Чье-то легкое прикосновение пробудило Лавера от беспамятного сна, и он поднял голову, одурманенную тревожным туманным сновидением, содержание которого тотчас забыл. Чертог, походящий на железный слепок массивного рыцарского наплечника, тонул во мраке ночи, оказывающей сопротивление двум тусклым масляным лампам, уныло коптящим над дверями и жалко напоминающими домашний уют. Непрекращающееся урчание вулкана походило на легкое, невольно ощущаемое землетрясение, и от этого казалось, что сама вулканическая почва норовит уморить до смерти щекоткой и лишить малейшего помысла о самом существовании безмятежности сумерек. Механические Земли дремали для неосторожного посетителя так же обманчиво, как и голодные сторожевые псы, сморенные долгим угрожающим лаем. Лавер устало перевел взгляд с источников мерцающего света и обнаружил подле себя Физалис, свернувшуюся в очень упругий защитный калачик, чье единственное легкое крыло касалось его лапы и неустанно разражалось легкой, но весьма видной дрожью. Ему хватило одного беглого взгляда, чтобы мгновенно захотелось разбудить ее, поделиться мыслями и грубыми отрывками историй, извлеченных из спящего царства, но затем, чуть было не коснувшись ее плеча, Лавер решил, что не стоит тревожить и без того лихорадочный сон. Он ничуть не сомневался, что крыло усталой спутницы почувствовал несколькими минутами позже ее пробуждения, которые обязали Физалис удостовериться, что с ним, с Лавером, все в порядке, а земля не уходит из под ног, и что реальный мир не оттесняется вымышленным, пока в нем она не принимала участия. Лавер смотрел на дражайшую подругу и думал о скорейшем окончании дипломатической миссии, о возвращении на континент и попытке доказать ей, что он достоин второго шанса. Лавер боялся, что воссоединение окажется мимолетным, и по возвращению они ступят на разные тропы. Почему сейчас было так необходимо утешать себя мыслью, что Физалис не оставит его? Для чего было просыпаться среди ночи, чтобы дать волю безрассудному противостоянию мелькающим в памяти крыльям свободы? К чему эти проклятые мысли, пропитанные глупым скептицизмом неведения, недостаточностью сведений, шероховатостью помыслов? Как все обернулось бы, не оставь он Физалис? Разве им взбрела бы в головы мысль отправиться в Механические Земли ради святой для континента миссии? А что, например, произошло, если бы он не попал в природную спиралевидную ловушку и не сломал крыло? Физалис не нашла бы его? Физалис не пошла бы за ним?
А он бы пошел за ней?
Лавер, превозмогая боль в пострадавшем боку, попытался приподняться, чтобы устроиться посвободней и с удобством вытянуть лапы. Уснуть не удавалось еще долго, и Лавера осаждали малоприятные догадки, от него нет никакого прока в этом сомнительном визите. Он размышлял о Дэке, о Лиссис, предназначение которой теперь было трудно переоценить, о Вайзероне, его службе при властелине, о Никеле, бесследно исчезнувшем с вулканического архипелага, о Стагане, чья участь изгнания теперь была предопределена. Обрывки, воспоминания, глупые ошибки и странное приключение с призрачной концовкой. Ну почему сейчас? Почему в минуты физического недомогания? Почему ночью?
Ибо прошлое влечет при сомнениях в настоящем, а настоящее увлекает при отсутствии сомнений о прошлом.
– Физалис!
Физалис за считанные секунды подорвалась с места и нависла над Лавером. Ее жутко испугал жалобный клич спутника.
– Лавер, что с тобой? Что-то случилось? Сильнее болит? – Она неуверенно потянулась к повязке на боку Лавера. – Так больно? – Она коснулась перевязи. – М? Тебе что-то приснилось? Ну же, не молчи! – Физалис подсела вплотную. Ее хвост соприкоснулся с хвостом Лавера. – Я должна знать, что с тобой не так!
– Все в порядке, Физалис, – ответил Лавер и тут же проклял себя за двуличие. – Неспокойно здесь, мне плохо спится.
Но Физалис не поддалась спокойным речам Лавера. Она не ошиблась, подумав об их сумбурном воссоединении. Нежно положив лапу на голову Лавера, она поцеловала его в лоб.
