ровнее  ваших  прямых! Я  ее  искал  и  теперь , когда  я  ее  нашел , мне  уже  не  нужно  ни  подтасованных  побед , ни  спагетти  с  лангустами. Я , по  крайней  мере , вижу  лицо  того , кто  изобрел  паруса.
Отец. Оно  у  него  желтое?
Иосиф. Как  солнце?
Отец. Как  у  китайца.
Иосиф. Что  за  китаец? Папа , ты  о  чем? Ты  что , спятил? Причем  здесь  китайцы?
Отец. Они  изобрели  почти  все. Почему  бы  им  не  изобрести  и  парус? Ко  всему  прочему.
Иосиф. Но  парус  не  китайская  фамилия.
Отец. Однако… фамилия? А  какое  отношение  парус  имеет  к  чьей-то  фамилии?
Иосиф. Изобретения  называют  фамилиями  своих  изобретателей. Рентген , Морзе , Сакс…
Отец. Что  за  Сакс?
Иосиф. Он  создал  саксофон. Это  духовой  музыкальный  инструмент , ко-торый  используется  и  по  отдельности , и  в  составе  разнообразных  ор-кестров , играющих…
Отец. Не  доставай  меня! Я  и  без  твоих  комментариев  проживу. Не  обе-щаю , что  долго , но  в  своем  уме… будешь  ко  мне  на  могилу  ходить?
Иосиф. Буду. Вот  в  этом  не  сомневайся. Тебя  сжечь  или  закопать?
Отец. Сжечь  дешевле.
Иосиф. Закопать  тоже  недорого.
Отец. Верно , сынок , закопать  тоже  недорого… Сам  меня  закопаешь?
Иосиф. Я  бы  тебя  закопал , но  у  в  рытье  могил  у  меня  навыка  нет. Но  ты  не  переживай: у  тебя  же  везде  свои  люди. В  том  числе , практически  наверняка , и  на  кладбище - им  ты  и  поручи  сделать  яму  и  твое  одряхлевшее  синее  тело  в  нее  опустить. А  я , в  качестве  посильного  вклада , украшу  отцовский  гроб  резьбой  на  библейские  темы. Кто  твой  любимый  библейский  персонаж?
Отец. Апостол  Фома. Он  там  единственный , кто  не  рвался  попасть  на  страницы  той  книги.
Иосиф. Но  и  он  ведь  поверил.
Отец. Он  поверил , когда  не  верить  было  бы  безумием - увиденное  ока-залось  сильнее  его  убеждений  и  противиться  собственному  зрению  он  не  стал. Я  бы  поступил  точно  так  же.
Иосиф. И  как  мне  его  изобразить? Стоящим , сидящим , лежащим? Груст-ным , веселым , безразличным? Для  творцов  недостойно  претендовать  на  подсказку , но  здесь  я  как  бы  не  вольный  художник , а  исполнитель  твоего  заказа. Каким  ты  себе  его  представляешь?
Отец. Дрожащим. От  удовольствия.
Иосиф. Ишь  ты… Удовольствия  от  чего?
Отец. От  пуленепробиваемости  своего  характера , не  спасовавшего  перед  холостыми  выстрелами  и  поддавшегося  лишь  под  ковровой  бомбарди-ровкой , нисколько  не  унизившей  его  гордой  самости. Я  завещаю  тебе  изобразить  именно  такое  дрожание.
Иосиф. У  тебя , папа , неслабые  запросы. С  учетом  того , что  я  не  умею  изображать  дрожание. Не  знаю , с  техникой  какой  школы  и  подступить-ся… А  из  Ветхого  завета  тебя  кто-нибудь  привлекает?
Отец. Если  только  кит.
Иосиф. Который  проглотил  Иону?
Отец. Мне  больше запомнилось , как  он  его  выплюнул. Славно  выплю-нул. С  огромной  радостью.
Иосиф. С  радостью  за  него?
Отец. Какой  же  ты  еще  молодой… Он  его  выплюнул  с  радостью  за  себя: ему  было  обидно  держать  в  себе  столь  нерадивых  постояльцев. Не  место  я  для  них – так  он  подумал. Кита-то  сможешь  изобразить?
Иосиф. Не  вижу  ничего  сложного. Нечто  колоссальное , мокрое… скольз-кое… морально  нейтральное. Тебе  веселого  или  злобного?
Отец. Чем  они  отличаются?
Иосиф. Веселость  я  бы  выразил  фонтанчиком , а  злобность… Череп  на  боку  устроит?
Отец. Череп - это  весомо. На  черепе  и  сойдемся. Ты  все-таки  гроб  укра-шать  будешь - не  детскую  коляску.

