Бегущий Кабан

                БЕГУЩИЙ   КАБАН
Румяный от мороза гаишник проверил мои документы и, вежливо козырнув, направил в объезд.
– Что там случилось? – поинтересовался я. – Авария?
Из-за снегопада невозможно было разглядеть, почему трасса перекрыта.
– Спецоперация, – лаконично ответил полицейский. – Счастливого пути!
Я свернул на просёлочную дорогу и медленно поехал за идущей впереди фурой. Обгонять её по такой погоде было неосмотрительно. До Москвы оставалось километров сорок, надо было только миновать опасный участок.
Снегопад усиливался, видимость совсем упала. Белые хлопья, как куски творога, налипали на стекло. Сигнальные огни фуры, за которой я плёлся, тускло розовели сквозь снежную пелену. Неожиданно и они пропали. За мной тоже ничего не было видно, кроме валящего со всех сторон снега. Казалось, я нахожусь в огромной кастрюле с кипящей кашей, только кипение это было холодным и жутковатым в своей неестественности.
Начало темнеть, и мои неприятные ощущения усилились. Похоже, я был один на этой дороге. Ни звука, ни проблеска света. Объездной путь уже должен был закончиться, но вместо этого дорога сузилась, за снежной завесой возникли мрачные силуэты высоких развесистых елей. Деревья стояли совсем близко от дороги, ветки цеплялись за машину, как будто стараясь остановить меня. Продираясь сквозь строй ёлок, я напряжённо смотрел вперёд, стараясь различить в свете фар хоть что-нибудь.
Внезапно что-то большое и чёрное выскочило из снежной мглы на до-рогу. Кажется, это был огромный кабан. От неожиданности я резко затормозил. Машину  странным образом развернуло, и я, не успев опомниться, покатился куда-то под откос. Падение длилось бесконечно долго, как в замедленном кино. Всё происшедшее было настолько нереальным, что я на некоторое время потерял всякую способность соображать.

Придя в себя, я с ужасом обнаружил, что мой автомобиль провалился  в сугроб по самую крышу. Дверцы заклинило, и я оказался в снежном плену.
Сделав несколько безуспешных попыток самостоятельно выбраться из машины, я дрожащими руками схватился за телефон. Трасса с гаишниками была совсем рядом, помощь должна была подоспеть быстро. Но телефон молчал. Я звонил в службу спасения, и 01, 02, 03 и даже 04, и всем друзьям и знакомым, и шефу на работу, и в банк, которому задолжал, и даже бывшей жене и бывшей тёще, в надежде, что ответит хоть кто-нибудь. Но не было ни гудков, ни слов оператора, что «абонент временно недоступен». Ничего. Только зловещая тишина.
 Меня охватила паника. Никогда прежде я не испытывал такого ужаса. Кроме рук начали дрожать ещё и колени, и зубы стали выбивать дробь. Оказывается, я трус. Вот так, в экстремальных ситуациях, узнаёшь правду о себе. Хорошо, что никто не видит меня таким жалким и ничтожным, хотя, всё равно, пусть видят, пусть смеются, пусть презирают, только пусть вытащат меня отсюда!
Постаравшись взять себя в руки,  я начал сигналить фарами: три коротких – три длинных – три коротких. Кто-нибудь да проедет мимо, не может быть, чтобы никто не заметил. Не одного же меня направили в объезд.
А вдруг, пока я лежу тут, в кювете, трассу уже открыли, и за мной –никого? Меня обдало холодным потом.                В отчаянии я продолжал сигналить, пока не сел аккумулятор. В насту-пившей темноте я чувствовал себя похороненным заживо. Телефон по-прежнему молчал. Я чиркнул зажигалкой и посмотрел на стрелку  топливно-го указателя. Она приближалась к нулю. Скоро выключится печка, и мне останется только замерзать. Весной сойдёт снег, и меня найдут.
Я набросился на дверцу, пытаясь её сломать, но груз снега снаружи был слишком велик. Лобовое стекло тоже не удалось выбить. Потрепыхавшись ещё немного и потеряв последние силы, я смирился со своей участью и приготовился умереть. Я просто усну. Это не больно…
… В глаза ударил луч света, и я проснулся.
– Жив! – раздался чей-то голос снаружи. – Очами хлопаеть!
– Давай, цепляй! – крикнули откуда-то сверху. Из-за света фонаря, направленного мне в лицо, я не мог видеть моих спасителей.
– Держись, друже! – ободряюще обратился ко мне первый голос. – За-раз выволокем!
Раздался необычный дребезжащий звук, и автомобиль, сбрасывая снег, медленно двинулся вперёд и вверх.
– Погодь-ка, не дюже борзо тяни! – воскликнул тот, что был рядом.– Стропы оборвёшь!
– Сам о сем ведаю! – недовольно отвечал второй голос.
«Странный какой говор, – подумал я. – Наверное, хохлы. Или белорусы».
Меня подняли и вытащили из машины.
– Ничаво,  руки тёплые, – ощупав меня, с облегчением вздохнул один из моих спасителей – бородатый здоровый мужик в овчинном тулупе с широким воротником и странной остроконечной шапке.
– Яко же табе угораздило тако оборотиться, человече?–  поинтересовался второй, помоложе и пониже ростом, в кожаном комбинезоне с капюшоном. Взгляд его больших глаз с длинными, как у девушки, ресницами, выражал крайнее сочувствие.
– Как-то так…, – прошептал я осипшим голосом. – Сам не знаю… Свинья какая-то под колёса киданулась…
Мужики переглянулись, озабоченно закачали головами.
 –Неужто вепрь дебрянский?! Ох ты ж чудь лесная! Ну, давай-ко, полезай в повозку!
На дороге стоял громоздкий фургон на санных полозьях вместо колёс, весь разрисованный яркими красками, как цирковой балаган.  По-детски  изображённое солнце, какие-то звери, птицы. Рассмотреть эту примитивную живопись мне не дали, втолкнув внутрь фургона. Там было темно, мягко и душно, пахло прелой травой. У меня закружилась голова и я почувствовал, что плыву.
– Котею, сынкю,  сунь-ко ему вонялку, ить сомлел совсем! – как-будто из-под воды донёсся голос старшего мужика. Резкий запах нашатыря ударил мне в нос.
– Ничаво, милый друже, оклемаисси! – рассмеялся бородатый и скомандовал:
– Запускай тягун, сынкю!
«Точно, хохлы», – подумал я ещё раз.
Молодой мужик уселся в кресло в начале салона, перед маленьким круглым окном. Руля в фургоне не было, но под окном находилось что-то вроде панели управления. Котей повернул какой-то рычажок, снова раздался  странный дребезжащий звук, и фургон тронулся.
– Машина моя как же…? – робко спросил я.
Мужики развеселились ещё больше.
– Не беспокойся, человече, не бросим твою повозку, вона, глянь, сзади к нашей прицепили! А вот тягун твой не нашли, видать, глубоко снегом укрыт. Ну ничаво, добудем табе новый, добра этого хватаеть!
– Какой ещё тягун? – не понял я.
Мужики переглянулись. Старший покачал головой и пощупал мой лоб.
– Должно, сотрясло табе дюже. Тягун, коим повозки тянуть! Снегом, молвлю, завалило!
– Тять, а может, у него не тягун,  а толкач? – сообразив что-то, воскликнул молодой мужик. – Добре дивная повозка, аз таких не встречал ранее.
– И впрямь! – произнёс отец. – Так что же у табе, друже, тягун али толкач пердящий?
– Ничего такого нет… – удивлённо ответил я.
Отец и сын просто зашлись смехом.
– Да яко же ты ехал-то, шутило? А-ха-ха!
Насмеявшись вдоволь, странные мужики наконец успокоились.
– Зараз маманька табе отпоить взваром, память и воротится, – похлопал меня по плечу голубоглазый парень. – Всё будеть равновесно.
– Да, кабы не наш вещун, лежать бы табе под снегом до весны.
Котей достал из-под сиденья серебристую палочку, похожую на незаточенный карандаш, помахал им в воздухе.
– Щё, сынкю, справились али нет? – раздался взволнованный женский голос.
– Справились, маменькю! – радостно махая карандашом, отвечал Котей. – – Везём горемыку, вызволили! Прав был вещун наш!
– Слава богам! – отозвался женский голос.
– Баньку затопи! – гаркнул на карандаш бородатый.
С карандаша посыпались искры, и связь прервалась.
«Странная какая рация», – подумал я, постеснявшись спросить, что это за модель.
– Не след тако голосити, тятенькю! – сделал замечание отцу Котей.
– Пошутил аз! – ответил отец, и оба весело заржали.
За круглыми окошками фургона рассветало. В утреннем сумраке виднелись исполинские ели, стоящие вдоль дороги. Сани катились плавно, их движению ничто не мешало. Других машин на шоссе не было, как, впрочем, и самого шоссе.
– Куда мы едем? – поинтересовался я, чем снова рассмешил весёлых мужичков.
– А сам-то далёко путь держал? – переспросил бородатый папаша.
– В Москву, – сообщил я.
– Так и едем в Москву, а куды ж ещё! Дорога тут едина! А кого табе в Москве надобно?
– Компания «Олимп», – сообщил я.
Отец с сыном удивлённо переглянулись.
– Не ведаем таких. Греков у нас в Москве кубыть нету.
Тут стало смешно уже мне.
– Неужели вы всех в Москве знаете?
Отец наморщил лоб, вспоминая.
– Ды, кубыть, всех. Может, на том берегу, в Блинцовке? А, Котей?  –  он вопросительно взглянул на сына, но тот только пожал плечами.
Смех застрял у меня в горле. Что-то не так было с этими мужиками. Я решил не вступать с ними в спор и замолчал, глядя в окно. Уже совсем рас-свело, сугробы вдоль дороги заискрились под лучами солнца. Фургон въехал на мостик, справа от которого я заметил табличку «р. Москва». Шрифт таблички почему-то был стилизован под старинную вязь. Мне стало слегка не по себе, и чувство это усилилось, когда через пару минут я увидел следующую табличку с такой же вязью – «д. Москва».
«Куда это меня завезли?» – подумал я, тревожно вглядываясь в окружающее пространство. Кроме снежных сугробов и ёлок вокруг ничего не было.
Поднявшись на холм, фургон остановился. Бородатый дядька открыл дверь и легко, невзирая на свою толстую дублёнку, выпрыгнул на снег. Он заботливо подал мне руку, и я вышел следом за ним. Котей, покрутив какие-то рычажки, вылез с другой стороны.
Я огляделся. Фургон стоял перед деревянным рубленым домом, не имеющим никакой отделки, кроме резной головы коня на балке, поддерживающей крышу. Такие избы рисуют в книжках с русскими сказками. Но дом а-ля рюсс меня не особенно удивил, потому что всё внимание привлёк не-обычный механизм в виде полого полупрозрачного шара с рифлёными боками. Сани со стоящим на них фургоном были прицеплены к этому предмету непонятным образом. Внутри первого шара краснел, остывая, другой шар, по виду металлический, меньшего размера.
– Это что такое? – изумлённо спросил я у Котея, кивая на странный шар.
– Сие – тягун  еси, – ответил парень, глядя на меня как на дурака.
– Давай-ко в баню его, – сказал отец, покачав головой. – Ополоснеться,  да и придеть в разум. Дебрянский вепрь его, должно, попутал.