– Теперь есть сомнения?
Лавер был поглощен реальностью, его глаза загорелись от благодарности к смышлености подруги. Легкий, практически дружеский поцелуй оказался таким бодрящим и гулким в этом стальном гробе, что Лавер попытался резко подскочить на свои четыре. Физалис вновь удержала его, но, уже не тревожась, а наполняя пропитанный пеплом и сухим металлом воздух своим смехом.
– Тише! Полно тебе!
Лавер покорился. Он опустился на живот, а затем расположился на боку, которого не коснулась кровожадная лапа Стагана. Теперь его безо всякого сомнения можно было называть только по имени. После добровольного изгнания он утратил свой титул властелина, и теперь бремя правления опустится на плечи совета, созданного из старших мастеров и кузнецов. Но так будет недолго. Настанет время, и в Храме Решений властелины Земель примут решение об утверждении нового властелина Механических Земель, так как традицией вулканического архипелага – передавать власть по наследству – придется, скорее всего, пренебречь, если не удастся в течение сезона отыскать Никеля – наследника и законного правителя. Лавер размышлял, не издавая ни звука, смотрел на мерцание масляных ламп и изредка касался взглядом задумчивой Физалис. Она не спала, сидела подле его ложа, и сводила со спутника глаза только для того, чтобы вычистить свое единственное крыло длинным раздвоенным языком. Вероятно, этого хватало, чтобы теперь почувствовать спавшее напряжение, прежде вытесняющее из помещения горстки жалкого света.
– Смотри!
Лавер вздрогнул. Он посмотрел на Физалис, которая указывала на крошечное окно. Ее душа, судя по выражению мордочки, ликовала.
Ты смотри, смотри! – расплывчато произнесла Физалис. Ей не хватало воздуха для выражения чувств. – Смотри – луна появилась!
Лавер подумал, что его одолевает своего рода мираж, всплывший обрывок воспоминания Ветреных Земель, где ночами луна была особенно чистой, огромной и сияющей не хуже утреннего солнца. Но это было не так. Сквозь решетчатое окно мрачного проржавевшего чертога сочился голубоватый, как летний туман, свет, словно сама Матерь вознамерилась по нему сойти на землю. Лавер прежде никогда не видел столь прекрасного восхождения ночной странницы.
– Пойдем наружу? – неожиданно выудила из себя Физалис. – Ты сможешь подняться.
Лавер несколько мгновений молчал. Он отнюдь не боялся, что придется вновь столкнуться с вспышками боли. Его более удивляло, что Физалис теперь это не особо беспокоило. Но пролежать строго до разрешения ему хотелось еще меньше.
– Хорошо, – дал уверенный ответ он.
– Даже не вздумай подниматься в одиночку!
Чувство собственного достоинства было развеяно Физалис, как паутина веником. Она прилегла, предоставила Лаверу свою хрупкую спину, чтобы тот приобнял ее и имел опору для подъема.
– Давай! Ты же крепкий мальчик?
Лавер обмяк. Смех душил его. Подобным образом его называл Дэк, вовсе не упускавший возможности потешаться, словно он прежде был в обличии дракона, а теперь стал тощим немощным человеком.
– Физалис, я ничего не имею против ласковых слов в мой адрес, но…
– Не болтай! – осекла Физалис, навострив уши. – Ты тогда вообще не встанешь.
Вскоре Лавер при поддержке Физалис уже продвигался к выходу. Он с удивлением отметил про себя, что спутница значительно сильнее, чем он предполагал. В конце концов, ей как-то удалось в одиночку вытянуть его тяжелое тело на берег и вернуть к жизни. Может быть, он и вернулся во мрак, променяв тот свет, где упрощенные идеалы приобретали материальные формы, но вот с выбором пути не ошибся. Шаг и еще шаг. Они неторопливо продвигались к двери. Боль чуть ощутимо беспокоила. А Лавер продолжал идти, потому что это не столько нужно Физалис, сколько ему. Шаг и еще шаг… Физалис толкнула тяжелую толстую дверь, петли которой хоть и поскрипывали, но были неплохо смазаны. И Лавер увидел, что площадь оказалась полна пепельных драконов и людей, чьи жиденькие группы старались тихо объединяться. В самой гуще толпы, на каменистой возвышенности, восседал властелин Мирдал. Он задумчиво смотрел на луну, как и многие, кто не спал этой ночью.