                В  дверях  появляется  мать.

Отец. Мария  еще  не  звонила.
Мать. Я  не  глухая. Я… я… я  пришла  и  говорю! Потом  расскажете  о  чем.
Отец. И   сколько  таблеток  ты  выпила? Немного? Гораздо  больше , чем  немного?
Мать. Одну… Две… Счастье  не  в  количестве пресных  дней , а  в  качестве  лунной  ночи , приходящей  лишь  однажды  и  освещающей  своим  ярким  мраком  наши  ущербные  рассветы , потерявшие  связь  с  первоисточником  целую  вечность  тому  назад.  (покачиваясь  из  стороны  в  сторону) Что  еще  за  качка… Моему  освободившемуся  сознанию  не  стоится  на  месте.
Иосиф. Сядь  на  диван.
Мать. До  дивана  еще  надо  дойти. (нетвердой  походкой  идет  к  дивану , садится) Мои  глаза , наконец , раскрылись , и  они  вынуждают  меня  заме-тить - сегодня  эта  комната  похожа  на  космическую  станцию.
Иосиф. Почему?
Мать. Здесь  всегда  одни  и  те  же  люди. Те  же , те  же , одни  и  те  же. Знали  бы  вы , как  мне  с  ними  тесно.

                В  комнату  входят  Павел  и  Петр.

Павел. (оценивающе  взглянув  на  застывших) Это  и  есть  его  семья?
Петр. По-моему , вполне  приличные  члены  общества. Спокойно  сидят  на  диване , не  напиваются , гостью  ждут. Отец  производит  впечатление  че-ловека  вдумчивого , а  мать… Мать  производит  впечатление  матери.
Павел. Взгляд  у  нее  какой-то  нездешний. Как  у  того  калужского  проку-ратора , когда  ему  один  из  наших  ангелов  раскаленными  щипцами  кое-что  прищемил.
Петр. Если  бы  твой  сын  пригласил  домой  такую необычную  девушку , ты  бы  от  своего  взгляда  тоже  в  восторге  не  был.
Павел. У  меня  и  без  всякого  сына  взгляды  нездешние. Фигурально  вы-ражаясь - в  рамках  неоднозначного  образа.

                Раздается  звонок  в  дверь.

Иосиф. Я  открою!

            Иосиф  вскакивает  с  дивана  и  бежит  открывать.

Отец. Возьми  себя  в  руки.
Мать. Я  даже  тебя  не  сумела в  них   взять. Куда  уж  мне  взять  себя! С  чего  бы  мне  возгордиться!
Отец. Тише  ты.
Мать. Тишина  предназначена  для  молчания , а  я  сейчас  не  расположена! Поскольку  я  не  помню  себя  настолько  текучей! Единосущной  со  свои-ми  давними  чаяниями! Обновившейся!
Отец. Да… Это  будет  редкий  позор. Кто  бы  ни  была  эта  Мария , о  нас  у  нее  останутся  долгие  воспоминания. Что-то  в  корне  незабываемое.

   В  комнату  входит  Мария. Прилично  одетая , приветливо  улыбающаяся - на  костылях.

Мария. Добрый  вечер.
Отец. (ошалело) Вам  кого?
Мария. Наверное , вас. Меня  Иосиф  в  гости  пригласил. Сюда – к  вам.
Отец. А  он  где?
Мария. Руки  моет.
Отец. Зачем?
Мария. Я  ведь  пришла  к  вам  с  улицы. С  той , что  за  окном.
Отец. Понятно… я  рискую  показаться  несколько  тупым , но  почему  руки  моет  он , а  не  вы?
Мария. Он  сказал , что  в  моем  положении  мыть  руки  довольно  затруд-нительно , и  он , на  правах  хозяина , помоет  их  за  меня. А  что  такое? Вас  напугало  его  гостеприимство?
Отец. Нет , нет… все  в  порядке.

  Они  не  издают  ни  звука , пока  к  ним  не  присоединяется  вернувшийся  Иосиф.