Меня повели по протоптанной в снегу тропинке к стоявшей поодаль старенькой баньке, из трубы которой валил серый вонючий дым. В предбаннике было темно, но бородатый поднял руку к потолку, и помещение осве-тилось ровным неярким светом. Странно, но я не видел, где находится лам-па. Казалось, голубоватый, похожий на неоновый свет исходит из всех щелей и углов.
Сняв верхнюю одежду, отец и сын повесили её на вбитые в деревянную стенку гвозди, после чего сели на лавку и начали стягивать с себя валенки. Мне предложили сделать то же самое. Мои ботинки снова вызвали у мужиков приступ смеха.
– Заморская, видать, обувка-то? – прохихикал отец.
– Должно, атлантидовская! – предположил Котей и, довольный своим чувством юмора, добавил. – Абы египтянская!
Увидев мои тонкие носки, они, однако, перестали смеяться и сочувственно закачали головами:
–  Тако недолго и персты отморозить! Чаво ж ето жёнка твоя не глядить за тобой? Не лепо еси!
– Я холостой, – сообщил я.
Отец и сын снова удивлённо переглянулись и осуждающе покачали головами:
– Не лепо еси!
Раньше мне никогда не приходилось париться в такой вот древней ба-не, с деревянной бочкой, ушатами вместо тазиков и ужасающего вида мочалками. Это был настоящий этнографический музей. Впрочем, я ничего тол-ком не успел рассмотреть, потому что отец с сыном повалили меня на лавку и начали от всей души чехвостить веником. Попарив, вытолкали меня наружу и растёрли снегом, потом ещё раз пропарили, сопровождая свои действия гомерическим хохотом. Поглумившись надо мной всласть, они наконец решили, что хватит, и повели меня в дом.
Вслед за хозяевами я поднялся на высокое крыльцо. Бородатый толкнул тяжёлую дубовую дверь, которая со скрипом открылась. Из темноты пахнуло теплом, старым деревом и сухой травой. Хозяин хлопнул в ладоши, и включились невидимые лампы, осветившие длинный коридор с несколькими дверями. Бородатый постучал в одну из дверей:
– Жено! Налаживай механизьму, нехай обед подаеть!
– Зараз прикажу! – ответил из-за двери знакомый женский голос.– Идитя в горницу!
Меня провели в просторную комнату с тремя большими окнами. Обстановка в комнате была самая простая: большой деревянный стол со множеством стульев вокруг, лежанка с горой подушек, книжный шкаф, на стенах – картинки и фотографии в рамках. Угол комнаты занимала резная этажерка, заполненная забавными фигурками из дерева и керамики. Какие-то сказочные чудовища, рогатые сатиры с козлиными ногами, толстые круглолицые бабы с вёдрами на коромыслах.
Я подошёл поближе, чтобы рассмотреть коллекцию, и машинально дотронулся до маленького ведёрка. Оно закачалось с мелодичным звоном.
– Возблагодарить желаешь? – одобрительно закивал хозяин. – Сие похвально еси!
Он торопливо открыл шкаф и достал оттуда пузатую бутылку и три рюмки.
– Давайте-ко за спасение по маленькой!
Он откупорил бутылку и протянул её мне. Я хотел было разлить коньяк по рюмкам, но он замотал головой и тихо прошептал:
– Матушке, матушке сперва плесни!
Я, уже начавший привыкать к странностям этих людей, наполнил маленькое ведёрко.
– И другое налей, дабы равновесно было! – так же шёпотом подсказал хозяин.  – И слово молви!
– Какое слово? – не понял я.
Бородатый снова укоризненно покачал головой.
– Эк табе перевернуло! Ажник слова позабыл! Повторяй: благодарю табе, Макоше-мати, судьбоносице, за вызволение из снежного плена!
И добавил после паузы:
– С помощью доброго человека Борислава и сына его Радомира.
Я повторил всё, как он сказал. Теперь я стал понимать, что это за люди. Судя по всему, это были новые язычники. Сейчас много развелось всяких движений: толкиенисты, исторические реконструкторы и прочие любители ролевых игр. Что ж, пускай тешат себя, лишь бы не вредили никому. Мои спасители, судя по всему, были люди мирные, хотя и, мягко говоря, странноватые.
– Будьте здравы! – поднимая рюмку, произнёс Борислав. Мы чокнулись и выпили. Алкогольный продукт был весьма крепок и имел терпкий привкус мёда и каких-то пряностей. У меня запершило в горле, и я закашлялся, снова развеселив отца и сына.
– Должно, не в те ворота пошло! – пошутил хозяин, оглаживая бороду. – Поправить надобно! – и налил по второй.
В комнату вошли две женщины: одна постарше, плотного телосложения, круглолицая; вторая – молоденькая, лет двадцати, изящная как статуэтка. Обе были весьма привлекательны. Та, что постарше, обладала толстой русой косой, а у молоденькой были тёмные волосы до плеч, ровно подрезанные, и короткая чёлка. Одеты дамы были в этническом стиле – в длинные вышитые платья и клетчатые передники. С ними был мальчик-подросток, тоже в вышитой рубахе-косоворотке. Ни дать ни взять фольклорный ансамбль. Не хватало только медведя и балалайки. Войдя, все трое поклонились в пояс. Я решил подыграть им и тоже поклонился. От выпитой медовухи сразу стало весело.
При виде жены Борислав неловко спрятал бутылку за спину, но та за-метила и, подойдя к мужу, молча ударила его ладонью в лоб и отобрала бутылку.
– Не лепо натощак-то!
– Потатушка, щё ж ты при госте-то? – попытался урезонить её Борислав, но получил повторного леща и замолчал, сконфуженно почёсывая бороду.
– Пожалуйте к столу,  – пригласила строгая женщина. – Не ведаю, как звать-величать? – обратилась она ко мне.
– Андрей.
– А по батюшке?
– Петрович, но можно просто Андрей.
Хозяева вновь удивлённо переглянулись.
– Не русский, щё ли?
– Почему? Русский.
– А величають не по-русски!
– Тятю, – вступил в разговор подросток. – Сии имена еси греческие, зе-ло родители Андреевы греков уважають, ибо колыбель демократии Греция еси.
– Многие атлантолюбы чад своих нерусскими именами зараз нарекають, – добавила девушка. – Учитель наш Твердыня Всеславич сына назвал Кетцалем, а дочку – Инчучуной. Будуть таперича Кетцаль Твердынич и Инчучуна Твердынишна.
– Чур меня, чур! – возмущённо воскликнул Борислав и трижды сплюнул через левое плечо. – Вы хоть с Котеем не вздумайте моих внуков эдак-то наречь! Прокляну не то!
– Рано пока о чадах замышляти, – смутившись, сказал сын. – Надо уки постичь, грамоту добыть запечатлённую.
– Уки уками, а и с потомством медлить не след. Зачем тады жанились?
– Будя, при госте-то, – оборвала мужа строгая женщина и, поклонившись мне снова, пригласила:
– Пожалуйте к столу!
Хозяйка заняла место во главе стола, хозяин сел по правую руку от неё, меня, как почётного гостя, усадили по левую.  Котей, он же Радомир, со своей женой Усладой, сели рядом со мной, а мальчик по имени Воля – возле отца.  Потатушка покрутила что-то под столом, и из щели в столешнице вылезла и начала расползаться по столу белая тонкая скатерть из ткани, напоминающей парашютный шёлк. Когда скатерть полностью накрыла стол, хозяйка достала из кармана передника какой-то металлический предмет вроде камертона и трижды клацнула им. Высокий гулкий звук, похожий на звук варгана, наполнил комнату. Тут же открылась дверь, и в столовую, катя перед собой тележку с едой, вошёл на задних лапах огромный полутораметровый кот. От неожиданности я даже подскочил на стуле.
Кот подкатил тележку к столу и, неестественно урча, начал расставлять посуду и закуски.
– Работника сего Котей сам сварганил,  – видя мою реакцию, гордо по-яснил Борислав.  – А Услада обрядила, дабы обличье приобрёл кошачье. Ребята вместе уки постигають, в высшем ремесленном училище. На третью сту-пень перешли.
– Радомир с младенчества к котам приязнен был, – добавила мать семейства. – Потому и кличем яво Котеем.
– А аз ведуном буду! – заявил мальчик, недовольный, видимо, тем, что на него не обращают внимания.
Отец ласково потрепал его по голове.
– Будешь, несомненно, – подтвердил он. – Вот кого ты возблагодарить должен, Андреюшко! Это он твой дух смятенный почуял, да и направил нас на поиски. Да и не ошибся, точное местоположение указал.
– Лёг аз почивати, а сон не идёть! – взахлёб начал рассказывать Воля. – В подушке словно не перья, а иголки натыканы, так и колють, так и впивают-ся! Зрю лес, дорогу, повозку в снегу. Чую – человек в повозке, мочи не имееть вызволить ся. Разбудил тятеньку, рассказал, далёко ехать надобно.
Потатушка, вздохнув, взяла со стола горшочек с кашей и деревянную ложку, подошла к этажерке со смешными фигурками и каждому уродцу положила по ложке каши. При этом шептала какие-то заклинания.
– Давайте ясти! – закончив процедуру, скомандовала она.
Кот-робот порезал на куски большой каравай ржаного пахучего хлеба и раздал каждому, затем деревянным половником разлил по тарелкам наваристые щи.
– Хвала богам! – дружно воскликнули домочадцы и навалились на еду.
Пища неоязычников оказалась простой, но очень вкусной, а может быть, мне просто так показалось, потому что я здорово устал, перенервничал и проголодался. После щей ели жаркое с картошкой, кашу и пироги. Бутылку медового «коньяка» за время трапезы всё-таки прикончили во славу богов.
 Напоследок меня напоили ягодным  киселём, от которого меня совсем разморило. Котей помог мне добраться до лежанки, Услада накрыла одеялом, и я отрубился.
***
– Кто? – Аз.
Кого? – Аза
Кому? – Азу…
– Щё ты буровишь, бестолочь ты еси! Какому «азу»? Думай, прежде чем склонять! Кто еси? – аз. А далее? Кого? – мене. Кому? – мене. Кого-чаво? – мене абы мя! Кем? – мною! Про кого?...
– … про мну!
Раздался звук подзатыльника.
– Кого ты «промнёшь»,  дубина ты еси! Мозгами пошевели!
–Про мене…– заплакав, пролепетал Воля.
Борислав с младшим сыном сидели за обеденным столом. Судя по всему, отец помогал нерадивому отпрыску постигать правила неоязыческой грамматики. Оба были так увлечены этим занятием, что не заметили, как разбудили меня. Похоже, ребята совсем заигрались. Пора сматываться отсюда.
– Раченье прояви! Не то без грамоты останешься, в высшее училище не поступишь! Нешто не слыхивал,  сколь велико множество состязателей на едино место еси! Да ещё на ведуна тщишься поступить! Там на едино место 15 человеков, и большей частью – жёнки! Кого возьмуть при равных показателях – табе али девчонку? Вот и подумай! – Борислав, устав воспитывать сына, вышел из комнаты.
Обиженный Воля тихо всхлипывал, вытирая слёзы рукавом вышитой рубахи. Мне стало жаль его. Я встал с лежанки и подошёл к мальчику.
– Воль, ты не обижайся на отца, ведь это всё понарошку, – сказал я, положив ему руку на плечо.
Тот закрыл книжку с древнеславянскими письменами и поднял на меня голубые заплаканные глаза.
– У мене токмо по русскому не лепо, а по счёту и естеству – лепо и весьма лепо! – сообщил он, как бы оправдываясь передо мной. – А землемерие – так вовсе наилепо! Вот, дяденькю, гляди-ко!