– Это хороший знак! – послышался чей-то возглас из толпы. – Это предзнаменование Матери!
– Неспроста к нам властелин Мирдал пожаловал!
– За его словом стоит Матерь!
– Надежда жива!
Лавер ощутил прикосновение губ Физалис к его щеке. Последовал ее шепот:
– Такое здесь не часто увидишь, правда?
***
– Мерзлые Земли? Почему туда? – спросил Никель, взобравшись на телегу с ворохом сена. Путу удалось уговорить ворчливого попутчика взять их с собой, хотя тот и упирался против сомнительного дела связываться с пепельным драконом. Его «лошадь», если так можно было назвать крупного бескрылого дракона, закованного в прочный костяной панцирь, периодически вытягивала из себя странные нечленораздельные звуки, имеющие с речью очень мало общего и походящие на стоны раненного быка. – Я слышал, там очень холодно.
Пут поскреб свое массивное мясистое плечо и улыбнулся.
– Ты что, боишься замерзнуть? Оно-то да, на твоей земле гораздо теплее, чем в Мерзлых Землях. Но не волнуйся, нас согреет кузня, ее чудесные доменные печи и раскаленный металл.
Фрумели заложила плавный вираж над самой головой извозчика и задорно рассмеялась. Тот погрозил ей рукой, в которой был зажат кнут, а затем хлестнул свою лошадь по бокам. Никель, не упустив это из виду, тут же нахмурился.
– Неужели этому дракону нравится, когда его бьют кнутом?
Пут обменялся солидарным взглядом с бывшим юнгой и склонился над Никелем, чтобы его доверительный ответ не услышал кучер.
– Ну, мазохисты случаются не только среди людей.
– Я серьезно! – возмутился Никель. Он обжег взглядом Пута, который резко отстранился и принялся безобидно чесать затылок. – Тебе что, плевать на такой порядок вещей?
Пут распахнул свои маленькие зенки, а затем заглянул за сено как раз в тот момент, когда кнут со свистом опустился во второй раз на спину чешуйчатого тяжеловеса. И в самом деле, почему его ничуть не взволновал вопрос о неравенстве? Где же хваленая жажда подъема на борьбу за несправедливость?
Помощь подоспела сверху. Фрумели, как оказалось, все слышала и была готова внести свою лепту в беседу. Она мягко опустилась на повозку и устроилась по правую сторону от пепельного бунтаря.
– Никель, милый, – сказала она, – почему же тогда этот дракон до сих пор не сожрал своего пастуха?
Никель, столкнувшись с яркими и пылающими преображенной жизнью глазами, утратил пылающую яростью мысль и только пробормотал вслух:
– В самом деле – почему?
***
– Поверьте, жители Механических Земель, – твердо держал речь властелин Мирдал и Отец континента по совместительству. Он был едва не выше всех присутствующих, но уступал в размерах грузным пепельным драконам, чьи распухшие от мышц лапы были немногим тоньше его старческого тела, – я не стремился выждать подходящего момента для визита – он настал без моего вмешательства. Насколько я могу судить, это явление, – он указал на протиснувшуюся в плотное пепельное окошко луну, будто маленькой девочкой заглядывающую в глубокий колодец, – случается здесь крайне редко. Можете называть это знамением, сигналом или чем-то другим, но я призываю вас выслушать меня и выразить свое мнение относительно того, что будет сказано. Я не стану просить вас о поспешном выборе, я не стану судить вас по той информации, что удалось собрать о вас за последние сезоны, я не стану выше вас, так как не в силах переступить через древний закон. Но Отец континента идет и должен идти на любой зов, даже если он был послан не самим источником. С чем я отсюда уплыву – зависит только от вас. А теперь обговорим некоторые моменты, которые меня волнуют. Есть ли в вашем совете тот, чье слово будет исходить от имени всех жителей архипелага?
Лавер, устроившийся на хвосте, но все еще нуждавшийся в поддержке со стороны Физалис, наблюдал вместе с ней с возвышенности, где располагался чертог Стагана. Земля слегка дрожала от гулкого храпа спасовавшего в эту ночь вулкана. К ним тихо, мышкой подкрался Дэк.