Иосиф. Все  в  порядке?
Мария. Твой  папа  уже  ответил  на  этот  вопрос.
Иосиф. Когда?
Мария. Еще  раньше , чем  ты  его  задал. (отцу) Вы  разрешите  высказать  вам  комплимент?
Отец. Разрешу.
Мария. У  вас  отличная  реакция. Я  никогда  не  встречала  человека , отве-чающего  на  незаданный  вопрос  с  такой  быстротой  и  точностью. Я  по-ражена  вашими  способностями.
Отец. (Иосифу) Ты  руки  мыл?
Иосиф. Нет.
Отец. Хмм… Кто  она?!
Иосиф. Совсем  из  головы  вылетело , что  вас  нужно  знакомить! Я-то  уже  со  всеми  знаком. (Марии) Это  мои  родители - папа  и  мама. Мама  при-знаков  жизни  не  подает… А  это  Мария. Маша.Та  самая , да… К  сча-стью, да.
Мария. (Иосифу) А  почему  у  твоей  мамы  глаза  закрыты? Она , случаем , не  скончалась?
Иосиф. Уверенно  мне  не  сказать…
Отец. Она  жива , но  в  глубочайшем  шоке. Женщинам  это  простительно. 
Мария. Вы  специалист  по  женщинам?
Отец. Мы  все  специалисты  по  женщинам. Налоговые  инспекторы  по  здоровым , врачи  по  больным , диетологи  по  толстым , гробовщики  по  мертвым. Мне  продолжать? Наращивать?
Мария. Вы  сказали  «мы».
Отец. Ну , сказал. Я  у  себя  дома – что  хочу , то  и  говорю.
Мария. Ваше  «мы»  включает  в  себя  только  мужчин?
Отец. Оно , если  задуматься , включает  в  себя  оба  пола. И  ваш , и  наш. И  вам  со  мной  приятно  общаться , и  мне  с  вами... Приятные  вещи  нечасто  случаются. Вот  и  вы  нас  лишь  впервые  навестили.
Иосиф. Теперь  она  будет  бывать  у  нас  регулярно. Возможно, что  и  каж-дый  день. (Марии) Это  возможно?
Мария. Если  здоровье  позволит. Оно  ведь  у  меня  распределено  нерав-номерно - где-то  его  достаточно , а  где-то… Сами  видите.
Отец. Вижу… Но  не  все. Я  в  деталях  вижу , где  его  недостаточно , а  вот  где  его  с  избытком , я  пока  еще  не  разглядел. Вы  на  меня  не  обижайтесь: у  меня  устаревшая  структура  зрения - оно  видит  только  то , что  видит.
Мария. Наведите  ваше  зрение  на  мои  волосы. Такие  сильные, что  я  не  стыжусь  носить  их  на  голове - они  надежней  стальных  тросов  и  крепче  самого  мужественного  рукопожатия. Сейчас  я  к  вам  подойду  и  вы  сами  сможете  их  подергать. (делает  вид , что  хочет  подойти) Готова  поспорить, что  ни  одного  вы  не  выдернете.
Отец. Не  надо  ко  мне  подходить! Не  надо  и  всё! Как-нибудь  обойдемся  без  сближения.
Мария. Вы  верите  мне  на  слово?
Отец. (кивнув  на  Иосифа) Он  поверит  вам  за  меня. Я  доверяю  ему  эту  честь.
Иосиф. (Марии) Я  верю  тебе  во  всем! Чтобы  ты  ни  говорила, я  буду  защищать  твои  слова. До  последней  буквы. Зубами  и  руками – насмерть!
Мария. Благодарю...

   Со  стороны  дивана  слышится  громкий  храп. Это  мать.

Мария. (отцу) Давно  она  в  шоке?
Отец. С  рождения  шокирована. (кричит  матери  в  ухо) Послушайте , ма-дам , у  вас  не  найдется  бессонной  минутки? Для  вашего  единственно-го?!
Мать. Что  такое?!
Отец. Ничего. Мария  пришла.
Мать. И  где  она?
Отец. Открой  глаза.

     Мать  открывает  глаза  и  натыкается  взглядом  на  Марию.