Он развернул передо мной карту. Я взглянул, и  снова почувствовал себя не в своей тарелке.
Это была политическая карта мира, напечатанная на хорошей глянце-вой бумаге. Названия стран и городов были подписаны на ней такими же славянскими вензелями, но к этому я уже начал привыкать. Поразило меня то, что государства на этой карте имели совсем другие очертания, не похожие на современные, да и названия некоторых стран были мне незнакомы.
Большую часть Евразийского континента занимала выкрашенная красным цветом страна с названьем кратким «Русь». Границы её были значительно расширены по сравнению с реальными и простирались от Балтики до Тихого океана, захватывая Аляску, и к югу до Суэцкого канала. Там Русь граничила с Парфянским царством и Египтянско-Карфагенской федеративной республикой. Юго- Восточную Азию занимали, как и положено, Китай и Индия. Китайская территория тоже казалась несколько увеличенной, наверное, китайцы отжали кусок у парфян. Индия, наоборот, слегка уменьшилась, похоже, китайцы и у неё что-то отжали.
Япония была на своём месте, прихватив наши Курильские острова и Сахалин. Острова Индонезии были отмечены как «земли ничейные», а часть экваториальной Африки была обозначена как «заповедные леса». То же было написано и на Австралийском материке. На южной оконечности Африки сиротливо приютилось государство со смешным названием «Княжество Мздынь».
В Европе из всех государств сохранились Галлия, Вандалия, Баскония и занимающая всё Средиземноморское побережье Греция, а также Цыганская Республика Табор где-то в районе Румынии. Великобритания и Ирландия вошли в состав Галлии.
Но всё это мироустройство меркло в сравнении с тем, что я увидел на месте Америки. Там было всего две страны, разделённые перешейком: Атлантида Полуночная и Атлантида Полуденная.
– Аз все стольные города ведаю, – гордо сообщил мне Воля. – Попытай мене, дядю Андрей!
– Атлантида, – пытаясь  осмыслить новую информацию, произнёс я.
– Полуночная али Полуденная?
– Обе.
– Полуночной стольный град Мичиган, а полуденной  – Чиченица.
– Столица Галлии?
– Галлиополис.
–Греции?
– Афины.
– Княжество Мздынь?
– Стольный град такоже Мздынью именуется.
– Ну, ладно, молодец, – похвалил я мальчика. Пора было прекращать этот бред.
– Ещё попытай! – не унимался Воля, довольный своими познаниями.
– Столица Руси? – спросил я, чтобы отвязаться от маленького эрудита.
– Потешный ты, дядю Андрей! Нешто мыслишь, что аз того не ведаю? Киев есть стольный град Руси!
Ну всё, хватит с меня! Пора сваливать из этой Берендеевки!
– Скоро Новый год, – попытался я сменить тему разговора. – Ты, наверное, подарков ждёшь?
– А как же! – радостно произнёс мальчик.
«Ну, слава богу, хоть здесь что-то совпадает», – подумал я с облегчением.
– Что ж вы ёлку-то не ставите, чтоб дед Мороз подарки под неё поло-жил? – спросил я. – Пора уже.
Мальчик посмотрел на меня с удивлением.
– Яко ёлку ставити? В избе разве?
– Ну да! Поставить, украсить игрушками, конфетами, пряниками… – я осёкся на полуслове, потому что увидел в глазах Воли неподдельный ужас.
– Это яко же? Дерево срубити? Живое?
– Да нет, зачем же рубить, – я понял, что сморозил не то и попытался успокоить мальчика. – Можно с корнями, в горшке…
– Дерева мы в лесу украшаем, – подозрительно глядя на меня, пояснил маленький язычник. – Во славу младенца Коляды новорожденного. А подарки дед Святовид в дымоход опускаеть, абы оставляеть на крыльце.
Да, здорово парню голову заморочили!
– Ну да,  – я, как мог, попытался оправдаться. – У вас ведь тут лес кругом, а у нас в городе нет, поэтому ёлки мы ставим в квартирах, в горшках.
– В эком же таком граде ты проживать сподобился? – с ещё большим подозрением спросил Воля.
– В Санкт-Петербурге.
Мальчик сразу повеселел, расплылся в улыбке.
– Аз тако и мыслил, щё ты немец вандальский еси! Оттого и обычаев наших не ведаешь, и молвишь чудно! Зараз всё понятно стало!
Я не стал спорить. Немец так немец. Скорее бы убраться отсюда.
В комнату вошла Потатушка. В руках у неё были толстые шерстяные носки деревенской вязки. Поклонившись, она протянула их мне.
– Прими, гостюшко, дабы стопы не мёрзли.
– Спасибо! – ответил я, взяв подарок.
Мать и сын переглянулись, засмеялись.
– Спаси бог Велес! – поправил меня Воля. – Договаривай словеса-то!
– Благодарю за хлеб-соль, – поклонился я, стараясь не упоминать больше никаких богов. – Но мне пора ехать. Как бы мне добраться до за-правки?
Потатушка недоумённо посмотрела на меня.
– К Бориславу поди…
Я оделся и вышел во двор. Борислав и Котей стояли возле моей машины и внимательно разглядывали  её.
– Зело чудная повозка у табе еси! – воскликнул Борислав при моём по-явлении. – Не понять, яко движение оной осуществляется! Где тягун еси, где оглобли? Притяжители крепёжныя?
Опять ребята прикалываются. Надоели уже эти шуточки.
– Нет у меня никакого тягуна. Машину мотор двигает, внутри он, под капотом.
Мужики долго разглядывали начинку автомобиля, удивлённо качая головами. Борислав почёсывал бороду.
– Атлантидское изобретение еси? – спросил Котей.
Я кивнул, чтобы отвязаться.
– Далеко до заправки? Подбросите меня? – спросил я, желая как мож-но  скорее покинуть это весёлое место.
– Не разумеем, про щё молвишь, – пожал плечами Борислав.
– Бензину в бак залить! – я начал терять терпение. – Ну, хватит, ребята, пошутили и ладно. Мне ведь правда ехать надо!
– Так ведь ты в Москву ехал! – напомнили мужики. – Ты в Москве еси!
– Да мне не в эту Москву! Мне в столицу!
– В Киев-град? А молвил – в Москву! Бредил, должно!
Мне уже было всё равно, куда ехать, лишь бы добраться до вокзала.
 – Ежели желаешь до жёлоба путеводного последовать, то  Котей табе довезеть. А ежели махолётом, тады повозку свою у нас оставишь, и провадим табе до лётного поля.
– До жёлоба, – уверенно сказал я, не желая оставлять свою тачку этим ненормальным людям. Ещё разберут из любопытства на запчасти, а потом робота какого-нибудь смастерят.
Машину снова  прицепили к фургону, а фургон – к странному шару. Жена хозяина собрала мне в дорогу корзинку со снедью: варёные яйца, картошка в мундирах, солёные огурцы, порезанное ломтиками сало, бутылка с киселём.
– Понравилась табе потатушка наша? – спросила она. Я сначала не понял, что она имеет в виду, думал, что говорит про себя. Оказалось – про картошку. Потатушка – это картошка. Надо же, называть жену картошкой!
Попрощавшись с  гостеприимными чудаками, я залез в фургон. Котей уселся на водительское место, повернул какой-то рычажок. Внутренний шар покраснел, заурчал, покатился внутри большого прозрачного шара, как белка в колесе, и чудо-сани тронулись.
Мы съехали с холма и покатились по замёрзшей реке, превращённой в зимнюю дорогу. По берегам реки стояли редкие избы, похожие на жилище моих спасителей. Навстречу проехали открытые сани, «запряжённые» таким же прозрачным шаром. За ними мчалась, высунув язык, огромная лохматая собака неизвестной мне породы. В санях сидела весёлая компания молодых людей в этнических костюмах – овечьих тулупах и меховых колпаках. Оттуда приветственно просигналили какой-то гнусавой мелодией.
Вскоре странная деревня кончилась, Котей прибавил скорость, и мы помчались между заснеженных берегов, заросших густым лесом. На косматых елях тут и там сидели, мрачно насупившись, чёрные вороны. От их зло-вещего вида мне стало не по себе. Казалось, я попал в далёкое прошлое или в страшную сказку.
Наконец  среди леса показался просвет, сани свернули туда и выехали на открытое пространство  с возвышающейся вдали ажурной металлической башней, на верхушке которой мерцали сигнальные огоньки.
Я облегчённо вздохнул. Наконец-то: город, телевышка.
Котей лихо притормозил у самой башни.
– Приехали! – весело сообщил он.
Я вылез наружу и огляделся. Вокруг башни громоздились постройки с глухими стенами, напоминающие ангары. В одном из зданий, прямо передо мной, были прозрачные двери, за которыми горел свет.
Котей повёл меня в это здание. У входа нас встретил мужчина средних лет в комбинезоне из плотной ткани голубого цвета, похожей на джинсовую, но с каким-то неестественным отливом. У него были длинные волосы до плеч, подстриженные «под кружок». На  груди у мужика висела массивная  бляха с изображением солнца, похожая на золотую.
– Здравы будьте, други! – поприветствовал он нас, кланяясь в пояс.
«Наверное, тоже из языческой секты, – с досадой подумал я, кланяясь в ответ. – Ничего, сейчас я уеду и забуду про этих шизиков».
– Человеку в Киев-град надобно, одно место с повозкой, – кивая на меня, сказал Котей.
– Запозднились, други! Уж толкач к поезду приладили, зараз отправлять  будем, – огорчённо сообщил человек с золотой бляхой.
– Не можно ли погодить чуток? – попросил Котей.
– Никак не можно, – вздохнул бляхоносец. – Чуете – толкач уж пукать начал.
Снаружи послышались характерные звуки.
– Ждите следующего поезда.
– Долго ждать-то? – спросил я.
– Ды яко состав соберётся, тако и отправим. Ты, человече, первым будешь.
Мы прошли в просторный зал с установленными вдоль стен удобными диванчиками. Кроме диванчиков и нескольких пальм в кадках в зале ничего не было.
– А где тут касса? – спросил я. – Билет ведь надо купить.
Мужик с бляхой удивлённо посмотрел на меня, покачал головой.
– Не уразумею, про щё молвишь!
– За проезд заплатить! – попытался объяснить я.
Мужчина беспомощно поглядел на Котея, затряс шевелюрой. Котей, уже переставший удивляться моему произношению, засмеялся:
– Всяко передвижение на Руси бесплатно еси! – пояснил он.
Волосатик с солнцем на груди облегчённо вздохнул, заулыбался:
– Чужеземец иже еси? Из коих земель?
– Посиди-ка, –  Котей подтолкнул меня к диванчику, а сам отошёл с волосатым мужиком под пальму и что-то начал говорить ему. Речь, очевидно, шла обо мне, потому что волосатый то и дело бросал в мою сторону косые взгляды. До меня долетали обрывки фраз: «Из-под снега… вепрь дебрянский… перекрутило… поправить  лепо бы…»
Я сидел на диване и смотрел на противоположную стену с большими окнами от пола до потолка. За стеной был широкий перрон, но рельсов я не увидел, вместо них был широкий жёлоб из толстого прозрачного материала, в котором стояли вереницей плотно прижатые друг к другу разнокалиберные повозки, похожие на Котеев фургон.  Раздался пронзительный свисток, и жёлоб  накрылся сверху такой же прозрачной крышкой и превратился в трубу. После второго свистка раздался мощный хлопок, от которого здание вокзала содрогнулось, и заключённый в трубу «поезд» в мгновение ока пролетел мимо, сопровождаемый  столбом пламени, вырывающимся из установленного в конце «состава» металлического цилиндра.
