Когда я думаю о кончине , ох, как же быстро и возбужденно стучит мое утомленное сердце, как же все таки, осознание обретения покоя способно будоражить и возбуждать.
Прищурив глаза с улыбкой, преисполненной удовлетворения, стоя на краю монументального, вросшего коммуникациями глубоко в землю... нет! Я не хочу чтобы моя жизнь оборвалась здесь, для этого торжества я бы лучше избрала невесомую конструкцию, прочно стоящую на бетонных опорах, в нескольких метрах над больной головой...
Чтобы при приземлении , краем глаза увидеть соседнюю улицу, не предвещающую никаких выгодных мне связей. Просто улица, просто асфальтированная дорожка, голые от ледяного дыхания осени, кусты, темный кирпич бесцельно стоящих , для обывателей , домов.
Улица, с которой вряд ли замечено будет мое мимолётное парение , вдоль самого красивого здания города.
А если мне будет чертовски больно, а еще хуже, если я выживу? Что же тогда? Этот страх и только он, останавливает меня на пути к скорейшему выздоровлению от всех душевных недугов.
Что если вдруг остаток своей и без того , похожей на сумасшедший сон, жизни, я проведу в инвалидном кресле, с разбитой на кучу осколков , бережно склеенной докторами, черепушкой?
Хуже уже не будет.
Хуже чем было сейчас уже никогда не будет. Если еще год назад произошедшее сегодня могло бы спровоцировать полет с крыши одного из самых красивых зданий города, в эти минуты не вызывает у меня даже подавленного состояния.
Как закаляются чувства? Скорее даже, грубеют. Душа становится похожа на черствую ржаную булку, слезные железы бетонируют , а дорсальный стриатум стал совершенно не чувствителен под толстым слоем бесконечного анализа.
Первая стадия разложения наступила больше года назад. Как можно было измучать, истерзать мыслями пышущее здоровьем , прекрасных форм , тело, за которое в грязной , грубой схватке , готовы были пасть многие, лишь бы представить небесно-голубым очам , незамутненным пороком , динамичнейшее зрелище?
И пусть победит самый утонченный, аристократичный...
И чтобы каждое движение его, астенически сложенного, было бы плавным и мягким, легким , как взволнованная нимфа, томимая ожиданием...
я снова и снова приношу страдания тем за кого действительно была готова отдать всё то что имеется ныне в моем распоряжении, мне это даже начинает нравится. А почему я не могу делать то , что считаю приемлимым?
И под резиной шин хрустит снег, этот морозный шум слышно через закрытое наглухо окно.
Он не мешает жизни, но отчетливо бьет по перепонкам.
Я всегда вспоминаю отрывок из репортажа, где две дамы показывали в студии звуко-записи, как создаются эффекты того или иного явления. Для имитации шагов по студеной улице, застеленной свежайшими снежинками, они использовали пакеты с крахмалом.
Ах, если бы снег действительно был бы крахмалом, то с первым проливным дождем, улицы были бы похожи на одну большую каплю слюны, стекающую по подбородку умалишенного.
И даже бы моя прекрасная фея , неуклюже подскользнулась и шлепнулась , со всей своей грацией в липкую лужу , с брезгливостью поджав губы и , обязательно , нахмурившись.
Таким несуразным персонам , как феи - свойственно при всем их старании, держать себя , спотыкаться и падать в самую грязь.
Когда человек чувствует , что скоро придет его очередь танцевать с дамой, которая по обыкновению своему, на всех балах, держит в объятиях , до зеркального блеска , начищенный серп, он старается не верить в это никаким образом, просыпаясь ночью от ледяных прикосновений ее твёрдых, мраморных пальцев , он начинает плакать и молить высшие силы о том чтобы продлили его пребывание на земле хотя бы еще на несколько лет. Человек не в состоянии осознать , что перед выдуманным его предками, единственно-верным божеством, стоит та самая , одинокая дама , с невероятной нежностью, сжимающая в руках косу.
Самое страшное - остаться одному в помещении. Когда некому что-то сказать, когда нет живого оклика, лишь треск лампы накаливания в коридоре.
Меня часто спрашивали, почему она так себя ведет? А черт ее знает, мерцает и трещит... жизнь у нее такая, светить на последнем издыхании , вот-вот погаснет, так и не озарив собою мое счастливое лицо. А быть может, мне стать счастливее ради лампы? Чтобы она под конец жизни смогла насладиться искренней улыбкой ее владельца.
***
Прекрасно. Вот мы и остались одни. Ничто больше не потревожит наш с вами незаслуженный сон. Я прекрасно понимаю , что вы устали. Ленивый взгляд ваших умопомрачительно - изумрудных глаз, ползет вдоль вчерашних газетных полос.