Мать.(Иосифу) Это  она?
Мария. Это  я. Добрый  вечер.
Мать. Добрый  вечер! Мы  вас  уже  заждались. Но  я  вас  понимаю , сама  была  девушкой. А  для  девушки  неприлично  не  опоздать - я  помню , как  будущий  муж  ждал  меня  на  морозе  возле  театра  Моссовета , а  я  стояла  в   метро «Маяковская»  и  нетерпеливо  смотрела  на  часы. И  только  когда  опоздание  стало  приличным , я  пошла  к  нему  на  встречу. И  не  поверите - он  меня  дождался! Но  затем  долго  болел… Получился  какой-то  книжный  случай! Сама  я  книг  не  читаю , но  ситуация   распространенная – он  мерзнет  или  мокнет , она  опаздывает  или  не  при-ходит: он  заболевает , она  при  своих. У  тебя  воспаление  легких  было?
Отец. Воспаление  сердца.
Мать. Короче , заболел  он  серьезно. Мой  милый  так  ослаб , что  забыл  свое  отчество , однако  кончилось-то  все  свадьбой! Инициатива  шла  от  меня , но  и  он  по  углам  не  прятался. Цветы , кольца – чудо!
Отец. Я  тогда  еще  от  болезни  не  отошел. Мне  даже  дышать  через  раз  удавалось , не  то  что  прятаться. Затем  пришло  семейное  счастье… но  семейное  счастье - это  что-то  вроде  игры  в  шахматы  одноцветными  фи-гурами: двигаешь  их , проводишь  какие-то  комбинации , но  никакой  экс-перт  не  определит , у  кого  позиция  лучше.
Мария. А  сами  играющие?
Отец. У  самих  играющих  мысли  бродят  вокруг  того , стоило  ли  вообще  эту  партию  начинать…
Мать. (Марии) Да  что  вы  его  слушаете! У  нас  настолько  удачная  семья , что  мне  перед  соседями  стыдно. Дом  мы  построили , деревьев  на  даче  насажали , сына  почти  вырастили. Мы  образцово  выполнили  нашу  зем-ную  миссию. (отцу) Я  права , дорогой? 
Отец. Дом  построили  строители.
Мать. Но  деревья  посадили  мы. Я  сажала , я! Восемь  я , одно  ты – оно  потом  засохло. Посаженные  мной  растут  до  сих  пор , этого  у  меня  ни-кто  не  отнимет!
Отец. Купить  саженцы  и  за  пару  часов  повтыкать  их  в  землю , конечно  же , безотзывная  индульгенция - на  рандеву  с  боженькой  сие  благодея-ние  в  обязательном  порядке  тебе  зачтется. Что  же  касается  сына… (Ма-рии) Вам  нравится  наш  сын?
Мария. Да.
Иосиф. Серьезно?!
Мать. Не  дави  на  девушку. Она  в  незнакомом  окружении -  ей  и  без  твоих  наскоков  стеснительно. (Марии) Вы  не  стесняйтесь , мы  люди  от-крытые. Что  нам  скрывать? Мы  открыто  любим  всех  тех , кого  любим  и  совершенно  не  боимся  выказывать  им  свое  расположение. Наши  двери  никогда  не  закрываются  перед  носом  друзей. Ну, разумеется , если  они  приглашены  именно  на  сегодня.
Отец. Приглашение  должно  быть  заверено  нотариально… да  зовите , кого  хотите. И  говорите , о  чем  вздумается. Я  в  вашем  глубокомысленном  разговоре  больше  не  собеседник. Учитесь  обходится  без  меня.
Иосиф. Отец  у  нас  строгий. По-мужски  строгий. (Марии) Подобное  ведь  допустимо?
Мать. Ты  кого  спрашиваешь?
Иосиф. Машеньку…
Мать. Почему  не  меня? Мой  опыт  по  части  мужской  строгости  спосо-бен  дать  тебе  более  взвешенный  ответ.
Мария. Будем  считать , что  спросили  вас. Давайте  так  и  сделаем.
Мать. Тогда  я  отвечаю. Женщина  допускает  по  отношению  к  себе  мно-гое  из  того , что  бы  она  никогда  не  посоветовала  допускать  другим  женщинам. Но  сама  она  это  допускает. А  почему? Потому  что  ее  об  этом  не  спрашивают. Опять  же  почему? Ничего  аномального - спраши-вать  об  этом  не  по-мужски. Мужчины  измеряют  жизнь  не  женской  ру-леткой.