– Русский толкач зело могуч еси! – гордо констатировал подошедший ко мне Котей. – Ну, пошли повозку твою становити!
С помощью тягуна мой автомобиль вытащили на специальную эстакаду и оттуда скатили в жёлоб. Проехав по жёлобу как по маслу, машина резко остановилась, упершись в невидимое препятствие. Бляхоносец с перрона поднялся к краю жёлоба по лесенке и сделал несколько пассов рукой перед капотом машины.
– Что это он делает? – спросил я у Котея.
– Притяжители крепёжные проверяет, – ответил мой провожатый. – Щё ж ты, Андреюшко, никогда по жёлобу не ездил?
Я почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. Происходящее уже не было похоже на шутку. Соорудить такую сложную конструкцию ради шутки – вряд ли это возможно силами сектантов. Где я?
–Вон ещё путники подоспели, – сказал Котей.
В зад моей машины уже упирался чёрный, гладкий, с окнами-иллюминаторами, напоминающий подводную лодку фургон, с эстакады скатывался ещё один – расписной. Ещё две психоделические повозки внизу ждали своей очереди. Мужик с бляхой суетился на перроне. Похоже, он был единственным работником на этом вокзале.
– Ну, друже, пора! – дрогнувшим голосом произнёс Котей. На глазах его появились слёзы. – Зело приятно было узнати тя!
– Мне тоже, – правду я сказал или соврал – уже было неважно. – Спасибо за всё!
– Коли будешь в Москве – милости просим!
– Зайду обязательно, – пообещал я. – И вы, если будете в Питере, заходите, – добавил я из вежливости, в глубине души опасаясь, что Котей попросит мой номер телефона. Но он только широко улыбнулся:
– Коли доведётся, найду табе в пространстве. И ты, коли нужда будет, начерти мене: Москва, Радомир Бориславич.
Мы обнялись, и я по лесенке забрался в жёлоб и сел в свою машину. Сзади живописно одетые пассажиры также рассаживались по фургонам. Работник вокзала, сверкая золотой бляхой, ещё раз проверил невидимые крепёжные притяжители и что-то прилепил мне на дверцу. Я выглянул из машины и увидел, что это ярко-красная наклейка с изображением бегущего кабана.
К хвосту странного поезда прицепили толкач, это я понял по звуку. Раз-дался свисток, опустилась верхняя часть жёлоба. Второй свисток, хлопок…!
Я даже не успел махнуть Котею рукой на прощанье, потому что машину понесло вперёд со страшной скоростью. Меня вдавило в кресло. Да что это такое, чёрт возьми!
***
Разогнавшись, поезд слегка замедлил ход, и теперь плавно скользил по трубе. Снаружи мелькали, как в ускоренном кино, снежные поля, леса, деревни и посёлки, возможно, даже города – рассмотреть как следует что-либо на такой бешеной скорости было просто невозможно. Иногда так же по бесконечной трубе поезд пролетал над реками и крутыми оврагами. Местами параллельно нашей трубе появлялись другие прозрачные путепроводы, по которым проносились, как экзотические драконы, пёстрые встречные поезда.
Прошло, наверное, минут сорок,  машина, толкающая состав, запыхтела, поезд притормозил и остановился у мраморного здания с колоннами, напоминающего античный храм. Над входом в здание сверкала золотыми буквами витиеватая надпись: «Град Чернигов», а ниже висел красочный транспарант:
« С Новым, 2793-м летом, вторым летом 698-й Олимпиады!»
Да что же это такое?! Будет ли конец наваждению?
Купол трубы откинулся, подбежал работник вокзала в синем комбинезоне и с бляхой, помахал руками в воздухе, отцепил последнюю повозку. Шестеро пассажиров в этнических костюмах выбрались из неё на перрон. Там их радостно встречали такие же ряженые. Один из встречавших потрясал украшенной лентами и бубенчиками лошадиной головой, насаженной на палку. Голова была сделана так искусно, что почти не отличалась от настоящей. Рядом женщина в цветастой шали трясла бубном, а мальчик в коротком тулупчике пиликал на некоем подобии скрипки.
– Коляда, Коляда! – вопили эти весёлые люди нестройным хором. Похоже, изрядно приняли медовухи.
Раздался свисток, труба закрылась, толкач запукал, поезд сорвался с места и понёсся дальше. Прошло ещё полчаса езды по полям и лесам, и впереди показался крутой скалистый берег широкой реки, скованной льдом. Путеводная труба изогнулась как гибкий шланг, и я во главе поезда перенёсся через реку и взлетел на высокую кручу. Сделав  небольшой крюк, состав плавно подъехал к платформе вокзала, ещё более впечатляющего, чем Черниговский. Это было огромное здание из розового гранита, опять же в античном стиле, с гигантскими колоннами, арками и множеством мраморных скульптур. Скульптуры напоминали сильно увеличенных смешных божков из коллекции Потатушки. В основном это были козлоногие сатиры с оскаленными в глупой улыбке мордами. На портале здания светились объёмные вычурные буквы. «Стольный Киев-град» – произнёс я вслух, всё ещё не веря глазам своим.
Прозрачная труба развалилась пополам, подбежали бляхоносцы, на этот раз их было двое – столичный вокзал, всё-таки.
– Борзей, борзей, путники! – строго покрикивали они. –  Ослобоните жёлоб! Через един миг состав Псковской подоспеет!
Я вылез на перрон и остановился в растерянности, не зная, что делать дальше. Работники с помощью тягуна выволакивали из жёлоба повозки. Моя машина оказалась теперь последней. Реакция мужиков была вполне предсказуема. Они начали ходить вокруг автомобиля, качая головами и почёсывая аккуратно подстриженные одинаковые бороды.
– Ребята, мне бы бензинчику раздобыть, – обратился я к ним без вся-кой надежды на успех.
– Ты вепря зрил? – сверля меня взглядом, в лоб спросил один из работников и ткнул пальцем в красную наклейку. – Поведали нам из пространства.
Я обречённо кивнул.
Бляхоносец  достал из кармана карандаш, начертил в воздухе круг. Лёгкие искорки разлетелись в воздухе.
– Любомирыч! – обратился он к невидимому собеседнику. – Снаряди-ли там сани для вепревидца? Тута он еси, из Москвы прибывши.
 Получив утвердительный ответ, он повернулся ко мне.
– Иди, человече, вон в те двери, там табе покажуть, где сани стоять. За повозку не беспокойся, ведуны её обозрять и вернуть табе.
Подкатился, жужжа как пчела, самоходный тягун, мою тачку с помощью каких-то шайб, похожих на магниты, прикрепили к оглоблям и укатили неизвестно куда. Я едва успел забрать свою сумку с документами и личными вещами. Ничего другого не оставалось, как последовать указаниям бляхоносца.
Войдя в двери, я оказался в длинном, ярко освещённом непонятно чем тоннеле и вступил на довольно быстро движущуюся дорожку, напоминающую полотно бегового тренажёра. Придерживаясь за перила, чтобы не упасть с непривычки, я разглядывал разрисованные стены тоннеля. Аляпистая живопись напоминала неумелые граффити и не имела никакого смысла. Бесконечные поздравления с новым 2793-м годом, витиеватые надписи, которые я не успевал прочесть, козлиные морды, бородатые старики, толстые голые бабы, цветочные и фруктовые натюрморты, птицы с женскими головами… Рисунки и надписи наползали друг на друга, превращаясь в разноцветные пятна. Несколько раз промелькнули изображения дикого кабана в разных ракурсах, одно свирепее другого. У меня зарябило в глазах от всего этого примитивизма.
 Прямо у выхода из тоннеля, на заснеженной привокзальной площади стояли столь же по-детски разрисованные сани с поднятым, как у кабриоле-та, прозрачным пластиковым верхом. Я понял, что сани ожидают меня, по-тому что другого транспорта поблизости не было. Тягун, прикреплённый к саням, нетерпеливо подрагивал, светясь изнутри зловещим красным огнём.
Рядом с санями стоял волосатый и бородатый, похожий на медведя, возница в чёрной шубе до пят.
«Добро пожаловать в ад!» – подумал я про себя.
Увидев меня, возница поклонился в пояс и широким жестом пригласил садиться. Густая борода скрывала его лицо. Кажется, он улыбался, но глаза из-под медвежьих бровей смотрели удивлённо и настороженно. Я тоже машинально поклонился и забрался в сани.
– И-эх! – гикнул извозчик, и сани тронулись.
Проехав под высокой аркой, поддерживаемой с двух сторон полногрудыми кариатидами, сани выехали на широкий проспект и заскользили, набирая скорость, по снежному насту. Я не увидел здесь ни дорожных знаков, ни светофоров, ни пешеходных переходов, хотя движение было довольно интенсивным. Мимо нас и навстречу, движимые разнокалиберными тягунами, проносились живописные повозки. Правил движения, похоже, тоже не было, потому что повозки иногда сталкивались. Пара саней даже перевернулась при столкновении, и вывалившиеся из них пассажиры ожесточённо разбирались между собой.
Навстречу проехала огромная двухъярусная конструкция, «запряжённая» сразу тремя тягунами. С правой стороны обогнали сверкающие закрытые сани, толкаемые сзади изрыгающим пламя цилиндрическим двигателем.
Мой возница осуждающе покачал головой и произнёс сакраментальное:
– Не лепо еси!
По-видимому, какие-то правила всё-таки были, и владелец саней с толкачом их нарушил.
По обеим сторонам проспекта возвышались величественные сооружения. В архитектуре, насколько я мог рассмотреть, преобладал античный стиль, но со множеством экзотических элементов. Здания изобиловали скульптурными деталями, позолотой и витражными вставками. Между помпезными дворцами неожиданно вклинивались кварталы деревянных изб, украшенных богатой резьбой и расписанных всеми цветами радуги.
По краям дороги, чуть выше уровнем, были огороженные прозрачны-ми заборами тротуары, по которым двигались пешеходы. Иногда пешеходы как-то резко исчезали, наверное, спускались в подземные переходы. Некоторые, видимо, не желая лезть под землю, взбирались на перила и, развернув прикреплённые к спине перепончатые крылья, подобно летучим мышам, перелетали на другую сторону проспекта. Один из таких летунов даже задел ногами крышу нашего «кабриолета».
– Не лепо еси! – снова  покачал головой везущий меня «медведь».
Я уже ничему не удивлялся, положившись, как говорится, на волю богов. А что ещё оставалось делать?
– Щё, мил человече, бывал ли ты ранее в Киев-граде? – спросил меня возница.
Бывал несколько раз, но это был совсем другой Киев.
– Первый раз, – вздохнул я.
– Аз табе всё покажу! – обрадовался «медведь». – Поехали сначала на капище Перуново! Летось возвели, зело красно!
Тягун резко повернул в переулок и, тонко дребезжа, потащил сани на горку. Преодолев подъём, мы остановились на площадке перед высокой белокаменной стеной с башнями.
– В крепость на повозке не можно, – строго пояснил возница. – Не то Перун разразит! – и весело рассмеялся.
У стены расположился вполне себе обычный мини-рынок. Здесь торговали сувенирами, медовухой на разлив, горячими пирожками и всякой снедью. От аппетитного запаха у меня потекли слюнки. На время я забыл о том, где нахожусь, всё стало казаться нормальным. Сейчас съем какой-нибудь пирожок, и всё будет хорошо.
Я достал кошелёк и уверенно подошёл к прилавку с выпечкой.