– Что думаешь, дружище? – спросил он. – Мирдал сможет получить положительный ответ?
Лавер думал о том, какой теплой стала спина Физалис под его перьевым крылом, и вел неравную перекличку с болью в повязке с проступившей красной полоской. Он сопротивлялся всем остальным мыслям, в значимость которых утратил в эту минуту веру. Вулкан, жженая земля под лапами, один единственный привкус пепла в воздухе, сводящий с ума.
Лавер промолчал. Он был не в состоянии ответить. Он не хотел отвечать.
– Да что со всеми вами? – Дэк всплеснул руками. – Вы так на луну реагируете?
– На тишину в этих местах.
Дэк обернулся. Вайзерон шагал ему навстречу медленно, почти с какой-то отчужденной неохотой, но все-таки приближался. Он сегодня не носил пенсне, потому как утомился постоянно протирать линзы. Пепел был таким мелким, что притягивался к ним, как к магниту.
– Вайзерон, – Дэк убрал руки за спину, – ну ты-то хоть не обдели меня ответом! У меня крыша едет от этой проклятой вулканической тряски и молчания тех, кто к ней прислушивается!
Вайзерон опустился на хвост и глянул снизу вверх на долговязого Дэка, так и не очистившего свой камзол от мазков крови. Дэк не стеснялся вытирать об него руки, когда делала перевязь Лаверу. Его простые прищуренные глаза смотрели на коричневого мыслителя почти тоскливо.
– Скорее всего, у властелина Мирдала все получится, – сказал Вайзерон.
– Откуда тебе знать? – усомнился Дэк, покачнувшись с пяток на носки. – Может, объяснишь? Хотя погоди, не объясняй… – Дэк махнул рукой. – Все равно либо ни черта не пойму, либо тебе придется мне долго и нудно разжевывать. Лучше скажи, Лиссис примет участие в этой речи, как планировалось?
– Да, примет, – монотонно ответил Вайзерон. Он глядел на старика Мирдала и восхищался, что тот принялся жестами подкреплять свое обращение, наделявшее особенной полнотой его преданность бремени правления. – Не сомневайся.
– А куда она делась?
– Ей нужно побыть одной. От нее, если ты помнишь, отказался отец.
Дэк вздохнул. Наверно, впервые жизни ему было искренне жаль белую вертихвостку, от которой ему не единожды приходилось выручать Лавера. Он представил, как она сидит где-нибудь на берегу лавовой реки, и, быть может, всхлипывает, а слезы от жара раскаленного воздуха высыхают, едва собираясь в уголках глаз.
Вайзерон не мог не заметить понурого вида Дэка.
– Не беспокойся, она прилетит. – Вайзерон отвел взгляд в сторону. – Она обещала.
***
– В Мерзлых Землях у меня есть знакомый, – рассказывал Пут, прогнав языком соломинку к уголку рта. – Он как-то раз купил у нас добротную партию специй – несколько пудов молотого красного и черного перца, шафрана, корицы, измельченного укропа и петрушки… – в общем, прикупил себе заправок под ароматные супы на несколько сезонов вперед, на радость жены, так сказать. Мы с ним разговорились, пропустили по чарочке сладкого меда, а я возьми да и брякни, что неплохо стучу по наковальне. А он в ответ предложил мне навестить его в Мерзлых Землях, в довольно крупном, как он выразился, поселении Скатур, которое местные жители неблагодарно величают деревней. Я в очередной раз брякнул – все из-за того, что чарочка была далеко не одна, – что обещаю прибыть. – Пут улыбнулся до самых ушей. – И вот что забавно – тогда мне это казалось какой-то несусветной чушью, что я сойду на берег ради наковальни. А теперь погляди: мы здесь, – он похлопал себя по крутым бокам, – сидим на повозке и едем в Скатур. Вот она – человеческая природа! Так ведь… Эй, Пертус, чего поник?
Бывший юнга поднял голову с колен.
– Не зови меня так. Коротко – Перт.
Пут позволил себе пропустить низкую партию нот, служащих ему басистым смехом, больше напоминающих пыхтящий чугунок в печи. Он нарочно одернул мальчишку по полному имени, чтобы воскресить образ сводного брата, капитана Кондиментата. Тот сейчас рисовался в его голове куда величественней, чем был на самом деле. Одно имя чего только стоит – Кондиментат.