Иосиф. Но  я  же  спрашиваю. С  уважением , без  ответа  в  вопросе - вы  сами  слышали.
Мать. Ты , сынок , еще  не  мужчина. Когда  ты  им  станешь , я  тебе…
Иосиф. Я  мужчина! Мужчина! Мужчина! Я  мужчина! Кто  в  этом  не  уве-рен , пусть  держит  свои  сомнения  при  себе! Унижать  меня  ложными  обвинениями  я  никому  не  позволю! Я  настоящий  мужчина , я  чувстую  разное… Ответственность , боль… Любовь.
Мать. Иосиф  еще  и  в  боксе  разбирается. На  тренировки  он  уже  не  хо-дит , но  какой  смысл  в  тренировках , если  ты  и  так  большой  спец? Что-бы  хозяйничать  зимой , снегу  не  нужно  напоминать  о  себе  летом.
Мария. Снег , он  и  летом выпадает.
Мать. С  таким  чувством  самосохранения , как  у  летнего  снега , долго  не  живут. Чего  он  добился , свое  время  опередив? Превращения  в  грязную  воду? Но  даже  и  этой  воде  вскоре  суждено  высохнуть. По  мне  летний  снег  противоестественен  замыслу  его  же  создателя.
Мария. Кого-то  устраивает  быть  камикадзе. Честь  ему  и  слава.
Мать. Камикадзе  переводится , как  сумасшедший?
Мария. Все  не  так  просто.
Мать. А  в  чем  сложность?
Мария. В  значении  перевода. Оно  превышает  довольно  обоснованную  мелкоту  вашего  предположения.
Мать. Сильно  превышает?
Мария. На  целую  октаву. Камикадзе - это  не  сумасшедший. Это , если  дословно…
Иосиф. Божественный  ветер!
Мать. Как  ты  сказал?
Иосиф. Божественный  ветер. Ты  разве  не  знала?
Мать. О  ветре  я  знаю , что  он… а  о  любви  что  я  знаю? А  о  законе  всемирного  тяготения?
Отец. Скоро  в  ваших  кругах  и  его  отменят - он  не  вписывается  в  си-стему  провозглашаемых  вами  ценностей. Для  руководства  этой  структу-рой  хватит  и  одной  книги – ни  туманных  ньютоновских  начал , ни  скучных  омовских  цепей…   
Иосиф. Нам  хватит  Библии?!
Отец. Нет , Иосиф , не  Библии. Вашу  книгу  в  магазине  не  купишь - за  нее , малыш , платят  отнюдь  не  деньгами.
Иосиф. Я  попробую  угадать , чем  за  нее  платят. Временем?
Отец. Увы. За  нее  платят  разумом.
Иосиф. И  много  берут? 
Отец. Весь - это  много?
Иосиф. Немало… И  как  называется  твоя  книга?
Отец. Она  не  моя , а  ваша. А  называется  она  незамысловато – «Консти-туция  невменяемых».
Мария. Твой  отец  поэт - рифмуй  он  свои  слова , жить  бы  ему  в  бес-смертии. Юные  поклонницы  приходили  бы  к  нему  на  могилу  и , возла-гая  на  нее  куцые  букетики  хризантем , в  тайне  гордились , что  этот  ве-ликий  человек  был  человеком , а  не  кем-нибудь  другим.
Отец.  А  им-то  какой  хрен , кем  я  был?
Мария. Но  они  ведь  тоже  люди. И  их  распирает  гордость  за  то, что  они  хотя  бы  внешне  немножко  похожи  на  гения. Те  же  две  руки , две  ноги. Я  не  про  себя.
Отец. Ну , это  и  без  ваших  пояснений  заметно.
Мария. Очень  заметно?
Мать. Что  вы , совсем  не  очень! Девушке  нельзя  комплексовать  из-за  подобных  мелочей.
Мария. Хорошо , я  не  буду. (Иосифу) Если  ты  разрешишь.
Иосиф. Меня  не  отпугивают  твои  минусы. Без  них  у  тебя  были  одни  плюсы , а  одними  плюсами  жизнь  с  места  не  сдвинуть - для  ее  действи-тельного  рождения  необходимо  верить  в  оба  полюса.
Мария. И  когда  она  начнется , наша  вторая  жизнь?
Иосиф. Если  ты  не  возражаешь , она  начнется  прямо  сейчас. И  не  се-кундой  позже.
Мария. Я  не  возражаю.