– Почём слоечки? – спросил я у дородной краснолицей продавщицы, обвязанной крест-накрест огромным пуховым платком.
– Четвертак за пяток! – ответила она весело и, явно кокетничая, поправила прядь кудрявых волос, выбившуюся из-под платка.
Я застыл, теребя в руке деньги. На помощь пришёл возница.
– Чужестранец еси! – пояснил он продавщице, расплачиваясь за меня мелкой серебряной монеткой.
Женщина засмеялась, закивала понимающе и протянула мне бумажный пакет с горячими слоёными пирожками. По спине снова пробежал холодок и желание есть пропало. Я машинально откусил кусочек пирожка и жевал его, не чувствуя вкуса.
Мой сопровождающий тем временем купил у соседнего прилавка два шампура с насаженными на них кусочками мяса и сувенирный бочонок с медовухой.
– Перуна ублажать след, не то громом разразит! – пояснил он, смеясь. – А ты, друже, коего из богов предпочитаешь?
– Я атеист! – обречённо произнёс я, не веря самому себе.
«Медведь» даже присел от смеха.
– Ну, пошли, атеисте! – сказал он, успокоившись наконец, и хлопнул меня по спине.
Мы вошли в крепость через ворота, располагавшиеся в одной из башен, и оказались на выложенной булыжником площади. Никакого пункта пропуска, никаких контролёров на входе, никаких билетов. Люди свободно проходили в крепость и выходили из неё. Навстречу стройным шагом про-шла группа китайцев в одинаковых меховых полушубках, несколько чернокожих товарищей переминались с ноги на ногу у стены и, о чём-то споря, энергично крутили перед собой уже знакомыми мне странными «карандашами». Стайки ребятишек, сопровождаемые одетыми в оранжевые комбинезоны взрослыми, весело шумели вокруг.
Вдруг все как по команде остановились и, задрав головы, начали приветственно махать руками и снятыми шапками, вертеть «карандашами» и кричать:
– Волхова! Волхова летить! Здрава будь, волхова! Славься!
Я тоже посмотрел вверх. Над площадью парил летательный аппарат с широкими красными крыльями. Под крыльями в прозрачной кабинке сидела величественная седовласая женщина в пурпурном одеянии и с золотым венцом на голове. Она также приветственно помахала сверху толпе, при этом из кабинки было произведено несколько залпов, взлетели ракеты и рассыпались огнями фейерверка. Под восторженные крики толпы аппарат взмахнул крыльями и, сделав кульбит в воздухе, приземлился на одну из крепостных башен. Венценосная дама вылезла из кабины, и, поклонившись народу в пояс, исчезла внутри башни.
Мой сопровождающий, явно огорчённый тем, что высокая персона так быстро скрылась, надел шапку и повёл меня к сооружённому в честь Перуна храму.
Это было поистине грандиозное сооружение! Сравнить его, пожалуй, можно было только с древнеегипетскими памятниками. Бесконечная мраморная лестница, колонны из малахита и лазурита, мозаика, позолота…! Я просто окаменел, потрясённый. Этот сон, похоже, никогда не кончится. Но какая красота!
– Двадцать пять лет возводили! – благоговейно произнёс мой гид. – С тех пор, яко печенегов изгнали.
Мы вошли в храм. Внутреннее убранство было ещё богаче. Пол, выложенный мраморной плиткой, сиял как зеркало. Мозаичные картины на стенах, выполненные из полудрагоценных камней, переливались в лучах таинственного света, создавая иллюзию движения. На картинах были изображены весёлые сюжеты из языческой мифологии: танцующие и купающиеся нимфы; сатиры, играющие на флейтах; змеи и химеры, притаившиеся в ветвях диковинных деревьев; люди с собачьими и бычьими головами и, разумеется, бегущий куда-то с вытаращенными глазами кабан.
В центре, под прозрачным куполом, на постаменте, возвышалась огромная статуя  косматого человека с грозно насупленными бровями. И постамент, и фигура были, судя по всему, отлиты из чистого золота. В глазницах статуи сверкали два невероятных изумруда. В руке золотой истукан держал внушительный трезубец из белого металла, и создавалось  впечатление, что суровый бог вот-вот приведёт это оружие в действие.
Вокруг статуи с четырёх сторон были расположены большие каменные чаши, светящиеся красным огнём. От чаш исходил жар, как от электрических печей большой мощности.
Посетители храма вели себя по-разному. Кто-то обходил постамент по кругу, глухо бормоча непонятные мантры, кто-то приплясывал, кто-то визгливо играл на дудке. Одна женщина зачем-то разделась догола, но на неё никто не обратил внимания, наверное, это считалось нормальным. Туристы, останавливаясь под мозаичными картинами, вертели перед собой «карандашами». Но большинство паломников жарили над чашами шашлыки, закрепив шампуры в специально предназначенных для этой цели вращающихся приспособлениях. Некоторые бросали в огонь сухие лепестки цветов, которые тут же сгорали, наполняя воздух тонким ароматом, который смешивался с ядрёным запахом жареного мяса. Все эти испарения волнами поднимались к лицу божества и пропадали в отверстиях его широкого носа и полуоткрытого рта. Наверное, внутри статуи была установлена мощная вытяжка.
Мой спутник подвёл меня к жертвенному алтарю, и мы тоже пожарили шашлыки. Они были готовы через считанные минуты, прямо как в микроволновке. Возница снял шашлыки с огня и отдал мне. Странно, что шампуры даже не нагрелись! Сам он откупорил бочонок и вылил часть его содержимого в жаровню, приговаривая что-то вроде:
– Перуне-боже, не гневайся, помози в трудностях, поддержи, укрепи, ибо слабы человеци еси!
После чего произнёс:
– Здрав будь, иноземце! –  отхлебнул из бочонка первым и передал его мне. Я тоже отхлебнул. Медовуха оказалась послабее, чем у Борислава, но всё равно хорошо вдарила в голову.
Мы присели на скамеечку под мозаичной картиной, на которой была изображена пляска сатиров, и приступили к шашлыкам. Мясо получилось сочное и мягкое.
– Хороши нанизанцы! – похвалил мой сопровождающий. Медовуха разлилась по телу, мясо было вкусным, Перун уже не выглядел таким грозным, а этот бородатый парняга показался мне сейчас лучшим другом.
– Перчику не хватает! – посетовал я.
Возница расхохотался.
– Иде-ж его взяти? Ты нешто не ведаешь, щё индусы торговать с нами не желають, доколе наш Самохвал Мудрославич с Джомолунгмы знамя своё не убереть!
–А он не уберёт? – предположил я.
– Знамо, не убереть! – гордо подтвердил мой собеседник. – Ибо ежели он убереть, то и его…того…  Ха-ха!
Я тоже глупо засмеялся. Вникать в подробности местной политики как-то не хотелось. Мы выпили за Мудрославича, а потом, наконец, и за знакомство. Я узнал, что моего провожатого и впрямь зовут Вядмедем.
– Так ты грек? – спросил он, узнав моё имя.
– Я из Питера! – гордо ответил я, пьянея всё больше.
– Из вандалов? – качая головой, переспросил Вядмедь.– Бивали мы вас при Добрыне Великом! Ну ничаво, зараз мир между нами еси!
Он похлопал меня по плечу.
– Верно ли, щё ты вепря встретил? Диво дивное! Едины иноземцы сей образ зрят! А ежели кто из наших узрит – сразу пропадаеть бесследно!
Я не успел ничего ответить, потому что прямо перед нами возник из ниоткуда и повис в воздухе большой, радужно переливающийся мыльный пузырь.
Вядмедь внезапно испуганно подскочил, выхватил откуда-то из штанов тонкий металлический карандаш, ткнул им в пузырь. Вопреки законам физики пузырь не лопнул, а засветился изнутри, и в нём появилось недовольное женское лицо с острым носом и злыми маленькими глазками.
– Бражничаешь, скотина ты еси! Ждать долго ли? Уж день догораеть, зараз путя запруть, яко добираться намерен? Нешто махолёт вызывать?!
Вядмедь вытянулся по струнке, стараясь держаться ровно.
– Зараз, Любавушко! Мигом обернусь!
– Аз табе не Любавушка, а Любовь Игоревна! Залил лупалы-то! Уволю, пьянь ты еси!
Пузырь растворился в пространстве. Мой приятель заохал, захлопал себя по бокам.
– Поспешаем, друже! Борзо, борзо!
Нетвёрдой походкой мы вышли из Перунова капища, сели в сани и по-неслись вниз по крутому спуску. Над Киев-градом сгущались зимние сумерки.
*** 
Выехав снова на центральный проспект, Вядмедь притормозил и перешёл на минимальную скорость.
– Праздники зараз, Колядки, – пояснил он. – В повозках по главному пути зараз токмо до сумерек можно ездить, народ-бо вечерами гуляеть. За-держались мы с тобой возля Перуна-то! – и он снова рассмеялся.
Сани двигались совсем медленно, и у меня появилась возможность как следует рассмотреть киевскую улицу. Быстро темнело, в окнах домов загорался свет. В нижних этажах зажглись огни празднично украшенных витрин.
Общая картина представляла собой вполне обычный предновогодний городской пейзаж, только нигде не было привычных ёлок. Вместо этого из каждой витрины смотрели улыбающиеся изображения Солнца, окружённого фигурками танцующих божков, крылатых упитанных младенцев и невиданных животных. Впрочем, хвойные ветки тоже присутствовали, но в композициях с цветами и фруктами. Весёлые огоньки сверкали в витринах, но это были не гирлянды лампочек, а россыпи разноцветных искр, возникающие из воздуха.
У одной из витрин я заметил длинную очередь. Мой возница тоже обратил на неё внимание и неодобрительно покачал головой:
– Атлантолюбы! Должно, опять перья заморские выбросили! Ох, не ле-по!
Из дверей магазина один за другим выходили довольные покупатели с большими бумажными пакетами.
Между тем проезжая часть улицы стала заполняться гуляющим народом. Многие, судя по всему, успели пригубить медовухи. Мой возница осторожно лавировал между группами людей, стараясь никого не задеть и виновато раскланиваясь направо и налево.
– Прощения прошу, други! Припозднился… Задержался… Не успел…
Впрочем, гуляющие были настроены доброжелательно.
– Проезжай, человече! – кланялись они в ответ. – Слава Световиду! Слава Коляде!
В толпе было много ряженых в костюмах медведей, волков, быков, козлов, и других животных. Некоторые просто надели мохнатые штаны или приделали себе лисьи или лошадиные хвосты. Многие несли позолоченные изображения Солнца, прикреплённые к украшенным разноцветными лента-ми шестам. Похожие на дедов-Морозов мужики несли на руках младенцев, одетых в красное.
Мы доехали почти до конца проспекта и Вядмедь собирался свернуть направо, но прямо на нас из переулка двинулась колонна танцующих и поющих людей. Вядмедь припарковался у тротуара, ожидая, когда освободится проезд.
Эти ребята выглядели совсем не так, как большинство гуляющих по проспекту людей. Их одежда напоминала костюмы американских индейцев, причём такие, которые носят вожди племени. Вся компания, украшенная перьями, походила на большую стаю хищных птиц. «Индейцы» били в барабаны, играли на флейтах и дружно выбивали ритм ногами, обутыми в меховые мокасины.