Драконий флагман далекой войны с людьми. Отголосок тяжкого прошлого.
– У тебя что, синдром Конди? – хохотал Пут.
– Чего?
– Синдром Конди, – утер широкий лоб гигант. Солнце стояло высоко и не щадило тепла. – Я только что придумал. Я просто знаю, что человек призван все упрощать. Увидит лягушку – и давай придумывать ей новый вид, закашляет как-то иначе, чем в прошлый раз, – и давай простуду переименовывать во что-нибудь другое, от чего язык сломаешь.
Никель, не отвлекаясь, слушал Пута. Что-то в этом добродушном гиганте его притягивало. Выражался он очень просто, доступно, имел недюжинную силу в плечах и осознавал весь груз ответственности за наделенный природой дух, а потому – не раздражался по пустякам и чтил благосклонную уравновешенность. Фрумели Пут тоже нравился, но она думала о том, что он сохранил и теперь нес сквозь время теплую частичку приемного отца, вытащившего его из воды и вырастившего как собственного сына. Можно ли упрекнуть его отца, отдалившегося от родного сына? Разве стоит упускать предположение, что он отдалился только потому, что Конди искал малейший повод ревновать его к Путу? Но это только предположение, щербатые предрассудки, неотесанные выводы. Фрумели перевела взгляд на Никеля, а тот не обратил внимания – настолько был поглощен беседой.
– За штурвалом я стоял всего четыре раза, – поведал Пут, сменив надломившуюся соломинку. Он устроился полулежа, совсем как дома или на сеновале, который заготавливал своими собственными руками. – Первый раз Конди так укушался, что уснул за столом. Помню, мы тогда огибали Конифер – чудесный такой островок с красивым хвойным лесом, – возвращаясь из Гористых Земель. Там всего-то и существует пара рыбацких портов, но я никогда прежде не отведывал такого вкусного вяленого лосося. – Пут с благоговением провел рукой по упругому животу. – Эх, такую рыбку только к столам властелинов подавать! – Короткое молчание. – Так вот, два других раза я покрутил штурвал, когда мы угодили в жуткие шторма. – Пут содрогнулся всем телом. – Ты ведь припоминаешь эти деньки, Перт? Ну вот… Были такие страшные бури, что в первую наше спасительное суденышко затрещало по швам и дало течь, а во вторую – ко всем чертям надломилась мачта!
Он так и грохнул кулаком по борту повозки. Перт едва не подпрыгнул от эдакой шумной оказии. Фрумели ахнула, втяну голову в плечи.
– А ну пошли отсюда, поганцы неблагодарные! – заорал извозчик и замахнулся кнутом. – Я вам покажу, как портить чужое имущество!
Никель, завидев грозно свистнувший в воздухе кнут, мгновенно вскипел. Ярость застила ему взор. Поганцы?! Он был готов выпустить пар через когти, управляемый гневом и глубоко резавшими его слух словами. Никель обратился к нему мордой, присел для прыжка и уже хотел было наброситься на злобного кучера, как его остановил отдаляющийся голос Пута.
– Никель, брось ты его! Оно того не стоит!
Кнут свистнул в воздухе, но ударил лишь ворох душистого сена – Никель соскочил с повозки навстречу зову. Отдышавшись, он глянул вслед уменьшающемуся транспорту.
– Ну что, как тебе начало? – сказал Пут и тут же припустился хохотать. Перт подхватил его.
Никель увидел, как рядом приземлилась Фрумели. Протез ее лапы тихонько скрипнул.
– Никель, не надо, – сказала она. – Иначе он расскажет своим друзьям красивую историю, как его чуть не разодрал пепельный дракон.
Никель ухмыльнулся.
– Если бы остался в живых.
Фрумели с жаром набросилась на него с предупреждениями:
– Нет, Никель! Ты не такой! Ты не допустишь крови человека на твоих когтях! – Она опустила взгляд. – Тебе совсем ни к чему становиться воплощением моих кошмаров.
– Ты видела во сне, как я убиваю человека?
Она печально вздохнула.
– Да, и не раз.