Отец. Вы , девушка , пока  не  спешите  обмывать  победу  теми  слезами , что  от  радости  льются - когда  начнется  ваша  вторая  жизнь , мне  безраз-лично , но  его  вторая  жизнь  начнется  никак  не  сейчас. Она  начнется  завтра. И  пройдет  в  психушке - об  этом  я  позабочусь.
Иосиф. Позаботься  о  себе – не  позволь  своей  моче  стать  гуще  крови. Застегнулся  на  все  пуговицы , приобщился  к  народной  серости - рассте-гивайся. Берись  за  ум. А  мы  с  Машей  уходим.
Отец. Если  уйдешь , можешь  не  возвращаться.

  Иосиф  оценивающе  смотрит  на  родителей. Затем  переводит  взгляд  на  Марию.

Иосиф. (Марии) Пошли.
Мария. Подожди  меня , я  недолго.

                Мария  выходит  из  комнаты.

Отец. Одумайся , сынуля. Пожалей  своего  нервного  папу. Или  ни  копей-ки  от  меня  не  получишь! Не  от  живого , не  от  мертвого.
Иосиф. Завещай  свои  деньги  твоему  бесу-хранителю. Положи  их  в  ка-кое-нибудь  вонючее  темное  место – он  найдет. Обрадованно  взревет  и  поможет  тебе  в  преисподней  приличную  гостиницу  снять.
Отец. Волчонка  выкормили… (матери) А  ты  чего  застыла , как  курица  в  морозилке?! Судьба  сына  тебя  теперь  не  касается?! Колеса  уже  все  от-шибли?!
Мать. А  что  я  могу?
Отец. Плачь!
Мать. Поняла. Сделаем. Но  мне  надо  сосредоточиться  на  чем-нибудь  грустном.
Отец. (показывает  на  Иосифа) Сосредоточься  на  нем. На  нашем  полоум-ном  Иосифе - более  прискорбного  будущего  в  нашем  роду  еще  ни  у  кого  не  было.
Мать. Я  постараюсь…

  После  нескольких  громких  вздохов  мать  взмахивает  руками , она  уже  практически  рыдает - Иосиф  с  отцом  смотрят  не  на  нее. На  входящую  в  комнату  Марию. С  обеими  ногами  и  без  костылей.

Мария. А  вот  и  я. (Иосифу) Мы  идем?
Иосиф. Идем… с  тобой… я… куда  скажешь…

  Схватившись  за  сердце , Иосиф  падает  на  пол. К  нему  бросаются  мать  и  Мария. Отец  нарочито  неспешно  приподнимается  с  дивана.

Мать. Иосиф , что  с  тобой?! Иосиф , Иосиф!!
Мария. Вставай!
Мать. Я  заклинаю  тебя , открой  глаза! Открой  глаза! Ну  же , сынок , от-крой! И  увидишь  свою  маму!
Мария. Не  смей  умирать!

Павел. Какая  незадача , а? Тебе  сейчас  должно  быть  очень  обидно.
Петр. Может , еще  выживет. Почему  бы  ему  не  выжить... Ничего  пока  не  потеряно.
Павел. Не  тешь  себя  пустыми  иллюзиями. К  твоему  сожалению , моло-дые  люди  еще  не  достаточно  задервенели , чтобы  инфаркт  пережить. Ему  уже  не  выкарабкаться.
Петр. Всякое  бывает.
Павел. Кто  же  спорит - разумеется , бывает. Но  это  всякое  редко  бывает  хорошим.
Петр. Да  брось  ты  раньше  времени  причитать! Надоел… Дай  досмотреть.
Павел. Мне-то  что - смотри. Не  отказывай  себе  в  удовольствии  пому-читься.

   Павел  снимает  реальность  с  паузы. Мать  опускается  на  колени  и  при-кладывает  ухо  к  сердцу  Иосифа.

Мария. Он  дышит?
Мать. Никак  не  разберу… как  бы  мне  подобраться  поближе… где  же  вы, звуки…. сплошная  тишина  здесь  не  к  добру… Я  не  слышу!
Мария. Если  вы  не  слышите , это  еще  не  значит , что  он  не  дышит. Отодвиньтесь , я  сама  послушаю. Так… так , так…
Мать. Ну?!
Мария. Он  дышит , но  еле-еле.
Мать. (отцу) Иосиф  жив! Он  и  в  самом  деле  оказался  сильней, чем  ко-му-то  хотелось! Вызывай  скорую!
Отец. Она  приедет  только  часа  через  полтора.
Мать. Что  же  делать?!
Мария. (отцу) У  вас  машина  есть?
Отец.  Есть. А  тебе  зачем?
Мария. Мы  сами  отвезем  его  в  больницу.
Мать. Молодец , девочка! (отцу) Ты  бери  его  за  руки , а  мы  с  Марией  уж  как-нибудь  за  ноги  схватим. Напряжем  наши  мышцы  и  потащим  Иосифа  к  машине! Все  будет  в  самом  лучшем  виде!

  Отец  берет  Иосифа  за  руки , Мать  и  Мария  берут  каждая  по  ноге.

Мать. Раз , два… Потащили!
Мария. (отцу) Побольше  концентрации - головой  об  косяк  не  ударьте.
Отец. Не  каркай.