Мой возница презрительно сплюнул:
– Атлантолюбы! – повторил он снова. – И чаво в сей Атлантиде лепого еси? Едина потатушка! Ну, томаты такоже. Ну, толкач пердящий вроде бы они изобрели, хотя китайцы сие оспаривають! То ли дело на Руси нашей: и махолёты, и свет аирный, и пространство, и тягу земную обуздали! И квас с медовухой, и блины со сметаной! И жёнки красны да дородны еси! А там-то даже демократии нет! Да мать их за ногу! – выругался он и ещё раз плюнул вслед удаляющимся «индейцам».
Выслушав эту тираду, я неожиданно начал истерически хохотать. Хохотал и не мог остановиться. До слёз, до икоты. Наверное, это был нервный срыв. Вядмедь посмотрел на меня с тревогой и, свернув в опустевший переулок, прибавил ходу.
Сани подъехали к высокому зданию, имеющему форму простой коробки без архитектурных излишеств, и остановились у ярко освещённого подъезда.
***
– Ну, пошли, друже! – сказал Вядмедь, заботливо помогая мне вы-браться из саней. Я всё никак не мог успокоиться. – Тут табе поправять!
Он достал «карандаш» и начертил в воздухе треугольник. Дверь от-крылась, и мы вошли внутрь.
В просторном холле нас встретила красивая женщина средних лет в вышитой рубахе и зелёном атласном сарафане.
– Ну, наконец-то! – воскликнула она и, приподняв подол, подскочила к Вядмедю и беспардонно дала ему пенделя.
– Прости, Игоревна! – сконфуженно глядя в пол, пролепетал здоровенный мужик.
– Скройся с очей моих! – топнула ногой женщина. Вядмедь помахал мне рукой на прощанье и поспешил удалиться.
Игоревна сразу заулыбалась, поклонилась мне в пояс:
– Здрав будь, путник! Проходи, расскажи, щё с тобою приключилось. Поможем.
Я ничего не мог сказать, потому что икал без передышки.
Женщина покачала головой, покрутила маленьким «карандашиком». Вошёл долговязый мужик с козлиной бородкой, в рубахе ниже колен, подпоясанной зелёным кушаком.
– Оприходуй гостя нашего, – приказала ему Игоревна. – Провадь в по-кои, напои, накорми.
Долговязый повёл меня по коридору со светящимся потолком, напоминающему купейный вагон, только двери располагались с двух сторон. Многие двери были полуоткрыты, но за ними было темно; в других, закрытых наглухо, светились круглые окошечки-иллюминаторы. Из некоторых «купе» доносился шум и приглушённые голоса.
Внезапно в одном из окошек показалось человеческое лицо, искажённое безумной гримасой. Лицо с размаху влипло в стекло, расплющив нос, и простонало что-то непонятное.
Моя истерика сменилась леденящим страхом. Икота прекратилась.
«Что это за заведение? – подумал я. – Больница? Сумасшедший дом? Тюрьма?»
Козлобородый привёл меня в большую комнату с круглым столом по-середине. За столом сидели люди и деревянными ложками ели кашу из деревянных мисок. Вид у едоков был унылый – то ли каша была невкусная, то ли тяжкие думы одолевали. Долговязый молча указал мне на свободное место.
 – Здравствуйте! – сказал я, садясь за стол.
Никто из присутствующих даже не поднял головы. Похоже, они не поняли, что я сказал. Кроме одного, который отложил ложку и уставился на меня с неподдельным интересом и, кажется, даже с радостью.
– Мне каши не надо, – сказал я приведшему меня мужику. – Только что шашлыков поел. Если можно, чайку!
Человек за столом обрадовался ещё больше.
– Товарищ! – прошептал он, дождавшись, пока мой конвоир (или санитар?) уйдёт за чаем. – Вы тоже из Советского Союза?
Точно – я в психушке!
– Его нет давно, – раздражённо ответил я.
– Да-да, конечно! – человек даже подскочил о радости. – Это я для проверки спрашиваю. Скажите, какой сейчас год по-вашему?
– 2016, 21 декабря.
– Да! Да! – возликовал человек. Чёрные глаза его просияли, бледное лицо, покрытое многодневной щетиной, порозовело от возбуждения.
– Скажите ещё, пожалуйста, вы из какого города?
– Я из Питера. Столица России – Москва. Президента зовут Владимир Владимирович. Автомобили ездят на бензине. Крым – наш. Потатушка – это картошка. Новый год –  ёлка, Дед Мороз, Снегурочка, салат Оливье, водка, шампанское, десять дней гуляем.
У моего собеседника даже слёзы выступили на глазах.
– Как я рад! Боже мой, вы не представляете, какое это счастье –  встретить наконец земляка! – он схватил меня за руку и начал её трясти.
– Куликовский. Лев. Кандидат физико-математических наук, доцент, – представился он. – А Вы?
Я назвал себя. Лев продолжал трясти мою руку, повторяя, как он рад.
– Может быть, Вы мне объясните, что тут происходит? – спросил я, дождавшись, пока он успокоится. Тот закивал головой.
Долговязый санитар принёс мне большую кружку с горячей бурой жидкостью и молча поставил на стол. Лев сразу замолчал и отодвинулся от меня, дабы не вызывать подозрений.
– Это можно пить? – спросил я, когда санитар так же молча ушёл.
– Да-да, это просто травяная настойка, – успокоил меня Куликовский. – Здешние ведуны и знахари всех лечат травами, в том числе таких, как мы с Вами. Они думают, что таким образом приводят в норму нашу психику, на которую, якобы, повлияла встреча с дебрянским вепрем. Вы ведь тоже его видели, не так ли?
Я отхлебнул из кружки. Напиток пах чабрецом и мятой.
– Ну да, проклятая свинья, бросилась прямо под колёса, я перевернулся в кювет…
– А я просто ходил за грибами. Осенью в подмосковном лесу было много опят. Захотелось, знаете ли, отдохнуть от умственной работы. Вот и отдохнул! Кабан неожиданно выскочил из ниоткуда, промчался мимо, я от страха свалился в овражек, а когда опомнился и решил выйти из леса, то не было уже ни шоссе, ни автобусной остановки. Сначала думал, что заблудился, но потом вышел к людям и оказался в другом мире. Я так думаю, что мы с Вами попали через портал в один из параллельных миров. Я уже, грешным делом, начал сомневаться, всё ли у меня в порядке с рассудком, но теперь встретил Вас и убеждаюсь, что да, это действительно – портал.
– Но ведь это фантастика! – изумился я.
– Поверьте, здесь нет никакого нарушения законов физики. Это я Вам как специалист говорю! – подтвердил доцент.
– Так Вы здесь с осени?
– Увы, мой друг! Первое время ничего не мог понять, поддался панике и, вот, угодил сюда. Вёл себя неправильно, пытался бежать, был пойман. Теперь немного разобрался. Главное, с головой всё в порядке. Нужно вести себя спокойно, не говорить лишнего, не вызывать подозрений. Раз в четыре недели они проводят осмотр: тех, кого сочтут поправившимися, отпускают.
– И что нам делать, когда отпустят? Как вернуться в свой мир? Причём здесь кабан?
– Пока не могу до конца разобраться. Про этого вепря много информации в пространстве, но ничего конкретного. Да я и язык их… Слова вроде бы русские, а, извините, хрен поймёшь, особенно когда быстро говорят.
– А что остальные? – я кивнул в сторону других пациентов. Они закончили свой ужин и потихоньку уходили из столовой.
– Вообще не могу наладить контакт! Некоторые говорят на непонятном языке, другие  молчат. А вон у того и вовсе вместо рта хобот! Еду всасывает, как пылесос! Я предполагаю, что они все из иных параллельных миров.
Я взглянул на субъекта с хоботом и схватился за голову. Нет, это было выше моих сил!
– Ничего, ничего! – сквозь накрывший меня туман услышал я слова Куликовского. – Не падайте духом, крепитесь, нас теперь двое, мы прорвёмся!
***
Я очнулся на постели в комнате со светящимся потолком. Надо мной стояли Любовь Игоревна и долговязый санитар.
– Козлище ты рогатый еси! – ругала долговязого начальница. – Яко не уличил мужа сего в испарениях бражных? Нешто можно медовую брагу с корнем златоцвета соединяти! Полено у табе заместо головы!
Подпрыгнув, она стукнула санитара кулаком в лоб. Тот стоял, смиренно потупившись.
– Нутряные желоба ему промой, да напои водою солёной! – приказала Игоревна.
Санитар принёс ведро с розовой жидкостью, тазик и прибор, напоминающий ручной насос для опрыскивания деревьев. Я безропотно вытерпел все процедуры, после чего заснул крепким сном. Наверное, в клистир под-мешали снотворное.
Проснулся я уже утром, свежий и бодрый. Сначала мне показалось, что я дома и бредовое сновидение закончилось, но осмотревшись, я понял, что кошмар продолжается.
Комнатка-купе была маленькой, в ней помещались только лежанка и столик, да ещё вешалка на стене, на которой висели моя одежда и сумка. Под вешалкой стояли мои ботинки, кем-то заботливо вычищенные. Перед кроватью лежал тёплыё меховой коврик, а на нём такие же меховые тапочки.
Я сел на кровати, спросонок не соображая, что делать. Первой мыслью было достать из сумки телефон и позвонить. Всё равно, лишь бы кто-нибудь ответил. Поднявшись, я обнаружил, что одет в длинную, ниже колен, белую полотняную рубаху. Кроме рубахи на мне ничего не было. Ну да, вещи висели на вешалке.
Я достал телефон из сумки. Батарея была разряжена. Пошарив взглядом по стенам и не найдя розетки, я подошёл к окну, бывшему в комнате. Окно было без решёток, но не открывалось, или, может быть, открывалось, но я не знал как. Снаружи, во внутреннем дворике, под заснеженными деревьями, гуляли пациенты психушки в разноцветных вязаных шапочках, и среди них уродец со слоновьим носом.
Я окончательно вернулся в параллельную реальность.
Дверь купе была не заперта, очевидно, никто не собирался меня изолировать. Я переоделся в свои вещи и вышел в коридор. Там никого не было, похоже, все дышали свежим воздухом во дворе. Я прошёл в столовую. Девушка в зелёном сарафане убирала со стола. Похоже, я проспал завтрак.
– Снедати будешь, человече? – приветливо улыбаясь, спросила она. – Подавати яства? Потатушку с белорыбицей, али тюклюй заварной?
Я выбрал потатушку. Девушка принесла пюре с кусочками рыбы в  глиняном горшочке, горячий компот и посыпанный маком калач. После вчерашнего промывания желудка аппетит был зверский.
– Вот возьми ягодки  сушёные, велено табе потребляти! – санитарка протянула мне пакетик с изюмом. Я положил его в карман. Мало ли, что это за ягоды!
В столовую зашёл Куликовский. Лицо его после прогулки было весёлым и свежим.
– Ну, как самочувствие? – поинтересовался он у меня.
– Нормальное! Готов к труду и обороне! – мрачно пошутил я.
Куликовский ободряюще похлопал меня по плечу.
– После процедур приходите в библиотеку. Второй этаж, стеклянная дверь, налево. Я Вас там буду ждать. Поговорим.
Он заговорщически подмигнул и ушёл, напевая что-то под нос. Похоже, моё вчерашнее появление в лечебнице здорово его взбодрило.
– Здрав становится! – глядя ему вслед, радостно произнесла санитарка. – А ведь совсем не леп был! Тако же и ты, человече, поправлен вскоре будешь! Верь в то! Любава наша зело лепа ведунья еси! Грамоту имееть, самой Волховой запечатлённую.
Словно в подтверждение её слов в воздухе возник радужный пузырь с головой Любавы Игоревны.