Восседаете в кресле, в абсолютной безмятежности, в легком , привычном опустошении, свойственном таким тонким , изможденным натурам, согнувшись пополам своим астеничным тельцем.
- вам плохо? -мой голос дрожит в предвкушении, ноги подкашиваются , то ли от изнеможения, то ли от волнения
- Нет, все нормально. - ваш голос мягок и тих, как обычно, никаких излишних интонаций, я могу вздохнуть спокойно.
- А я в четверг еду к...фее, но к другой фее. Ну, есть ведь вы - фея, а есть еще... ну вы ведь помните, у меня с ним свои странные дела... - вдруг ни с того ни с сего, говорю я, думая, что вы сможете вздохнуть с облегчением, хотя вы всегда чересчур тяжело вздыхаете, будто бы вам и правда жить раз в десять, тяжелее, чем мне
- Какая фея? Какая я тебе фея - Вы снизу вверх поднимаете на меня свои ввалившееся по самые лобные доли, глаза - это женский пол , я что, похож на голубого?
- Ну почему сразу женский... вы , кажется , совсем не осведомлены о кельтком фольклоре - поняв, что сейчас я произнесла одну из непростительных глупостей, я поспешно пытаюсь найти другие слова - простите меня, пожалуйста...
- Ты только и умеешь что извиняться! - Стиснув зубы, с беспечной злобой, вы пытаетесь заставить меня нервничать - Делаешь больно человеку который тебе нравится и при этом - ничего не меняется. Совершенно ничего.
Мне так скверно, так хочется напомнить вам о том, как я плакала с улыбкой на лице, а вы продолжали с упоением и некой веселостью , что-то вычитывать.
-Простите меня пожалуйста. Вы же ведь уже простили меня...
-ну вот, опять. Уже поздно! Они будут теперь все называть меня феей! Будут вспоминать, а вот помните, здесь работал такой вот, Фея!- Я начинаю смеяться- а мне вот совсем не смешно! Совершенно!
-я все улажу.
-уже поздно! Поздно! Они смеются!
-они смеются надо мной, ведь я это придумала!
-но потом-то они вспоминают меня...-вы , в успокоении опускаете глаза
-вы прекрасны! Вам говорит об этом девушка, наделенная идеальной внешностью, поверьте ей! - вы встаете с кресла, взяв в свои безукоризненно тонкие пальцы сигарету - Вы прекрасны и вы должны наплевать на мнение других! Вы так не уверены в себе... почему вы мне не верите? - я вижу что вы почти спокойны. Вы очень отходчивый человек, это видно по вашему поведению, но все эти для меня , казалось бы, мелкие раны, обращаются для вас тяжелейшими травмами.
Я бы так сильно, удивительно сильно бы хотела сгладить свою вину перед вами , просто потому что в вашем мире любая шутка - плюс к боли.
Как вы хотелось чуть больше узнать о вашей душе, чтобы вы рассказали , что же так жадно обгладывает ваши и без того хрупкие, почти лишенные плоти, кости...
***
Нет. Мой покой возможен только при наличии доступа к Вам.
Вы - мои стремления, вы - тот , ради кого я хочу что-то делать.
Лампочка наконец потухла и треск ее более не мешает моим мыслям возиться где-то на задворках подсознания.
Я нужна многим , но не тем, ради кого просто так, не глядя ,совершенно спокойно смогла бы отдать жизнь.
Я не ценю свое существо еще с детства. Я убеждённый в собственной никчемности человек. Оболочка не несет в себе сути, оболочка не нужна тем, кто ценен по моим меркам. Почему? Не знаю.
Они даже не хотят узнать , кто ты. Они не хотят смотреть в твои глаза , какими бы глубокими и красивыми они не были.
Они просто ждут от тебя чего-то. Действий. Не эстетичных, лишенных смысла. Чаще всего , они в ожидании подвоха. Страх мешает им идти дальше, идти со мной.
Однажды мне сказали , что их неверие произрастает из того что такая , как я ,вовек не смогла бы обратить внимание на их омраченные болью существа, лица.
Я верю их страху. Я его принимаю и ничем не могу помочь. Я не знаю, как лечить их прокаженные ядом паранойи души, ведь сама погрязла в этом отвратительном недуге.
***
Моя жизнь бесцельно пробудила меня в 2 часа дня. Время обеда, вот только я давно уже не соблюдаю режим приема пищи.
Каждый раз, подходя к зеркалу, я понимаю , что еще немного и я перейду черту от все еще прекрасного, к отвратительному.
Когда-то я была холеным щенком, с лоснящейся шерсткой, с счастливыми , блестящими глазками.
Сейчас - я один из самых грустных псов в мире.
Я мертва почти так же, как и все мои настоящие псы, единственные друзья, которые меня окружали.