  Не  приходящего  в  себя  Иосифа  вытаскивают  из  комнаты. Следом  вы-ходят  Павел  с  Петром.


               
                Действие  третье.
   Больничная  палата , едкий  полумрак , атмосфера  приближающейся  веч-ности – на  кровати  лежит  Иосиф. Он  в  отключке. Обездвижен  и  молча-лив. Рядом  с  ним  сидит  Мария. 
  Кроме  них  в  палате  находятся  неторопливо  прогуливающиеся  Павел  и  Петр.

Мария. Опять  мы  с  тобой  одни… Все-таки  хорошо , что  твой  отец  бога-тый  человек - в  общей  палате  мы  бы  вот  так , накоротке , вряд  ли  бы  поговорили. Хотя  говорю  я  одна - ты  делаешь  вид , что  даже  не  слуша-ешь. Но  ты  слышишь. Во  всяком  случае , я  на  это  надеюсь. Ты  извини  меня  за  мой  маскарад - я  решилась  на  него  не  с  большой  радости. В  моей  жизни  было  много  моментов , о  которых  мне  бы  не  хотелось  вспоминать… Сколько  раз  я  оказывалась  в  водовороте  событий , понача-лу  привлекавших  меня  горячими  объятиями , а  потом , перемолов  мое  сердце  в  мокрую  от  слез  муку , выплевавших  меня  мордой  об  асфальт - это  продолжалось  несколько  лет  и  в  конце  концов  мне  пришлось  по-нять , что  если  я  не  приму  каких-то  ответных  мер , я  просто  сожру  себя  изнутри. Понять-то  я  поняла , но , во-первых  столь  резко  менять  свой  образ  жизни  мне  было  жутковато , а  во-вторых , я  и  близко  не  знала , как  это  сделать. Мысль  о  костылях  пришла  неожиданно. Моя  ма-ма… Кстати , о  своих  родителях  я  тебе  все  наврала - они  физически  жи-вы  и  психически  здоровы , чего  и  твоим  желают. Шучу. Ну , в  общем  моя  мама  рассказала  мне  о  газетной  статье , где  говорилось  о  молодой  женщине , потерявшей  в   автокатастрофе  обе  ноги. Однако  она  не  отча-ялась. Перенаправила  все  усилия  организма  на  работу  мозга  и  стала  лучшим  в  Европе  компьютерным  хакером. В  первые  минуты   история  показалась  мне  идиотской , но  затем  я  начала  понемногу  осмысливать  содержавшуюся  в  ней  идеологию. Женщина  лишилась  обеих  ног  и  вза-мен  этого  обрела  возможность  растить  свои  знания , не  страдая  от  под-лости  много  чего  обещающих  мужчин  и  не  отвлекаясь  на  утреннюю  пробежку , постоянно  привлекавшую  голодных  собак , оторваться  от  ко-торых  удавалось  далеко  не  всегда. Но  знания  мне  были  не  нужны. Я  нуждалась  в отдыхе. И  так , как  достичь  отдыха  все  же  легче , чем  зна-ния , я  решила  ограничиться  потерей  всего  одной  ноги. Я  с  детства  бы-ла  очень  гибкой  и  этот  небольшой  трюк  не  составил  для  меня  никако-го  труда - когда  ты  очнешься , я  объясню  тебе  в  деталях , что  к  чему  мне  приходилось  крепить. Забавные  были  времена… Посвящать  своему  новому  облику целые  дни  я , конечно  же , не  могла , но  вечера , самую  сложную  для  меня  часть  суток , я  проводила  уже  по  собственному  усмотрению. Вставала  на  родные  костыли  и  шла  куда  глаза  глядят. А  они  глядели  отнюдь  не  за  горизонт. У  калек  мало  соблазнов… Родня  считала , что  я  тронулась , но  меня  их  мнение  особо  не  тревожило: моя  личная  жизнь  становилась  все  более  личной , а  остальное  меня  в  тот  момент  совершенно  не  волновало. Идти  по  улице  и  видеть , как  народ  спешит  отвести  от  тебя  взгляд , тоже  удовольствие. Свобода! Ко  вчераш-нему  дню , когда  мы  познакомились  в  том  глухом  парке , я  уже  почти  излечилась  от  желания  болеть. Но  тут  я  наткнулась  на  тебя  и  твои  странные  манеры  мои  пути  к  выздоровлению  существенно  перекрыли. Ты  говорил  мне  пугающе  возвышенные  слова , читал не  менее  причуд-ливые  стихи , смотрел  в  мою  сторону , как  Дон  Кихот  на  фотографию  своей  Дульсинеи… Я  слышала  легионы  разных  слов  и  чувствовала  на  себе  множество  разных  взглядов , но  за  ними  стояли  другие  цели. Ты  же  отважился  вести  меня  к  цели , которая  до  встречи  с  тобой  казалась  мне  абсолютно  недостижимой… Спасибо  тебе.
Иосиф. В  эпоху  Дон  Кихота  еще  не  было  фотографий.
Мария. Ну , наконец-то! Ты  как?
Иосиф. Я  где-то  между… Одна  нога  на  этом  свете , другая  на  том… Снова  я  о  ногах - еще  себя  не  контролирую… Зачем  ты  меня  обманы-вала?
Мария. Ты  же  сам  слышал.
Иосиф. Слышал , но  не  с  начала. Хотя  то , что  я  слышал , мне  безуслов-но  понравилось… Теперь  ты  всегда  будешь  с  двумя  ногами?
Мария. С  каких  пор  это  является  для  тебя  чем-то  важным?
Иосиф. Ни  с  каких. Мне  это  и  сейчас  без  разницы , и  никогда  не  будет  существенным – пустяки… лажа… Мне  просто  интересно  знать  о  тебе  как  можно  больше.
Мария. Тогда  другое  дело. Всегда  ли  у  меня  будет  две  ноги , загадывать  не  берусь , но  по  собственной  воле  я  сокращать  их  количество  уже  не  стану. Я  возвращаюсь  в  нормальную  жизнь  и  возвращаюсь  туда  не  од-на.
Иосиф. А  с  кем?
Мария. С  тобой , глупый , с  кем  же  еще.
Иосиф. Женщине  не  пристало  называть  мужчину  глупым. Ее  это  не  украшает.
Мария. Женщину  все  украшает.
Иосиф. На  этот  счет  у  меня  есть  некоторые  возражений. Я  не  говорю  и  не  оспариваю , что  женщина…
Мария. Вот  и  помолчи.
Иосиф. Но  женщине  нельзя  позволять…
Мария. Заткнись.