– Яко там новичок наш? – заботливо спросила она. – Опомнился чуток, али нет? Давай-ко его на поправку, уж купель остываеть!
Козлобородый санитар отвел меня куда-то вниз, в тёмный сырой под-вал, пахнущий плесенью и болотной тиной. Вокруг ничего не было видно, слышался только плеск воды, да булькающие звуки, похожие на кваканье лягушек. Мне снова стало не по себе. Неужели будут пытать? Первой реакцией было убежать наверх, к пробивающемуся из-за двери свету. Я резко дёрнулся, но козлобородый крепкой рукой схватил меня за шиворот и начал раздевать. Этого ещё не хватало!
– Не надо! – взмолился я. – Пожалуйста!
Санитар убрал руки.
– Сам давай, да поборзей, не то и себе простудишь и братьев наших меньших! На поправку идучи, рубаху след надевати! Впредь запомни!
Дрожа от холода и страха, я разделся. Козлобородый тем временем включил освещение. Тусклый лучик осветил огромную дубовую лохань с поднимающимся над ней лёгким паром.
– Полезай, друже! – подтолкнул он меня к лохани. Я окунулся в тёплую воду.
– Лежи расслаблено и ожидай срока, – приказал санитар. – Яко дуда зазвучить, тады вылезай. Коли холодно станеть, покличь мене, подолью ки-пяточку.
Я смиренно вытянулся в купели. Козлобородый подложил мне под го-лову лохматое мочало вместо подушки и вышел, выключив при этом свет.
Во тьме послышалось непонятное шевеление. Какие-то существа карабкались на стенки купели и с громким плеском падали в воду. По отврати-тельному кваканью я понял, что это – лягушки. Они всё прибывали, и вскоре я был весь облеплен склизкими холодными тварями. Противные земноводные щекотали меня своими лапками, лезли на голову. Одна наглая жаба, гортанно  клокоча, уселась на лицо.
Я начал отбиваться и звать на помощь санитара, но тщетно. Попытался вылезти из лохани, но сделать это без посторонней помощи было невозможно, так как дубовые доски были покрыты слизью. Пришлось ждать, когда зазвучит дудка. Вода к тому времени совсем остыла.
Зажёгся свет, и я обнаружил, что в лохани есть лесенка, которую я раньше не заметил. В ярости стряхнув с себя мерзких жаб, я вылез из воды и, весь дрожа, начал одеваться. Полотенца не было, пришлось вытереться футболкой. Голый до пояса, замёрзший и злой, я поднялся наверх и вышел из подвала. Хотелось кого-то убить за такое «лечение», но я вспомнил советы Льва и взял себя в руки.
Козлобородый и девушка в зелёном сарафане сидели в холле за столиком и играли в шахматы. Девушка выигрывала.
– Шах табе, тупица ты еси! – весело смеялась она.– Ты почто ладью в жертву принёс?
Её партнёр стыдливо хихикал, отводя глаза.
– Я по то ладью отдал, бо люба ты мене, Ивушка!
Санитарка деланно рассердилась, замахнулась кулачком:
– Дурак ты еси, и шутки твои еси дурацкие!
Увидев меня, оба приняли серьёзный вид.
– Щё, человече болящий, полегчало табе посля купели живой? – спросила Ивушка.
Я кивнул. Пусть думают, что полегчало.
– Иди таперича ёжиков трепать! Вон в те покои, где двери зелёные.
Я послушно последовал в указанные покои. Здесь атмосфера была более позитивная. Посередине комнаты стоял широкий стол, покрытый зелёным сукном. Подойдя поближе, я увидел, что это не сукно, а густой мягкий мох. По столу и вправду разгуливали совершенно не боящиеся людей ёжики, очевидно, ручные.
За столом сидело несколько пациентов, у каждого в руках было по ёжику. Пациенты с большим удовольствием гладили и тискали послушных зверьков. Особенно рад был человек со слоновьим носом. Он прижимал ёжика к груди  и даже целовал его своим хоботом. От умиления на его глазах выступили слёзы. Мне искренне стало жаль бедолагу.
Я сел с ним рядом и тоже взял себе ёжика. Человек-слон посмотрел на меня добрыми грустными глазами и что-то ласково промычал. Я похлопал его по плечу, отчего тот расчувствовался ещё больше, оставил ёжика и вышел из комнаты.
После ёжикотерапии меня отправили в помещение, напоминающее тренажёрный зал, «дабы мязы размяти». Там я под командой здешнего физрука покидал  мяч в корзину, попрыгал через верёвочку и отжался от пола тридцать раз, после чего меня заставили выпить вонючий пузырящийся коктейль и отпустили с миром. До обеда оставалось время, и я смог наконец пойти в библиотеку, где меня ждал Лев.
Библиотека выглядела вполне нормально. Стеллажи от пола до потолка, столики, стулья. Если бы не старинная вязь на корешках книг, можно было бы подумать, что находишься в какой-нибудь студенческой библиотеке.
Куликовский сидел за одним из столиков. Перед ним лежала стопка толстых книг.
– Хочу ввести Вас в курс дела, – сказал он, пожимая мне руку под сто-лом. – Я уже кое-что здесь понял, попробую и Вам объяснить. Начнём, пожалуй, с мировой истории.
Я сообщил ему, что видел здешнюю политическую карту.
– Да, сие уму непостижимо, – согласился он и, подумав, добавил. – Еси! Надо стараться говорить на местном диалекте, так больше шансов выйти отсюда. Итак, вот что я выяснил. До некоторого периода наша и здешняя история развивались одинаково, но где-то произошло расхождение. Точное время этой развилки мне установить не удалось, возможно, я не владею полной информацией. Но, по крайней мере, хоть что-то прояснилось. Итак, история Древнего Египта, Китая, Индии развивались примерно так же, как нас учили в школе. До того, около 12 тысяч лет назад, существовала более древняя цивилизация. В отличие от нашего мира, здесь сохранились документы, подтверждающее её существование, но мы с Вами не будем туда лезть. Тем более что потом был Всемирный потоп. Итак, Египет с его богами и фараонами процветает до наших дней. Индия и Китай тоже не сильно отличаются от наших, если пока оставить в стороне технические достижения. А вот Европа и Америка – тут просто вынос мозга! Всё дело, я думаю, в религии. В этом мире Христос, по-видимому, не родился. По крайней мере, я не нашёл никаких упоминаний о христианстве. В Великой Греции до сих пор культ Зевса и иже с ним. Я Вам больше скажу – информации о Моисее и десяти заповедях тоже нет. Возможно, и он не родился! Представляете, что это значит?!
Я попытался представить. Это было трудно.
– Всё пошло по-другому! Не было крестовых походов, инквизиции, противостояния католиков и православных, покорения Америки конкистадорами! Всё иначе! Русь осталась языческой! И вся Европа – тоже! Никто не сжигал ведьм, не преследовал учёных! Наука развивалась иначе! Конфликты были другие, войны другие! Соединённых Штатов нет! Вместо них – Атлантида со своей цивилизацией. Да, монгольского ига тоже почему-то не было, поэтому матом никто не ругается.
– А какая сейчас политическая обстановка? – поинтересовался я. – Кто против кого?
– Тут я пытаюсь разобраться, но тоже не всё понятно. Последняя война была между Римом и Карфагеном полвека назад, победил Карфаген, а Римская империя распалась, причём большая её часть почему-то досталась Греции. С тех пор народы живут мирно. Хотя периодически возникают локальные стычки. У нас, то есть у здешних русских, был недавно конфликт с печенегами, теперь от печенегов осталось одно название. Часть этого народа эмигрировала на юг Африки. Все славянские племена триста лет назад добровольно вошли в состав Руси, также и скандинавы.  Население Руси приближается к миллиарду, но большая часть живёт за Уралом. Примерно столько же и китайцев, с ними проблем нет. Ближний Восток под контролем парфян, с ними тоже нормальные отношения. А вот Атланты – те себе на уме, хотя и живут за океаном, изолированно, даже в Олимпиадах не участвуют. Казалось бы, что им до Европы с Азией, но их политики очень воинственны и хитры, есть информация, что там разрабатывается новое страшное оружие. Но у них там пока свои разборки между Севером и Югом. Пока торгуем с атлантами на взаимовыгодных началах, да ещё они пытаются свою культуру по миру всячески продвигать. Здесь у них много почитателей.
– Я видел таких ребят, всех в перьях! – вспомнил я парад индейцев на киевском проспекте.
– По мнению наших руководителей, от Атлантов-то и исходит главная угроза. Поэтому ухо держат востро. Немцев тоже слегка побивали, но от них, как и от галлов, беспокойства никакого нет. Тихие спокойные страны, производят качественное вино и пиво.
– А что внутри страны?
– О, здесь полная неразбериха! Кто правит, как – ничего не понятно. Похоже на умеренную анархию, хотя формально – демократическая республика. Есть выборы, есть Народное Вече, но какой конкретно строй, кто за что отвечает – ничего не пойму. Во главе стоит некий Самохвал Мудрославич, но на деле правит ведунья Волхова, провидица и предсказательница. Мудрославич во всём следует её советам. Вообще большей частью командуют женщины, а мужики в руководстве чаще на вторых ролях, хотя изредка выбиваются наверх. Ведьмы и ведуны имеют большое влияние, тут их целые институты.
– Похоже, богов здесь все почитают?
– Да нет, это больше традиция. Привыкли так, вот и соблюдают обряды.
– А какие здесь законы?
– Никаких правовых документов не нашёл, боюсь, что их и нет. Кто следит за порядком – непонятно. Похоже, что либо все, либо никто. Главное – не перечить ведунам, а то и наказать могут.
– А как наказывают?
– По-разному, как ведун распорядится. Могут на цепь посадить как со-баку, или даже выпороть. Это я в информационной программе видел. А если Волхова осудит, то могут и смертной казни предать. Но это уже высший суд за страшные поступки: убийство, поджог или оскорбление какого-нибудь бога.
– А за кражу?
– Такого преступления здесь не бывает. Живут все скромно, красть друг у друга нечего, можно попросить – и тебе дадут. Хотя некоторые выделяются своим достатком – покупают повозки навороченные с толкачами и шубы собольи. Деньги здесь в ходу, но если у тебя их нет – всё равно накормят и напоят. Надо только попросить как следует и воздать хвалу богам.
– Так ведь работать никто не будет! – удивился я.
– Мне это тоже удивительно! Но, насколько я понял, работают они в основном ради удовольствия. В принципе, особо напрягаться им и не надо. Электричество берут из атмосферы, гравитацией тоже как-то научились управлять. Экология идеальная. Авиация, конечно, у них послабее. Зато какая система связи! Жаль, никакой научной литературы здесь нет. Эх, мне бы только выйти отсюда и добраться до технической библиотеки! Представляете, что будет, если мы овладеем такими технологиями? – глаза у него загорелись.
– Нам бы для начала выбраться из этой лечебницы! – вздохнул я.
Из коридора послышался протяжный звук дудки, сзывающий пациентов клиники на обед. С переполненной головой я отправился в столовую, и, поев щей с кашей, ушёл в свою комнату переваривать обед и полученную информацию.
***
В последующие дни я неукоснительно следовал распорядку лечебницы, стараясь быть примерным пациентом. Скрепя сердце, принимал все назначенные процедуры: ванны с лягушками, обёртывание гнилыми листьями капусты, сбрасывание с крыши в сугроб и очищение атмосферным электричеством. Зажав нос, пил вонючие снадобья. Отжимался, подтягивался на перекладине, прыгал через скакалку.
В ознаменование рождения младенца Коляды пациенты лечебницы получили пару дней отдыха. Козлобородый санитар, переодетый в деда Святовида, раздал всем пакеты с подарками. В пакетах были конфеты, пряники и по два мандарина.
Каждый день мы со Львом встречались в библиотеке, обсуждая наши дальнейшие действия. Мы очень сдружились и перешли на «ты». Мой товарищ по несчастью смог раздобыть тыкалку – так назывался волшебный «карандаш», с помощью которого можно было проникнуть в информационное пространство. Вечерами я тихонько пробирался в его комнату, и мы вместе узнавали последние новости. Куликовский чертил в воздухе круг, образовывался радужный пузырь, который нужно было проткнуть тыкалкой, чтобы перенести трёхмерную проекцию на стену.
Информации было очень много, но совершенно несистематизированной, хаотичной. Обострение отношений между Полуденной и Полуночной Атлантидами, извержение вулкана в Индийском океане, рецепт блинов для масленицы, подготовка к очередной Олимпиаде соревнователей-саночников и погонщиков оленей, постройка второй очереди Восточно-Китайского жёлоба, резкое увеличение популяции выхухолей, миграция китов, как назвать ребёнка в наступившем 2793-м году по летосчислению Тимееву…  И т.д. и т.п.
Куликовский внимательно смотрел эти беспорядочные новости, пытаясь вычислить что-то полезное для нас, у меня же от обилия ненужной информации просто пухла голова. Но вдруг голос из голограммы заставил нас обоих вздрогнуть.
«В лесах московских анадысь вновь узрён был вепрь дебрянский. Узривший вепря иноземец, разум потерявши, отправлен на поправку еси…»
– Ну вот, – вздохнул Куликовский. – Нашего полку прибыло!
Он отключил голограмму и задумался.
– Надо нам, Андрюша, ехать на то место, где мы встретили этого кабана. Там точно находится наш портал. Видишь – всех пострадавших привозят оттуда. Видимо, кабан – это просто ключ, символ, придуманный каким-то высшим разумом для обозначения входа в портал. Вот только бы знать точные координаты!
– Так я могу узнать! – я вспомнил про Борислава и его семью. Маленький ведун наверняка укажет роковое место.
Повертев тыкалкой в воздухе, я после нескольких неудачных попыток нашёл Котея. Из пузыря выглянуло знакомое доброе лицо. Парень был искренне рад видеть меня в добром здравии.
 – Щё, Андреюшко, поправили табе чуток? – поинтересовался он.
– Слава богам! – отвечал я. – Зело леп аз есмь!
Котей был искренне рад за меня. Стараясь выговаривать непривычные мне слова, я спросил, как поживает Воля. Тут же в пузыре появился мальчик. Он не меньше брата радовался моему выздоровлению. Я заговорил с ним об учёбе, об успехах в землемерии и незаметно перевёл разговор в интересующее меня русло. Воля с радостью согласился ответить на мой вопрос, принёс карту  Москвы и уверенно показал точку, где меня нашли.
– Скопируй! – заволновался Лев. – Тыкалку другим концом переверни!
Я сделал, как он сказал. В воздухе появился второй пузырь с копией карты. Куликовский внимательно изучил его, довольно потёр руки.
– Недалеко от Москвы! Найдём!
***
Тринадцатый месяц студень закончился. Наступил сечень – первый месяц нового года. Через неделю после праздников мой друг успешно прошёл проверку комиссией ведунов и его выписали. Меня решили задержать до Масленицы.
– Не волнуйся, я без тебя не уеду, – заверил меня Куликовский, уходя. – Продержись ещё немного, а я пока постараюсь  добыть информацию об их технологиях. Может быть, удастся скопировать какие-нибудь чертежи.
Я держался, хотя в одиночку это было гораздо труднее. Благо, Лев оставил мне тыкалку, и по вечерам, закрывшись в своём купе, я мог выходить в пространство и узнавать последние новости. Недели через две Куликовский вышел на связь. Он смог устроиться в научную организацию, исследующую «дивные природы проявления и озарения умов человецих». В этой конторе он обнаружил мою машину, «устройство коей един лишь он смог пояснити», за что его и приняли на работу. Это было вдвойне приятно. Я воспрянул духом и жил в ожидании скорого освобождения.
В первых числах месяца березня, накануне праздника встречи бога Ярилы, меня позвали на совет ведунов. Я шёл туда с замиранием сердца, хотя бояться вроде бы было нечего. За время «правки» я не допустил никаких нарушений режима и вёл себя практически идеально. Диалектом овладел  в совершенстве, пантеон богов также изучил досконально. Придраться больше было не к чему, учитывая ещё то, что меня считали немцем.
Ведунский Совет состоял из Любавы Игоревны, ещё одной ведьмы, которая, похоже, зажилась на этом свете, и молодого ведуна, на вид совсем неопытного и неуверенного в себе. Было понятно, что решать мою судьбу будет Игоревна, а остальные члены Совета приглашены просто для порядку.
Экзамен проходил довольно странно. Для начала меня попросили на-звать имена правителей Руси от Рюрика до Самохвала Мудрославича. Хотя я и ознакомился с параллельной историей, запомнить бесконечных «славов», «миров» и «полков» было совершенно невозможно. Я назвал нескольких особо отличившихся в сражениях и в построении государства. Ведуны одобрительно кивали головами, похоже, они и сами не владели этим предметом как следует.
Потом меня спросили о преимуществах русской чёрной икры над парфянской. К сожалению, мне не приходилось пробовать ни ту, ни другую, пришлось проявить смекалку.
– Икра русская зело жирнее и здоровее для желудка еси, парфянская же тоща и суха, – ответил я.
Старая ведьма и юноша-ведун закивали, а глава комиссии вопросительно посмотрела на меня.
– Тоща и суха еси! – поправился я.
Игоревна также одобрительно кивнула.
– Будем ли далее пытати? – спросила она у Совета. Ведуны закачали головами.
– Будя! Годен еси!
Напоследок для контроля меня заставили тридцать раз отжаться от пола, после чего спросили, боюсь ли я гнева Перунова. Я сделал вид, что очень боюсь, после чего ведуны пошептались между собой и объявили, что моя «правка» закончена.
– Завтра Масленица, – сказала Любава. – Поешь блинов с икрой – и можешь итить восвояси. По лесам токмо не броди, бо другой раз уж вепрь не отпустить.
Я летел в свою каморку как на крыльях. Не знаю, как я дождался вечера, чтобы сообщить о своём освобождении Куликовскому. Но тот связался со мной первым. Вид у него был мрачен.
– Плохи наши дела! – сразу огорошил он меня. – Кажется, ведуны поняли что-то про портал. В лесу недавно были установлены видеоловушки, они зафиксировали нашего кабана. Он, оказывается, бегает вокруг Москвы по определённой траектории, при этом открываются коридоры между параллельными мирами. Все, кого здесь считали чокнутыми, как нас с тобой, оказывается, пришельцы из порталов. Вчера случилось нечто из ряда вон: поймали нечеловеческую сущность, похожую на рептилоида. Короче, Волхова приказала перевести нашу лечебницу на закрытый режим. А на дебрянского вепря объявлена охота. Даже атлантидовских спецов пригласили на помощь.
– Меня же выписали сегодня! – воскликнул я.
– Теперь никого не отпустят. Боюсь, что и за мной скоро придут. Надо срочно бежать!
Он исчез, но через полчаса снова появился на связи.
– Дождись, когда все улягутся и лезь на крышу! – приказал он. – Не рассуждай, промедление смерти подобно!
Я едва дождался ночи. Выйдя в коридор, тихонько добрался до лестницы, ведущей на чердак. Выбрался на крышу. Наверху дул сильный ветер, мокрый снег летел в лицо. Так я стоял довольно долго, не зная, чего ждать. Связаться с Куликовским было невозможно, вызванные тыкалкой пузыри лопались на ветру, вспыхивая холодными искрами. Я уже почти отчаялся, когда на горизонте засверкал из-за облаков слабый огонёк, похожий на маленького светлячка. Огонёк приближался, и я разглядел часто машущие крылья летательного аппарата. Это был мой друг на махолёте.
– Держись крепче! – приказал он, подхватывая меня и пристёгивая ремнём к раме махолёта.
Перегруженный аппарат тяжело взмахнул крыльями и, судорожно подрагивая, медленно полетел прочь от опостылевшей лечебницы. Ветер хлестал в лицо, махолёт то и дело проваливался в пустоту, но я не чувствовал ни страха, ни холода. Внизу светился огнями ночной Киев. Мы перелетели через Днепр и приземлились на опушке леса. Там, под могучей сосной нас ждали сани. Не какие-нибудь, а с толкачом. На широких полозьях стояла моя машина.
– Всё успел сделать, всё достал! – похвалился Куликовский.
В машине лежали связки книг и какие-то свитки.
– Жаль, что тыкалка в нашем пространстве работать не будет, – вздохнул он о своём. – Ну, ничего, как-нибудь разберёмся.
Научные изыскания Куликовского меня ничуть не заботили. Мне хоте-лось одного – скорее попасть в свой мир.
– Главное – найти исходную точку! – сказал Лев, садясь в машину. – Ну, помоги нам Перун!
Толкач запукал, взревел, и сани со страшной скоростью рванули с мес-та.
***
Рассветало. Мы стояли на дороге, ведущей в Москву, в том самом мес-те, где меня сбил дебрянский вепрь, и ждали, когда же он появится.
От напряжения у меня тряслись поджилки, сердце учащённо колоти-лось. Лев тоже чувствовал себя не лучше.
– Будем ждать до последнего, – сказал он и дрожащими руками достал откуда-то бочонок с медовухой. – Давай-ко выпьем, друже, во славу Перунову!
Я жадно припал губами к бочонку. Тепло разлилось по телу, стало спокойно и легко, захотелось спать.
Дремотное состояние прервали громкие крики, визг дудок, бой барабанов.
– Загоняй! Загоняй! – истошно кричал кто-то.
Перед санями промчалась свора собак, за ней – отряд индейцев в кожаных костюмах с бахромой, с копьями, испускающими молнии, за индейцами – русские бородатые мужики с рогатинами и вилами, за мужиками пронеслись лыжники с маленькими толкачами за спиной. Лавируя между ёлок, пролетели несколько махолётчиков. Все эти ребята промчались мимо, не обратив на нас никакого внимания.
Когда всё затихло, откуда-то из-под завала  сухих деревьев вышел, озираясь, гигантский красно-бурый кабан.
– Вот он! – воскликнули мы с Куликовским в один голос.
Кабан, оскалив клыки, подошёл к саням, обнюхал нашу машину и всей массой толканул её в бок. Мы слетели с саней и, несколько раз перевернувшись, снова встали на колёса.
Вепрь исчез, словно испарился. Перед нами было подмосковное шоссе с движущимся по нему потоком машин.
– Слава богам! – воскликнул Куликовский. Немного придя в себя, я взял из багажника канистру и пошёл раздобывать бензин. Пердящий толкач с санями остался в другом измерении.
Водитель фуры, отдыхающий на обочине, любезно отлил мне немного из своего бака.
– Что ж вы так не рассчитали? – пожурил он меня, добавив несколько непечатных выражений. Как же я рад был слышать родную речь!
Вдали показались знакомые московские многоэтажки.
– Приветствую тебя, Москва златоглавая! – восклицал Куликовский. – Наконец-то всё стало по-прежнему! Здравствуйте, Красная площадь, белокаменные стены Кремля, собор Порфирия Блаженного!..