   Наклоняется  к  Иосифу  и  целует  его  в  губы. Поцелуй  длится  очень , очень  долго.

Павел. Поехали  домой.
Петр. Ты  забыл  поставить  их  на  паузу. Они  тебя  слышат. И  меня  тоже.
Павел. Как  бы  не  так… Они  сейчас  никого  не  слышат. Ну  , что  стоишь? Поехали.
Петр. Признаешь  безоговорочное  поражение?
Павел. Пускай  пока  живут. Я  подчеркиваю , пока. (направляется  к  выхо-ду) Провальная  поездка… Не  этого  я  от  них  ожидал – все  вроде  бы  хо-рошо , но  на  душе  какой-то  необъяснимый  осадок. Словно  бы  обманули. Провели , как  безмозглого  простака…
Петр. Обстоятельства  сильнее  нас.
Павел. Я  сам  себе  обстоятельства. (останавливается) Или  обстоятельства  это  я  сам?
Петр. (подталкивая  его  в  спину) По  дороге  обсудим.

                Павел  с  Петром  уходят.

Иосиф. Ты  ничего  не  слышала? Только  что?
Мария. Нет. А  ты?
Иосиф. И  я  ничего. Но  если  бы  нам  сказали  что-нибудь  заслуживающее  внимания , мы  бы  услышали?
Мария. Не  думаю.
Иосиф. Ты  и  вправду  женщина... А  я  вот  думаю. Как  это  и  положено  мужчине.
Мария. Думай , Иосиф - тебе  надо  думать. Но  не  части , не  зарывайся , не  сползай… О  чем  ты  думаешь?
Иосиф. Как  мы  назовем  нашего  сына.
Мария. Почему  именно  сына?
Иосиф. Потому - это  не  обсуждается. Я  предлагаю  дать  ему  оригиналь-ное  имя. Такое , которое  сейчас  не  в  ходу. Ты  меня  понимаешь?
Мария. Стараюсь… Похоже , я  знаю , как  мы  его  назовем. Он  ведь  будет  хорошим  человеком?
Иосиф. Лучшим.
Мария. Тогда  мы  назовем  его…

   Над  сценой  разносятся  громовые  раскаты «Славься  Господь  и  Имя  Твое! аллилуйя!! аллилуйя!!! Славься  Господь  и  Имя  Твое! аллилуйя!! аллилуйя!!!». Далее  начинается  литься  поток  неразборчивой  какофонии.